Вторжение

Глава 17. Богдан

-Я не понимаю, о чём вы говорите, господа, - дрожащий голос, нервные жесты. Впрочем, любой человек нервничает, когда на него направляют пистолет. Тут уж исключений не бывает.

За окном здания Управления Ичитьевского участка Западно-Склавийской железной дороги шёл дождь. Дождь был обычным. Никаких красных капель. Только дождевая вода. Запах, который доносился из чуть приоткрытого окна в просторное помещение начальственного кабинета, также был абсолютно обычным для дождя. Запах плесени. Запах сырости. Никакого железа и соли на губах. Никакой жуткой, противоестественно бурой жижи на улицах. Только честная, старая добрая грязь, стекающая вниз по деревянным мостовым светло-коричневыми струями, такими прекрасными в своей нормальности.

-Печать, о которой вы говорите, общая для всего управления. Хранится она у секретаря, поставить её мог кто угодно. Предлагаю нам с вами сейчас сесть и вместе подумать, у кого она была в тот день… Ох, да что ж вы делаете! Стойте… Стойте!

Лазаров слышит за спиной звук, характерный для удара твёрдого предмета о мягкий предмет. Следом за ним сразу идёт звук другой, это уже твердое бьётся о твёрдое. Пол барака-времянки, в котором разместилось руководство ичитьевского участка, весьма тонок и непрочен, а потому под ногами у Лазарова ощутимо вздрагивает, когда на пол тяжело грохается что-то очень тяжелое, но мягкое. Чавкающий звук. Ещё один чавкающий звук. Богдан постарался сосредоточиться на виде за окнами. Там, несмотря на жуткий ливень, вовсю кипела работа. Драгуны, в когда-то нарядных мундирах, перекрывали центр города. Рычали моторы вязнущих в грязи грузовиков, ржали ошалевшие кони, глухо материлась перемазанная грязью солдатня, выкрикивали команды промокшие до нитки офицеры. Лазаров ждал, что солдаты начнут вытаскивать из домов гражданских, но он ошибся. Живущие в центре Ичитьевска инженеры, машинисты и прочий железнодорожный люд сам покидал жарко натопленные избы, выходя под ледяные струи с лопатами и ломами наперевес. Неделю назад зажиточные горожане уже видели, на что способны эрзины. И теперь они явно были готовы на всё, чтобы не повторять опыт недельной давности. Даже на то, чтобы копать грязь под холодным сентябрьским ливнем.

-Вы вообще понимаете, кто я?! Вы не можете просто так меня бить! Это, вашу мать, произвол!

Твердое о мягкое. Твердое о твердое. Падение тяжелого на пол. Чавкающий звук. Ещё один чавкающий звук.

-Вы разбираетесь в психологии, господин главный инженер? – задал вопрос Лазаров, по-прежнему стоя лицом к стеклу. Едва он заговорил, как неприятные звуки тут же исчезли.

- Я тоже не сказать, что особо разбираюсь, но во время командировки в Джирапозу, где-то с год назад, мне выпала удача посетить лекции Льва Смоляна. Слышали же о нём, да? Путешественник, исследователь, профессор столичного университета, а по профессии врач. Полгода назад он был в Доррадо проездом, путь его лежал в Сан-Хосе, где его уже ждал корабль, зафрахтованный на деньги Георгиопольского университета.

Лазаров замолчал, прислушиваясь. В тиши кабинета чётко слушалось частое, отягощённое одышкой дыхание.

-Впрочем, я хотел рассказать вам о другом, господин главный инженер, а именно о лекции господина Смоляна, которую он читал в течение недели в лекционном зале при склавийском посольстве в Доррадо. Мне тогда пришлось провести там довольно много времени. И каждый день в течение недели я ходил на выступления господина Смоляна - всё ждал, когда он начнёт рассказывать о своих путешествиях. Но вместо этого он говорил о медицине, а именно о психологии, с разговора о которой я, собственно, и начал.

Лазаров отвернулся от окна, увидев наконец перемены, произошедшие в кабинете главного инженера Ичитьевского участка за те полчаса, что он смотрел на идущий за окнами ливень. Всё было именно так, как он ожидал увидеть. Массивный стол слегка пододвинут вперёд, как будто кто-то массивный цеплялся за столешницу, когда его насильно выволакивали из-за стола, скажем, как следует ухватив его за галстук. По ту сторону стола, где обычно стоят посетители, лежал на роскошном зеленом ковре мужчина в дорогой, но сильно помятой одежде. Прижавшись спиной к стене он обхватил свои могучие бока руками так, как это делают люди, когда чувствуют сильное покалывание в почках. Под левым глазом у мужчины набухал роскошный фингал. На левом виске у мужчины была содрана кожа. Из довольно большой раны на белоснежную рубашку и роскошный чёрный пиджак то и дело капала кровь. За спиной у мужчины, заложив руки за спину, стоял Димов. Ворот его форменного кителя был расстегнут, фуражка была аккуратно положена на стол. В глазах, которыми капитан жандармов старался не сталкиваться с Лазаровым, застыло ясно видимое отвращение.

-В своё время господин Смолян подолгу общался с ранеными солдатами. Как то раз ему случилось успокаивать паренька, которому буквально только что, скажем, оторвало ногу, - Лазаров добродушно посмотрел на главного инженера и улыбнулся. Вопреки ожиданиям, тот взгляд не отвёл, наоборот, уставился инспектору прямо в глаза, гордо вскинув подбородок.

Лазаров понял, что он на верном пути. Невиновные так не смотрят.

– Так вот, любой тяжело или, скажем, смертельно раненный военный, да и в принципе, по словам Смоляна, любой человек не верит, что трагедия случилась именно с ним. Человек с оторванной ногой будет уверять медиков, что ногу лишь чуть-чуть ушибло, что её ещё можно спасти. Он будет вырываться, будет бросаться на санитаров. Вы сейчас похожи на такого раненого, господин главный инженер. Вы, несмотря ни на что, верите, что мы вас просто запугиваем, блефуем, не имея достоверных доказательств. Несмотря на то, что капитан Димов уже несколько раз объяснил вам серьёзность наших намерений, вы, господин главный инженер, всё ещё верите, что можно ещё пару минут повалять дурака и мы уйдём, убежденные в вашей невиновности. Это не так, господин главный инженер. Вам уже оторвало ногу, поймите. Всё, что вы можете сейчас сделать, это не сопротивляться пиле. Иначе, обещаю, вам будет больно. Очень больно.

-Послушайте, инспектор, - начал мужчина, - я не дурак и понимаю, что происходит. Все на нервах. Вы тоже. Поэтому я не в обиде на действия капитана Димова. Он искренне верит, что его действия могут помочь, но на самом деле…

-Нет, – сказал Лазаров.

-Что, нет? - растерялся мужчина.

- Нет, я не буду тратить время на ваше неверие, господин главный инженер. Не буду давать вам передышку. Вы уже под пилой. Любое сопротивление только принесет вам лишнюю боль.

-Да кто угодно мог поставить печати! - закричал мужчина. Голос у него был приятный, низкий, вызывающий доверие. Но не сейчас. Сейчас Лазаров не верил ему ни на грош. – Спросите секретаря! Печать у нас в свободном доступе! Не я же лично ставлю эти печати! Вы вообще понимаете, сколько ящиков в день…

Лежащий на ковре человек не врал, когда говорил, что не имел никакого отношения к печатям, поставленным на сопроводительных документах к прямоугольным зелёным ящикам с надписью «инструменты». Этим занимались инженеры из отдела снабжения, уже несколько месяцев выполнявшие негласный приказ хозяина кабинета «ящики не вскрывать, груз принимать и пересылать в двадцать пятый склад». Задавать вопросы руководству у железнодорожников было не принято. Если начальник приказывает подписывать бланки осмотра груза, не вскрывая ящики, значит, так нужно. Да и не было у снабженцев вопросов к руководству. Любому неглупому человеку, проработавшему в подобном медвежьем углу хотя бы год, было очевидно – если руководство просит не вскрывать ящики, значит, в ящиках контрабанда. Другое дело, что под контрабандой обычно подразумевались дорогие алкогольные напитки и сигареты. Зрелище аккуратно упакованных винтовок наверняка произвело бы на дорожных чиновников неизгладимое впечатление. Но, как уже Лазаров с Димовым выяснили, ящики на пристани никто не вскрывал. Согласно устному приказу главного инженера.

-Убей его! - сказал Лазаров Димову. Тот непонимающе вытаращился на господина инспектора. Не потому, что ужаснулся жестокости Лазарова, просто он не понял, что тот ему говорит. Лазаров говорил по-эрзински уродливо, с чудовищным склавийским акцентом, но человек, знающий эрзинский язык, смог бы его понять. Димов не понял. А вот лежащий на полу человек уставился на Лазарова глазами, полными ужаса. Но пришедшее вслед за ужасом понимание выдало его. Лежащий на ковре мужчина понял, что попался. Лазаров улыбнулся.

-Я мог бы спросить, где вы выучили эрзинский, но думаю, вы сейчас сами это расскажите, верно?

-Верно, - главный инженер попытался встать, но его остановила лёгшая на плечо тяжелая рука Димова.

-Вот вставать все-таки не стоит, - Лазаров с силой надавил подушечками пальцев на глазные яблоки, прогоняя медленно подкрадывающийся сон, - мне вполне комфортно разговаривать с вами в том положении, в котором вы находитесь. Итак, рассказывайте, прошу вас.

В ответ изо рта господина главного инженера полилась отборная брань. Нельзя сказать, что он ругался как-то особенно искусно. Это были ругательства человека, которому редко в жизни приходилось общаться в таком тоне. Обвинив Лазарова и Димова в муже- ското- и труположестве, а также сделав предположения о сексуальных предпочтениях их матерей и других близких родственников, главный инженер начал повторяться и очень скоро выдохся, продолжив сверлить стоящего перед ним Лазарова налитыми кровью глазами.

-Вот вам моё признание! – отдышавшись, прохрипел хозяин кабинета, - а вот и доказательства моей вины, - он попытался плюнуть в Лазарова, но сидя в неудобном положении, с рукой Димова на плече, смог только заплевать себе пиджак.

-Не хотите сотрудничать со следствием? - нехорошо улыбнулся Лазаров.

-А вы и не ведёте следствие, инспектор! - прорычал хозяин кабинета, - вы просто избиваете человека, надеясь, что грядущие беспорядки всё спишут. Так вот, хрена вам, инспектор! Я не собираюсь себя оговаривать! Если вы хотите предъявить мне обвинения, пусть их рассматривает суд! Суд, на котором я уничтожу и вас, и этого дуболома! Я вам, вашу мать, не эрзинский дикарь, я склавийский подданный!

-Для склавийца вы неплохо знаете эрзинский, – усмехнулся Лазаров.

-А это отражено в моём личном деле, - ядовито улыбнулся главный инженер, - которое вы, конечно же, не читали, потому что это потребовало бы времени. Гораздо проще вломиться к человеку в кабинет и выбить из него признание, ведь верно? Так вы, слуги Государя, работаете на самом деле?

-Скажите, Борис, - Лазаров наконец вспомнил имя хозяина кабинета, - вы знаете, где сейчас находится Радим Петев?

-Да пошли вы к чёрту! - в бешенстве заорал господин главный инженер, - я невиновен, вашу мать, прекратите донимать меня вашими идиотскими уловками!

-Ясно, - кивнул Лазаров. – Вижу, что сейчас мы ничего не добьёмся. Но отправить вас в камеру я имею полное право. Что и сделаю. Господин капитан, распорядитесь!

-Как у вас язык-то повернулся, господин инспектор, выговаривать мне тогда на складах, - мрачно рассмеялся Димов, - сами-то вон чего творите. Этот-то здоровяк поважнее эрзина будет!

-Все люди равны, - задумчиво ответил Лазаров, глядя из окна кабинета, как господина главного инженера грузят в автомобиль подчиненные Димова. – Боль от удара сапогом в лицо все чувствуют одинаково. Вам же, Ян, я напомню, что выговаривал не за жестокие действия, а за глупость. Мне пришлось наврать в отправленном в Костовск отчёте, чтобы вашей карьере ничего не угрожало.

Смех стал громче.

-Я только что отлупил железнодорожного чиновника высокого ранга на его же ковре. По-вашему, это на моей карьере не отразится?

-Вы сделали это по моему приказу, - автомобиль за окном тронулся, медленно огибая особенно топкие места потонувшего в грязи города. – Приказ, напомню, лежит в кармане вашего кителя, официально мной заверенный. Никакую ответственность вы сейчас не несёте, сами же знаете.

-А вам за свою-то шкуру не страшно? - поставив свою ногу прямо на кресло хозяина кабинета, Димов принялся вытирать свои сапоги лежащими на столе бумагами, - этот боров ведь правда довёдет дело до суда. Вашему Синоду тогда не поздоровится.

- С чего вы взяли? - удивился Лазаров. - Этот толстяк поставлял оружие бунтовщикам. Будь он хоть государственным министром, суд его не помилует.

-Если он виноват, - пожал плечами Димов. - А я уже начал в этом сомневаться, - Лазаров тяжело вздохнул.

-На всех накладных, счёт-фактурах, актах сверки и бог знает, на чём ещё, стоит его подпись. Весь отдел снабжения, допрошенный нами, напомню, по отдельности, упоминал о его устном приказе не вскрывать ящики. Я не ошибся, Ян. Именно потому, что никаких предположений я не делал. Наш с ним разговор - это закономерный итог следственных действий. Невиновным он мог быть только в одном единственном случае – если думал, что в ящиках находится какая-то безобидная контрабанда, а его обманули. Но тогда бы он вёл себя совсем иначе.

-Или нет, - хмыкнул Димов.

-Или нет, - согласился Богдан. - Мы с вами снова ступаем на шаткую тропу предположений. Я бы хотел с этим покончить. Ванна и кровать убогой ичитьевской гостиницы ждут меня уже непозволительно долго.

-У нас тут вообще-то готовится бунт, - напомнил Димов.

-На бунт я, так и быть, приду. Но сначала ванна и кровать. Если будут сообщения от синодального начальства, не сочтите за труд переслать мне их в номер.

Этой ночью Лазаров добрался до своего номера без приключений. Скинув с себя несвежие тряпки, в которые превратилась его одежда, он лёг в чём мать родила на так и не дождавшуюся его вчера кровать, позволив себе просто лежать до тех пор, пока гостиничные слуги не принесли в его номер парящие вёдра горячей воды. В Ичитьевске, пока не было полноценного водопровода, всё, что успели сделать городские власти - это прорубить несколько скважин, которые и снабжали город водой. Приём горячей ванны в таких условиях был, конечно, непростой задачкой. Обдумав это ещё на этапе планирования своей командировки, Лазаров настоял на том, чтобы для него сняли единственный в гостинице номер «люкс», переложив таким образом все проблемы, связанные с горячей водой, на плечи гостиничных управляющих.

Мыльная вода и жесткая мочалка взбодрили инспектора, а горячий кофе, который Лазаров заказал себе после водных процедур, окончательно пробудил его дремлющий рассудок.

Часы показывали начало одиннадцатого. Город за окнами замер, тишину улиц нарушали лишь отрывистые команды армейских патрулей, выведенных на улицы приказом Веселинова. Самое время было подумать о дальнейших действиях в сложившейся ситуации.

Собственно, свою задачу – разыскать Гения Радима Петева, Богдан так и не выполнил. Говоря начистоту, в сложившейся обстановке это было и невозможно. Очевидно, что Петев (если он ещё жив) находится в каком-то из эрзинских сёл, вероятнее всего – в Сагиле. Очевидно было и то, что ехать сейчас в Сагил было бы самоубийством. Эрзины, кстати, город покинули. Все. Рабочие бараки, за исключением примыкавших к центру города и населенных склавийцами, были пусты. Все эрзины после завершения рабочего дня просто вышли из домов и ушли за городскую черту, двигаясь по направлению к ближайшим эрзинским деревням. Последовавшие за ними кавалерийские патрули очень скоро наткнулись на поджидавших их вооруженных мужчин и отошли, не принимая боя. Через час после исхода эрзин пропала телеграфная связь с Костовском. Веселинов не стал рисковать, отправляя драгун для выяснения ситуации. Судьба телеграфного провода и так была понятна всем причастным. Оставалось только ждать, когда из Костовска придёт помощь, что, в общем, должно было случиться, самое позднее, завтра вечером. Если повезет, то среди пришедших на помощь будут и его, синодские сослуживцы. Возможно, у него даже получится переложить на них остаток работы, а самому улететь в губернскую столицу писать отчёт. Было бы неплохо. Но подмоги нужно было ещё дождаться. Лазаров с наслаждением лёг на двуспальную кровать люксового номера, втянув носом запах свежего накрахмаленного белья. Ожидать подмогу из Костовска ведущий следователь Синода планировал лёжа под толстым и мягким гостиничным одеялом. Как минимум до утра. А там будь что будет.