В моём сне в ту ночь смешались грустный Риавар, старостин сынок, бурчащий, что девчонок не берут, не берут, не берут… мама, которая уходила с сундуком, а я всё ждала, что она позовёт, ведь сундук тяжёлый и, конечно же, ей нужна помощь.
Мамино состояние почти не менялось, только кокон стал матовым, будто она спала подо льдом. Каждое утро я проводила влажную уборку в комнате, готовила себе еды на день, ухаживала за нашим маленьким огородиком, засаженным целебными травами, выпускала гулять и доила козочку, появившуюся у нас прошлым летом после ухода Риавара. Вечерами, сидя рядом с белеющим коконом, хвалилась сделанной работой и рассказывала новости, вслух вспоминала наши с Ри проделки, читала стихи, пела песни, лишь бы не думать о самом страшном — проклятии Дейров. Хотя думалось всё равно.
Кем были эти Дейры, проклинающими или, наоборот, погибшими от этого проклятия? Настигала эта напасть только магов, крайне редко, но почти всегда смертельно, и даже староста не знал причины. Может, мама знала, да я слишком мала была, когда она рассказывала Ри о профессии мага. Только и запомнила, как подходила по ночам к брату убедиться, что его не сморили белые пелены. Ри однажды проснулся и поднял меня утром на смех. Вот я и привыкла считать проклятие Дейров страшной сказкой для малышей.
Деревенские сплетницы, толкнувшись несколько раз в защиту, опоясавшую наш участок, постепенно отстали, переключившись на жуткие слухи, приходящие неведомыми путями.
От мест боёв наша деревушка лежала вдалеке. Весной королевские глашатаи забрали в войска троих парней у нас и по четверо — пятеро в соседних деревнях. Обычно здесь и прохожих-то лишних не бывало, а теперь отступают отряды. Что ж творится на центральных дорогах? Впрочем, я об этом не задумывалась, обычно новости исправно приносила Ланка, чья семья держала лавку с мелочёвым товаром.
А сейчас во всём поселении осталось только три жилых дома: на выезде — наша избушка, в центре — там проживали две старушки-сестры, и в самом начале — деда-травоеда. Днём старики выползали, усаживались на удобные лавочки перед старостиным домом и молчаливо провожали королевских солдат.
Мне порой так хотелось поговорить хоть с кем-то, кроме белого кокона и вздорной козы, что я выбегала к старикам хотя бы поздороваться и спросить, не надо ли бодрящего взвару или притираний для спины? Старики чинно здоровались, отказываясь от моих услуг, почти равнодушно интересовались — что мамка-то, не встала? И тут же забывали о своём вопросе, даже не услышав ответ. Казалось, их интересуют только проходящие мимо люди.
— Девочка, пойдём с нами! — крикнул молодой парень, так похожий на Ри.
Я замотала головой и спряталась за спины стариков. Видно было, как парень рванулся, может быть, хотел забрать меня, но свистнула силовая петля, раздался многоголосый стон, и громкий голос скомандовал:
— Не сметь нарушать строй!
Больше я не выходила со двора, наблюдая за отступлением через узоры нашей калитки. Отрядов стало совсем мало, а после пехотинцы закончились, и лишь изредка проезжали отставшие конники.
Вчера проходил обоз. Через дом от нас телеги нагнал всадник, выкрикнул приказ, от чего обозники тут же остановились, выпрягли лошадей и поспешили верхом за ним. Я подождала, но больше ничего не происходило. Дорога опустела, а в деревне царила тишина. Немногие домашние животные были увезены на полуостров либо прирезаны. Я боялась пускать козу на улицу и хулигански отправляла её выгуливаться в соседский огород через смежную калитку.
Постоянно оглядываясь на дорогу, прижимаясь к забору, я юркнула в сторону брошенных телег.
Что я надеялась там найти? Многое, но ещё мне просто было любопытно.
Безжалостно брошено было настоящее богатство. Удобные подушки и тёплые одеяла. Много новой формы. Крупы, вяленое мясо, сушеные овощи и фрукты. Я напялила на себя новую серую рубашку, закатав повыше длиннющие рукава, и сунула в рот засахаренный кусок неизвестного фрукта. Как жаль, что нельзя всё это отправить в тот зимний месяц, когда Ри передумал становиться магом!
Однако расслабляться было нельзя. На самом деле у меня было убежище. В холме Старой Девы, аккурат за левой её «косой», достигавшей до пят горной девушки, пряталась небольшая пещерка. Снаружи её не было видно за густым кустарником, поросшим до самого девичьего пояса и выглядевшим издалека зелёной бархатной юбкой. Обнаружил пещерку Ри и, на удивление, не поспешил делиться с друзьями, а устроил мне там домик. Он же наименовал наше убежище Кармашком. Рыбное местечко за Старой Девой тоже досталось мне по наследству от брата.
С того дня, как староста заронил в мои мысли сомнение в маминой волшбе, я потихоньку перетаскивала в пещеру еду и вещи. Поэтому запасы, собранные в брошенных телегах, стали для меня настоящим сокровищем. Главное, чтобы мама очнулась вовремя. В иное я отказывалась верить. Вчера вечером, рассказывая в бездушный кокон новости, я не удержалась и попросила:
— Мамочка, пожалуйста, поторопись. Мне очень страшно без тебя. Я тебя очень-очень жду.
Сегодня кокон потемнел, и на нём проступили бороздки. Я, нарушая весь свой распорядок, уселась над ним, умоляя поторопиться и выпустить маму.
За окном с утра было тихо, наверное, все войска прошли. И эта тишина давила на меня, сердце быстро колотилось, я едва могла до конца выговаривать слова от неимоверного страха и чуть не подпрыгнула, когда своенравная козочка стукнула копытами в дверь.
Я заставила себя встать и выпустить козу к соседям. Деревня казалась вымершей. Вокруг, сколько охватывало зрение, была мирная картина. От ветра раскачивались деревья, сновали птицы. Дальняя Скала так же загораживала вид, а Старая Дева всё печалилась в своей зелёной юбке.
Смогла бы я отказаться, если б вдруг именно сейчас староста окликнул: «Варьяна, бегом сюды»?
День ушёл на завершение хлопот по переселению в пещеру. Большой котёл из обозного имущества вмещал около трёх вёдер воды. У дальней стеночки скопился запас сушёных фруктов, вяленой рыбы и мяса, а ещё бутыль переваренного с сахаром козьего молока, упаренного до четвёртой части. Огонь разжигать будет нельзя, поэтому готовка отменяется. Последними, уже в сумерках, я перетащила матрасы и одеяла.
Дед-травоед говорил, что главное — продержаться дня три. Потом либо грабить нечего станет, либо деревню пожгут, но по-любому уйдут, потому что делать здесь войскам нечего. В общем-то, я поверила. Все взрослые в деревне, кроме мамы, занимались тем, что ловили и перерабатывали рыбу, пряли да вязали. Что здесь делать полийским войнам?
В доме что-то изменилось. Я сторожко прокралась в горницу и запалила лучинку. Кокон почернел и распался на лохмотья, закрывая маму с головой. На моих глазах безобразные чёрные петли рассеивались, открывая привычные мамины черты. Лучинка догорела, больно обожгла мои пальцы, и я очнулась, захлопотала. Поставила воды для укрепляющего чая, разогрела сваренную утром кашу. И, завесив на ощупь окно тяжёлым покрывалом, осмелилась зажечь свечу.
Мама лежала, повернув голову ко мне. Кажется, я оставляла её не так? Можно ли будить избывших проклятие?
— Мам, — шепотом позвала я, и мой голос хриплым беспомощным шорохом прозвучал в пропитанной страхом тишине.
— Что? — спросила она громко, а я от неожиданности шарахнулась, упала и завизжала, зажмурившись, выплёскивая весь ужас этих недель.
— Варьяна, доченька, ты чего? Ушиблась? — мамин голос и ласковое поглаживание по голове привели меня в себя.
— Мам, ты как? — всхлипывая, я стирала слёзы и внимательно всматривалась в родное лицо, испытывая громадное облегчение от того, что оно нисколько не изменилось.
— Хорошо, — мама пожала плечами, — а ты чего не спишь? Вон какая темень за окном, — она оглянулась и нахмурилась, увидев единственное приличное покрывало распяленным на гвоздях.
— Мам, ты ничего не помнишь, да? — звонким шепотом спросила я. — Ты больше двух недель в коконе лежала, а через нас войска отступали. И все уехали на полуостров. А со вчерашнего дня войска не идут. Мам, ты бы поела, и надо бежать.
Она прижалась губами к моему лбу, проверяя температуру.
— Придумщица, — она встала и подняла меня.
— Мамочка, прошу тебя, — страх снова накрывал меня удушливой пеленой. — Побежали скорее!
— Ночью? Варь, завтра я расспрошу старосту и попрошусь с ним на лодку, — рассудительно сказала мама, неторопливо надевая домашнее платье поверх сорочки. — Сколько, ты говоришь, я лежала? А чувствую себя хорошо, — она сладко потянулась, так ласково улыбаясь, как в те дни, когда Риавар ещё жил с нами.
— Мам, они все уехали, — я схватила маму за руку и потащила к выходу, уже не вспоминая про кашу.
— Куда ты меня ведёшь? Ладно, стой. Давай сначала поедим и поговорим спокойно.
Где-то в скалах раздался ужасающий вой.
— Мамочка, ты слышишь? — пролепетала я, замерев от страха.
— Нас здесь никто не достанет, — спокойно сказала мама, — сейчас я активирую защиту, и ты всё расскажешь по порядку.
— У них чудовища и чёрные маги, — дрожа, я улавливала лишь перекличку завываний.
— Ерунда, скорее всего, обычные атакующие ульсы и боевики, но в такую глубинку магов не должны послать. — Она прислушалась к усиливающемуся вою, как-то враз стала строже и спросила, — кто ещё остался?
— Бабушки, которые в центре живут, и дед.
— Ты в пещере Риавара хорониться собиралась? Наверное, ты права, так надёжнее.
— Да, — ничему уже не удивляясь, призналась я.
Мама достала из шкатулки кулон с прозрачным камнем и, держа камень в ладони, накинула на мою шею плетеную верёвочку:
— Варьяна, сейчас я отпущу кулон, и тебя станет невозможно заметить ни человеку, ни зверю. Сразу беги в своё убежище, поняла, доченька? Там кулон положишь на порог и сидишь, не высовывая носа, как минимум неделю. Договорились?
— А ты, мам? — всхлипнула я.
— Договорились? — нажала она.
— Договорились, — пообещала я. — А ты?
— А я сейчас попробую их спасти. Ничего не бойся, заряда хватит на месяц, но я тебя найду раньше, — мама поцеловала меня и отпустила кулон. — Выходим вместе.
На улице было темно. Собиравшийся весь день дождь всё ещё медлил, растягивая свои угрозы.
Мама на минутку остановилась на крыльце:
— Варьянка, если ты ещё здесь, то беги скорее, через полчаса я подтолкну эту тучку, чтобы надёжнее скрыть следы. Беги, доченька.
Я скользнула в огород, чтобы, перемахнув через заборчик, оказаться на еле заметной тропинке, ведущей к Старой Деве.