Взлет

7. А ВМЕСТО СЕРДЦА — ПЛАМЕННЫЙ МОТОР

Три месяца провел Микулин за границей. В Англии он был на заводах фирмы «Роллс-Ройс», во Франции — «Испано-Сюиза», в Италии — ФИАТ, в Германии — БМВ.

Во время командировки он убедился, как глубоко был прав Серго Орджоникидзе. Именно теперь у него появилась идея нового мощного мотора. Причем клапаны надо искусственно охлаждать, а головку блока крепить к картеру двигателя мощными анкерными болтами, сделав чрезвычайно жесткую конструкцию. Но вернувшись в НАМИ, Микулин с изумлением узнал, что профессор Бриллинг снят и отдан под следствие якобы за вредительство, а на его место прислан рыжеватый субъект по фамилии Зелинский, успевший получить в НАМИ кличку «иезуит». То, что Бриллинг не был вредителем, для многих знавших его было очевидно. Более того, Бриллинг еще студентом преследовался полицией за то, что распространял ленинскую «Искру».

Но теперь, когда НАМИ под руководством Николая Романовича превратился в очень большой институт, в котором работало около 500 человек, нашлись клеветники, которые стали утверждать, что неудача с М-13 преднамеренная, что, дескать, старорежимный профессор сознательно тормозит создание мощного мотора. С первых же дней своего возвращения в НАМИ Микулин то и дело ощущал на себе подозрительный взгляд «иезуита», до того дошли слухи, что Микулин считался любимчиком Бриллинга. Более того, Зелинский стал на принципиальную позицию: мощный мотор в НАМИ создать невозможно. И поэтому надо срочно закупать у немецкой фирмы БМВ очередную лицензию на двигатель в 600 лошадиных сил.

Но Микулин уже начал прикидывать новый мотор, не только в голове, но и на бумаге. Кое-кто из энтузиастов начал ему помогать. Пошли споры, обсуждения.

Слух об этом мгновенно донесся до Зелинского, и он приказал Микулину немедленно явиться к нему. Войдя в знакомый бриллинговский кабинет, Микулин подавил невольный вздох. Зелинский не стал церемониться.

— Микулин! — заорал он. — Вы что ведете провокационные разговоры о новом сверхмощном моторе? Уж не хотите ли вы предложить его построить?

— Да, — тихо ответил Микулин.

— Вы с ума сошли? Вы занимаетесь вредительством. Выкиньте это из головы, иначе крепко поплатитесь.

Микулин молча повернулся и вышел из кабинета. У себя он откнопил чертеж и свернул его в трубку.

— Все, — сказал кто-то.

Но дома вечером Микулин вновь развернул чертеж и наколол его на доску. В этот день он работал до 2 часов ночи. Каждый день по вечерам, в выходные дни и в праздники Микулин, приходя домой, садился за чертежи и расчеты. 16-часовой рабочий день: 8 часов в НАМИ и 8 часов дома — был его нормой в течение девяти месяцев. Уставал он зверски, но усталости не чувствовал. Он твердо знал, что мотор он должен сделать. Раз Бриллинга нет, а мотор стране необходим, значит, остался только он, и он это сделает.

Прибавились и материальные трудности. Зарплата главного конструктора была не так уж велика, а кроме мамы, надо было помогать и сестре, оставшейся с двумя детьми.

Так как инженеров в то время не хватало, то любой из них, а тем более опытный конструктор, легко мог получить неплохой приработок, работая по совместительству или по договору. Но времени на приработки не хватало. Каждую свободную минуту съедал мотор. Поэтому Микулин очень полюбил командировки в Ленинград на Обуховский завод. Здесь, вдалеке от всевидящего взгляда «иезуита», в свободную минуту он спокойно приходил днем в заводское КБ и, найдя не занятый кульман, с увлечением чертил.

Как-то Микулин проснулся среди ночи. Ему снилось, что он проектирует мотор. Причем, вспоминая сновидения, он удивлялся, что чертеж правильный. И еще одно странное ощущение владело им: рассчитывая нагрузки на детали и думая, как их уменьшить, Микулин вдруг почувствовал, что на него что-то давит. Казалось, что он сам превращался в деталь, испытывая перегрузки. Он даже пошел посоветоваться с врачом. Но тот, похлопав его по плечу, сказал, что у него просто богатое воображение.

Но и впоследствии на протяжении десятков лет, работая над конструкциями моторов, Микулин ловил себя на ощущении, что он — это деталь, испытывающая перегрузку. И это физическое ощущение исчезало только после того, как он находил правильное конструктивное решение задачи.

В НАМИ все себя чувствовали на распутье: в связи с развитием и авиационной, и автомобильной промышленности возник проект разделения института на два самостоятельных научных центра. Но пока решение этого вопроса откладывалось. С руководством института началась какая-то чехарда. Зелинского убрали. Вместо него назначили нового. Не успел он войти в курс дела, как его сняли. Назначили инженера, который одновременно руководил большим институтом в Ленинграде.

Новый директор раз в неделю, на денек-другой, приезжал в НАМИ «поруководить» и тотчас же возвращался домой.

Естественно, что в таких условиях вникать в дела НАМИ директор не только не хотел, но и не мог. Когда Микулин попытался рассказать ему о своем проекте двигателя, он только отмахнулся.

Вскоре Николай Романович Бриллинг был освобожден, так как никакого состава преступления в его действиях следствие не нашло. В тот же вечер Микулин с рулоном чертежей под мышкой отправился к Бриллингу домой. Весь вечер Бриллинг придирчиво рассматривал чертежи и проверял его расчеты. Наконец, он устало откинулся на спинку кресла.

— Ну что ж, Александр Александрович, все ошибки М-13 вы учли. И охлаждение клапанов натрием вы предусмотрели. И головку блока стали крепить болтами. Кстати, вы первый до этого додумались. Я считаю, мотор есть. И хороший мотор — 1000 лошадиных сил — это рекорд мощности.

— А директор и слышать не хочет о сверхмощном моторе, Николай Романович.

— Пошлите его к черту. И идите прямо в ЦК партии к Баранову. Он наверняка заинтересуется проектом.

На следующий день Микулин был у Баранова. Тот внимательно выслушал его и, нажав кнопку звонка, продиктовал появившемуся в кабинете секретарю:

— Послезавтра, в три, созывается заседание научно-технического комитета. Повестка дня: доклад конструктора Микулина о проекте сверхмощного мотора.

Через день состоялось заседание научно-технического комитета.

Когда Микулин внес в зал заседания большие щиты, на которых были прикреплены листы с аккуратно вычерченными тремя проекциями мотора, у него душа ушла в пятки: он увидел директора с кучкой его приверженцев. Так что бой ему обеспечен. Последними за председательский стол уселись сам Петр Ионович Баранов, председатель научно-технического комитета, грузный Дубенский и начальник ВВС Алкснис — красавец с алыми ромбами в голубых авиационных петлицах — любимец всех летчиков.

Микулин сделал доклад. Баранов предложил присутствующим высказаться. Первым в атаку бросился директор. Но он мало что вообще понимал в моторах, разумеется, не хотел рисковать и не старался это скрыть. Поэтому он доказывал, что выпускающийся сейчас по лицензии мотор БМВ под индексом М-17 это реальность, а микулинский мотор — журавль в небе.

Другие выступления были более глубокие. Несколько профессоров Академии Воздушного Флота имени Жуковского выражали сомнение: можно ли вообще крепить головку мотора анкерными болтами. Никто в мире этого не делает.

Микулин чувствовал, что отпевание его мотора идет по первому разряду. Конкретно никто ничего возразить не мог. А сомнений, тем более что сомневаться не запрещено никому, сомнений было в избытке.

В это мгновение вдруг отворилась дверь и на пороге появился Бриллинг. В зале воцарилась тишина: это было его первое публичное появление. Бриллинг молча поклонился Баранову и сел в углу.

Обсуждение возобновилось.

— Товарищ Микулин, — спросил Алкснис, — как вы предполагаете, какая будет первоначальная мощность двигателя и какая последующая?

— 750 сил в первой модели. Но у него большой резерв мощности, так как все детали имеют значительный запас прочности.

— Чушь, — громким шепотом, намеренно, чтобы его слышали, сказал директор.

— Нет, не чушь, — вдруг все услышали голос Бриллинга.

— Вы хотите высказаться, Николай Романович? — постучал карандашом по столу Баранов. — Прошу вас. Жалко только, что вы не слышали доклада Микулина.

— В этом не было необходимости, Петр Ионович. Я самым детальным образом знаком с проектом Микулина. Он на днях был у меня.

— Вот как? Ну и что же вы скажете?

— Я утверждаю, — голос Бриллинга зазвенел, — что это лучший проект мотора, который я когда-либо видел. В нем учтены наши ошибки и сегодняшний день мирового моторостроения. Такой мотор, как воздух, необходим нашей авиации. И я готов взять на себя вновь ответственность и утверждаю, что мотор надо начинать строить немедленно, пока т а м Микулина еще не опередили.

— Спасибо, Николай Романович, — сказал Баранов. — Что же касается ответственности за новое, мы, большевики, не боимся ее. Все, товарищи. Заседание закрывается.

Через два дня Микулин был вызван к Баранову. Решение о строительстве мотора было утверждено Серго Орджоникидзе. Теперь за плечами Микулина раскрылись крылья. Директор затих и не мешал ему формировать группу для разработки рабочих чертежей. Особые надежды при составлении рабочего проекта Микулин возлагал на главу всех расчетчиков-прочнистов НАМИ Исака Шабековича Неймана.

Раньше, бывало, они частенько спорили: Микулин отстаивал какую-нибудь конструкцию, казавшуюся ему очень изящной, а Нейман в ответ выстраивал колючий частокол цифр, о которые разбивались доводы Микулина.

Но постепенно с годами Микулин все больше и больше убеждался в правоте Неймана, а Нейман, видя, что Микулин все чаще и чаще сам оперирует с расчетами на прочность, с интересом стал относиться к его моторам.

И поэтому он со своими прочнистами с большой охотой и завидной педантичностью уселся за детальнейший расчет прочности всех деталей мотора. Интересно отметить, что впоследствии книги Неймана, маститого профессора по расчетам авиационных поршневых двигателей, стали классикой.

Местом, где будет строиться опытный образец мотора, получившего индекс М-34, был определен завод в Рыбинске. Кроме того, Микулин добился от Баранова разрешения привлечь для постройки мотора специалистов из винтомоторной группы ЦАГИ Минкнера, впоследствии Героя Социалистического Труда, и Розенфельда. Те, правда, на первых порах без особого энтузиазма отнеслись к новому назначению, но позже, прибыв в Рыбинск и приступив к сборке узлов, увлеклись и стали незаменимыми помощниками.

В конце 1930 года рабочие чертежи были закончены и группа Микулина уехала в Рыбинск на Волгу. Оказавшись на заводе, Микулин решил сначала строить не весь V-образный мотор целиком, а только его половину — один ряд цилиндров, всесторонне его испытать и только тогда, будучи уверенным, что все будет в порядке, строить мотор целиком. Однако строительство половинки мотора, а затем всего целиком слишком бы затянулось. И Микулин пошел на хитрость: он поставил свой блок цилиндров на картер мотора фирмы «Юнкерс». И после испытания и отладки, поставил блок на его уже рабочее место на «родном» картере. Это сэкономило верных три месяца.

Тем временем в НАМИ произошли большие изменения.

Институт разделился. Сам НАМИ теперь целиком ориентировался на автомобильную промышленность, тем более что началось строительство гигантского Горьковского (тогда еще Нижегородского) автозавода.

Авиамотористы, забранные из НАМИ и ЦАГИ, были в 1930 году объединены в институт авиационного моторостроения, чуть позже названного центральным — ЦИАМ. Естественно, что Микулин со своей группой оказался в ЦИАМе. Но поскольку они находились в Рыбинске, то ветер перемен их практически не коснулся. Директором ЦИАМа был назначен Марьямов, апоплексического сложения человек с суровым лицом. В отличие от предшествующих директоров Марьямов был знающий инженер, окончивший академию имени Жуковского и носивший в голубых авиационных петлицах три шпалы. Однако его взаимоотношения с Микулиным сложились очень плохо. Приняв ЦИАМ, Марьямов увидел, что на подходе новый мотор. В принципе, это хорошо. Но какая тут выгода лично Марьямову, коль скоро в случае удачи он тут ни при чем? Мотор разработан еще НАМИ. А в случае неудачи всегда виноват директор. А Марьямов отлично сознавал, что выдвинуться можно только в том случае, если удастся «прицепиться» к новому мотору. Если же этого не случится, то надо если не скомпрометировать сам мотор, то хотя бы его автора. Ни о чем не подозревающий Микулин неожиданно в 1931 году, когда работа над двигателем шла к завершению, вдруг получил из Москвы телеграмму — его срочно вызывали к Марьямову.

Когда Микулин вошел в кабинет и представился Марьямову, тот внимательно на него посмотрел и сказал:

— На вас поступило заявление, что не вы подлинный автор мотора М-34. В два в моем кабинете собирается комиссия по этому делу. Потрудитесь быть здесь в два.

— Хорошо, — пожал плечами Микулин.

В два часа войдя в кабинет, он увидел синьки чертежей своего мотора, развешанные по стенам.

За столом сидело человек десять. Председательствовал сам Марьямов.

— Товарищи, — начал Марьямов, — мы собрались здесь обсудить вопрос об авторстве.

— Одну минуту, — перебил его, вставая Микулин. — Я согласен публично отказаться от авторства, если подлинный автор тотчас же ответит: зачем в головке это отверстие? — Микулин подошел к чертежу и ткнул в него карандашом.

Микулин задал очень коварный вопрос. Дело в том, что на самолетах того времени шасси было двухколесное и аэропланы стояли на аэродромах не горизонтально, как сейчас, а наклонно. Следовательно, и мотор стоял по отношению к земле наклонно и вода в водяной рубашке двигателя собиралась в задней части головки мотора. Чтобы ей было удобно вытекать, Микулин и придумал небольшое отверстие. Оно обеспечивало полный слив воды и предохраняло двигатель от разрыва при морозе.

Микулин ждал ответа и в упор смотрел на лица членов комиссии. Те или отводили глаза, или пожимали в ответ плечами. В кабинете повисла тяжелая тишина. Наконец, Марьямов постучал карандашом по стеклу графина, и тонкий звон разорвал молчание и снял напряжение.

— Заседание закрывается.

— А что делать мне? — Микулин уперся гневным взглядом в лицо Марьямова. И не поверил своим глазам: Марьямов криво улыбался, хотя глаза его были по-прежнему угрюмы.

— Это была проверка! Вы, товарищ Микулин, возвращайтесь в Рыбинск и скорее давайте мотор. Если нужна помощь, окажем.

В конце 1931 года приступили к сборке мотора. Наконец, мотор был готов. Памятуя свой богатый опыт неудач, начиная с АМБС, Микулин приготовился к тому, что, во-первых, он сразу же не запустится, а во-вторых, долго не проработает. А проработать на испытаниях согласно инструкции мотор должен был целых 50 часов.

Неожиданно мотор сразу запустился и начал работать, словно это надежный серийный двигатель. Микулин просидел целые сутки на испытательном стенде, ожидая, когда раздастся треск и наступит тишина. Но мотор уверенно ревел. Тут уже Микулин вдруг испугался, что он проработает все положенные 50 часов и детали так износятся, что мотор не выдержит государственных испытаний в Москве. Поэтому он остановил двигатель и приказал заколачивать его в ящик для отправки в ЦИАМ. Радость Микулина разделили и те двадцать пять конструкторов, технологов и монтажников — тот маленький коллектив, который взял на свои плечи создание за кратчайшие сроки первого советского мощного мотора. Энтузиазм заставлял людей бесплатно работать по две-три смены кряду, и это стало нормой.

Специального бокса для испытаний такого большого двигателя в институте не оказалось. Пришлось балансирный станок, на котором крепился М-34, установить прямо на земле под навесом, а пульт управления поместили в специальной застекленной будке рядом. Более двух суток ревел мотор на разных режимах. Гул его был слышен по всей округе. На вторые сутки Микулина уговорили уехать домой поспать — он не спал почти тридцать шесть часов.

Приехал к себе домой Микулин поздно и, свалившись на старый диван в кабинете Жуковского, попытался заснуть. Но сон не шел — в голове гвоздем сидела мысль о моторе. Тогда он встал и на цыпочках пошел в комнату, где спал его племянник Кирилл. Окна в этой комнате выходили в сторону завода. Он подошел к окну, распахнул форточку, стал прислушиваться и уловил знакомый гул. Несколько раз в течение ночи он вставал и слушал гудение двигателя.

В ЦИАМе все интересовались ходом испытаний. Впрочем, мотор ревел так, что его было слышно на всю округу. Кстати, немалый интерес внезапно стал проявлять и Марьямов, чем весьма удивил Микулина.

Наконец, пятьдесят часов прошли и мотор умолк. Госиспытания были закончены. Согласно инструкции полагалось после них полностью разобрать мотор, осмотреть все детали и измерить их износ. Пока слесари разбирали мотор, все участники его создания начали исчезать в близлежащих магазинах — надо было хоть наспех отметить победу. Пир был в разгаре, когда молоденькая лаборантка дернула Микулина за рукав: его срочно вызывали в монтажный цех. За ним гурьбой повалило все застолье. Внизу Микулину показали трещину на шейке коленвала.

То, что трещина была результатом дефекта металла, Микулин определил сразу. Но как мог вал с трещиной продолжать надежно работать? Видимо, запас прочности у мотора оказался большим, чем он сам ожидал.

Последующие дни были заполнены приятными хлопотами. Всех участников наградили большой премией, а главное — М-34 был передан для серийного производства на завод имени Фрунзе, а директором завода был назначен… Марьямов. Теперь только Микулин понял, почему ему «понравился» мотор. Почти весь 1932 год ушел на заводе на подготовку к выпуску первой малой серии мотора.

Микулин возмущался: почему до сих пор Марьямов не вызывает его на завод и не предлагает работать в конструкторском отделе. В это время первая партия М-34 вышла из заводских ворот и была установлена на нескольких самолетах Р-5, конструкции Поликарпова, который в то время уже пользовался широчайшей известностью. Р-5 считался самолетом многоцелевого назначения и использовался и как разведчик, и как легкий бомбардировщик. Это был двухместный полутораплан, вооруженный двумя пулеметами и бомбами. Начиная с 1929 по 1936 год, это был самый массовый самолет ВВС, аэрофлота и полярной авиации. Раньше на нем стоял мотор БМВ (М-17) мощностью в 600 лошадиных сил. Теперь стали ставить М-34 — 750 лошадиных сил со взлетной мощностью 830 «лошадей». Как-то теплым осенним днем к Микулину на испытательный стенд прибежала секретарша.

— Сан Саныч! — закричала она издали. — Звонили с Центрального аэродрома. Немедленно приказано вам там быть.

«Уж не случилось ли чего с самолетом?» — мелькнуло в голове у Микулина. Как был в сапогах, замасленной кожаной куртке и в еще более замасленной кепке в нелепую рыжую с черным клетку, он побежал к воротам, вскочил на мотоцикл и с места дал полный газ.

Примчавшись на аэродром, он поставил машину у проходной, миновал часового и бегом кинулся на летное поле. Здесь он увидел самолет Р-5, а около него экипаж, Поликарпова, Марьямова и нескольких инженеров с завода имени Фрунзе.

Катастрофы явно не было, и Микулин начал успокаиваться. Тут он внезапно увидел, что все собравшиеся аккуратно одеты. Явно что-то предстоит. Но спросить он не успел. На дороге, ведущей на летное поле, появился большой черный лимузин. Он затормозил неподалеку от самолета, и из него вышли сначала Баранов, а затем Ворошилов и Сталин.

Микулин впервые увидел Сталина вблизи. Сталин был одет в традиционную тужурку защитного цвета с отложным воротником и такого же цвета брюки, заправленные в сапоги.

Удивило Микулина то обстоятельство, что Сталин оказался невысокого роста, со следами оспы на лице. Микулин представлял себе Сталина значительно выше.

Баранов подвел Сталина и Ворошилова к самолету. Командир экипажа, взяв под козырек, отдал Сталину рапорт. Тот кивнул, и летчики бегом бросились к самолету. Взревел мотор и машина покатилась по взлетной полосе. Через несколько минут она оторвалась от земли и взмыла в воздух.

Микулин, до боли прикусив губу, с волнением наблюдал, как первый самолет с его мотором взлетает в небо, Р-5, описав круг над аэродромом, плавно приземлился и, подрулив к стоянке, заглушил двигатель. Баранов показал Сталину на инженеров, которые выстроились в один ряд. В начале строя возвышалась фигура Поликарпова, А Микулин в своей рабочей одежде оказался в самом конце, Баранов вел Сталина вдоль строя, поочередно представляя ему работников завода. Микулин ощущал неловкость за свой вид. Поэтому, когда Баранов подвел Сталина к нему, он неожиданно для себя широким жестом снял с головы промасленную клетчатую кепку, спрятал ее под левую руку, склонил в поклоне голову и протянул руку.

В глазах Сталина вспыхнули искорки смеха. Он вдруг, копируя Микулина, снял с головы фуражку, спрятал ее под левую руку и улыбаясь, пожал руку Микулина.

— Конструктор мощного советского мотора товарищ Микулин, — громко сказал Баранов.

— Какой молодой! — весело воскликнул Сталин с грузинским акцентом. — Молодец!

Ворошилов крепко сжал ладонь Микулина и потрепал его по плечу. Сталин отступил на два шага и, обращаясь ко всем собравшимся, сказал:

— Большое спасибо, товарищи, за мотор и самолет. Желаю вам новых успехов.

Черный лимузин умчался. И только теперь Микулин осознал значение всего происшедшего.

Спустя несколько месяцев, накануне дня Красной Армии, постановлением Президиума ЦИК СССР от 21 феврале 1933 года «за ценные изобретения и конструкции в технике РККА» Микулин награждается орденом Красной Звезды.

В те годы был широко распространен термин «орденоносец», который обычно ставили перед фамилией.

Орденоносец Микулин мог бы быть вполне доволен своей судьбой, но его все больше и больше беспокоило упорное нежелание Марьямова перевести его из ЦИАМа на завод имени Фрунзе, туда, где рождалось его детище.

Наконец, он решил объясниться с Марьямовым лично — тот не принял его. Позвонил по телефону.

— Видите ли, Микулин, — услышал он голос Марьямова. — Я вас к себе на завод никогда не возьму.

— Почему?

— Вы со своими идеями будете вечно дезорганизовывать производство. Мы сейчас спокойно наладили серийный выпуск М-34. Мы должны выпускать их как можно больше.

— Но и как можно лучше.

— А это уже ваша печаль. Сидите смирно в ЦИАМе и не рыпайтесь.

— Но ведь мотор тогда отстанет от зарубежных. Он утратит свое качество.

— А меня, Микулин, интересует прежде всего не качество, а количество. И именно поэтому на завод я вас, пока я здесь, не пущу. Тем более что у меня есть главный конструктор — Швецов.

— Но поймите, Швецов конструирует двигатели не с водяным, а с воздушным охлаждением. Как же он сможет усовершенствовать мой мотор?

В трубке послышался смех.

— Вот это и хорошо. Поэтому и Швецов не рискнет лезть ко мне с усовершенствованием мотора не его профиля. Как видите, я дальновиден.

— То, что вы делаете, — в бешенстве заорал Микулин, — это подлость. Во имя спокойной жизни вы угробите мотор.

В трубке щелкнуло и послышались гудки: Марьямов прекратил разговор.

Настроение у Микулина было препаршивое. За годы работы в НАМИ он знал, как трудно преодолевать отставание. А теперь в перспективе одно: через пару-другую лет М-34 наверняка начнет устаревать.

Писать Баранову или Орджоникидзе сейчас бессмысленно — ведь пока мотор не устарел и обвинять Марьямова не в чем. Разве только в том, что он лишен дара предвидения. Ведь он все прикрывает заботой об увеличении выпуска двигателей.

Единственно, что остается, это здесь, сидя в ЦИАМе, работать над модернизацией. Тем более, что сейчас на очереди редуктор к мотору, который понижал число оборотов винта. Старый приятель Микулина Владимир Антонович Доллежаль в последние годы специализировался по авиационным редукторам.

И, перейдя вместе с Микулиным в ЦИАМ, спешно начал разрабатывать первый советский авиационный редуктор. Редуктор для мотора был необходим, потому что его применение резко повышало коэффициент полезного действия винта и, как результат, сразу же возрастала скорость самолета.

Для того чтобы пропеллер мог тянуть за собой самолет, его лопасти должны отбрасывать воздух с определенной скоростью. Если же скорость окажется чрезмерной, то они будут как бы рубить воздух, а не отталкивать его. Поэтому редуктор, состоящий из малой и большой шестерен, понижал число оборотов винта.

Введение в мотор доллежалевского редуктора потребовало несколько изменить конструкцию. Ведь раньше винт надевался прямо на конец коленчатого вала. Теперь же на конец коленвала надевалась малая шестерня, которая находилась в зацеплении с большой. А уже на вал большой шестерни надевался винт.

Новые моторы с редуктором были успешно испытаны в ЦИАМе и затем в начале 1934 года переданы в серию на завод имени Фрунзе.

Их использование на туполевских многомоторных бомбардировщиках ТБ-3 позволило увеличить скорость самолета более чем на 70 километров в час.

В 1933 году правительство установило ежегодно отмечаемый день Воздушного Флота и наградило П. И. Баранова орденом Ленина. В то время в стране отмечался только день Красной Армии. И установление Дня авиации воспринималось, как крупное политическое событие.

Тогда же и впервые над аэродромами в дни воздушных праздников понеслись крылатые слова марша:

Участников модернизации мотора руководство решило премировать. Выбор подарков был невелик: большие, как луковицы, серебряные часы, охотничье ружье или браунинг. Потихоньку осведомились — кто что хочет. Выбор подарков в значительной степени отражал особенности темперамента инженеров. Большинство начальников цехов выбрало охотничьи двустволки. Доллежаль — часы. А Микулин, конечно, браунинг. Тем более что пистолет, подаренный Дзержинским, после окончания гражданской войны пришлось сдать. Браунинг оказался очень элегантный, с пластинкой на рукоятке, на которой была выгравирована дарственная надпись.

Появление М-34 с редуктором — ему присвоили индекс М-34Р — позволило многим авиаконструкторам воплотить, казалось, удивительные замыслы. Так Туполев приступил к постройке самого большого самолета в мире «Максим Горький».

Многие москвичи помнят этот удивительный самолет, построенный в единственном экземпляре. Он принимал на борт 80 пассажиров. В нем был буфет, киноустановка, печаталась газета и размещалась громкоговорящая станция «Голос неба».

На «Максиме Горьком» было установлено рекордное в авиации число двигателей. 8 штук М-34Р. Может возникнуть вопрос: какой смысл имело в те далекие годы тратить такие большие деньги и строить самолет в единственном экземпляре, чтобы он поражал воображение людей? Смысл несомненно был. Во-первых, ученые и конструкторы получали необходимый экспериментальный материал, который использовался при создании серийных моделей самолетов.

Во-вторых, «Максим Горький» стал агитсамолетом. Он мог летать на относительно небольшой высоте и его громкоговорящая установка передавала обращения и музыку, которые отчетливо слышались на земле. К тому же, «Максим Горький» был флагманом целой эскадрильи агитсамолетов.

В те годы увлечение авиацией было повсеместным, а престижность профессии летчика среди молодежи не уступала нынешней престижности профессии космонавта. Для развития авиационной промышленности ОДВФ — Общество друзей воздушного флота — собирало деньги, проводило субботники и воскресники.

Прилет «Максима Горького» в какой-нибудь небольшой город, катание жителей на нем, во время которого им могли показать фильм или дать почитать газету, напечатанную на борту самолета во время полета, все это в конечном итоге позволило бы привлечь новых членов в ОДВФ и получить дополнительные средства на развитие авиации. К сожалению, история «Максима Горького» закончилась катастрофой, отнюдь не по вине его создателей. В один из летних воскресных дней 1934 года самолет должен был совершить несколько демонстрационных полетов над Москвой. А пассажирами должны были быть работники авиационной промышленности — в первую очередь ударники заводов, строивших самолет, вместе с их семьями. В воздухе самолет эскортировали четыре истребителя.

Во время второго полета пилот-лихач одного из истребителей эскорта решил продемонстрировать свое мастерство. Он стал описывать мертвую петлю вокруг крыла гиганта и, не рассчитав, врезался в крыло.

На второй год пребывания Микулина в ЦИАМе с ним произошел казус, приведший его к мысли, что порой глупость человеческая не имеет пределов. До этого, общаясь с Жуковским, Туполевым, Стечкиным, Архангельским, Бриллингом и другими, он полагал, что беспределен лишь талант. История эта началась в столовой ЦИАМа. Стоя в обеденный перерыв в очереди за борщом, Микулин с увлечением доказывал соседям, что конструкторов надо воспитывать еще со школьной скамьи. Что в государственных интересах необходимо выявлять еще в кружках Дворцов пионеров одаренных детей, склонных к техническому творчеству, всячески развивать их способности, устанавливать над ними шефство, прививать им еще на студенческой скамье вкус к проектированию. Только тогда промышленность получит толковых конструкторов. Речь Микулина так заинтересовала всех, что очередь забыла о борще, и только резкий стук половника о стенку кастрюли — раздатчица борща напомнила о себе — прервал его выступление.

Когда же Микулин уселся с тарелкой за стол, рядом с ним поставил свой борщ председатель месткома института.

— Слушай, Микулин, — начал он прихлебывая борщ, — а ведь ты дело говорил. Способные ребятишки нам нужны. И шефство над ними дело хорошее.

— Конечно хорошее.

— Так вот, Микулин. Чтобы зря воду-то в ступе не толочь, давай пиши об этом статью в очередной номер газеты. Идет?

— Идет, — кивнул Микулин.

Статью он тотчас же написал, и через неделю все уже толпились у нового номера стенгазеты. Неожиданно на следующий день после того, как вывесили стенгазету, она исчезла. Микулина вызвали в местком.

— Тут с твоей статьей мы политическую промашку дали, — сказал председатель месткома, — и на тебя заявление от одного партийца пришло.

Он вынул листок бумаги и начал:

— Беспартийный инженер Микулин сделал антиобщественный выпад.

Далее в заявлении осуждались взгляды Микулина, потому что, дескать, Советская власть открыла людям все дороги, и всякий может стать тем, кем хочет. А если отбирать по таланту, то где же завоевания Октября?

Слушая эту галиматью, Микулин только диву давался. Однако к вечеру его вызвали в ГУАП. Войдя в зал, он увидел множество конструкторов и многих членов кружка Жуковского.

— Микулин, ты чего опаздываешь! — окликнул его Архангельский.

— А в чем дело?

— Так собрались же тебя прорабатывать. Говорят, ты какую-то контрреволюционную статью написал.

Теперь Микулина все это стало уже не удивлять, а бесить. Собрание начали с того, что председательствующий прочел статью Микулина в стенгазете, которую доставили из ЦИАМа, а затем автор заявления зачитал свое письмо.

Пока он читал, конструкторы с недоуменным видом перешептывались в зале. Когда он кончил, воцарилась тишина.

— Вопросы есть? — сказал председательствующий.

— Есть, — Микулин встал и, обращаясь к автору заявления, звонко, на весь зал, выкрикнул. — Объясни нам, почему ты — инженер, а не Бетховен?

— Так у меня ж таланта нет, — начал тот.

Но его слова заглушил хохот, который, как волна, прокатился по залу от задних рядов до президиума. Когда председатель увидел, что президиум уже хохочет, он позвонил в колокольчик и что-то сказал, но его из-за смеха не расслышали. Тогда он махнул рукой и жестом показал, что собрание распускается.

В 1934 году Микулин получил неожиданно подарок от Орджоникидзе. Дело было так. Однажды на его столе зазвенел телефон. Он снял трубку и мгновенно узнал голос наркома.

— Слушай, Микулин, приезжай, пожалуйста, ко мне. Тут тебя подарок дожидается.

— Буду у вас через пятнадцать минут, товарищ Серго, — ответил заинтригованный Микулин, не решаясь спросить о подарке.

— Слушай, а почему так быстро? Ты что на своей мотоциклетке хочешь приехать? Да?

— Да, товарищ Серго.

— Слушай, Микулин, прошу тебя, оставь мотоцикл дома и приезжай на трамвае.

— Хорошо, товарищ Серго, только это долго будет.

— Ничего, — в голосе Орджоникидзе слышался смех. — Я не тороплюсь. Я подожду.

Микулин, теряясь в догадках, положил трубку и вышел из кабинета. Сел на трамвай и через час вошел в знакомый кабинет Орджоникидзе. Поздоровался, огляделся, ища взглядом подарок.

Орджоникидзе заметил его взгляд.

— Не там ищешь. Пожалуйста, подойди к окну и посмотри вниз.

Свесившись через широкий подоконник, Микулин увидел внизу у тротуара легковой автомобиль ГАЗ-А, только что сошедший с конвейера Горьковского завода.

Орджоникидзе положил ему руку на плечо.

— Мы решили за твой мотор тебя премировать. Держи ключи от машины.

— Большое спасибо, товарищ Серго.

— Спасибо не говори, — сказал нарком. — Ты лучше скорей еще один мотор изобрети.

— Постараюсь, товарищ Серго.

— И еще. Перед тем как сядешь изобретать, чтоб не получилось, как с М-13, отправляйся на международную авиавыставку в Англию. Там будет воздушный парад. Посмотришь, что к чему, тогда и изобретай. Понял?

— Понял, товарищ Серго.

— Приказ о твоей командировке я подписал. Готовься к отъезду.

Микулин, прыгая через ступеньки, вихрем помчался на улицу, подбежал к машине, рванул дверцу. Машина была открытая с брезентовым верхом. Летом в такой ездить было сплошное удовольствие.

Микулин вставил ключ зажигания и с минуту газовал, слушая по привычке работу мотора, и потом медленно тронулся с места.

Из командировки в Англию Микулин вернулся с двойственным чувством. То, что он там видел, убедило его, что его мотор пока остается непревзойденным по мощности в практике мирового авиадвигателестроения. Но то, что на выставке то и дело слышалась немецкая речь, настораживало. Согласно Версальскому миру, Германии запрещалось иметь собственные военно-воздушные силы. Однако похоже было на то, что немцы усиленно разрабатывали новые образцы боевых самолетов в заграничных филиалах своих фирм.

Еще более отвратительное впечатление оставляла поездка по Германии, где только что к власти пришел Гитлер. Собственно говоря, Микулин лишь в поезде дважды пересек Германию туда и обратно. Но даже то, что он видел из окна вагона, поразило его. Везде свешивались флаги со свастикой. То и дело попадались наглые штурмовики в коричневой форме, лающие выкрики «Хайль Гитлер», неприкрытая враждебность пограничников и таможенников к обладателю красного паспорта, испуганные взгляды, которые бросали немцы на штурмовиков и шуцманов, — все это лучше всяких слов говорило о том, что у его страны появился новый и страшный враг. Вернувшись в Москву, Микулин написал большую статью в «Известия» под названием «Парад английской авиации». В ней он прямо говорил о росте английских ВВС и между строк читался призыв: будьте бдительны, будьте готовы к войне и крепите воздушный флот Страны Советов.

Начиная с 1934 года, Микулин приступает к проекту модернизации М-34. Прежде всего Микулин обратил внимание на карбюраторы. При создании М-34 в спешке пришлось ставить карбюраторы английской фирмы «Роллс-Ройс». Сами по себе они были неплохие, но для сверхмощного М-34 они не очень-то годились. Поэтому Микулин решил заменить их на более совершенную конструкцию. Будучи в Англии специально знакомился с последними новинками в этой области. Там он приметил карбюратор фирмы «Соллекс». Позже он поехал во Францию, в Лион, где заказал несколько образцов. Когда они были получены, он поставил их на М-34, внес некоторые изменения в конструкцию, увеличил обороты коленвала и начал замерять мощность. Результат его так обрадовал, что он целую неделю вместе со своими инженерами ходил в приподнятом настроении. Шутка ли, они позволили поднять мощность с 750 лошадиных сил до тысячи! А это показывало, что у М-34 большие резервы. Основное использование М-34 — это туполевские тяжелые бомбардировщики. Что делает бомбардировщики неуязвимыми для истребителей и зенитного огня? Высотный потолок. Следовательно, надо лезть вверх. Но здесь возникает, проблема. Наверху воздух разрежен, его плотность меньше. Следовательно, и в 12 цилиндров его мотора общим объемом в 46 литров будет попадать меньше воздуха. Но воздух из карбюраторов увлекает за собой распыленный бензин. Частицы бензина, смешанные с воздухом, образуют так называемую рабочую смесь. А раз в цилиндры поступает меньше воздуха, то меньше и рабочей смеси. Отсюда и падение мощности. Как же сохранить мощность в разреженной атмосфере на высоте 6—7 тысяч метров, где уже человек не может дышать? Но человек может подняться и выше, если он будет дышать из баллона с кислородом. Причем давление в баллоне должно быть выше, чем давление на той высоте, где находится человек. Значит, и двигателю нужно второе дыхание. И его можно создать искусственно, нагнетая воздух в цилиндры двигателя специальным компрессором.

Теперь задача ясна: надо конструировать нагнетатель для своего мотора. Именно над этим Микулин вместе с инженером Дмитриевским (впоследствии профессором) упорно работал целых два года. Но как быть с новой модификацией мотора? Ведь Марьямов даже не пускал его на завод. Он не мог внедрить новый карбюратор. Где уж там пробивать новую модель мотора?

Микулин решил написать письмо Серго Орджоникидзе. Он долго обдумывал его. Наконец, положив лист бумаги, начал. «Дорогой тов. Орджоникидзе!» Был уже конец рабочего дня. Вдруг резко зазвонил телефон. Микулин устало взял трубку.

— Слушаю.

— Товарищ Микулин? — раздался властный голос.

— Я у телефона.

— С вами говорят из секретариата товарища Сталина. Вам надлежит с паспортом прибыть сегодня в Кремль в 7 часов вечера.