Я не аристократ

Глава 5. Нос заплечных дел мастера

Говорить правду гораздо приятнее, пока паяльник ещё холодный.

Вид у меня, наверное, был жалкий. Всё, что имелось в наличии — короткие штаны, длинная рубаха да жёсткий рабский ошейник.

Стражники гнали меня по булыжной мостовой, и я молча страдал.

Страдать мне сейчас полагалось от ужаса, ведь вели меня к палачу. Но воображение у меня развито плохо, мебель я собираю по схеме. А потому страдал я от боли в избитом теле, от жары и острых камней под босыми ногами.

Мостовая была из здоровенных булыжников, вроде бы сглаженных, но иногда под ноги вдруг попадался сколотый. Стражники-то были обутые, а я…

Скоро я захромал. А ещё при каждом неловком движении болели рёбра, пот попадал в глаза, шея нестерпимо чесалась.

Если мне и приснилось всё это, ну или я бредил сейчас, одурманенный и засунутый в железный ящик-деприватор фирмы «Магнетик Инк», то ощущения у этого бреда были самые что ни на есть реалистичные.

Вот как такое возможно, а? И главное — за что?

Бывшая тёщенька, что ли, накаркала? В аду, орала, гореть будешь…

Это что, ад? Или пока чистилище?

А может, я уже умер в ящике, переродился и воплотился в другом мире? Или это длинный предсмертный кошмар?

Грязная улица вместо туннеля, а в конце меня встретит не свет, а палач…

За что?!!

Я даже жене не изменял. Ну, почти. Ну, два раза же не считается? Ну, пожалуйста, а?

— А ну, шевелись! — толкнул меня в спину стражник. — Если на обед опоздаем — то скажу в канцелярии, что надо сразу тебя повесить, как злостного беглеца!

Прихрамывая, я брёл впереди стражников по узкой улице, прямо по её проезжей части. Довольно пустой — два раза меня обгоняли кареты, один раз мимо проскакал всадник. Да и навстречу попадалось больше тачек, ослов с поклажей и нагруженных корзинами пешеходов, чем карет и повозок.

Я понял, что улица в этом странном городе была для тех, кто двигался по делам: тащил корзины на рынок, вёз путников, гнал рабов или искал, где что стянуть. А по тротуару передвигались исключительно богатые и праздношатающиеся.

Улица была грязной, и тротуар возвышался над дорожным полотном так, что оно напоминало корыто.

Видимо, с тротуара всякую дрянь сметали прямо на дорогу, а уж оттуда её смывало дождиком. Я заметил дыры, намекающие на ливнёвку, и хмыкнул про себя.

Если не смотреть под ноги, здесь было даже красиво. Дома интересные, с балкончиками. Цветочки всякие в горшках на порогах.

Похоже, мы шли по одной из центральных улиц города. По тротуарам прогуливались расфуфыренные тётки с прислугой и дядьки, вооружённые шпагами или палашами. С мечом я заметил только одного, этакого полурыцаря-полубандита.

Одежда гуляющих показалась мне странной — вроде и средневековая, а на ногах — крепкие сапоги. Опять же мусор из окон верхних этажей на голову гуляющим не выбрасывали — непорядок. А я читал, что в Средневековье шляпы носили исключительно, чтобы спасаться от мусора.

Но сильно разглядывать город мне не давали. Стражники топали сзади, покрикивая и тыча в спину кулаками. Хорошо, хоть не копьями.

А ещё здесь был не вечер, а примерно позднее утро, и в полдень стражники, наверное, обедали.

Я знал из учебников, что в полдень солнце стоит прямо над головой, и сейчас оно уже почти доползло до зенита.

А вот как по солнцу определить где юг, а где север, моя память отказывалась воспроизводить наотрез. Я только про мох помнил, а какой в городе мох?

Улица кончилась. Впереди показалась обширная площадь, украшенная высокой башней с огромными старинными часами. На часах было без пяти двенадцать.

Мы прошли через площадь, обогнули башню, потом красивое трёхэтажное здание рядом с ней, и на задах я увидел внушительный каменный куб, обнесённый двухметровым забором из кованых прутьев.

Прутья в заборе были украшены виньетками вроде тех, что идут на кладбищенские ограды. Входов в куб было три — центральный и два боковых, подвальных. Окон не имелось вообще.

Наверное, это и была тюрьма.

Ворота в заборе охраняли два стражника с палашами наголо.

Моих сопровождающих они знали прекрасно — ворота приветливо распахнулись.

И тут же часы на башне зазвенели переливчато и «заговорили» своими колоколами: «Бом-бом-бом!»

— Прямо к обеду! — отсалютовал «моим» стражникам один из тех, кто охранял ворота.

— А что там сегодня?

— Бобы!

— Тю, а я думал — бабы! — заржал стражник.

Я уставился на обнажённый палаш охранника. Он был европейского типа, с круглой гардой и односторонней заточкой.

— Иди-иди! — толкнул меня в спину стражник.

Я заковылял к тюрьме. К одной из подвальных дверей, той, что слева.

Дорожка была посыпана гравием, а у меня и без того болели пятки — отбил. Но стражники не переставали меня пихать, чтобы я шёл быстрее.

У распахнутой настежь двери я замешкался — внутри подвала было темно, и оттуда прямо-таки дышало жаром, словно из ада. Я попытался протестовать, и в тюремный подвал влетел с пинка.

Подвал оказался немаленьким. Потолки были высокие, а стены так и вообще терялись во тьме.

Здоровенный камин освещал большую жаровню да две кряжистые фигуры сидящих прямо на полу палачей.

Жаровня мне сразу не понравилась. Может, быка на ней было и не поджарить, но меня или барана — запросто.

Сейчас палачи подогревали на ней свой обед в большом горшке, и в подвале вкусно пахло кашей. А ещё на жаровне «грелись» железные крючья, щипцы и прутья.

Меня прямо в пот бросило, когда я всё это разглядел. В холодный, не смотря на жару.

Один из палачей отставил здоровенный кувшин, который держал в руках, и поднялся навстречу стражникам. Меня опахнуло сивушным духом.

— Это ещё чего?! — возмутился палач, разглядев меня и выписав мне ориентационного пинка в правый угол. — Мы только с обеда работаем. Мы ишшо не покушали толком, пока готовимся.

— Вижу я, как вы готовитесь! — оскалился стражник. — Харэ уже, наготовились, за работу беритесь!

— Это что, палачам даже пожрать нормально нельзя, что ли? — возмутился второй.

Он тоже держал в руках кувшин.

— Да вы уже ужрались оба! — рассердился стражник. — Опять вино с хоздвора кувшинами пропадает! Кто разрешил?

Палач отфутболил меня мастерски, но упал я, к счастью, на что-то мягкое, вроде тряпок. Пока стражники ругались с палачами, я тихонько поднялся на ноги, сделал шажок в темноту и… уткнулся в стену — бежать было некуда. Пришлось усесться на тряпки, и ждать, чем кончится спор стражников и палачей.

Я уже немного привык к полутьме и заметил, что у палачей, кроме двух початых кувшинов, в углу была прикрыта ветошью ещё парочка. Можно было дотянуться до них, но толку? Вино не оружие, а разбей я драгоценный кувшин с сивухой…

— Так работа-то нервная! — возмутился первый палач, раскорячиваясь так, чтобы загородить припрятанное вино.

— С людьми же работаем! — поддакнул второй. — Ты сам попробуй пытать по двадцать четыре часа в сутки!

— Да я вас самих сейчас на дыбу, тунеядцы и алкоголики! — рассердился стражник.

Он поднял глаза к потолку, где в балке торчал крюк, а с него свисала веревка с петлёй, и пригрозил палачам кулаком.

Я догадался, что «крюк» — это дыба. В кино видел что-то похожее. Кажется, про Ивана Грозного.

— А ну, отставили пить и взялись за работу! — скомандовал стражник. — Раба допросить на предмет хозяев! Да аккуратно, чтобы рук-ног пока не ломать! Закончите, доложите о результатах начальнику стражи. Тогда и решим, куда этого идиота — на рынок или в тюрьму!

— А чего он? — хмуро спросил первый палач. — Беглый?

— Может, и беглый, — пожал плечами стражник. — Говорит, что хозяев не помнит. Надо бы ему память слегка освежить.

Второй палач с неохотой убрал кувшины, зажёг факел, чтобы стало светлее. И стражники, увидев, что работа вроде бы началась, ушли, громко топая. И даже дверь не закрыли.

Босые палачи подождали, пока топот затихнет, переглянулись, почесались синхронно и задумчиво уставились на меня.

— Ужо дверь бы закрыть… — пробормотал первый.

— Да пусть проветрится… — Второй пощупал мне бицепс — пальцы у него были жёсткие и цепкие, как клещи. — Может, плетей ему и на дыбу? — предложил он. — И пусть повисит часок? А мы пока… ещё маленечко это… –

Второй палач кивнул на кувшин.

— Вот умный ты человек. И ценный, — обрадовался первый. — Правильные мысли говоришь. А раб ужо стопятьсот раз пока повисит и как раз для допроса созреет.

— А коли не созреет… — Второй с сомнением посмотрел на меня, потом на жаровню…

А потом взял совочек и стал чистить жаровню, выкидывая прогоревшие угли. Хозяйственно так, без суеты.

Ноги у меня сразу ослабли, и я опустился на пятую точку прямо на земляной пол.

— Что ж ты, дурачок, решил запираться? — рассмеялся первый палач и шагнул ко мне. — Теперь ужо всё. Раз начальство сказало на дыбу… Давай-ка, вставай!

Он наклонился надо мной: длиннорукий, плечистый. Взял за шиворот.

Дверь на улицу оставалась открытой, но что я мог сделать? Даже если я вырвусь — не убежать, пятки болят.

Да и как я справлюсь с таким здоровенным? Он же меня сломает, медведюга проклятый!

Палач потянул меня вверх, и я затрепыхался изо всех сил.

Сопротивляться было до ужаса страшно, но плетей мне не хотелось ещё больше.

«Боже! — подумал я. — Ну, спаси, ну сделай, хоть что-то?! Я не хочу! Я не могу! Меня и так ногами пинали! Ну, пожалуйста!

Палач тащил меня безо всякой боязни, не ожидая от человека в рабском ошейнике какой-то особенной прыти.

Наверное, я мог бы сейчас, как в кино, — засадить ему лобешником в зубы и…

Но только как это сделать? Опереться-то не на что. Не выйдет у меня никакого удара, только разозлю…

Второй палач тоже решил поучаствовать и здоровенной клешнястой рукой прошёлся по моим многострадальным рёбрам.

— Не, кнута точно не сдержит, — сказал он с сожалением. — Хлипкий, возись потом с ним. Десятка два плетей, — пояснил он второму и сочувственно похлопал меня по щеке. — Да ты не боись, паря, мы своё дело знаем. Ну, поорёшь немного, так оно тебе же на пользу. Крик — он лёгкие развивает. Для здоровья полезно. Вставай, чего сразу на ноги-то ослаб?! Два десятка плетей — это же ерунда!

«Мама!» — подумал я. — Это тебе ерунда! А мне?»

Второй палач зевнул, подкинул свежих углей в жаровню, достал здоровенный новенький кнут, повертел и отложил со вздохом.

— А плети-то у нас где? — спросил он.

— Да в ящике, ужо, — первый встряхнул меня и снова поставил на подгибающиеся ноги. — Вот же как оробел, бедолага. Совсем не стоит, — пожаловался он.

Добрые они были, палачи эти. Сердобольные. Только по-своему, по-палачиному.

Я начал неумело молиться.

Только бы проснуться уже… Или что там со мной сделали? Загипнотизировали? Порчу навели?

Я помнил, что молитва начинается словами “отче наш”, но что там дальше — вылетело напрочь.

«Отче наш, еси небеси… — шептал я. А в голову лезло: Отче наш, водки дашь? Иже еси — на стол принеси. Да святится — всё со стола разлетится…»

— Рубашечку-то снимай ужо, а то попортишь! — Первый палач наклонился ко мне, дёргая за рубаху.

Сообразив, что уже не проснусь, я похолодел от ужаса. Это был конец. Полный.

И как только я об этом подумал, из глубины моего подсознания всплыло что-то похожее на динозавра, зубастое и страшное, и я заорал:

— Яша!

И… вцепился зубами палачу в нос.

Хлынула кровь. Палач закричал нечеловеческим голосом. Отодрал меня от себя, отшвырнул!..

И я кинулся в светлое пятно дверного проёма!

Выскочил во двор, не чуя пяток, ракетой взлетел по двухметровому забору и понёсся через площадь, расталкивая чинно гуляющих горожан.

Сознание моё словно бы раздвоилось. Я не ощущал своего тела, не контролировал его, но при этом ловко выбирал путь, маневрировал и бежал с ошеломляющей меня самого скоростью.

Опомнился я лишь тогда, когда добежал до грязной городской окраины и забился под доску, перекинутую над неглубокой канавой.

Только тут я коснулся ладонью рта, поднёс к глазам окровавленную руку и подумал: «А где нос этого проклятого палача? Неужели я его проглотил! Ну, Яша… А кто это, Яша? Это же?.. О…»