Я не свидетель

17

В комнате у Михальченко были распахнуты окна.

— Закрой, невозможно разговаривать, весь уличный шум тут, — попросил Левин.

— Нам, людям умственного труда, нужен кислород, — отшутился Михальченко. — Тут одна дама была, щенок породистый пропал, просила найти. Но больно уж от нее потом воняло. Проветрить надо.

— Боишься, что жена унюхает и не поверит сказкам про щенка?.. Нет, то, что ты намечаешь, нам противопоказано, — продолжал Левин какой-то их прежний разговор. — Эти следственные действия запрещены. Если милицейское начальство или прокуратура узнают, нашу фирму прихлопнут.

— Но мы же платим хорошие налоги!

— Не имеет значения…

В глубине коридора хлопнула входная дверь.

— Ты можешь, наконец, купить пружину, чтоб эта дверь так не стучала? Если не хочешь казенные тратить, я тебе дам трояк, купи и приколоти, сказал Левин.

Вошел Остапчук:

— Здравствуйте, люди добрые.

— О, какой у нас гость! Привет, привет! — встал с подоконника Михальченко. — Вы знакомы? — повернулся он к Левину.

— Будем считать, что знакомы.

Остапчук с обоими обменялся степенным рукопожатием, сел на стул и утер крутой лысеющий лоб.

— Ты что же это так, Максим Федорович, налегке? — спросил Михальченко.

— Это в каком смысле?

— В смысле, что без бутылки?

— Ты ее у меня еще заработай. Дай хоть из крана воды. Жарко. А ты бутылку хочешь в такое пекло.

— Пей, — Михальченко указал на сифон с водой.

Когда Остапчук отставил опорожненный стакан и аккуратно сложенным платком промокнул губы, Михальченко в том же шутливом тоне спросил:

— Ты к нам, конечно, заскочил просто попить бесплатно водички?

— Ага. А тебе бы все денежку драть с людей… Так что считай, что я пришел не по частному делу, а официально. Понял?

— Валяй, валяй. Что с вас бесштанных взять?

— Мы получили ориентировку, что сюда выехал из Еревана «Нивой» некий Мурадян Ашот Гургенович. Скупщик оружия. Ездит по городам, где у него есть уголовные связи. В Армении оружие перепродает боевикам, — произнеся этот длинный для него монолог, Остапчук уставился на Михальченко.

— Почему ты думаешь, что он отсюда будет гнать оружие?

— А почему он не самолетом? Прибыл «Нивой». Неблизко, а? И машину не жалко.

— Прибыл?

— Да. Мы его уже установили. Даже на видеопленку записали его свидание с Владимиром Басиком. Они вели денежные расчеты. Басик проходил когда-то по делу о хищении взрывчатки на Булавинском карьере. Не исключено, что школу ДОСААФ потрошил он с дружками.

— Я этого Басика помню, снимал его подельщиков, — уже серьезно сказал Михальченко. — Чего же вы не взяли его с армянином?

— За что? Предмета торговли при них не было. Да и попасти Басика следует, чтоб выйти на всю группу.

— Пока вы будете пасти, «Нива» с оружием укатит в Ереван. Надо было брать обоих и «колоть», «колоть», чтоб они вам всех сдали. Тем более видеопленка у вас есть.

— Грош ей цена, видеопленке, — сказал молчавший все время Левин.

Оба повернулись в его сторону.

— Почему? — спросил Михальченко. — По закону она может служить доказательством в суде.

— До суда еще далеко. Им еще и в прокуратуру нечего передавать, посмотрел Левин на Остапчука. — А с видеозаписью обстоит так: для судьи должна быть гарантия, что пленка подлинная, что в ней нет монтажа. Значит ее надо идентифицировать. Для этого потребуется специальная фонографическая экспертиза. Пора бы это знать, Михальченко, не первый год сыском занимаешься.

— Так надо это сделать. Вкупе с другими доказательствами…

— Не спеши, — оборвал его Левин. — Если пленка подтверждает слова свидетеля, она годится для суда. А где свидетель? Так что в данном случае она анонимна. Вот почему ей грош цена. Ни один следователь, если он грамотный, не приобщит ее к делу. Иначе в судебном заседании получит двойку, как школьник у доски, — Левин посмотрел на обоих.

После недолгого молчания, Остапчук как бы вспомнив о цели своего прихода, сказал:

— Я помню, что ты брал подельщиков Басика.

— Их было трое.

— Да. Один — Вялов. Отсидел, вернулся, живет нормально. Сейчас механик в гараже треста «Сантехмонтаж». Семья у него. Все путем.

— Да знаю я! Что ты мне рассказываешь. Мы чуть ли не приятели, по кружечке пива выпиваем, когда встречаемся. Я ведь ему прописку помог восстановить. Не хотели прописывать у матери.

— Вот мне и нужно, чтоб ты с ним поработал. Пусть поможет: кто мог быть с Басиком, когда брали школу ДОСААФ.

— Ты что уверен, что это Басик провернул?

— Почти.

— С Вяловым не обещаю. Мужик он крутой. Скажет: «Иди-ка ты, опер, к такой-то маме. Я отмылся, больше меня ни во что не тяни». И весь разговор.

— А ты попробуй, — настаивал Остапчук.

— Попробую, — согласился Михальченко и обратившись к Левину, заметил: — Видели, какой наш Максим Федорович настырный.

— Будешь настырным, — нахмурился Остапчук. — Начальство шумит: «Плохо работаете!» А как работать, когда комиссии замучили, от писанины уже озверел. Учат: «Работать, товарищи, надо профессионально», — Остапчук налил себе еще стакан воды, выпил залпом. Видно, прорвало его, обычно молчаливого и сдержанного. — Это они-то профессионалы! Ну а вы чем сейчас веселитесь? — спросил Остапчук.

— Немцев ищем, — улыбчиво сощурившись, Михальченко посмотрел на Левина. — Двоих сразу.

— Каких еще немцев? — не понял Остапчук.

— Приехал, понимаешь, сюда из Казахстана, из какого-то Энбекталды, туды его мать, старик-немец. И как в воду канул. Вот сын его и заказал нам эту работу: ищите, мол.

— А к кому он приехал?

— Если б мы знали!

— А как он называется немец этот, фамилия?

— Тюнен. Георг Тюнен. Не слыхал?

— Нет. А что за второй немец?

— Давняя история. С военных лет. Тут в лагере сгинул. Вот и мыкаемся.

— За валюту, — вставил Левин.

— Чего ж ты стонешь! — Остапчук посмотрел на Михальченко. Что-нибудь уже нашли от этого немца из Казахстана?

— Фунт дыма, — Михальченко махнул рукой.

— Больницы, морги, гостиницы, все такое прочее проверял?

«Все мыслим по шаблону. И никуда не денешься. Все начинается с элементарного, даже у шахматистов — Е-2, Е-4», мысленно усмехнулся Левин.

— А шмотки его искал? — спросил Остапчук.

— Какие шмотки? — развел руками Михальченко.

— Что-то же у него было? Какая-нибудь приметная вещь.

— Разве что плащ. Сын Тюнена говорил — новый, импортный.

— Вот и пошуруй в комиссионках.

Левин и Михальченко переглянулись, но Михальченко тут же раздраженно сказал:

— Ты что смееешься! Искать плащ в комиссионках! Да он давно продан, если и попал туда! Это что же — все городские комиссионки обшмонать?!

— Не шмонай, дело твое, — равнодушно ответил Остапчук.

— Да ты знаешь, сколько их!

— Знаю, двадцать четыре.

— Это на год работы!

— Думаю, намного меньше, — вдруг вставил Левин. — Отбрось специализированные.

— Радио-фото-электротовары — один, посуда-фаянс, хрусталь и прочее два, детских — два, ювелирный — один, трикотаж — два, дамская одежда и обувь — один, не запинаясь, словно декламировал Остапчук. — Дальше: мебельных — два. Вот и посчитай, куда тебе не надо.

Но подсчитал Левин, быстро, на подвернувшейся бумажке, пока Остапчук говорил.

— Остается верхняя одежда. Таких пять. И универсальных шесть. Всего одиннадцать. Тебе, что, первый раз искать?

— Тюнен исчез в середине апреля. Если плащ был сдан тогда же, то он давно продан. Размер ходовой — пятидесятый. Да он и двух дней не лежал! А вы хотите, чтоб через четыре месяца я искал его в комиссионках! Ну, даете! — замотал головой Михальченко. — Ладно, — успокоившись, сказал он, совершу я такую экскурсию по одиннадцати комиссионкам, уговорили.

— Я тебя не уговариваю, — спокойно, но жестко сказал Левин. — Ты не постовой милиционер, сам должен знать, чего делать, а чего не делать.