Я не свидетель - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Григорий Соломонович Глазов (21) #21

21

У капитана Остапчука дело шло ни шатко, ни валко. Басик исчез, проворонили. Гость его из Армении по-прежнему жил в своей «Ниве» на стоянке возле кемпинга. Случайным транспортом добирался до города и болтался по улицам, по магазинам, вертелся на Центральном рынке. Явно ждал возвращения Басика и нервничал, потому что без колес: поломавшийся трамблер с машины сняли, а склад запчастей на станции техобслуживания внезапно закрыли на ревизию. Так Остапчук договорился с директором станции, а тот, ничего не объясняя бригадирам, приказал «Нивой» не заниматься вовсе, в модуль ее не загонять — и без нее тесно от машин, пусть ждет на стоянке в кемпинге. Ориентировка на Басика была разослана во все райотделы области…

Во второй половине дня Остапчуку позвонил начальник паспортного стола:

— Максим Федорович, зайти можешь?

— А в чем дело?

— Тут один товарищ пришел. Дежурный его ко мне направил. Но, по-моему, это и тебе будет интересно.

— Ладно, сейчас поднимусь…

В кабинете у начальника паспортного стола сидел поджарый мужчина лет сорока в белой тенниске, красных спортивных брюках с белыми лампасами и в роскошных кроссовках.

— Расскажите капитану поподробней, — обратился к нему начальник паспортного стола.

Остапчук выжидательно посмотрел на визитера.

— Я из радиошколы ДОСААФ, — начал тот. — Позавчера я как начальник дистанции намечал на местности трассу. У нас должны быть республиканские соревнования «охота на лис». Сперва мы намечаем на карте, а позавчера, как говорится, вышел на местность, в рощу. Работа уже шла к концу, когда смотрю, а под кустом что-то желтое лежит. Беру — а это паспорт, видно давно пролежал, какой-то замызганный, в желтой пластиковой обложке. Знаете, специальные такие продаются, с гербом и надписью «паспорт». Дома вечером жене показал, она развернула, посмотрела на фотографию и говорит: «А я видела этого человека». — «Где?» — спрашиваю. — «Ты когда ездил на соревнования в Донецк, по телевизору несколько раз показывали его. Просили всех, кто видел его, сообщить в милицию. Ты, говорит, снеси паспорт им, может это жулик какой. Их сейчас полно». Вот я и принес.

Взяв паспорт, Остапчук открыл первую страницу и прочитал: «Тюнен Георг Францевич». Затем перелистал несколько страниц, увидел фотографию пожилого человека и его личную подпись под ней, штамп с пропиской: Энбекталдынский РОВД, ул. Жолдасбая Иманова, дом № 26.

Судя по состоянию паспорта, провалялся он долго, под дождем мок или под талой водой, и на ветерке сох и на солнышке, хорошо еще, что в пластиковую «корочку» вставлен, она влаги не боится…

— Где вы его нашли, в какой роще? — спросил Остапчук.

— Что вдоль шоссе, где старая водонапорная башня. Недалеко от нее.

— Точное место сможете вспомнить?

— А как же! И кустик тот покажу. Я всю трассу напамять знаю.

— Хорошо. Спасибо. И как с вами связаться в случае чего?

— Запишите мой адресок и телефон.

— Оформи, — кивнул Остапчук начальнику паспортного стола. — Паспорт положи куда-нибудь отдельно. Может вскоре понадобиться, — и попрощавшись, Остапчук вышел.

Спускаясь по ступенькам к себе, он уже выудил первую, лежавшую на поверхности и знакомую для таких случаев мысль: «Ограбили, убили, а паспорт выбросили… Так что, Остапчук, дохлебывать придется тебе. Вершочки сняли Михальченко и Левин, а ты будешь доскребывать котелок, пока донышко не покажется»…

Из аэропорта Левин поехал домой, позвонил жене в аптеку сообщить, что прибыл благополучно, принял душ, позавтракал и, убирая со стола посуду в мойку, решал: лечь отдохнуть, просмотреть газеты или ехать в бюро? А ехать не хотелось. Помыв посуду, он позвонил Михальченко.

— Как съездили? — спросил тот. — Удачно?

— Удачно. Я полдня побуду дома, если ничего срочного… Чего молчишь?

— Оно вроде и не срочно, но…

— Что «но»?

— Нашелся паспорт Тюнена. Его принесли в райотдел, а Остапчук дал мне, чтоб я вам показал. И еще есть бандероль вам из Москвы.

— Из Москвы? — удивился Левин.

— Да.

— Прочитай-ка обратный адрес.

— Москва, гостиница «Националь». А фамилии не разберу.

— Ладно, сейчас приеду…

Повертев паспорт, полистав его когда-то размокшие, а затем высохшие, в разводах страницы и выслушав подробный рассказ Михальченко, изложенный со слов Остапчука, Левин сказал:

— Паспорт долго провалялся. Если с момента исчезновения Тюнена, с середины апреля, то можешь подсчитать.

— Не убийство ли? Ограбили старика — и… — произнес Михальченко. — А вот где обратный билет до Алма-Аты?.. Вы много летали?

— Полетал.

— При регистрации откуда пассажиры вынимают билеты? Не обратили внимания?

— Обычно держат в паспортах. Так удобней, чтоб не рыться по карманам.

— А те, у кого паспорта вложены в такие обложечки?

— Закладывают в них на первой странице, куда вставлена и обложка паспорта.

— И я так думаю. Тем более Тюнен — аккуратный, педантичный. Не стал бы он держать паспорт в одном кармане пиджака, а билет — в другом. Если так — куда подевался билет, а, Ефим Захарович?

— Человек, выбросивший паспорт, сдал билет в кассу возврата? Это имеешь в виду? — спросил Левин.

— Не исключено. Не смотаться ли мне в агентство? У них должна храниться копия справки, которую кассирша вручает тому, кто сдает билет. В ней фамилия, имя-отчество, номер удостоверения личности или паспорта и адрес.

— Ну что ж, смотайся, чтоб совесть была спокойна. А где эта бандероль из Москвы?

— У вас на письменном столе.

— Хорошо, — Левин пошел к себе…

— Стасик! — крикнул Михальченко в раскрытое окно, выходившее во двор. — Заводи!..

Конверт был большого формата, гладкобелый, из хорошей бумаги. Вскрыв его, Левин извлек сколотые красивой голубой пластмассовой скрепкой отпечатанное на компьютере письмо от Анерта и страницы ксерокопий.

Анерт писал:

«Уважаемый господин Левин!

Господин Шоор привез мне Ваше послание. Благодарю Вас за то, что Вы так вникаете в мою просьбу. Поскольку почта в Советский Союз от нас идет очень долго, я передаю это письмо и нужные Вам документы опять с оказией: в Москву по делам своей фирмы улетает мой добрый знакомый. Он перешлет Вам уже из Москвы.

Отвечаю на Ваши вопросы. О пребывании дяди в России, в частности в Старорецке в 1918 году, я ничего не знаю. Он никогда мне об этом эпизоде в его жизни не рассказывал. Я родился в 1925 году, и, естественно, когда он ездил в Россию, меня еще не было на свете. Последний раз дядю я видел в 1939 перед польским походом, в ту пору мне было четырнадцать лет и наши разговоры с ним касались совершенно иных тем.

Ксерокопии нужных Вам дневниковых записей посылаю. В них действительно упоминаются некие Иегупов и советник доктор Клеффер.

Я улетаю по своим делам на некоторое время в Канаду. По возвращении займусь опять дневниками, поскольку, как я понял, фамилии Иегупова и советника доктора Клеффера должны обязательно упоминаться. С этим Вы согласитесь сами, прочитав бумаги, которые я прилагаю к настоящему письму.

С уважением Г. Анерт».

Первая запись Кизе начиналась с марта 1920 года. Видимо все, что имелось за 1918, 1919 годы Анерт посчитал не стоящим внимания. «Он усвоил, что мне требуется. Значит, за 1918–1919 ничего для меня не обнаружил, расценил Левин, хотя просил Анерта обратить внимание и на эти годы. — Ну что ж, поехали дальше», — он придвинул к себе ксерокопии, сделанные, как и предыдущие, с переведенного на русский язык дневникового текста:

«…Я не жалею, что моя военная карьера оборвалась. В конце-концов я инженер-строитель. Брат Энне подыскал мне хорошее место в строительной фирме, и дела мои идут неплохо: в основном строим дороги. Я снял себе небольшую двухкомнатную квартиру. Больше мне не нужно, поскольку я люблю наш сельский фамильный дом, куда в свободное время с Энне ездим, как на курорт. У нее там образцовый порядок. К моему приезду туда вечером в пятницу она у меня в кабинете и в библиотеке топит печи. От кафеля идет сухое тепло, поэтому очень уютно после слякоти и сырости городских улиц. Несмотря на то, что в Германии еще раздоры, кипение страстей и апатия, я надеюсь, все образуется. Советник доктор Клеффер очень правильно сказал: „Мы немцы, должны заниматься только своими делами. В ореховую скорлупу может уместиться лишь то ядрышко, которое в нем вызрело. Помните об этом, Аллоиз. Вы начинаете новую жизнь, вы молодожен, обустраивайте свое гнездо“»…

Запись за август 1922 года:

«…Сегодня меня навестил советник доктор Клеффер. Состоялся необычный разговор. Он сказал: „Аллоиз, вы, конечно, помните директора коммерческого училища в Старорецке господина Тюнена?“ Я ответил, что хорошо помню этого милого интеллигентного человека. „Так вот, — продолжал советник доктор Клеффер, — мы ему многим обязаны. Обещание, которое ему было дано ответственными людьми из Денежного переулка[1] должно быть выполнено. Я уезжаю на несколько месяцев в Вену разобраться с делами одной фармацевтической фирмы, ее унаследовал новый человек, и там какая-то юридическая путаница. В связи с моим отъездом у меня к вам просьба. В этом портфеле деньги. Их много. Вы должны, не затягивая дела, поскольку инфляция растет, купить на имя господина Франца Тюнена хороший дом где-нибудь в сельской местности. Оставшиеся деньги положите на его счет в „Витцель-банке“. С господином Витцелем я уже договорился. И дайте знать об этом господину Тюнену, напишите ему в Россию“. Я спросил советника доктора Клеффера, что такого особенного сделал тогда, в 1918 году, для нас господин Тюнен, чем он заслужил такое внимание с нашей стороны, и чем, собственно, занимался я, когда возил, как фельдъегерь, несколько раз с риском для жизни какие-то запечатанные пакеты из Старорецка в Москву в Денежный переулок. Поразмыслив, советник доктор Клеффер ответил: „Аллоиз, сейчас еще нельзя об этом говорить. Но я обещаю вам, когда придет время, вы все узнаете. Утешайте себя тем, что все вы делали для пользы Германии“»…

Запись за 1924 год:

«…Вчера меня разыскал некий господин, приехавший из России то ли по каким-то своим делам, то ли в командировку. Визит его был неслучаен. Два года назад я по просьбе советника доктора Клеффера купил у нас в деревне неплохой дом для господина Тюнена и открыл в „Витцель-банке“ счет на его имя, куда положил оставшиеся деньги. Тогда же я сообщил об этом господину Тюнену, написав ему в Старорецк. Но он мне не ответил. И вот, спустя два года пришел ответ, да и то не по почте — его вручил мне этот русский, приехавший по каким-то делам на несколько недель в Германию. В письме Тюнен сообщает, что он благодарен, но что воспользоваться сейчас этим не имеет возможности, мешают какие-то серьезные обстоятельства. Из намека я понял, что выехать с семьей в Германию на постоянное местожительство пока что нет реальной возможности… Все это следовало бы сообщить советнику доктору Клефферу, но он, уехав в Вену два года назад, больше не появлялся, адреса своего мне не сообщил, в здешней адвокатской конторе, где он работал, дать адрес кому-то отказались»…

Теперь Левин понял, откуда привалило наследство Георгу Тюнену, о котором он сообщал Иегупову в письме, провалявшемся на почте несколько месяцев, и попавшем затем к Остапчуку. За что так щедро поблагодарили Франца Тюнена люди из германского посольства в Москве, чьим эмиссаром в Старорецке являлся молодой тогда офицер Алоиз Кизе, какова была его миссия в одном из губернских городов Украины? Ломать голову над этим было бессмысленно, если даже сам автор дневниковых записей толком ничего не знал, кроме того, что как фельдъегерь возил из Старорецка с риском для жизни какие-то запечатанные пакеты в Москву… Анерту, конечно, надо сообщить, что его послание получено, и в этом письме подкрепить желание Анерта, пока ему не расхотелось, покопаться в дневниках дядюшки за последующие годы.

Левин сел было за пишущую машинку, но вошел Михальченко.

— Ну что? — Левин повернул к нему голову.

— В агентстве никаких следов этого билета нет.

— Значит все. Пустой номер, — Левин стал закладывать лист бумаги в каретку.

— Не совсем, Ефим Захарович.

— Как это понимать?

— Сел я в машину, едем домой. Стасик молчит, крутит баранку, а я себе думаю.

— И что ты надумал путнего?

— А что, если этот билет был похищен в день отлета? Значит сдавать его отправились не в городское агентство, а в кассу прямо в аэропорту.

— Резонно.

— И я поехал туда. Зашел в линейный отдел к ребятам. Все старые знакомые. Растолковал, что к чему.

— Короче.

— А короче — билет сдал Касперский Зиновий Данилович.

— Это кто же такой?

— Будем узнавать, — Михальченко потянулся к телефону, набрал номер, затем дал отбой и набрал другой. — Володя? Здорово!.. Михальченко… Ничего, все в норме… Ты, говорят, капитана получил? Поздравляю… Слушай, мне очень нужно установить одного человека. Выручи… Записывай: Касперский Зиновий Данилович, улица Ковпака, десять, квартира десять. Паспорт номер… — и он продиктовал. — Я тебе перезвоню…

— Вот копия справки из аэропорта, — положив трубку, Михальченко протянул бумажку Левину. — Дали под честное слово, что возвращу. Удержали с этого Касперского двадцать пять процентов. Это значит, что билет был сдан менее чем за три часа до вылета. Есть над чем поразмыслить?

— А что если он просто нашел билет? — сказал Левин.

— Вполне возможно, что Касперский нам так и скажет. Но порядочный человек в таком случае сдает его сотрудникам аэропорта, но не как возврат, а безвозмездно, так сказать.

— Тоже логично.

— Экзаменуете?

— Размышляю вслух.

— От кого бандероль, Ефим Захарович?

— От Анерта.

— Что-нибудь новое?

— Кое-что имеется. Потом расскажу.

Михальченко вышел. Левин принялся клевать двумя пальцами по клавиатуре.

Дети купали внука. Левин с женой смотрели по телевизору какое-то кино о медиках. Фильм был банальный, семилетней давности; финал его стал известен через пятнадцать минут после начала. Но делать было нечего, Левин смотрел, как врачи склонялись над операционным столом, как улыбающаяся добрая пожилая санитарка врачевала нежным словом больного, лежавшего в двухместной палате в изумительно чистой несмятой постели; как в диспетчерской станции скорой помощи принимали вызовы и тут же машины с красными крестами и мигалками неслись по ночным улицам…

«То, что Тюнен был в Старорецке, почти доказано. Паспорт есть, а человека нет, — размышлял Левин, глядя на экран, где в этот момент, взвизгивая на поворотах и моргая мигалкой, мчалась машина скорой помощи. Мы проверили гостиницы, морги, больницы. Безрезультатно. Но где-то же он обитал эти четыре дня, старый, больной! На частной квартире? Может быть, кроме Иегупова, у него в Старорецке имелись еще знакомые? Почему бы и нет! Он когда-то жил здесь… „Рафик“ скорой помощи остановился у подъезда, выскочили врач и санитар с чемоданами… Но что-то с Тюненом случилось. Что случилось? Заболел? Хозяева испугались, возможно, вызвали скорую, но не госпитализировали? А он внезапно умер? У хозяев еще больший испуг, переполох и… паспорт есть, а Тюнен исчез. Скорая помощь! Вот куда мы забыли заглянуть!» — Левин встал, набрал домашний номер Михальченко.

— Иван, это Левин. Чем занят?

— Телик смотрю.

— Кино?

— Да.

— О врачах?

— Да.

— А мы ведь «скорую» не проверили.

— В каком смысле? — не понял Михальченко.

— Тюнен. Гостиницы, больницы, морги — проверили. А если он жил где-нибудь на частной квартире? Каназов написал: тяжелая форма диабета, инсулинозависимый. Что если приступ со смертельным исходом, да еще на частной квартире? Дальше фантазируй, что могло последовать.

— Хорошо, завтра займусь.

— С утра. Будь здоров. — Опустив трубку, Левин сел спокойно досматривать фильм, скептически трезво подумав при этом: «А может все это чушь, что я сейчас нагородил, и зря помешал Михальченко наслаждаться фильмом?!.»

Так закончился день.