Я не свидетель

31

На каталожной карточке Левин написал: «В. Агафонов. „Расследование убийств. Методика. Рекомендации. Истории“. Кооперативное издательство „Знамя труда“».

— Мне нужна эта книжечка, — сказал Левин, протягивая карточку библиографу университетской библиотеки.

— Вам придется подождать, — сказала она и удалилась.

Эту библиотеку Левин помнил со студенческих лет, помнил запах ее гардеробной — теплый, влажный от пальто и зимних шапок, на которых таяли снежинки, — стук металлической решетки у двери на полу, когда об нее сбивали снег с обуви.

— Вы знаете, этой книги у нас нет, — дошел до Левина голос библиографа. — Может быть, в Академии наук…

В библиотеке Академии наук книги тоже не оказалось.

— Во время войны многие фонды погибли, — объяснила пожилая женщина в черном сатиновом халате. — Попробуйте обратиться к кому-нибудь из библиофилов. Вы профессора Нирода не знаете? Он историк, в пятидесятых годах работал в университете. У него очень хорошая библиотека. Иногда, правда, очень редко, в крайних случаях тревожим его. Ему уже восемьдесят семь.

— А вы не смогли бы дать мне его телефон?

— Только, пожалуйста, не ссылайтесь на нас, — она полистала алфавитную книжку и на обороте каталожной карточки написала номер телефона. — Его зовут Аполлинарий Дмитриевич.

— Спасибо…

Имя профессора Нирода Левин помнил со студенческих лет, знал, что тот заведовал какой-то кафедрой на историческом факультете, может в те годы и видел его, но сейчас не мог вспомнить, прошло около сорока лет… «Как позвонить, что объяснить?.. Вполне возможно, да и скорее всего этой книги у него нет, а сто других раритетов, которые мне не нужны, имеются. Он ведь историк, а не юрист… Но позвонить придется, деваться некуда, не выписывать же ее через академическую библиотеку из Москвы, из Ленинки! Это же сколько времени пройдет!..» — думал Левин, идя домой. Его не покидало ощущение, что с тех пор как он занялся поисками Кизе, прошли десятилетия и он никак не может выбраться из них в сегодняшний день… Он терял к этой истории интерес, в ней было какое-то занудство. Что ему за дело до полковника вермахта Кизе, убитого почти полвека назад, когда голова болит от своих каждодневных забот, вонзающихся в душу, как несмазанное сверло?!

Дома было тихо и пусто. Дети и жена на работе, внук в садике. Левин походил по комнатам. Шкафы с бельем и одеждой в них, сервант с посудой, телевизор и радиоприемник, полки с книгами, даже дешевенькая индийская деревянная статуэтка женщины в комнате детей, — все, все имело свое надежное, обжитое и вроде очень удачное место, к которому давно привыкли. Но для того, чтобы получить это пространство и обжить его, в сущности ушла вся жизнь. Больше ничего сюда не вместишь — покажется лишним, нарушит уют, но и не изымешь так, чтоб без боли…

Покружив у телефона, он сел и заставил себя набрать номер, записанный на каталожной карточке. Долго никто не отвечал. Затем немолодой женский голос спросил:

— Вы куда звоните? — словно в эту квартиру звонить не дозволено или сюда так давно не звонили, что люди отвыкли и считают, что просто кто-то ошибся номером.

— Это квартира профессора Нирода? — осведомился Левин.

— Да. А вы кто, откуда? — удивилась женщина.

Левин растерялся.

— Если можно, Аполлинария Дмитриевича, — все же попросил он. — Вы его жена?

— Нет. Я экономка. Сейчас посмотрю, не отдыхает ли.

Левин ждал, улавливая шаркающие удаляющиеся куда-то в глубину квартиры шаги. Через какое-то время в трубке что-то зашелестело и раздался хрипловатый голос:

— Я слушаю. С кем имею честь?

Левин объяснил, кто он и что, но без подробностей:

— Вы извините, Аполлинарий Дмитриевич, за беспокойство. Мне крайне необходима одна книга. Я обыскал весь город, все библиотеки. Помню вас по университету, хотя учился на юрфаке. В пятидесятые годы. Слышал, что у вас богатая библиотека.

— Что вас интересует? — прервал его собеседник.

Левин назвал.

— Есть она у меня, но на дом книг не выдаю.

— Я понимаю, — смутился Левин, не зная, что сказать.

— Вы можете прийти полистать ее. В моем присутствии.

— Ну хотя бы так, — согласился Левин. — Когда вам удобно?

— Можете даже сегодня. После шести вечера я всегда свободен.

«От чего он свободен?» — подумал Левин и попросил адрес.

— Дом Академии наук знаете? На Костомарова. Шестнадцатая квартира. Лифт, как всегда не работает, учтите это…

Это был дом из тех, которые называли «сталинскими» — построен в 1951 году, шестиэтажный, огромный, несуразный, но добротный. Фасад шел вогнутой дугой, четыре подъезда с большими тяжелыми деревянными дверями, с высокими окнами.

Квартира профессора Нирода находилась в первом подъезде на четвертом этаже. Одолев крутые долгие лестничные марши, Левин позвонил. Открыли не сразу: сперва откуда-то издалека возникли шаги, затем на него смотрели в «глазок» и лишь потом, после того как на вопрос «кто?» он назвался, зазвякали цепочки, задвигались щеколды, защелкали замки. В дверном проеме стояла невысокая пожилая женщина. Он поздоровался. Ничего не ответив, она заперла дверь и двинулась по длинному полутемному коридору, как бы приглашая следовать за собой. Квартира была огромная, четыре или пять больших, метров по тридцать, комнат, с высоченными потолками, к ним наверное десятилетия не прикасалась малярная кисть. В двух комнатах, которые он пересек, окна были зашторены, висел сумрак, окутавший тяжелую старинную мебель.

Приоткрыв дверь в третью комнату, из которой наконец-то блеснул зеленоватый свет, женщина произнесла, обращаясь к кому-то:

— К вам, — и, повернувшись, ушла.

Левин постучал.

— Входите, — раздался голос.

В такой же большой комнате, окна которой выходили в сумеречный колодец двора, стоял полумрак, пробитый светом бронзовой лампы, прикрытой зеленым треснувшим стеклянным абажуром. Стен не было видно, их наглухо закрыли стеллажи и шкафы с книгами. Просторный, из темного дерева письменный стол, два глубоких кресла, обтянутых истертым коричневым плюшем, — и больше никакой мебели.

Из-за стола встал невысокий полный старик с большим гладко выбритым шишковатым черепом, голубоватая сорочка-«апаш» с обвисшими длинными ушами воротника заправлена в слишком просторные, поднятые выше круглого живота брюки, державшиеся на подтяжках.

— Садитесь, молодой человек, — Нирод указал на одно из кресел.

А Левин подумал: каким образом в этой сумасшедшей, циничной и сволочной жизни сохранились такие «интеллигентные», как он определил для себя, обиталища и такие владельцы их?

— Я слушаю вас, — сказал Нирод. — Сперва расскажите о себе.

— Аполлинарий Дмитриевич, чтобы вы не гневались, что потревожил вас, мне придется быть многословным, — сказал Левин.

— Это не самое страшное сегодня.

Коротко рассказав о себе, Левин подробно изложил историю Кизе, свои долгие поиски и затруднения, и под конец добавил, что для завершения работы у него вся надежда на книгу, ради которой он позволил себе нарушить покой уважаемого профессора.

— Вы кончали наш юрфак? — спросил Нирод.

— Да.

— У кого вы слушали римское право?

— У профессора Кориневича, — удивившись вопросу, ответил Левин.

— Ну и как?

— Считаю, что мне повезло, — улыбнулся Левин.

— Он был знатный хулиган, — подмигнул старик. — Мы учились в одной гимназии. — Кого вы еще слушали?

— Латынь читал профессор Шевлягин, уголовное право профессор Хасарджи, гражданское — Станислав Адамович Огановский, криминалистику Владимир Иванович Максимович.

— Все они «пережитки прошлого», а? — засмеялся Нирод. — Почти все мои ровесники. И все уже покойники, — посерьезнев, произнес он. — Сейчас, наверное, там нет таких лекторов.

— Пожалуй, нет, — согласился Левин.

Старик повернулся, протянул руку куда-то в угол и с маленького круглого стола на изогнутых элегантных ножках взял книгу, как понял Левин, приготовленную к его приходу.

— Вот она.

Книга была в мягком дешевом переплете, печать плохая, бумага желтовато-серая, грубая, непривычно жестко шелестели страницы — иссохшие, впитавшие за десятилетия микроскопическую пыль.

— Где бы я мог устроиться, чтоб не мешать вам? — спросил Левин.

— Вам нужно только то, что касается вашего дела? — Нирод испытывающе взглянул на Левина.

— Была б возможность, с удовольствием прочитал бы всю. Такие издания редко попадают в руки.

— А вам фамилия автора знакома?

— В том-то и дело, что нет. А я ведь криминалист.

— Агафонов был до революции очень известный криминалист. Даже ЧК не расстреляло его, не гнушалось его знаниями. Потом он с ними не поладил. У закона и произвола цели разные. Агафонов эмигрировал в Германию. Имя его вычеркнули отовсюду, книги изъяли. Самое трагичное, что в 1942 году его расстреляли нацисты. Причина мне неизвестна — старик умолк, стал поигрывать пальцами обеих рук по столу, словно по клавишам черного рояля, который Левин приметил в одной из комнат. — Я полагал, что вы очень молоды, — вдруг произнес Нирод, — этакий шустрый современный функционер.

— Вы разочарованы?

— Вот уж нет! Вы учились у интеллигентных людей. В наши дни это хоть некоторая гарантия порядочности. Я дам вам книгу домой.

— Под какой залог? — улыбнулся Левин.

— Я скоро умру. Все это пропадет, — он очертил дугу, указывая на стеллажи и книжные шкафы. — Даже если не возвратите книгу, я буду знать, что она попала к специалисту.

— Я непременно возвращу, — Левин клятвенно приложил ладонь к груди…

Отпирая многочисленные дверные запоры, профессор Нирод, указав на них, произнес:

— Хочу умереть своей смертью, не желаю, чтоб меня убили… Я вас жду, — сказал он, и Левин почувствовал, что старик, похоже, жаждет не столько получить обратно книгу, сколько снова услышать живой голос собеседника в этой огромной многокомнатной пустыне…