Я увожу к отверженным селениям том 2 Земля обетованная

гие... Ее защищали Ася, Елена Артемьевна, Аня, немножко я...

Впереди у нее девять с половиной лет. Перейдет ли она этот

рубеж? — раздумывала Любовь Антоновна, заходя вместе с

Ритой в комнатушку Андрея.

Андрей по-прежнему лежал на том ж е топчане. Пожилая

женщина, она сидела у кровати больного, увидев доктора, хотела встать.

— Сидите, тетя Вера, — остановила ее Любовь Антоновна.

— Тетя Вера! — изумленно воскликнула Рита.

— Ай никак ты, девонька!

— Я, тетя Вера.

— Впервой знакомого человека повстречала.

— Вы давно из тюрьмы?

— Меня-то почитай через неделю судили после карцера.

И сразу сюда загнали.

— И сколько вам?

— Десять годов, как и говорила Люська-воровка. Ведь

я чай не пряжу взяла, ниток катушку. Гадала — помилуют

меня! И слухать не захотели. Я им о детишках заикнулась, о

хозяине больном, а судья, чисто гадюка, прошил меня глази щами и сказал: «Это к делу не относится, рассказывай по су ществу». А по какому такому существу говорить, если энти

нитки я для них взяла. Ушли они, в комнате своей недолго по сидели и бух десять лет тюрьмы. Писать — я сама не напишу, на адвоката денег не напасешься, эти адвокаты деньги-то ой

как любят... Ну и сюда меня.

— А в больницу как? — расспрашивала Рита.

— По болезни, известно. Цинга. Врачиха сказывала — ви таминов мало. А откуда им витаминам взяться? Всю войну на

гнилой картошке просидели. И рука ноет. Зашибли меня ма лость.

— Почему ж вы мне не сказали? — упрекнула Любовь

Антоновна.

— Что вы, доктор! Буду я вас по пустякам беспокоить...

Вы и так маетесь без передыху, — мягко возразила тетя Вера.

— Стыдно... Вы не разрешаете звать себя по имени отчест ву. Я старше вас. Ну какая же вы мне тетя? Если бы не Рита, я бы не знала, что у вас болит рука.

77

— Полно, доктор, на меня серчать. С Ритой-то мы чай в

одной камере сидели. Она сердешная вешалась в карцере...

я ее чуть не заспала... Проснулась, а она хрипит.

— И ты молчала, Рита?..

— Совестно тревожить... Y вас и своего горя много...

...Я совсем не знаю Риту... Семнадцать лет и... веревка на

шее...

— Идите отдыхать, тетя Вера. После полуночи, когда Рита

уйдет, я сменю ее.

— Вы, доктор, и так две ночи без сна. Я покараулю пар нишку... Привязалась к нему, — запротестовала тетя Вера.

— За что вас побили?

— Дак сама поди знаешь, за что тут бьют... В камере хоть

на окошко лазить велели, а тут Кира-воровка таскать себя

приказала. Толстющая баба, разве ж я ее унесу?

— Как... таскать? — не поняла Рита.

— На закорках. Уборная-то от барака далеко, вот она

сядет на какую из нас и тащи ее.

— И вы молчали?

— А что поделаешь, доктор. Кому сказывать-то? Пожали лись начальнику, а он ржет: «Сами разбирайтесь, а я в ваши

дела встревать не стану». А как разбираться, когда у Киры

подружек не менее десяти. Собрались один раз бабоньки, хо тели отлупить Киру, начальство про то прознало.

— И что же? — нетерпеливо спросила Рита.

— Кого в карцер, а кого на растерзание Кириным под ружкам. Поняли мы, что защиты никакой. Кира и подружки

ее вроде раньше воровками были, а потом чем-то проштрафи лись перед урками своими. В зоне поварихами работали, бри гадирами... Начальство, известно, за них. Я не повезла Киру, поколотили меня маленько... На вахте еще дежурники доба вили. Над одной женщиной, тетей Олей, она постарше вас будет, доктор, шибко изгалялась Кира. Она хотела накормить тетю

Олю дерьмом своим. Положила на бумажку кучу целую, сует

ей в лицо и твердит: «Ешь, а то удавлю». А вы говорите ру гаться с ними... Так-то авось амнистия выйдет и домой пошлют

меня... тянет к ребятишкам, — вздохнула тетя Вера.

— Вы верите в амнистию?

78

— Кабы не верила, доктор, и жить-то зачем? К кому вер-таться через десять годков? Мужик хворый, помрет, детишки

повыше меня вымахают... Как они поглядят-то на меня? Скажут, проворовалась мать, росли мы без нее, набедовались...

— Дети поймут, — возразила Любовь Антоновна.

— Не знаете вы жизню... Нешто поймут они, что я нитки

те не себе взяла. Как обскажешь им? И жалко их. Скажу — для вас взяла, измытарют себя, если совесть есть...

— Скажут им правду и без вас, — успокоила Любовь Ан тоновна.

— Я своему крепко-накрепко отписала, чтоб, пока не вы растут, ничего ребятишкам не говорил... Вас больные ждут, доктор.

— Я пойду с тетей Верой. А ты запрись, Рита, и никого не

пускай. Кто будет стучать, посылай к Игорю Николаевичу.

Если что нужно, меня найдешь в седьмом бараке. Одна по

зоне ходить не смей, скажешь Игорю Николаевичу, он пошлет

санитара. Когда больной проснется, дашь ему одну столовую

ложку из этой бутылки. Протри лицо влажной марлей.

— Себе? — удивилась Рита.

— Больному, — усмехнулась Любовь Антоновна.

Тетя Вера и доктор ушли, оставив Риту наедине с Андреем.

...Какой он?.. — думала Рита, вглядываясь в повязки, за крывавшие лицо Андрея. — Хрипит у него все внутри... Отшиб ли... За что его так?! Подрался или воры побили, как Федора

Матвеевича? Откуда его привезли?..

Андрей застонал. Рита нагнулась к больному и скорей

угадала, чем услышала, слова звучали глухо и неразборчиво, что он просит напиться. Она налила ложку лекарства и, осто рожно раздвинув бинты, поднесла к воспаленным губам Ан дрея. Больной оторвал от матраса перебинтованную руку и

попытался отвести ложку с лекарством.

— Глотай, Андрюша, — попросила Рита.

— Воды... — прошептал Андрей, выпив лекарство.

Рита напоила его.

— Еще...

— Больше нельзя, доктор не велела. — Рита видела, с ка кой мольбой смотрят на нее глаза Андрея, но, помня приказ

Любови Антоновны, больше не дала ему ни капли.

79

— Ты... новенькая?

— Да.

— А... тетя... Вера?..

— Отдыхает, она скоро вернется, — успокоила Рита боль ного.

В палате наступила тишина. Рита зажгла коптилку и осто рожно, боясь разбудить Андрея, присела на краешек табу ретки. За окном густая синева вечера незаметно растворилась

во тьме беззвездной ночи. Стоило Рите пошевелиться — и

огромная тень ее лениво скользила по стене, повторяя каждое

движение девушки. Андрей впал в забытье. Глаза его были

закрыты, тело вздрагивало при каждом вздохе. Торопливо бе жали секунды. Они словно хотели обогнать самих себя. Их

длинная цепочка выстраивалась в ряд крохотных минут, а ми нуты спешили к океану вечности и умирали в нем, как неиз вестные солдаты, убитые в безымянном бою. На смену им

приходили часы, такие ж е порывистые и неугомонные, как

их младшие сестры-минуты. Они штурмовали грядущие дни и

годы. Время, бесконечное и слепое, равнодушно заглатывало

их, а бездна вод его оставалась такой же невозмутимой, какой

была она, когда не родилась земля и звезды, какой останется

и в миг их неизбежной гибели.

ПОХИЩЕНИЕ

— Открой, Ритка! — приглушенно попросил женский голос.

«Откуда она меня знает?»

— Кто ты? — спросила Рита, подходя к дверям.

— Открой, тогда скажу.

— Ступайте к Игорю Николаевичу, — посоветовала Рита.

— Ты меня боишься? Дурная, — пропищал все тот же

голосок.

— Разрешит он, открою.

— Ну и сиди тут. Докторша меня к тебе из седьмого

отделения послала, заболела она.

80

Рита стремительно бросилась к двери. Пальцы ее косну лись крючка. Но в последнюю секунду из-за двери раздался

еле слышный звук. Рита прислушалась.

— Не выходи, убьют, — прошептал кто-то за дверью.

Почудилось...

Рита схватилась за крючок.

— Убьют, — еще тише предупредил тот ж е голос.

— Ну и сиди, а докторша твоя подохнет. — Это было

сказано предумышленно громко. Подождав минуту, за дверью

выругались, и Рита услышала звук удаляющихся шагов.

— Сиди, дождешься, — крикнул кто-то из конца коридора.

...Может меня и вправду звала Любовь Антоновна? А поче му ж та женщина грозилась и ругала меня? Кто говорил

«убьют»? Оставить Андрея одного? Что с ним сделают? Док тор ждет меня, а я чего-то боюсь... Позову Игоря Николаевича...

Андрею плохо... Изо рта кровь течет... Побегу... кабинет Игоря

Николаевича рядом...

Рита приоткрыла дверь и осторожно выглянула в коридор.

Пусто. Она бесшумно подбежала к массивной двери кабинета

главврача. Рита постучалась раз, второй, третий, но ей никто

не ответил.

...Ушел... Сказать бы тете Вере... Где она спит? Рита забе жала в какую-то палату, но там лежали мужчины...

— Зайди, сестричка, — пригласил один из них, приподни мая голову. — Я болячку содрал, на вкус попробовал — слад кая, а вот чем пахнет — не пойму. Понюхай.

— Цыть! — прикрикнул мужской голос. Тот, кто разгова ривал с Ритой, поспешно юркнул под одеяло. — Не в своем

уже он, сестричка. Мелет, что в дурную башку влезет. Он...

— но Рита, не дослушав, закрыла дверь. Она наугад зашла в

следующую палату и увидела женщину. При тусклом свете

коптилки женщина реденьким гребешком с поломаннылш зубь ями старательно расчесывала густые волосы. Увидев Риту, она

помяла меж пальцами крохотный комочек, потом положила

его на подоконник и с хрустом раздавила ногтем.

— Чо вылупилась, сестра? Вшей не видала, — безмятежно

спросила женщина, яростно царапая голову.

— Видала, — машинально ответила Рита. — Где тетя Вера?

81

— Санитарка?

— Да.

— В соседней палате.

— Спасибо, — поблагодарила Рита.

— Куда тебя несет?! — проворчал кто-то из темноты, едва

она вошла в палату.

— Мне тетю Веру.

— Не трожь ее, устала она.

Рита не видела, кто говорил, но она поняла, что хозяйка

скрипучего голоса старается выпроводить ее.

— Разбудите тетю Веру, — настойчиво попросила Рита.

— А ты кто такая?

— Новая санитарка, Рита. Скажите ей, что я побежала в

седьмой барак, к доктору.

— Ты в какой палате дежуришь?

— Y Петрова, — ответила Рита, выходя в коридор.

— Что ж сразу не сказала? — всполошилась женщина. — Вставай, тетя Вера.

— А?.. Что? Иду.

Выйдя из барака, Рита в первую минуту не увидела ничего.

Темно как... — поежилась Рита. — Тут недалеко, добегу.

До седьмого корпуса оставалось шагов десять, и вдруг Ри та почувствовала на своем плече чью-то руку.

— Не торопись, девка, — процедил спокойный, насмешли вый голос. — Канай за мной.

— Куда? — холодея от страха, спросила Рита.

— В пекло, дешевка, в пекло!

— Я никуда не пойду с вами.

— Водяра есть, глотнешь!

— Не нужно мне вашей водки, пустите! — просила Рита.

— По-хорошему топай, не рыпайся!

— Не пойду!

— Не пойдешь, сука, поволоку! — с угрозой пообещала

женщина, что загородила Рите дорогу.

— Чо базаришь с ней?! — услышала Рита сзади себя не знакомый голос. — На гилку ее и в вензону!

...К Ваську... Это она прислала за мной... обманули...

— Любовь Антонов.... — изо всех сил закричала Рита, но

чья-то ладонь зажала ей рот.

82

— На гилку бери! На гилку! — приказывал невидимый

голос. И в ту ж е минуту горло Риты с силой сдавила чья-то

рука.

— Тряхни ее. — Ноги Риты оторвались от земли. — Скажи

Горячему, что тот фраер один. — Кто это говорил, мужчина

или женщина, Рита не разобрала. Тьма, густая и липкая, об волокла сознание, а тело погрузилось в холодную пустоту.

ВАСЕК И ПУЗЫРЬ

Инка Васек, подобрав под себя ноги, сидела на верхних

нарах. Закрыв глаза, она монотонно раскачивалась, как маят ник, взад и вперед, взад и вперед, и, не разжимая губ, подвы вала что-то тоскливое и неразборчивое. Положив голову на

доски, у ее ног лежала молоденькая девушка, подросток, обна женная по пояс. На ее левой груди синей тушью были выко лоты три слова: «Клянусь любить Васька», а правая грудь, упругая и смуглая, клялась любить Юрка.

— Спой, Клавка! — приказала Инка Васек.

— Что спеть, Иночка? — робко спросила Клава, прикры вая ладонями клятвы любить Васька и Юрка. Вместо ответа

Инка Васек наотмашь ударила Клаву по лицу.

— За что? — плаксиво спросила Клава, вытирая с раз битого лица кровь.

— За Иночку! — пояснила Инка Васек. — У тебя что на

левом буфере наколото?

— Клянусь... любить... Васька... — глотая слезы, ответила

Клава.

— А ты меня Иночкой назвала! Я — не дешевка! Мужик!

Васек!

— Я забыла, — пролепетала перепуганная Клава.

— Помнить будешь! Месяц назад визжала, когда наколку

делали. Зато теперь все знают, кого ты любишь! Меня! Васька!

— Инка Васек гордо ткнула себя в раздобревшую грудь. — Я презираю мужиков! Я молодой был, полезли ко мне цело­

83

ваться... Он меня, как бабу целует, а я его целую, как дешевку.

Я по виду баба, а в натуре — мужик! Люблю молоденьких

девочек! Юрок твой кто был?

— Мужик, — заикаясь ответила Клава, с опаской отодви гаясь от грозной Инки.

— Не бзди! Не трону я тебя! — усмехнулась Инка Васек.

— Пой «Подруженьку». — Клава откашлялась, высморкалась

на пол, кулаком вытерла заплаканные глаза и запела: Налей, подруженька,

Я девица гуля-а-а-ащая,

Не мучай душу ты объятую тоской, Ах, все равно теперь жизнь моя пропа-а-а-щая, А тело женское воняет требухой.

— Хо-ро-шо-о-о, — прочувствованно протянула Инка Ва сек. — Красива-а-а! Люблю я жареную! — мечтательно сказала

Инка. — А ты Юрка любила?

— Нет, — призналась Клава.

— А зачем накололась? — допытывалась Инка Васек.

— А кто меня спрашивал? — удивилась Клава. — На пере сылке Юрок пришел в наш барак, подлег ко мне, и все...

— Ты не базлала?

— Сам знаешь, Васек. Рассказывала тебе.

— Повтори! — потребовала Инка Васек, пиная Клаву но гой в живот. Клава ойкнула. Болезненная гримаса исказила ее

лицо.

— Рассказывай! — вторично потребовала Инка Васек, за нося над Клавой ногу.

— Не бей, Васечка! Не бей, миленький! — просила Клава, держась руками за живот.

— Не буду, — благодушно согласилась Инка Васек.

— Я в первый раз убежала на вахту от Юрка, — торопливо

заговорила Клава. — В тюрьме я раньше не сидела, не знала, что баловаться нельзя. Надзиратели выгнали меня с вахты и

сказали, что если еще раз прибегу — ноги выдерут. Вернулась

в барак, а там Кеша Бандурша, она с вором жила, поленом

меня отлупила. На другой день Юрок пришел и сделал все

что хотел. Утром привел какого-то парня, раздели они меня, как сейчас, и выкололи: «Клянусь любить Юрка». Юрок гово84

рил, что он надзирателям дал за меня сапоги. Целый месяц

бил меня за них. Вечером придет, ночью сделает, что ему

нужно, я лежу плачу, больно мне, а он сразу про сапоги: «Курва ты! Фукнула на меня мусорам, а я прохоря новые сбло-чил и пульнул им. Хромовые прохоря за тебя отдал». И ботин ком меня по голове и по ребрам. Бьет, пока не устанет, а по том говорит: «Хочу слышать, за что к хозяину попала». Зара зил он меня — и сюда.

— Не живи с мужиками, дура! — назидательно заметила

Инка Васек. — Я к тебе с чистыми руками лезу, не то, что

они! С коблами живи! Тебе плохо у меня?

— Хорошо, Васек, — подтвердила Клава.

— Сказала б плохо, я б тебя... Повтори, за что тебя к

хозяину...

— Я ж говорила, — робко заикнулась Клава.

— Ну! — грозно прикрикнула Инка Васек.

— За яблоки, — всхлипнула Клава. — Я в кладовой убор щицей работала. Кладовщик меня к продуктам не подпускал.

Привезли яблоки для коммерческого магазина, я пожадничала, полную пазуху набрала. Кладовщик обыскал и — в тюрьму.

На десять лет осудили, — покорно рассказывала Клава.

— А кладовщик кормил тебя? — полюбопытствовала Инка

Васек.

— Украдкой ела. Что схвачу, то и мое. Он говорил, если

в гости к нему приду, продуктов даст на месяц. Я не пошла.

— Васек! Ты еще живой? — прогремел в конце барака

раскатистый бас.

— Пузырь! — обрадованно закричала Инка Васек, подни маясь навстречу невысокому кряжистому мужику.

— Он самый, — подтвердил Пузырь, снимая кепку. Пле шивая голова Пузыря, обрамленная по краям редкими кусти ками выцветших волос, склонилась в шутовском поклоне.

— Откуда ты? — задала Инка Васек обычный при встре чах вопрос.

— С сорок первой, — лаконично пояснил Пузырь.

— Давно?

— С утренним этапом.

— Чо раньше не заскочил?

— Дела были, Васек. А ты все коблиное дело не бросаешь?

85

— А что ж мне, без жены жить? — взорвалась Инка Васек.

— Сколько жен у тебя? — полюбопытствовал Пузырь.

— Две.

— Обе с вензоны?

— Откуда ж е еще. Клавка! — рявкнула Инка Васек, за метив, что девушка надевает платье. — Перед кем одеваешься, сукотина?! Снимай все! — Закусив нижнюю губу, Клава раз делась. — Покнокай на нее, Пузырь! Пухленькая! Есть за что

подержаться. Хочешь, уступлю?

— Заражусь, — отмахнулся Пузырь.

— Ты с пацанами живешь? — не унималась Инка Васек.

— Чокнулся ты, Васек! Я последние три года ни одного

мальчишку не тронул.

— Может, с Дунькой Кулаковой? — расспрашивала Инка

Васек. — Трешь, пока на ладони волосы не вырастут.

— Я не фраер, — обиделся Пузырь. — Без Дуньки бабу

себе найду. Это вы с мешочком горячим спите.

— Кто? Я?! — взвилась Инка Васек. — Нахезала я на

него! Я — не баба!

— Люблю я тебя, Васек, как кирюху, — задушевно приз нался Пузырь. — С тобой бы я на любое дело пошел. Даже на

мокрое.

— Свистишь! — расплылась в улыбке польщенная Инка

Васек.

— Чтоб меня в рот огуляли диким самосудом! — поклялся

Пузырь. — Ты верхотуру тут держишь?

— А кто ж е еще! — самодовольно сказала Инка Васек.

— Хошь, покажу, как они бздят меня? Фраерши! Господа уда вы! — трубным голосом заревела Инка. Барак затих. — Всем, кроме людей, раздеваться догола! Пузырь покнокать на вас

хочет. Видишь, раздеваются. Выбирай любую!

— Время нет, Васек! Я к тебе разговор имею. Фраерш и

полуцветнячек выгони из барака, а люди пусть останутся.

— Вылетай из барака! — приказала Инка.

Женщины, не успевшие раздеться, на ходу поправляя одеж ду, заторопились к выходу. В бараке остались Инка, Пузырь и

еще пятеро здоровенных раскормленных баб. Они спали по

соседству с двоеженцем Васьком.

86

— Васек! — заговорил Пузырь, похлопав лесбиянку по пле чу. — Мы с тобой такие кирюхи!

— Короче! — перебила Инка Васек.

— Ты раньше была честной воровкой, — поморщившись, продолжал Пузырь.

— Ну и была! — с вызовом ответила Инка Васек. — А ты

честный?

— Надоело честным быть. Посмотрел, как суки живут, и

решил: довольно мучиться, пора и ссучиться.

— За что тебя трюманули?

— Я на Колыме Фиксатого заложил. Тут на пересылке

все тряпки бацильные в колотье спустил.

— Расплатился?

— Не успел. С Колымы пришел Шурик Крюковский. Он

жрал с Фиксатым на бздюняру. Крюковский стукнул вора.

Я рванул на вахту и тряпки с собой уволок. Раз трюманули, — после хоть всю жизнь честным вором живи, все равно сукой

останешься. Петро Нос на дать прошпилил грошей кусок.

— Во сколько дать? — спросила Инка.

— На семь часов вечера, а заплатил в восемь. На час опо здал. А в картишки нет братишки. Опоздал расплатиться — сука.

— Сделали его?

— Живет на восемнадцатой командировке. Воры и полуцветняки поленьями мутят его. В синяках весь. Опух. Y параши

спит. Провонялся. Падло Григорич звал его на сорок первую, не идет. Честным себя считает. Я — не Нос. Ссучился — гуляй

от вольного, пока тесак в бок не пустят. Я — чистокровный

сука, к ворам не пойду. Недавно на сорок первую пришел Гена

Овчарка.

— Суканулся? — с интересом спросила Инка Васек.

— Мы его нахалкой трюманули. Падло Григорич обухом

колуна Геночку по печенкам. Не сдает пашпорт. Кричит: «Умру

честным вором». Вниз головой повесили Гену. Он базлает: «Умру честным вором!» Ласточку ему замастырили, перегнули

пополам и пятки на затылок закинули. Визжал — в ушах

больно. Обхезался. Фраера заставили подмывать его. Сдался.

Пожрал с нами и руку каждому протянул. Сука-то он сука, а кнокает не туда. Он от воровской руки концы отдавать бу87

дет и плакать: «Братцы, я честный. Прижали меня!» Сумеет

— нахезает сукам, как Татарка. Суки — это я, Падло Григо рии, Краснодарский, Бронер. На воровской командировке чест-няги нас под самосуд пустят. А мы их попутаем и тоже сде лаем. Зря воров трюмят. Им пиковину в горло — и концы.

— Я Татарку по воле знал, — заговорила Инка Васек. — Он в железном ряду?

— Ты не слышал? — удивился Пузырь.

— Кто его трюманул?

— Саша Райс. На тридцать шестой.

— Как?

— Подвесили, ласточку замандячили, и он сдал пашпорт.

Всем сукам протянул руку и сказал: «Я вам подаю руку как

сукам». Сел жрать и тоже: «Я с вами штефкаю как с суками».

Татарка — дипломат. Никто не допер, что он руку подал как

сукам. По закону честный вор может пожрать с сукой, если

скажет, что жру как с сукой. Татарка ночью встал и топором

трех сук сделал.

— Центровых? — встревоженно спросила Инка Васек.

— Шоблу всякую. Центровые — нарядилами, воспетами, комендантами. К ним Татарка не прокондехал... Жены не

озябли, Васек?

— Им полезно. Больше любить меня будут, — осклабилась

Инка Васек. — Зачем их шугнул, Пузырь? Ты о деле поговорить

хотел.

— Не люблю я с дела начинать. Ты мужик толковый. С

тобой побазарить, что кусок в буру вышпилить. Я тебе симпа тизирую, — распинался Пузырь.

— Не пускай леща! — оборвала Инка Васек льстивые

комплимента Пузыря.

— Тебя и Саня Лошадь уважает.

— Он в больнице кантовался. Не зашел ко мне, — с обидой

сказала Инка.

— Он думал зайти, а главный лепила выгнал его, — оправ дывал товарища Пузырь.

— Я б этого Игоря сделала! Он на вензону косяка пуляет.

Толкует, что выгонит меня и всех их. — Инка Васек показала

на женщин, что безмолвно сидели вокруг. — Y нас мастырка.

88

Мы в жизни сифончика не хватали. Коблы мы, от кого зара зимся? Лапу дали за вензону, а он — выгоню.

— И выгонит, — спокойно подтвердил Пузырь.

— Выкусит!

— Мы майору лапу дали!

— Заволокем сюда и чихты ему!

— Требуху его поганую выпущу!

— Зубами загрызу!

— Шнифты выниму и грабки отрублю! — разъяренно за шумели лесбиянки.

— Два раза его сделать хотели — и бегает, — ни к кому

не обращаясь, напомнил Пузырь.

— Суки называются! Воры! Топор в грабках держать не

умеют! — Инка Васек презрительно скривила губы и со вку сом плюнула на пол.

— Ты, Васек, сам мужик. Взял бы да и сделал Игоря, — предложил Пузырь.

— И сделаю! — пообещала Инка Васек.

— Можно и сегодня ему так поднахезать, что он и за

год не вынюхает. Только бздят все. Нет мужиков настоящих, — сокрушенно вздохнул Пузырь.

— Ты скажи — как, а мужики найдутся, — задористо

выкрикнула Инка Васек.

— Что толку говорить? Словами его не сделаешь, — от махнулся Пузырь.

— Толкуй давай! Не тяни резину! — потребовала Инка.

— Рядом с кабинетом Игоря лежит больной фраер. Дерз кий фраерюга! На сорок первой он поднялся против Падлы.

— Что ты мне мозги компостируешь?! — возмутилась Инка

Васек. — Этот фраер брат Игоря? Да?

— Не торопись на тот свет, Васек. Все там будем, — оса дил Пузырь. — За этого фраера мазу держит Игорь...

— Он Игорю лапу дал?

— Не то, Васек. Игорь готов всех сук и воров к стенке

поставить. Майор Игорю ходу не дает. А то бы он нас под

метлу шуганул отсюда. От того фраера, о котором мы толкуем, Сане Лошади поленом обломилось. Вот Игорь и старается вы лечить его. Дошло?

— Дошло. А при чем тут Игорь? — не поняла Инка Васек.

89

— Вечером к Петрову...

— К какому Петрову?

— К фраеру тому, Васек, — раздраженно пояснил Пузырь, — к Петрову пошла дежурить дешевка из землянки, Ритка.

— Она не с докторшей из седьмого шла?

— С ней.

— Красючка! — восхищенно протянула Инка Васек, пло тоядно облизывая губы. — Вот бы на ком поджениться! Я б

ее спиртом поила! Наколочки б такие замастырила! Звала ее, не глядит на меня сукоеза.

— Родная не зажмет, подженишься, — Пузырь загадочно

улыбнулся.

— Y меня не зажмет. Я за такую девочку кубанку отдам!

— расщедрилась Инка Васек.

— Ритка дежурит у Петрова. Пошли ковырялку и вызови

ее, — предложил Пузырь.

— А дальше?

— Васек-Васек! — вздохнул Пузырь. — Не варит у тебя

котелок!

— Тоже мне умник нашелся! Ты растолкуй, а не подна чивай!

— Мы захомутаем Ритку и приволокем ее в вензону. Люби

ее до утра, а покажется вкусной — и дольше.

— Сколько возьмешь?

— Ни копейки.

— Бесплатно? Другим расскажи, Пузырь!

— Нам больше твоего ломится. Мы Ритку сюда приволо кем, Петров один в палате останется. Подушку ему на морду

— и чихты Петрову. Игорь прибежит в вензону за Риткой, а

мы ему тесак в бок и — адью, Игорь Николаевич.

— Чего это Игорь за ней в вензону прибежит? — усомни лась Инка Васек.

— Понимать надо! Ритка спит в одной землянке с врачихой

из седьмого корпуса. Врачиха от Ритки ни на шаг не отходит.

— Она кобел?

— Не знаю, Васек. Мне один мусор сказал, что эта вра чиха за Риткой куда хочешь побежит.

— Бесплатно она не побежит. Ковыряет или лапу у Ритки

берет, — решила Инка Васек.

90

— Какое нам дело до фраеров! Врачиха побежит, а за ней

Игорь прикандехает сюда, тут мы его с Горячим и встретим.

— А Игорю чего надо?

— Игорь по петушкам с врачихой из седьмого живет. Он

за нее с майором полаялся. Чуть по хлебальнику майору не

влепил.

— Чума этот Игорь! Со старухой живет! — возмутилась

Инка Васек.

— Может, и не живет, — возразил Пузырь.

— Задаром Игорь на мусоров не полезет, — заявила Инка.

— Контриков не допрешь. На свободе они за гроши про давались разным фашистам, а у хозяина лапу не берут. Пере воспитались! — Пузырь улыбнулся. Инка громко расхохота лась, вытирая рукавом гимнастерки слезящиеся глаза. — Да

будет проклят тот отныне и до века, кто думает тюрьмой

исправить человека, — продекламировал Пузырь.

— Мусора нас не прихватят? — обеспокоенно спросила

Инка Васек.

— Я с ними дотолковался. Майор зуб имеет на Игоря за

врачиху из седьмого. Дежурники — тоже: спирту Игорь мало

дает. Сработаем его, майор врачиху сразу на этап угонит, а

Ритка у тебя останется. На вахту побежит, оттуда ее поленом.

Вас никто не тронет, мне мусорилы верняком сказали, — по обещал Пузырь.

— Возлюблю я сегодня Ритку! Попищит она у меня! Завт ра наколки ей заделаю. На спине наколю кошку и мышку.

Нагнется Ритка, кошка вроде гонится, а мышка от нее в норку

рвет. И большими буквами на весь живот: «Клянусь любить

Васька». На лбу ей «Васек» наколю и на щеках, — размечта лась Инка.

— Ты сделай, а потом коли, — подзадорил Пузырь. — По думай, как от Петрова Ритку в зону приволочь.

— А зачем ее волочь? Это колхоз напрасный труд. Ночью

пойдет в землянку, подкараулим и заволокем, — предложила

Инка.

— Да? Ты так думаешь? Мы с Горячим работать не будем.

Сам волоки Ритку, сам и держи ее в вензоне. Тебе Ритка нуж на, а нам Игорь и Петров, — сердито возразил Пузырь.

91

— Сам приволоку! Без вас, — отрезала Инка Васек.

— Игорь утром отнимет, а тебя — на этап. Погужуешься

ночку и ты, как курва с котелком. По шпалам! По шпалам!

По шпалам! — с издевкой пропел Пузырь.

— Кобла — курвой?! — взбеленилась Инка Васек. — Я из

тебя требуху выпущу!

— Тише, ты, Васек! На штрафняк пойдешь, — пригрозил

Пузырь.

— За меня майор мазу держит! Y меня плечи узкие! Где

сядешь, там и слезешь! — разъяренно выкрикивала Инка

Васек.

— Мы ему побольше твоего дали, — не повышая голоса

сообщил Пузырь. — Нам сам хозяин сказал: «Гужуйтесь, брат цы!» Мы у хозяина придурками вкалываем, фраерские коман дировки держим, фашистов прижали... А ты? Кто ты такой?

Старший кобел вензоны! Кто тебя из мусоров знает? Загремишь

на этап со всеми кендюхами и прощай дорогие ковырялки, — Пузырь легко и проворно спрыгнул с нар и, не оборачиваясь, пошел к двери. Инка Васек крепилась, но, увидя, что Пузырь

не собирается возвращаться, бросилась вслед ему.

— Вернись, Пузырь! Потолкуем! — униженно попросила

она.

— Не о чем мне с тобой толковать, — бросил Пузырь, не

удостаивая Инку взглядом.

— Люди тебя просят, — конючила Инка Васек.

— Лю-ди, — презрительно протянул Пузырь. — Шкары

мусорские одели и «лю-ди».

— Пузырь! — угрожающе прохрипела Инка.

— Не базлай, — в голосе Пузыря проскользнула миро любивая нотка. — Лаяться хочешь, с женами лайся. Толковать

по-деловому — со мной толкуй. Ты сумеешь вызвать Ритку?

— Не пойдет она.

— Пошлешь бабу свою к ней. Подождем, пока Игорь уй дет. Твоя баба подойдет к двери, где Ритка дежурит, и скажет: «Докторша из седьмого заболела». Ритка может к Игорю по бежать, а его нет. Она в седьмое, а мы перехватим ее — и в

вензону.

92

— А потом?

— Твоя жена стукнет врачихе, что Ритку утащили в вензону. Врачиха Игорю, а Игорь — сюда.

— А если Игорь на вахту побежит?

— Бесполезняк. Мусора скажут ему, что до утра они в

вензоне шмон делать не будут: им майор приказал, чтоб они

до утра ни шагу. Игорь — сюда, а мы его на части разрубим

и в уборную. Найдут его, а кто сделал и что, искать не будут.

Допер?

— Допер! К Ритке пошлю Клавку. Y нее голосок нежный.

Ей любая фраерша поверит.

— По петушкам, Васек.

— По петушкам! Держи! — Инка Васек сунула Пузырю

руку. Они немного постояли, скрепляя рукопожатием договор.

Пузырь наклонил голову, словно к чему-то прислушиваясь.

Инка Васек неожиданно чмокнула его в плешь.

— Уважаю я тебя, — призналась Инка Васек, — был бы

ты бабой, подженился бы я на тебе.

— Ну-ну! Я тебе подженюсь! — окрысился Пузырь.

— Подшутил я, — передернула плечами Инка, ударом ноги

распахивая дверь — Клавка!

— Я тут.

— Беги в третий корпус.

— Самоохранник не выпустит меня в калитку.

— Я скажу — выпустит. Притырься у дверей третьего и

киокай, когда выйдет Игорь.

— Темно. Спутаю я его.

— Спутаешь — зашибу. Он фраер высокий. Его сразу уз наешь. Прокандехает Игорь мимо тебя, впуливайся в отделе ние. Возле его кабинета дверь в изолятор. Подойдешь к изо лятору и базлай: «Открой, Ритка, докторша из седьмого поми рает». Доперла?

— Доперла, Васек.

93

НЕИСПОЛНЕННОЕ ПОРУЧЕНИЕ

Инка Васек проводила Клаву до калитки. Y выхода к ним

подошел Пузырь. Не обращая внимания на Клаву, он заго ворил вполголоса:

— Скажи ей, пусть на атанде стоит у седьмого. Увидит, что Игорь сюда шиманает, пусть бежит вперед него к калитке

и стучится вот так, — Пузырь отрывисто и коротко трижды

ударил по доскам.

— А дальше что ей делать?

— Скажет: «Пустите меня, замерзла».

— А если Игорь в другую сторону пойдет?

— Крикнет: «Клавка стучит, открывай».

— А на вахту покандехает?

— Клавка крикнет: «Атас». Мы их возле вахты прихватим.

— По дороге бы сделать Игоря. Зачем его сюда тащить?

— Игорь отмахивается дай Боже. Промажешь, схватит те бя в грабки, и концы отдашь. Мы его в барак пропустим. Я у

дверей встану, а Горячий за дверью. Игорь голову сунет, я его

колуном, а Горячий тесак в спину.

— А врачиху из седьмого?

— Отметелим и выбросим.

— Сколько мне пульнете? — спросил самоохранник.

— Два кило бацилы, десять горбылей, табачку и водяры, — твердо пообещал Пузырь

— Бацилы сала или бацилы масла? — попытался уточнить

самоохранник.

— Масло захотел. Жри сало! Где тебе столько за одного

фраера обламывалось? — возмутился Пузырь.

— За фраера — нигде, а за главврача можно бы побольше

дать.

— Не сработаем Игоря начисто, завтра ты на общие ра боты первый покандехаешь.

— Я всегда с вами, — заюлил самоохранник. — Для тебя, Пузырь, сам душу выниму с кого скажешь.

94

— Канай, Клавка, и кнокай Игоря в оба. — Клава попле лась к третьему отделению.

— Мы здесь подождем, — предупредил Пузырь, когда они

подошли к третьему отделению. — Пойдешь звать Ритку, сви стнешь нам. Голос зря дашь, на солнышко посадим.

— Все сделаю, — покорно согласилась Клава.

...Я приведу Ваську еще одну жену... — думала Клава, при таившись у входа в третье отделение. — Мама написала, чтоб

я слушалась начальство... хорошо вела себя... и меня скоро от пустят... Она не знает, что я заразная... Узнает, в дом не пустит...

Похоронка на папу не пришла. Он вернется. Что будет... Я

маленькая была, ногу сломала, папа заплакал. Мама стыдила

его: «Уймись, ты мужчина». Никому не скажу про вензону.

Кто она — Ритка? Девчонка... Такая же, как и я... И не такая!

За нее докторша заступается... Игорь... А за меня кто? Бьют...

петь заставляют... Целует Васек... кусает... Наколки не смоешь...

Мама увидит... Не вернусь я домой... Где-нибудь поступлю на

работу и буду жить одна... Ритку тоже наколют... изобьют...

Жалко... Меня никому не жалко! Кто-то вышел... Игорь! Бе жать к Пузырю? Васек Ритку в жены возьмет... Эфиру даст

нюхнуть...

— Заснула, сука? — услышала Клава над своим ухом го лос Пузыря. Удар и резкая боль в пояснице. Клава застонала.

— Выпуливайся и зови, — шептал Пузырь, еще и еще раз пи ная Клаву ногой. — Громче зови! Я тут постою. Услышу.

«Надо звать,» обреченно подумала Клава.

— Открой, Ритка, — попросила Клава. «Не открывай».

— Кто ты?

...Молодая... Девчонка... хоть бы не открыла...

— Открой, тогда скажу. — «Идет... Неужели откроет?»

— Ступайте к Игорю Николаевичу.

«Правильно! — ликовала Клава. — И я не виновата». — Она хотела выйти, но в конце коридора мелькнуло лицо Пу зыря. Он выразительно похлопал себя по карману. «Нож... за режет...» — поняла Клава.

— Дурная ты. Меня боишься? — плаксиво сказала она.

— Разрешит он — открою.

«Подавишься, Пузырь», — злорадно подумала Клава. Она

оглянулась. Пузырь угрожающе сжал кулак.

95

— Ну и сиди тут, — с плохо скрытой радостью выкрикнула

Клава. — Докторша меня к тебе из седьмого отделения посла ла... Заболела она, — упавшим голосом добавила Клава. За

дверью послышался шум. «Откроет... Любит она докторшу... Пу зырь у входа смотрит за мной... Повесит»...

— Не выходи... убьют... — одними губами прошептала Кла ва, дрожа от страха. «Услышала? Нет». — Убьют, — чуть

громче повторила Клава, чувствуя, что холодный пот заливает

ее лицо и шею. «Услышала! — ликовала Клава. — Обойдешься

без третьей жены, Васек!» — Ну и сиди, а докторша твоя по дохнет, — крикнула Клава и замерла. Она чувствовала, что

девушка за дверью колеблется, готова открыть, выйти, и тогда...

«Не выходи! Слышала ж е ты!» — Клава тяжело дышала, в от чаянии закрывая лицо руками. Медленно и словно нехотя она

повернулась к выходу. Пузыря в дверях не было, но Клава

услышала его тихий призывный свист. Она громко выругалась

и поспешила к Пузырю.

— Притырься за дверями. Обождем минут десять. Не вый дет Ритка, еще раз позовешь ее, — приказал Пузырь.

Клава прислушивалась к каждому шороху. Тихий скрип

дверей. Услышал Пузырь? Шаги... Открывает одни двери... дру гие... Из коридора в темноту осенней ночи шагнула девушка.

«Вернись! Вернись!» — хотела крикнуть Клава, но не посмела

открыть рот. Она видела, что от стены барака бесшумно отде лилась фигура Пузыря. «Пошел за Риткой... Схватил ее... Заско чу в кабинет Игоря... Может, кто сидит у него?» Клава побе жала к кабинету и рванула ручку двери. «Заперта... Заметят, что меня нет...»

— Где тут врачи? — отрывисто спросила Клава.

— Спят, поди, — ответила женщина, зевая.

— А санитары?

— Ну, я санитарка.

— Скажите Игорю, что в вензону потащили санитарку

Ритку.

— Риту? — испуганно ойкнула женщина. — Ой, грех-то

какой. Не могу бежать я, у меня больной.

— Бросайте и бегите, — настаивала Клава.

— Так больного-то маво зашибут.

— Кто он? — лихорадочно расспрашивала Клава.

96

— Андрюша Петров. Меня тетей Верой зовут.

— Ступайте к Петрову. Его убыот. — Тетя Вера метнулась

в изолятор. Понимая, что с минуты на минуту ее могут хва титься, Клава выбежала в зону

— Где Клавка? — услышала она голос Пузыря.

— Тут я, — сдерживая порывистое дыхание, ответила

Клава.

— Куда моталась? — в голосе Пузыря прозвучали скрытые

подозрение и тревога

— Никуда. Я испугалась, в сторону отошла. — Клава чув ствовала, что ее лицо и шею заливает предательский жар.

Клаву спасла темнота.

— Беги в седьмое, — распорядился Пузырь. — И не суй ся. Трекнешь лишнее, из общего барака тебя шугнут, а в вензоне сделаем.

— А Ритка где? — цепенея от страха, спросила Клава.

— А тебе зачем?

— Что ж я врачихе скажу? — нашлась Клава.

— Что велели, то и трекнешь. Пуляйся в седьмое. На цирлах! — Клава побежала.

...Игоря убьют... Пузырь спереди, Горячий — сзади... Не

уйдет... Так ему и надо, Игорю этому... Он жрет, что хочет...

Фашист, бесконвойник. Людей продает... Ритке хуже, чем мне...

Валя не стала с Васьком жить, Васек ее кипятком ошпарила...

Не скажу Игорю, Ритку забьют... А что она мне, сестра? Пускай

и ей, как мне... Ритку возьмет в жены Васек, а меня — под

нары... Девчонки изобьют... Коблы защиплют... А с Васьком

мне хорошо? Хорошо?.. Бьет... в лицо плюет... Не помогу Ритке

— Ваську лучше сделаю... Скажу Игорю, что его убить хотят...

Клава забежала в длинный узкий коридор и останови лась, чтоб перевести дыхание. Она никогда не заходила сюда

и поэтому не знала, где искать Любовь Антоновну. Клава на угад открыла какую-то дверь. На топчанах лежали больные.

Тусклый огонек чадящей коптилки потрескивал и дымил. Кла ва вглядывалась в лица больных. «Мужики... Спят... Где лее ис кать докторшу?»

— Что зыришь? — проворчал один из больных, открывая

глаза.

— Докторшу ищу.

97

— Она у меня под кроватью дохнет. — «Вор или сука», — догадалась Клава. — Закрой дверь! Ботинком пульну! — по обещал больной, шаря рукой под кроватью.

— Потише! Черный! — прикрикнул второй больной, под нимаясь с топчана. — Больница не воровская командировка.

— Честному вору говорить нельзя? Да? Ты кто? Сука? — спрашивал Черный, натягивая одеяло.

— Я фраер чистой воды. Таких, как ты, душил и душить

буду.

— На муфеля надеешься? — пискнул Черный, высовывая

нос из-под одеяла. — Боксер! Муфеля здоровые и на вора грабки поднимаешь. Люди придут...

— Пока твои люди придут, я тебя удавлю. Этой врачихе не

сунешь, не берет она. Завтра утром скажу — выпишет тебя.

— Не имеют права, — запротестовал Черный. — Y меня

грабка сломана!

— Вторую поломаю! Я провожу тебя к врачу, — сказал

«боксер», доставая из-под матраса аккуратно сложенные брюки.

— Я сама, — запротестовала Клава.

— Не откроют тебе. Из-за таких, как он, — пояснил бок сер, указывая на Черного.

В конце коридора боксер постучал в дверь.

— Кто там? — услышала Клава мужской голос.

— Это я, Игорь Николаевич, — ответил боксер.

— Заходи, Илюша, не заперто.

— Со мной девушка, — предупредил Илюша.

— Заводи и ее. — В комнате сидел Игорь Николаевич, ху денькая старушка, подвязанная белой косынкой, и мужчина

лет пятидесяти пяти в застиранной латанной рубашке, пере хваченной веревочным пояском.

— Из вензоны? — спросил Игорь Николаевич, вниматель но оглядывая Клаву.

— Да, — смущенно подтвердила Клава.

— Тебе кто разрешил выходить? Зачем пришла? — суро во расспрашивал Игорь Николаевич.

— Я вам один на один скажу.

— Васек ко мне прислал? Чтоб я ее в больнице оставил?

Передай, что с первым же этапом духу ее здесь не будет.

98

— Я не затем вовсе. Мне самой ваш Васек... — Клава осек лась, испуганно косясь то на Илюшу, то на незнакомого ей

мужчину.

— Говори при них, — потребовал Игорь Николаевич.

— Я врачихе седьмого должна сказать, — заупрямилась

Клава.

— К вам, Любовь Антоновна, — удивленно воскликнул

Игорь Николаевич.

— Я вас слушаю, — заговорила Любовь Антоновна, пово рачиваясь к Клаве.

— Так при всех нельзя! — с отчаянием выкрикнула Клава.

— Стукнут на меня Ваську, она меня убьет.

— Может и правда нам лучше выйти — предложил не знакомый Клаве мужчина.

— Ни в коем случае, — энергично запротестовал Игорь

Николаевич, — старые фокусы. Вы уйдете, она на себе одежду

порвет и закричит благим матом, что я ее изнасиловать хотел.

— Не буду я кричать, — убито прошептала Клава.

— Зачем ей это делать? — удивилась Любовь Антоновна.

— Низкопробный шантаж. Или я опозорю главврача. Или

Васька ее в больнице оставляй, — пояснил Игорь Николаевич.

— Он ваш Васек! Не мой! — закричала Клава. — Вы его

тут держите! Бьет он меня! И Ритку вашу бить будет! Она у

него!

— Рита в вензоне?! — Любовь Антоновна схватила Клаву

за плечи. — Скажи мне! Я доктор седьмого.

— Вы докторша? — недоверчиво спросила Клава.

— Да, да, — растерянно подтвердила Любовь Антоновна.

— Пообещайте мне, что меня в вензону назад не выгонят...

Я вам такое скажу...

— Я прошу вас, Игорь Николаевич!

— Как лее я могу обещать? Где я помещу эту девицу? В

общем корпусе?

— Меня убьют в вензоне, — заплакала Клава.

— Игорь Николаевич! Рита погибает! Вы доктор или... — Любовь Антоновна с трудом сдержалась, чтоб не сказать лиш нее.

— Немедленно в вензону! — решил Игорь Николаевич.

99

— Обождите, — остановила их Клава. — В вензоне вас

убьют.

— Кто?

— Горячий и Пузырь, как Петрова.

— Его убили? — отрывисто спросил Игорь.

— Нет еще, но убьют. Пузырь договорился с Васьком выз вать Ритку, затащить ее в вензону. Y Петрова не будет никого

и его пришибут. Васек мне велела сказать, что Ритка в вен зоне...

— Значит ее там нет? — с надеждой спросила Любовь

Антоновна.

— Там Рита. Утащили. Петрова, наверно, убили. Ритку они

не тронут, пока Игорь не придет. Зарубят Игоря, тогда и ж е нится Васек на Ритке.

— Илюша! В изоляторе, возле моего кабинета, лежит Пет ров. Беги туда... Не впустят тебя одного, пойдем вместе.

— И я с вами, Игорь Николаевич, — вызвался мужчина, стоявший рядом с Игорем.

— Женщин охраняйте, Тимофей Егорович, — запротесто вал Игорь Николаевич.

— На вахту сообщить бы, — предложил Илюша.

— Надзиратели все знают. Пузырь и Горячий не храброго

десятка. Они без надзирателей не обнаглели бы так. Со мной

сводят счеты.

— Я с вами, — упрямо повторил Тимофей Егорович.

Возле третьего отделения, шагов десять не доходя, Илюша

услышал шум.

— Рвутся подонки, — Игорь Николаевич прибавил шаг.

— Стойте! — Илюша схватил Игоря за плечо. — Втроем не

развернемся, коридор узкий.