Я увожу к отверженным селениям том 2 Земля обетованная

отстраняя от себя еду. Чем больше он пил, тем сильней бушевал

в нем гнев. Хотелось вцепиться зубами в потное горло Волка

и грызть, грызть его! Ведь он ничего не знал о Клаве до сегод няшнего дня. Если бы не Волк, так, возможно, не узнал бы и

до конца. Он не забывал о ней. Обида и горечь, боль и гнев, подогретые спиртом, кипели с удвоенной яростью и силой, опустошали душу, выжигали все доброе и светлое. И только

ненависть, как сорная трава, что не боится ни суховея, ни па лящих лучей солнца, ненависть, напоенная желчью растоптан ной, издыхающей души, распускалась ядовитым цветком, рани ла сердце колючими стеблями, обволакивала мозг черным ту маном тяжелых воспоминаний. Он видел Клаву, простую и до верчивую, а ненависть показывала ему другую Клаву, продаж ную, хитрую, жестокую.

— Люблю повеселиться, особенно пожрать, — проворчал

Волк, захватывая пятерней последний ломоть мяса.

— Люблю я потрудиться, особенно поспать, — подхватил

Чума, ударив стаканом по столу.

— Посуду разобьешь, — Женька предусмотрительно ото двинул стакан.

— Что нам посуда! — расхрабрился Чума, осоловело взгля нув на каптера. — Гуляй по бучету! Вовочка Чума за все пла тит!

— Цыц, моя радость! — шутливо прикрикнул Малина. — Хорошая девка мне сегодня обломилась! Вкусная! За такую

пол куска не жалко. Не знал бы, что с Камбалой жила, за

целину бы принял. Пушок там у нее! Щелочка узенькая у нее, как мышиный глаз.

— Плакала она? — спросил Волк.

— Как обычно. Все голощелки воют. Спой, Волк!

— »Заболеешь, братишка, цингою и осыплются зубки твои, а в больницу тебя не положат, потому что больницы полны», —

176

низким голосом тянул Волк. Он смотрел поверх голов своих

слушателей. В его налитых кровью глазах застыли тоска, разо чарование и страх.

— Надоело, — отмахнулся Малина. — Цингу хватают

фраера, а не мы. Воровать уметь надо.

— Есть и фраера по с кушем нас у хозяина живут.

— Правильно, Чума, есть такие фраера. Женечка — фраер, а придурок, каптер, горбыли в его грабках. За что тебе, Ж е нечка, чалку накинули?

— За взятку, — охотно пояснил Женька. — Что я? Каптер.

Y меня силенок не хватает повыше подняться. Вот мой бывший

начальник — это да! Пятнадцать лет брал, ни разу не погорел.

Он всех купил, от прокурора и выше. Поймают со взяткой, вроде бы тюрьмы не миновать, звонок сверху — и свобода.

— Что ж он тебя от хозяина не вырвет?

— Он попался в прошлом году. Не поделился с самым

верхом. Только он и в лагере получше любого вольного живет.

Ходит без конвоя, на пассажирских поездах в купе разъезжает.

В неделю два костюма меняет. Три бабы у него вольных. Кур

жареных лопает. Мандарины у него всегда свежие, из Грузии

привозят. Он на водку смотреть не хочет, коньяк пьет. Живет, не то что мы. Гроши везде гроши. За них он и хозяина купил.

А я хоть пропадай!

— Тебе тоже дачки ломятся дай Боже. Без лапы фраеру-придурку не прохонже. Не пульнешь начальнику, на общие

работы загремишь.

— Какие у меня гроши, Малина? Слезы! Сирота я! — Жень ка скромно потупился. Краешки губ плаксиво опустились вниз.

Лицо его, унылое и постное, выражало такую жалость к себе, бедному и обиженному, что Малина весело расхохотался.

— Начальники не то что мы хапают, — вдоволь насмеяв шись, заговорил Малина. — Умеют! Они на скачок не пойдут.

Вагонами воруют.

— Мы тоже умеем! — хвастливо перебил Чухма. — Я — щипачишка, а со мной мусор бегал. Я на отмазку его брал.

Насуну лопатник и на бздюм с ним гроши делим. Погорю я, он сразу к потерпевшему: «Кто украл? Он?» — спрашивает

мусор и на меня показывает. Запишет фамилию потерпевшего,

177

где живет, работает и базлает: «Разберемся, гражданин! На кажем вора по всей строгости закона. Вас, гражданин, я не

задерживаю. Идите по своим делам. А ты, ворюга, — это он

мне, — следуй за мной». Отведет в сторону и толкует: «Сле дующий лопатник целиком отдашь, за то что сгорел». Другую

покупку сделаю и мусору целиком отдаю. Зато как прокнокает

он, я лопатник прикуплю, гроши отжухаю, а мусору пустую

лопату напоказуху. «Локш схамал, — говорю, — ни тебе, ни

мне».

— Мусора — те же воры, только не честные, — перебил

Малина Чуму. — Рядовой мусор мало имеет, меньше, чем

скокорь или вильдушник. Их и фраера презирают и воры. На чальники — вот это да! Они и с нас берут, и с мусоров рядо вых, и с растратчиков разных.

— И хорошо, что берут. Не брали бы, нам никому бы

житья не было.

— Ты прав, Волк. Мы по мелочишке берем. Сработал я

вильду, за полцены барыгам спустил, а половину из того, что

осталось, ментам отдал. По л год а погужуюсь и по новой холку

подставляю. Я с двадцать второго бегаю. Знаю всю эту подлую

кодлу, от щипача до генерала мусорского. Отечественники не

хотят колоться, что в войну от голода в воровскую жизнь пошли.

А я не притыриваюсь, прямиком говорю — от голода воровать

начал. В двадцать втором в детдоме плохо кормили, сбежал я, беспризорничал, сявчал хлеб у булочных, но сперва не воро вал. Потом прихватили меня и в Балашовку заперли. Там

главный воспет — вот мужик так мужик был. Сам пацана паль цем не тронет, покнокает на тебя, если ты трекнешь ему что

против шерсти, нахмурится и уйдет. А ночью держись. Акти висты одеялами накроют и деревянными молотками по ребрам

метелят, пока не обхезаешься. Наутро начальник приходит, зырит на тебя, вроде первый раз видит. «Кто бил?» — спра шивает. Скажешь, что активисты, а они кричат, что всю ночь

дохли и ничего не знают. Активистам бацилу, нам водичку. На зовет пацан фамилию активистов, тех, кто бил, старший воспет

говорит: «Хорошо, проверим». На другую ночь тому пацану

до конца все бебехи отшибут. А утром воспет выстроит всех

и заявляет: «Такой-то, — называет фамилию пацана, который

пожаловался, — оклеветал активистов, он заявил, будто ак178

тивисты избили его. Я тщательно проверил его заявление, опро сил других воспитанников, и все подтвердили, что активисты

в эту ночь никуда не уходили». Меня самого так подлупили, что в больницу попал. Подлечился, рванул оттуда и... куда

пойдешь, кому что скажешь? Побежал ночевать на кирпичный

завод. Попутали, как беспризорника, я все еще не воровал, и хотели снова в Балашовку толкнуть. Я со страху обхезался

и нахалкой на себя лопатник взял. А с тридцать первого в люди

вышел, по вильдам работаю. Вильда по с кушем скачков. В

хавире один угол возьмешь, и то тряпье не центровое, у рабо тяг тряпки вшивые, барыга от них нос ворочает. К промтовар ной вильде машину подгоню — и гуляю полгода. Мутили меня, пока не воровал, и кулаками, и молотками, и палками. Теперь

я фраеров шутильником метелю от души. Они у меня еще не

одну ласточку сбацают. Вниз головой вешаю. Бацать цыганочку

заставляю. Пусть знают про подлые души! Шутильник — палка

толстая! По хребту пройдет, завоют, — Малина заскрежетал

зубами и грязно выругался.

— Вешать фраеров! Вешать! — яростно зарычал Волк, грохнув кулаком по столу. — Y меня матушка в тридцать тре тьем с голоду в селе умерла. Никто ей поштевкать не дал. В

городе сявчить хлеб не хотел, украл, до сих пор грудь болит.

В мусорскую привели, на меня мусора хуже кнокали, чем мы

на фраеров. А кто такой мусор? Фраер тот же, только работать

не любит, как и мы. А похмеляться три раза в день согласен.

Грошей ментам мало платят, все они там лапошники. Теперь

меня воры могут сделать, и хозяин, и фраера. Сука я. Но пока

сделают, я не одного из них на три метра в землю упрячу.

— Дохнешь, Степа? — громко спросил Чума. Седугин хо тел поднять отяжелевшую голову, сказать, что он все слышит, но сознание изменило ему. С заплетающегося языка срывалось

невнятное мычание, расслабленное тело не подчинялось одур маненной воле. И только одна мысль, мысль о Клаве, не по кидала его, будила гнев, звала встать, найти ее и расплатиться

за все пережитое.

— Клавка... Искромсаю, — выдохнул Седугин, пытаясь

приподнять голову.

— Дошел мусор! Не умеет пить. Выканай, Женя, на минуту

из хаты.

179

— Хорошо, Волк. Я и сам хотел свежим воздухом поды шать.

— Не подслушает? — подозрительно спросил Малина, когда за Женькой закрылась дверь.

— Забздит, — заверил Волк.

— Потолкуем о завтрашнем деле?

— Y тебя, Малина, какая мыслюга?

— Клавку вызовет Седугин. В случае горения все шары

покатятся на него. Делать ее ни за какие гроши нельзя. Она

пойдет в свидетели. Нарахаем ее, подлупим, заставим ксивенку

написать и ксиву пульнем начальнику. Что дальше — у нас

голова не болит. Фонарик есть, карандаш и бумага тоже.

— Почему на чердак восьмого?

— Там есть другой выход. В случае чего — рванем, мусора

стукнем и оставим рядом с Клавкой. С Игорем за Горячего

расчет сделаем. Игорь — мужик настырный, в медицине воло-кет. Пока он тут, любому из нас укольчик замандячит — и

бессрочная актировка. Игорь не забздит, душку у него хватит.

Шугнут его из больницы, погужуемся до блевотины. Нам всем

троим по пол года канта на больнице ломится. Уйдем на лю бую командировку после Игоря, мусора за нас мазу будут дер жать.

— А когда Игоря выгонят, хозяин нас не кинет?

— Будь спок, Волк, пальцем не тронет. Для самого хозяина

работаем, — Малина поднял палец вверх. — Это тебе не на чальник больницы.

— Для него?! — задохнулся от волнения Волк.

— Точняк! Завтра дашь мусору планчику подкурить. Пла новой он на стену полезет. Мы все сделаем чисто, — Малина

дружески похлопал по плечу Волка. — Зови Женьку. Отвали ваем до завтра.

180

ЗОТОВ И ОСОКИН

— Как устроились на новом месте?

— Все в порядке, товарищ полковник, — угодливо подви гая полковнику стул, бодро отчеканил начальник четвертой

больницы.

— Семью еще не привезли?

— Никак нет. Не успел. Извините, товарищ полковник, по-холостяцки живу. Принять вас, как положено, не имею воз можности.

— Я человек простой. Зачем мне эти приемы, — скромно

возразил полковник.

— Была бы жена, угостил бы вас...

— Нет уж, увольте меня от угощений, — энергично за протестовал полковник. — Мой уважаемый предшественник

полковник Гвоздевский сгорел... на работе.

— Какой человек был! — горестно вздохнул майор. — Об разованный, душевный, строгий, справедливый, обходитель ный... Как дело свое хорошо знал! Речи какие говорил! Слу шаешь — как газету читаешь. Бандиты плакали, когда он го ворил. Правду народу нес. Настоящий чекист был! Я чуть не

расплакался на его похоронах... И такого человека не стало...

— Начальник сорок первой тоже чуть не расплакался, — в голосе полковника прозвучала легкая насмешка. — Он перед

смертью угощал Гвоздевского... грибками. Печальный случай...

Вредная штука грибы... Только теперь узнали, что начальник

сорок первой племянник Гвоздевскому. Семейственность... А

вот чья — не упомню.

— Y многих жен братья есть, — уклончиво ответил майор.

— A-а! Вспомнил! Болтают, что она сестра начальнику

сорок первой. Врут, наверно, от безделья, — полковник рав нодушно и скучающе посмотрел на майора, протяжно зевнул

и сладко потянулся.

— Не врут, — угрюмо подтвердил майор.

181

— Оказывается, и сплетники иногда правду говорят. Пол ковник Гвоздевский, кажется, заезжал и к вам, майор Зотов?

Ведь вы перед его смертью были начальником шестьсот тре тьей. Так, если я не ошибаюсь?

— Так точно, товарищ полковник!

— Вы поправляйте меня, майор, не стесняйтесь. Критика

снизу — вещь полезная. Вы видели Гвоздевского за день до бо лезни. Позднее вас он успел побывать на семьсот семнадцатой

у капитана Лютикова.

— А где теперь Лютиков?

— В другой лагерь его перевели. Помнится, вы недолго

рядом работали. Вы на семьсот десятой, Лютиков — на семьсот

семнадцатой. Зимой с вашего лагпункта убежал один заклю ченный. Он убил охотника и его беременную жену. Какое звер ство! Потом на ваш лагпункт перевели надзирателя Малявина.

Высокий такой, сильный парень. Брови густые, черные, на висшие. Глаза зеленые, навыкате, нос пуговкой, рот малень кий, кулаки огромные. Мизинец на левой руке искривлен. Зубы

желтые, редкие, губы слюнявые, лоб покатый, на правой щеке

красненькое пятнышко от ожога.

— Вы точно обрисовали его, — удивился майор. — Только

я его не помню. Забыл. Надзирателей много было...

— Ай-ай-ай! Как нехорошо забывать сослуживцев! Вни мание к человеку, забота о нем — прежде всего. Я дал точный

словесный портрет Малявина. Или я разучился? Старею, все

может быть. Только одно странно: вы сказали, что я точно

описал Малявина, того самого Малявина, которого вы забыли.

Неувязочка получается... хе-хе-хе... Забыли своего солдата. А

Малявин вас помнит.

— Как... помнит?

— Я с ним недавно беседовал. Он мне передал одно свое

сочиненьице. Любопытная история. Оговорил себя Малявин.

Пишет, что охотника, его жену и заключенного убил он сам.

При этом указывает, что будто Лютиков принудил его к этому

тройному убийству, а вы заранее знали о побеге заключенного

и преднамеренно допустили этот побег.

— С какою целью? — спросил майор, в изнеможении опус каясь на стул.

182

— Якобы Лютиков объяснил Малявину, что этот побег

санкционирован свыше. Для того, чтоб убить охотника, его

жену, а вину взвалить на политических и тем самым обозлить

местное население против врагов народа. Надо ж е такое при думать!

— Кто ему поверит! — закричал майор и, забыв о носо вом платке, высморкался на пол.

— Некультурно, товарищ майор, сморкаться без помощи

носового платка, — мягко пожурил полковник. — Я тоже по лагаю, что ему никто не поверит. Но есть неустойчивые това рищи, готовые уверовать в любую выдумку.

— Он сумасшедший, ваш Малявин!

— Это уже доказано. Малявин в состоянии невменяемости

выпрыгнул из вагона поезда, который шел со скоростью сорока

километров в час. К сожалению, выпрыгнул неудачно.

— Зарезало его? — с облегчением вздохнул майор.

— Живой. Многочисленные переломы и бред в результате

травмы черепа.

— И что же он говорит в бреду?

— Уверяет, будто его выкинули из тамбура неизвестные

злоумышленники. Говорит, что за ним охотятся за то, что он

якобы сказал какую-то правду.

— Где он?

— Пока лечат в хирургическом отделении, а потом отпра вим в психбольницу. На произвол судьбы не бросим. О каждом

человеке беспокоимся. Редеют наши ряды... Лучшие товарищи

уходят! Закаленные, преданные, смелые! Гвоздевский ушел...

Вот о ком можно повторить великие слова: «Вся его жизнь

была горением». Малявин, он, конечно, не имеет и сотой доли

заслуг Гвоздевского, но в будущем из него бы вырос ценный

работник. Заболел. Серьезно заболел. Навряд ли выздоровеет.

Седугин неплохой был солдат и... поднял оружие на товари щей. Опозорил себя, отца, мать. Враг не дремлет. Даже в наши

ряды проникает ядовитая пропаганда. Седугин у вас?

— Здесь он, товарищ полковник.

— Долго его держат в больнице.

— Я бы давно выписал, но главврач...

— Пока не трогайте Седугина. А вот о главвраче следует

подумать. С ним связаны странные, я бы сказал необъясни183

мые... явления. Майора Погорелова, от которого вы приняли

больницу, по жалобе главврача перевели работать в глубинку.

Теперь он начальник семьсот семнадцатой вместо капитана Лю тикова. Прекрасный человек майор Погорелов! И такая неожи данная немилость. Против вашего назначения начальником

больницы протестовали в управлении. И кто же, как бы вы

думали?

— Не могу догадаться, товарищ полковник.

— Он... Сам! — последние слова полковника прозвучали

для майора Зотова оглушительно громко, хотя они были ска заны вполголоса и как будто невзначай. Эти два слова обру шились на его голову, как кирпич, брошенный с высоты опыт ной рукой и угодивший точно в темя ничего не подозревав шего прохожего. Полковник откинулся на спинку стула. Он

исподтишка любовался побагровевшим лицом майора, сколь знул взглядом по его отвисшему подбородку, любезно и бла гожелательно изучал его тонкие выщипанные брови, с удо вольствием прислушался к порывистому дыханию и много значительно кашлянул. — Придите в себя, майор. Все в нашем

мире временно, — голос полковника звучал вкрадчиво и друже любно. — Сколько людей самых высокопоставленных потеряли

голову. Каменев, Пятаков, Тухачевский, Якир, Коссиор... Имен

таких великое множество. Нам, простым людям, их не пере считать. Но может случиться, что потеряет голову еще кто-либо, из тех, кого мы с вами хорошо знаем. Был начальник

управления

лагеря и нет начальника управления. Закон

борьбы.

— Почему же назначили меня, если он был против?

Полковник понял, что Зотов не слышал его рассужде ний о потерянных головах и не понял прозрачного намека.

Охваченный страхом, майор пытался разрешить одну единст венную загадку: чем и когда он вызвал неудовольствие все могущего шефа.

— Вас хотели перевести на работу в управление, еще при

жизни Гвоздевского. Полковник весьма энергично хлопотал о

вас, майор Зотов. Но хозяин сказал свое категорическое нет.

Нынешний перевод в больницу тоже не обошелся без неко торых осложнений. Хозяин категорически запротестовал против

вашей кандидатуры, но тут произошла случайность, очень

184

приятная для вас: хозяина вызвали в главное управление ла герей, пока он отсутствовал, его заместитель и я подписали ваше

назначение. Вернувшись, хозяин устроил нам небольшую взбуч ку, но сделанное — сделано. Пока нет никаких оснований пе реводить вас в другой лагпункт. Пока...

— Но за что ж он меня? За что? Служу честно, зекам по тачки не даю. Приказы выполняю неукоснительно.

— Может быть поэтому он вас и не любит.

— Вы... думаете?

— Я ничего не думаю и не советую думать вам, майор.

За нас с вами есть кому думать. Я просто высказываю раз личные догадки. В мои годы не вредно пофантазировать. Мне

пришла в голову сумасбродная и, заметьте, необоснованная

идейка. Y хозяина с полковником Гвоздевским были некоторые

разногласия. Злые языки поговаривали, что якобы Гвоздевский

обманывал шефа, не отдавал ему полностью побочных дохо дов. На этой почве они принципиально разошлись. Это, разу меется, наглая выдумка. Кристаллическая честность Гвоздевского — вне всякого сомнения. Но чего только не сочинят вра жеские элементы, чтобы опорочить безупречных людей. Дого варивались даже до того, что будто у хозяина была любовница, а полковник Гвоздевский поспешил уведомить об этом супругу

хозяина. В результате у них возникли дополнительные разно гласия во взглядах на жизнь и работу. Возможно, хозяин, имея

предвзятое мнение о Гвоздевском, какую-то долю своей анти патии к нему перенес на вас.

— При чем же тут я?

— Вы — супруг его племянницы и в какой-то степени род ственник Гвоздевскому, а хозяин... — полковник пожевал гу бами, — имеет весьма своеобразные взгляды на родственников

тех сослуживцев, которые имели несчастье не совсем угодить

ему.

— Тогда мне лучше подать рапорт о переводе.

— Об этом мы поговорим попозже. Не кажется ли вам, как бы поточнее выразиться, что трудно объяснить, почему

главврачу предоставлены такие привилегии? Заключенный ссо рится с майором и в результате пострадал майор. Если кувшин

падает на камень — горе кувшину, если камень падает на кув шин — горе кувшину. Кто же кувшин, а кто камень? По логике

185

— камень майор, а получается наоборот. Сложно и непонятно.

Главврачу отпускают излишне много спирту, медикаментов, по суды и различные продукты питания. Больным выдают про стыни, посуду, вплоть до тарелок и ложек, и даже тратят на них

дорогостоящие медикаменты. И все это делается по личной

просьбе главврача. Шеф во всем идет ему навстречу, вплоть

до увеличения количества коек в каторжных корпусах. Я бы

ничего не имел против, если бы здесь лечили заключенных, вставших на путь исправления и активной помощи лагерной

администрации: нарядчиков, воспитателей, комендантов и про чее. Но от этих нужных и полезных людей главврач избавляется

под разными предлогами. Он обвиняет их в бандитизме, в по кушении на убийства, а явным и скрытым врагам народа со здает санаторные условия и берет их под свое покровительство.

Главврач не чуждается кулачной расправы с некоторыми за ключенными, зарекомендовавшими себя с лучшей стороны, как это имело место с воспитателем сорок третьего лагпункта.

Хозяину сигнализируют об этом... А результаты? Нулевые. Мо жет быть и тут семейственность? А что как хозяин и главврач

— родственники? Не считаете ли вы возможным, майор Зотов, принять кое-какие меры, разумеется сугубо законные, против

главврача?

— Связываться с Орловым? — в голосе майора прозвучал

неподдельный ужас. — Я прошу вашего ходатайства о пере воде меня в другой лагерь.

— Какой вы торопливый. Так нельзя, батенька мой. Чуть

что — и в кусты. Мы должны не бояться трудностей, идти им

навстречу, а вы сразу — перевод.

— Я прошу вас, товарищ полковник... Умоляю! Кто я, а

кто Орлов. Не нужна мне больница! В другом лагере проживу.

— Надо было раньше об этом просить, когда был жив

Гвоздевский.

— Хорош дядя... Держись, Фенечка! Я отосплюсь на ней

за дядю! Родственничек! Ничего не сказал мне...

— Откуда у вас старорежимные замашки? Вымещать на

женщине злобу... Это не по-советски. Вы родились за два года

до революции — и унаследовали такие отсталые взгляды. Труп ный яд капитализма. Вашей жене законом гарантировано рав ноправие.

186

— Я ей покажу равноправие! С собакой уравню! Из одной

миски жрать заставлю!

— За что ж такая немилость? — полковник снисходитель

но улыбнулся.

— Почему она не сказала мне, что Гвоздевский с Орловым

на ножах?

— Что бы изменилось, если бы она сообщила вам об этом?

Пока был жив Гвоздевский, вы числились на хорошем счету

и у вас была перспектива роста. Теперь тоже такая перспек тива осталась, если б вам не препятствовал хозяин. Умный че ловек обходит преграды или убирает их, в зависимости от

того, что выгоднее и легче.

— Переведите меня!

— Можно и перевести, — задумчиво согласился полковник.

— Когда? — обрадовался майор.

— Недельки через две...

— Правда?

— ... после того, как с вашей помощью разоблачат глав врача.

— На меня не надейтесь!

— Тогда и с переводом повременим. Место у вас непло хое... трудитесь на благо Родины.

— А если хозяин узнает о нашем разговоре?

— Это уже звучит по-деловому. Вы доложите ему... А

понравится ли это хозяину? Y него нрав крутой. Угрозы?

Мне? Вы делаете успехи, майор Зотов. Не забывайте, что я

хоть и работаю в управлении, но непосредственно подчиняюсь

центру. Вы заявите на меня, а кто вам поверит? Где доказа тельства? И что ж е такого крамольного я вам сказал?

— В наше время судят и без доказательств. Сами недавно

говорили о таких больших людях... Десять лет назад нас с

вами в одну уборную с ними бы не пустили. А где они?

— У вас прорезались зубки, майор Зотов. Молочные... Я

вам их удалю. И, заметьте, очень болезненно.

— Не грозите! За компаншо в лагерь пойдем! Я тоже ко лючий!

— Ежик, значит? Поговорим как еж с ежом. Вы заявите, что я учил вас сделать маленькую неприятность шефу. Но

будет ли благодарен он за то, что вы перетряхиваете грязное

187

белье? Поверит ли он вам? Не сумею ли я обвинить вас в кле вете? И заявить, что никакого разговора не было. И все это

досужая, а скорее злобная выдумка.

— Вы тоже не останетесь чистеньким. Хозяин поймет, что

без нужды я на вас наговаривать не стану.

— Что правда, то правда. Без причины и чирей не вскочит.

Но у вас причин больше, чем достаточно. Полковник Гвоздевский перед смертью заезжал к вам и, возможно, это вы попот чевали его отравленными грибками.

— Мне нет выгоды травить его. Он — дядя моей жены.

— А разве не случается, что сын убивает своего отца? И

мало ли детей, движимых высокими патриотическими чувст вами, сигналят на своих родителей? Их отцов отправляют к нам

или на вечный покой. Они выполняют свой долг. А вы действо вали из низменных побуждений.

— Каких?

— Мстили за свою младшую сестру. Если вы забыли, я

напомню вам вкратце эту историю. Время у нас есть, спешить

некуда. Лет восемь назад вы женились на племяннице Гвоздевского, а полковник сошелся с вашей сестрой Анастасией, молодой двадцатилетней особой, к тому времени успевшей по бывать замужем и уже разведенной. Первому супругу вашей

сестры, незадолго до того, как она вступила в связь с Гвоздевским, угрожал арест. После того, как Анастасия стала женой

полковника, уголовное дело о ее первом супруге замяли. Потом

легкомысленный этот молодой человек, первый супруг Ана стасии, стал докучать Гвоздевскому своими частыми визитами

к Анастасии, и вскоре его арестовали за антисоветскую дея тельность. Ваша сестра воспылала неожиданной любовью к бро шенному мужу и начала устраивать семейные сцены полковни ку. Она говорила, что сошлась с ним не по любви, а чтоб спасти

своего первого мужа. А он, старый хрыч, то есть Гвоздевский, все ж е посадил его. Анастасия угрожала самоубийством, тре бовала, чтобы Гвоздевский освободил ее первого мужа. Он, разумеется, отказался выполнить незаконные домогательства

вашей эксцентричной сестры. Анастасия устроила истерику

и проглотила недозволенно большую дозу уксусной эссенции.

Сколько говорят и пишут, что неразбавленная эссенция вредна

для здоровья. А ваша сестра пренебрегла советами высокообра188

зованных компетентных людей. Но женщины редко умеют Д°“

водить дело до конца: она обожгла себе горло, пищевод и оста лась жива. С тех пор Анастасия стала инвалидом второй группы.

Трудового стажа у нее, к сожалению, нет и, разумеется, инва лидность не оплачивается. Анастасия живет тем, что дадите

ей вы. Иногда она тайком навещает вас, когда вы выезжаете

из зоны лагеря, и, мне кажется, не совсем лестно отзывается о

Гвоздевском. Разве вы не могли затаить злобу против уважае мого полковника.

— Вы и это знаете?! — спросил ошеломленный майор.

— Я все знаю. Будем говорить серьезно. Вы упомянули, что вы доложите шефу о нашем разговоре. Шеф ничего не

знает об Анастасии, зато он осведомлен, чья племянница ваша

жена. Шеф не любил Гвоздевского, значит он не любит и вас.

Для меня наш разговор кончится мелкими придирками. А чем

это угрожает вам, майор Зотов? Не забывайте о Малявине. Он

может выздороветь и дать весьма неприятные показания.

— Голову снесут любому, кто сунет свой нос в дело Ма лявина. А возьмутся за него, я тоже скажу, от кого мне указание

вышло.

— Y вас нет никаких доказательств. А слово к делу не

пришьешь.

— За Малявина не один я пострадаю.

— Согласен. Случай скандальный. Но никто его не станет

и ворошить. Вы, майор, заранее выдали капитану Лютикову, когда побежит брат охотника, а он разболтал Малявину. Этого

вам не простят и не забудут.

— Осудят?

— Да. Но не за Малявина.

— Я на суде скажу и о нем.

— Вас никто не выслушает. Последует обычная фраза пред седателя суда: «Это к делу не относится. Говорите по суще ству». А у вас найдется, что сказать по существу? И не забудьте

еще одну деталь: письмо Малявина в единственном экземпляре

хранится только у меня. О нем ничего не знает хозяин. Плохо

работает уважаемый товарищ Орлов.

— За что же меня осудят?

— В прошлом году шестнадцатилетний сын охотника Зо зули... Вы помните его?

189

— Помню.

— Вот видите, у вас освежается память. Отрадно... Очень

отрадно. Кстати, Зозуля в переводе с украинского означает

«кукушка». Дед или прадед Зозули в конце прошлого века

приехал с Украины в Сибирь и застрял здесь. Так вот, выше упомянутый Зозуля в прошлом году пошел из дома в тайгу, а

на другой день на его труп наткнулся местный житель Кова лев. Перед смертью Зозулю напоили водкой и изнасиловали.

Убийцу Зозули не обнаружили и по сегодняшний день. На

месте преступления нашли пустую бутылку с отпечатками

пальцев. Дактилоскопическая экспертиза обнаружила, что сред ний и большой палец правой руки принадлежат самому Зо зуле, а вот хозяин указательного и безымянного пальца левой

руки неизвестен. У нас, к сожалению, не всем гражданам сде лали отпечатки пальцев. Как хорошо, если бы отпечатки паль цев брали ну хоть бы не у всех, а у граждан обоего пола от

трех и до девяноста пяти лет. Да-а, работать было бы легче...

А вдруг у кого-нибудь появится фантазия сделать вам отпе чатки пальцев?

Майор вздрогнул и побледнел. Полковник, словно не за метив его замешательства, продолжал.

— У вас теплится надежда: не посмеют судить, не захотят

пачкать авторитет лагерной администрации. Но вас никто и

не будет судить открытым судом. Местные жители ничего не

узнают о вашей судьбе. В нашей системе вы работаете давно и

уж пора бы знать, как судят таких преступников.

— Довольно! Что вы хотите?

— Я мог бы рассказать вам еще несколько занимательных

эпизодов из вашего не совсем безоблачного прошлого, но лучше

поговорим о будущем. Оговорюсь заранее: или вы согласны без

малейшего возражения выполнить все, что я вам прикажу, или

считайте, что разговор у нас не состоялся.

— Говорите. Исполню.

— Люблю сговорчивых и покладистых собеседников. У

меня характер мягкий, как шелк. Моя слабость — поговорить

с людьми любезно, без нажима. Добровольное согласие для

меня дороже всего. Меня учили гуманному подходу к людям, и, как видите, я неплохо усвоил этот урок. Я попрошу вас об

одной маленькой услуге: мне надо иметь письмо, написанное

190

рукой заключенного, но автор письма не должен отказаться от

него на допросе.

— О чем письмо? — перебил майор.

— Компрометирующее главврача.

— И только?! Да я вам завтра десяток таких писем выло жу на стол. Любой ссученный вор напишет, что я ему скажу.

Их и заставлять не надо. Не любят они Игоря. Волк, Малина, Чума, вы извините, товарищ полковник, что я их не называю по

фамилии, у каждого из них очень много фамилий, какое угодно

письмо напишут на главврача. Насилие — пожалуйста, пьянст во — сколько угодно, убийство — сочинят и убийство. Стоило

ли из-за этого так долго разговаривать, товарищ полковник?

— Стоило, уважаемый товарищ майор. Мне не нужны ни

убийства, ни насилие, ни пьянство. На главврача поступило

более ста пятидесяти сигналов такого рода и от лишнего си гнала я не вижу пользы. Важно не только о чем просигналят

на главврача, но и кто это сделает. О чем и кто — это два

основных кита. Третьего кита, кому и когда передать письмо, оставьте за мной. Посмотрите последний донос заключенной

Русаковой, его передал мне ваш Волк.

— Лично вам?

— Y вас притупилась смекалка, майор. Неужели я сам

буду разговаривать с Волком. С ним беседовали ваши под чиненные.

— Кто?

— Не будьте наивны. Знать их имена вам не обязательно.

Мы с Волком старые приятели. Письмо верните ему, лично

сами, из рук в руки. А как действовать дальше, мы с вами сей час обговорим.

— В чем же обвинить Игоря?

— В том, что начальник управления лагеря и главврач

четвертой больницы — двоюродные братья.

— Этому никто не поверит.

— Если напишет Волк или Малина — да, не поверят.

— Их и не заставишь написать, они побоятся связываться

с Орловым. Одно дело главврач, а другое — хозяин.

— Смотря кто их будет принуждать. Если бы это было не обходимо, то Волк, Малина, Чумг, Камбала вне всякого сомне191

ния лично для меня подпишут и не такую бумагу. Но их под пись не котируется: они ненавидят главврача и не сумеют

скрыть свою ненависть. Письмо напишет человек, близкий к

Игорю или хотя к его окружению. Это первое условие. И вто рое: автора письма главврач никогда не обидел, а, напротив, оказал ему немаловажную услугу. Письмо напишет бытовик, но не рецидивист. Он, или скорее она, осуждена за какое-нибудь

некрупное хищение. Y политического не найдется убедитель ных мотивов писать такое письмо.

— Я не могу догадаться, на кого вы намекаете.

— А вы и не обременяйте себя излишними размышления ми. Позвольте мне снять с вас эту тяжелую ношу, доверьтесь

старшему по званию и по годам. Начнем с окружения Игоря.

Буду рассуждать путем исключения. Мужчины. Бывший капи тан корабля Тимофей Вериков. Упрям, настойчив, смел. Отпа дает. Проверим по списку досье на других. — Полковник вынул

из кармана плотный лист бумаги и, водрузив на переносицу

очки в роговой оправе, начал читать. — Илья Ненашев. Быв ший боксер. В армии с сорок первого по сорок четвертый.

Разведчик. Награжден орденами Отечественной войны, Сла вы, Красной Звезды и пятью медалями. Находчив, в дружбе

сохраняет постоянство. Не поддается перевоспитанию. В сорок

четвертом после госпиталя вместе со своим другом Асаном Аме товым выехал в Крым. Протестовал против высылки крымских

татар. Пытался дать возможность скрыться некоторым из них.

Враждебно относится к перевоспитавшимся ворам в законе, избил воспитателя. Неисправим. Андрей Петров. В настоящее

время тяжело болен. Главврач защищает его и оказывает знаки

внимания. По словам Петрова, в армии с сорок третьего по

сорок четвертый. Два ордена, две медали. Негласный запрос

подтвердил справедливость его слов. Ранен, контужен, признан

негодным к дальнейшему прохождению службы. Нарушение

паспортного режима. Напал на коменданта сорок первого лаг пункта. Призывал заключенных выступить против нарядчиков

и воспитателя. Агрессивен, враждебен, неисправим. С ним кашу

не сваришь. Посмотрим, как у нас обстоит дело с женщинами.

Сара Гершович. Врач. Агитация и пропаганда. Говорила о не обходимости создания отдельного еврейского государства. По думайте какая мыслительница! Ей мало свобод, которыми поль192

зу е т с я в нашей стране каждый гражданин. Y нас принято

думать, что евреи трусливы. Я бы этого не сказал. Взгляните на

Гершович. На следствии отказалась подписать протоколы. Ни какого общения с лагерной администрацией. Любовь Ивлева.

Доктор медицинских наук. Профессор. Почетный член об ществ... ого, какой длинный список! Виновной себя не призна ла. Свою вину скрыла настолько хорошо, что следователь не

сумел ничего обнаружить. Но это и не обязательно. Чем опасней

враг, тем трудней доказать его вину. Сам был членом тройки.

Не сумел доказать вину, пишешь: «Руководствуясь пролетар ским чутьем и социалистическим сознанием...» Ну, и прочее.

И лет на пятнадцать его, миленького, сюда. Так-так... Отсутствие

контакта с лагерной администрацией. Открыто высказывается

против нас. Меры воздействия не помогают. С деревом скорей

договоришься, чем с ней. Денисова Елена. Лженаука. Генети ка... Морганизм... Слова-то какие непонятные!.. Морганизм-Вейсманизм рифмуется с алкоголизмом. Знаю я этих лжеуче ных. Если они за свой вредный, разгромленный правительст вом морганизм готовы драться, то за контриков душу отда дут. Болдина Екатерина. Телятница. Эта еще как к ним в

компанию попала? Крепкий орешек. Отравила, а может быть

и не отравила, все случается, колхозный скот. Туберкулез. Не навидит лагерную администрацию. Не очень дорожит жизнью.

На свободу выйти не надеется. Меткая характеристика. С та кой девицей попотеешь. Васильева Лидия. Шизофрения. С этой

связываться не стоит. Подпишет, а в нужный момент замяу кает. Маргарита Воробьева. Сирота. Разбила бюст Сталина.

Очень впечатлительная. Иногда теряет сознание. Борется за

правду. Девчонка сопливая! Правды захотела! На вахту иди, с нами по душам поговори и правду найдешь. Поставить птичку

на всякий случай? Поставлю. Посмотрим Клавдию Русакову.

Отец не вернулся с фронта. Пропал без вести? Кто знает...

Кража яблок. Ай-ай-ай... Какое легкомыслие! Еву наказали за

яблочки — и Клаве тоже захотелось. Сифилис. Сожительство

с лесбиянкой. Сигнал на главврача. Кто же лучше. Воробьева

или Русакова? Воробьевой поверят больше, она ближе к глав врачу. Но Воробьева при побеге Ярославлевой назвалась ее

фамилией. Смелая девчонка. Кто знает, что она наговорит там

и как на нее воздействовать морально. Родных нет, любовника

193

тоже. Чем припугнешь? Обычные меры не всегда эффективны.

Нет, лучше Русаковой не найдешь. Что молчите, майор?

— Слушаю. Вы знаете моих заключенных лучше меня.

Прикажите вызвать Русакову на вахту.

— О Малявине знаю я один. О Русаковой — мы двое.

— Кто лее мне поможет?

— С людьми сотрудничайте, майор! С лучшими заключен ными. С такими, как Малина, Волк и другие. Тем и сильны мы, что в своей работе ищем опоры у народа. Даже здесь, в лагере, настоящие патриоты с нами. Я бы не мог собрать такое по дробное досье, если бы мне не помогал народ. Всякое отребье

вроде Денисовой, Ивлевой и других называют наших неглас ных осведомителей сексотами. Это слово они говорят с пре зрением. А что в нем плохого? Сексот — это секретный со трудник. Он секретно помогает нам, потому что осознал наши

благородные конечные цели. Мы с вами не только внесем

ясность в некоторые детали биографии хозяина, но и спасем, кроме Русаковой, еще одного человека.

— Кого?

— Бывшего надзирателя ефрейтора Седугина.

— Он-то тут при чем?!

— Вы совсем не знаете, что происходит у вас в зоне.

— Виноват, товарищ полковник. Шестой день, как я на чальник больницы.

— Я прибыл вчера и за сутки успел кое-что сделать. Не

огорчайтесь, майор, у каждого свой метод работы. Русакова

целые дни проводит в палате Седугина. Вчера, узнав об этом

факте, я заинтересовался, знаете ли, просто так, по-стариков ски, о чем воркуют эти милые голуби. И вот вам небольшой до кументик. Седугин написал жалобу в центр. Он обвиняет нас

во всех смертных грехах. Об этом письме, как я полагаю, Се дугин сказал только Русаковой. Я отдам письмо вам, а вы...

— Что с ним делать? Отдать Волку?

— Вы догадливы, но не до конца.

— Объясните, товарищ полковник. Y меня голова кругом

идет.

— Это очень нехороший симптом. Случается головокруже ние от успехов, а бывает и наоборот. Этим письмом Волк дока жет Седугину, что Русакова его предала. Какая же последует

194

реакция Седугина? Злоба, желание отомстить. А кому? Ко нечно, Русаковой. Но как? Убить он сам не решится. Тут-то

ему на помощь придет Волк. Седугин заманит Русакову на чер дак с двумя выходами, и там они сообща с Волком побеседуют

с ней, но никаких эксцессов. Мирная дружеская беседа без из лишних следов на теле. За жизнь Русаковой вы отвечаете го ловой. Она мне нужна живая, а не мертвая. Всю операцию

проведете один. Никто из надзирателей не должен знать об

этом. Одно лишнее слово — и я вам не завидую, майор. За

вами будут следить внимательно очень внимательные глаза.

Среди нового пополнения личного состава к вам в больницу

пришел сержант Алексей Миронов. Это бывший закадычный

друг Седугина. В Красноярске они оба чуть не попали под

трибунал за самовольную отлучку. Выберите такой момент, ко гда Миронов будет находиться вблизи вас. Сделайте вид, что

вы его не заметили и в разговоре со своим заместителем слу чайно упомяните, что у вас новый сексот Русакова. После этого

пошлите в зону Миронова. Он не преминет поделиться тайной

с Седугиным, и наш бывший ефрейтор больше не позволит себе

сомневаться в виновности Русаковой. Но валено, чтоб Седугин

обозлился на главврача. Невзначай проговоритесь надзирате лю Каблукову, у него прямо-таки нелепая кличка «Аля-улю

Айда-пошел», что главврач настоял отправить Седугина в штраф ной лагпункт. Каблуков дружит с Волком, и он сообщит Седугину ваши слова. Вот тогда-то Седугин и начнет действовать с

удвоенной энергией. Врач обещал продержать его еще месяц

в больнице и надул. Клава клялась в любви и предала. Руса ковой продиктуют такой текст. Пишите: «Гражданин начальник

управления. Главврач четвертой больницы говорил при мне за ключенной Ивлевой, что он ваш двоюродный брат. Вы старше

его на пять лет. В детстве вы вместе играли и росли. Игорь

Николаевич очень хороший человек. Он забрал меня из вензоны, перевел в землянку, где живут смирные грамотные жен щины. Помогите и вы мне, гражданин начальник. Напишите в

Москву, чтоб меня скорей освободили. Меня арестовали за

яблоки, но яблок я больше воровать не буду. Хочу честно

трудиться и жить. Игорь Николаевич говорил доктору Ивле вой, что он раньше никому не рассказывал о том, что вы бра тья. Клава Русакова». Записали, майор? Y Волка исюпочитель-195

ная память. Два раза прочтите ему текст и он запомнит его

слово в слово. Записку вернете мне. И еще одно. Седугина ни

в коем случае не обижать. После окончания нашего малень кого дельца пусть пишет помилование. Я его поддержу. Он

мне еще пригодится. Записка Русаковой по адресу не попадет.

Русакову вызовут ТУДА. Сперва она застесняется, не захочет

оговаривать главврача, но после соответствующего внушения

Русакова раздумает, и тем ценнее прозвучат ее показания. С

ней поговорят там, куда не дотянется рука Орлова. Теперь вам

ясно, почему письмо напишет Русакова, а не Малина или Волк?

— Не совсем, товарищ полковник.

— Да-а-а, туго вы соображаете... Если бы письмо написал

Волк, то невольно возник бы вопрос, а как он об этом узнал.

Главврач не подпустит его к себе близко. А разговаривать при

нем об Орлове... это похоже на бред. Другое дело Русакова. Она

спасла главврача, предупредила о покушении Пузыря и Горя чего. Мы разрешим ей упомянуть и об этом. Тогда вполне по верят, что главврач, доверяя ей, в ее присутствии разговаривал

о хозяине. Допрашивать Русакову будут вне досягаемости Ор лова.

— А дальше что вы думаете делать, товарищ полковник?

— Главврача переведут в другой лагерь. Вызовут его, на­