Как воскресенье, ни свет ни заря приходит ко мне Илпатьев и говорит обыкновенно: «Вот шел мимо, дай, думаю, зайду — погляжу, как там Перемышлев живет-может».
И приходится вставать и тащиться с ним на какую-нибудь выставку или на гуляние. Вот и сегодня он заманил меня в зоологический музей и затолкал в какой-то угол, где стояла покосившаяся избушка.
— Ну, видел ли ты когда-нибудь подобное? — с пафосом спросил он. — Дерзнула бы твоя фантазия, хотя бы в половину этакой игры природы?
— Избушка как избушка, — ответил я. — Носишься как ребенок со всякой ерундой и вечно готов сделать из мухи слона. Ну, срубили наши предки избу, что ж тут такого?
— Где ты видишь избу? Это же череп голубого кита. Прочитай, вот написано.
— Я латынь самоучкой брал…
— Там ниже по-русски есть!
— Вижу. Весит-то сколько! Вместимость желудка три тысячи литров. Вот уж заливает себе, поди.
— А ты сюда посмотри! — закричал Илпатьев.
Я подошел.
— Ты только погляди на нее! А?
Я поглядел.
— Вот так живешь, — вздохнул он. — Ничего не видишь, ничего не слышишь, а настоящая жизнь проходит стороной!
— Личинка мексиканской амблистомы, — прочитали этикетку на банке.
— А каков тебе этот покажется? — нетерпеливо спросил Илпатьев. — Того и гляди свинью подложит. А вот сосед вроде посимпатичнее. Австралийская лигомоза, — прочел Илпатьев.
— Тоже, наверное, хороша штучка, — засомневался я.
— Жучки пошли, — объявил Илпатьев. — Семейство тенелюбов. Тенелюб дубовый.
— Даром что дубовый, — заметил я. — А соображает…
— Всей семьей прохлаждаются, — с завистью подтвердил Илпатьев.
На следующем стенде засверкали бабочки. Ипполит, Приам, Лаэрт, Менелай. С трудом оторвавшись от бабочек, перешли к муравьям.
— Смотри, какой бледный фаэтончик, — сказал Илпатьев.
— Что же ты от него требуешь? Он ведь на булавке сидит, и не захочешь, а побледнеешь.
— Написано: исключительно быстрый бегун был. Житель пустынь.
— Ты сюда посмотри! Яйцеед, трихограмма! А? Многоядный паразит.
Трихограмма произвела на нас гнетущее впечатление, и мы приумолкли.
Даже молодой, узкорылый крокодил, на которого мы возлагали большие надежды, не смог отвлечь нас от мрачных мыслей, и мы снова оказались у жуков.
— Какой у самки панцирь красивый! Бархатный отлив! — восхитился Илпатьев.
— Зато у самца рога богатые.
— Иди-ка сюда. Каракатицу покажу в естественном положении.
— Что я, не видел твоей каракатицы?
— А где ты видел? В водоеме. Пошли. Насмотрелись уже.
Мы вышли из музея и раскрыли зонтики.
— А правда наш Сухостоев на лигомозу похож? — спросил я.
— Лигомоза и есть.
Мы зашагали в сторону кинотеатра.