Юнг и Паули

Прочтение «Ответа Иову» не только стимулировало, но и обеспокоило Паули; более того, споры с Юнгом оставили у Паули ощущение своей неспособности передать суть психофизической проблемы в том виде, в котором он воспринимал её. Кроме того, он чувствовал, что его отношение к бессознательному понимается неверно. То, как всё это волновало Паули, видно по двум его письмам к Марии-Луизе фон Франц (1915-1998), последовавшим сразу за получением письма от Юнга 4 мая. Именно у неё Паули искал понимания и совета.

Переписка Паули и фон Франц началась, насколько мы знаем, в 1951 году; она показывает, как близки были их отношения. Фон Франц, последовательница Юнга, добилась признания и как учёный, и как аналитик. Её отличал острый аналитический ум и широкий круг интересов. Помимо высокого положения психолога-аналитика, она всю жизнь принимала активное участие в развитии этой области. Её способности к физике и математике однажды пробудят в ней интерес к связи между психе и материей. Разумеется, между ней и Паули было много общего. Безусловно, между молодой женщиной и знаменитым профессором существовало бессознательное влечение, в котором сыграли роль анима и анимус.

Письма Паули к фон Франц показывают крепнущую дружбу, которую можно описать как интеллектуальный роман. До этого момента интеллектуальная жизнь Паули воспитывалась исключительно в мужском обществе, поэтому неудивительно, что его взволновала возможность платонических, интеллектуальных отношений с женщиной. В одном из ранних писем Паули сообщает фон Франц, что она первая встретившаяся ему женщина одного с ним психологического типа. Хотя к 1953 году их обращения друг к другу стали более формальными, их дружба продолжалась.

Два письма Паули к фон Франц в мае 1953 года касались почти исключительно его последнего спора с Юнгом. Он особенно оплакивал тот факт, что Юнг не поддержал его мнение о том, что физические сны необходимо толковать с точки зрения физики. Для Паули было очевидно, что физический символизм его снов имеет значение на архетипическом уровне и что психофизическая проблема требует воспринимать и материю, и психе как метафизические реальности. Далее, его беспокоило нежелание Юнга признать, что его психология «перегружена» и должна влиться в физику, «чтобы сбавить давление [на психологию]»[271]. Чувствуя себя брошенным и раздражённым тем, как Юнг ответил на его идеи, он открылся только Марии-Луизе фон Франц (15 мая 1953):

Паули спрашивает у подруги совета: возможно, эффективнее было бы общаться с Юнгом неинтеллектуально, «по-старому», то есть на языке символов, и только во вторую очередь через интеллект или дух. Несмотря на резкие выражения, Паули не мог выкинуть Юнга из головы. Он чувствовал, что «должен» написать ему хотя бы ещё одно письмо.

Письмо Юнгу

Три недели спустя (27 мая 1953), помня о слабом здоровье Юнга, Паули написал ему, благодаря за то, что тот «вновь ответил на последнее письмо»[273]. Его настроение заметно улучшилось по сравнению с той безнадёжностью, которую он выразил в письме фон Франц, несомненно, поддержавшей его точку зрения. Хотя он не думал, что обмен идеями с Юнгом находится в стадии кризиса, он отметил, что остались нерешённые проблемы, которые следовало обсудить. Например, он считал, что Юнг проводит линию духа слишком далеко от психе, хотя и сам не понимал, каким должно быть расстояние между ними. Чтобы понять, что имел в виду Паули, нужно вспомнить, что он критиковал чрезмерное одухотворение материи в «Ответе Иову». Он считал, что необходимо уделять особое внимание хтоническому измерению.

Паули надеялся выразить свою точку зрения, раскрыв архетипические образы в двух своих снах и представив таким образом модели отношений психе и духа. В первом сне Незнакомец, меркурианская фигура (теперь известная Паули как Мастер — нем. Meister), появляется из реки, которая, по ассоциации с архетипом Матери, выступает в роли носителя психической жизни как внутренней реальности. Во втором сне женщина появляется из тела Незнакомца во время бури (ассоциация с Афиной, рождённой из головы Зевса). Паули интуитивно чувствовал, что эти сны связаны друг с другом — в обоих появляется «архетип матери, не имеющей собственной матери»[274]. Незнакомец, таким образом, выступает как рождаемый и как вынашивающий, создание и создатель. По мнению Паули, эти образы иллюстрируют тесную связь между духом и психе.

Основываясь на нежелании Паули видеть личное значение своих физических снов, Юнг предположил, что Паули по какой-то причине отдаляется от психологии. Но, как объяснил Паули, физическое толкование его снов не означает отсутствия в них психологического аспекта. Напротив, утверждал он, эти сны пробудили в нём глубокую чувственную связь с бессознательным. Они не только не отдалили его от психологии, но и позволили увидеть связь между психе и материей, к которой имеют отношение и физика, и психология.

Паули был согласен с Юнгом, что «только из совокупности возможно создать модель целостности». Это требовало следования собственным путём и также относилось к необходимости ассимилирования иррациональности бессознательного физикой. Паули увидел, что понимание психофизической проблемы неразрывно связано с его собственной индивидуацией.

Чтобы прояснить своё утверждение о том, что психология должна передать часть своей ноши физике, Паули ссылался на связь между химией и атомной физикой. Для дальнейшего развития химии была необходима квантовая физика. Это, утверждал он, подобно ситуации с физикой и психологией, где психология бессознательного необходима для расширения поля зрения физики. Паули утверждал, что сон Юнга о животных, прокладывающих путь через джунгли, требует продвижения к этой цели со стороны психологии. Он уважал склонность психолога к ожиданию того, что значение сна проявит себя. Однако это не помешало ему предположить, что неправильное понимание Юнгом этого видения вызвало его проблемы с сердцем. Чтобы подтвердить своё толкование сна Юнга, Паули описал события своей жизни, сформировавшие его текущие идеи, считая, что бессознательное активно поддерживает его позицию.

Чтобы пояснить свою точку зрения с помощью бессознательного, Паули выбрал сон, в котором появляется Эйнштейн. Паули описал подоплёку сна — имевшее место в реальности участие Эйнштейна в разработке квантовой теории. В 1905 году Эйнштейн, используя открытие кванта Максом Планком, доказал, что свет состоит из частиц (фотонов), признавая при этом, что в то же время, согласно наблюдениям, свет состоит из волн. За это доказательство он получил Нобелевскую премию. Это был важный шаг в развитии квантовой физики. Хотя завершать разработку квантовой теории выпало другим, Эйнштейн считается одним из её основателей.

С развитием квантовой теории было установлено (к 1927 году), что поведение субатомных частиц возможно предсказать лишь с некоторой долей вероятности. Ньютоновский детерминизм не действовал на квантовом уровне. Этого Эйнштейн принять не мог. Заявляя, что теория не завершена, Эйнштейн утверждал, что природой управляют только рациональные законы, и дело науки — доказать это. Он был убеждён, что природа имеет объективную реальность, в которой нет места парадоксу и иррациональности.

Нильс Бор выразил свои мысли иначе. Приводя в пример свет, он выступал за его понимание не как или/или, но как и/и, иными словами, как состоящего из волн и из частиц, что является необходимым условием его полноты. Требовать одновременно объективности и завершённости, как это делал Эйнштейн, невозможно. Конфликт между Бором и Эйнштейном так и не был разрешён. Эйнштейн настаивал на своей детерминистской точке зрения, а Бор развивал принцип дополнительности, принимающий парадокс как необходимое условие целостности природы.

В 1927 году на Сольвеевском конгрессе в Брюсселе Эйнштейн атаковал Бора остроумными доводами, целью которых было показать, что индетерминизм в новой квантовой теории базируется на неполном знании. Хотя контраргументы Бора в итоге победили, Эйнштейн упрямо держался за свои убеждения: «Теория … говорит о многом, но на деле ничуть не приближает нас к разгадке тайны «Старика». Я, во всяком случае, убеждён, что Он не играет в кости»[275]. По мнению же Бора, квантовая теория исключает объективность (детерминизм) именно в силу своей завершённости. Несмотря на возражения Эйнштейна, преобладала так называемая копенгагенская школа, признававшая, что парадокс — необходимое условие формулирования квантовой теории.

После представления исторической подоплёки Паули описал сон 1934 года, который, как он утверждал, впервые помог ему осознать значимость физических снов.

Человек, похожий на Эйнштейна, рисует на доске фигуру:

Квантовый разрез

«Рисунок был явно связан с вышеупомянутым спором,» — комментирует Паули, — «И, видимо, представлял собой нечто вроде ответа от бессознательного. Он изображал квантовую механику … как одномерный разрез в двумерном значимом мире, чьё второе измерение можно видеть только как бессознательное и архетипы»[276].

Сон выражает следующую идею: архетипический фон физики, как метафизическая реальность, имеет кое-что общее с коллективным бессознательным, но лишь так, как линия является только частью плоскости. Классическая физика, не чувствуя этой связи, по мнению Паули, остаётся косной и неполной. Но это ещё не всё. Так же, как судьба физики — искать завершённость в связи с психологией бессознательного, так и судьба юнгианской психологии — исследовать свою связь с устоявшейся, авторитетной областью — такой как физика. Это, утверждал Паули, воссоздаст целостность, которая, как и боялся Фладд, утеряна с развитием науки. Теперь, по прошествии порядка двадцати лет после сна об Эйнштейне, Паули в голову пришли две кватерности, которые исчерпывающе показывают, как решение психофизической проблемы может привести к этой целостности.

Первая кватерность Паули связана с третьим кольцом интеллектуальных размышлений. Она включала в себя четыре личности: Эйнштейна, Юнга, Бора и самого Паули.

Первая кватерность.

В этой модели Юнг и Бор представляют соответствующие области. Однако загадочная фигура Эйнштейна требует отдельного пояснения. Эйнштейн был известен не только как основоположник теории относительности, но и как «крёстный отец дополнительности»[277]. При этом классический ум Эйнштейна не мог принять принцип дополнительности, сформулированный Бором. Рассматривая этот конфликт, Паули отождествлял Эйнштейна с теневой фигурой, ответственной за связь с самостью.

В этой кватерности Бор и Юнг составляют взаимодополняющую пару. Физика нуждалась в расширении (завершении) путём ассимиляции бессознательного, а юнгианской психологии необходим был академический статус, которым обладала физика, несмотря на свою незавершённость.

Паули предсказал этот архетип целостности: «Я не знаю, состоится ли это coniunctio, и когда это произойдёт, но не сомневаюсь, что это самое прекрасное, что может случиться с психологией и физикой»[278].

То, что Паули не удалось схватить кольцо интеллектуальных размышлений, привело его к мысли, что он не встречал никого подобного Юнгу, кто обладал бы как физической, так и математической базой. Пока эта проблема оставалась нерешённой, третье кольцо было недоступно. Четвёртое кольцо Паули рассматривал как компенсацию за нерешённую проблему объединения противоположностей. Оно представляло путь к coniunctio через бессознательное, а не через интеллект. Поскольку психофизическая проблема была неотделима от индивидуации, они зависели друг от друга.

Обратившись к своей индивидуации (четвёртому кольцу), Паули составил вторую кватерность, представляющую собой аспект его личной психологии. Он выразил её через четыре психологические функции Юнга, как показано (в несколько изменённом виде) на рисунке:

Вторая кватерность

Представив так четыре психологических функции[279], Паули определил свой тип как интуитивно-мыслительный, считая чувство и ощущение менее сознательной парой функций. Левая сторона изображения ассоциируется с тёмным духом из сна об Эслингене, а правая — с интеллектуальными поисками Паули (улица Славы (Gloria street), где Паули работал, символизирует интеллектуальный интерес к физике). Утверждая, что на личном уровне Эслинген — «поиск дома», он наблюдал продвижение слева направо и сверху вниз к бессознательному как свой путь столкновения с физическими образами из снов: «Таким образом, порождения бессознательного постепенно становятся видимыми для меня с помощью символического расширения физики, центральной точки сегодняшней физики и психологии»[280].

Теперь Паули задумал соединить две эти кватерности, расположив одну по вертикали, другую по горизонтали, чтобы они занимали трёхмерное пространство и имели общий центр (см. видение Мировых Часов во второй главе). С этой двойной конфигурацией Паули надеялся осветить архетип целостности, определяемый двумя кватерностями.

Чувствуя, что в данный момент ему нечего больше сказать Юнгу относительно связи субъективной целостности с мировой, Паули оптимистично завершил письмо, сообщив Юнгу, что соединяющая их почва постепенно становится видимой.

Ответ Юнга Паули

В своём ответе (24 октября 1957) Юнг извинился за задержку с ответом на «существенное» письмо Паули. Помимо проблем со здоровьем, причиной задержки стало главным образом большое количество вопросов, которые поднял Паули: «Ваше письмо затронуло во мне теневые, тревожные вещи, которые я всё это время так горячо стремился понять. Время от времени я вновь брал в руки ваше письмо и рассматривал его содержание со всех сторон … Теперь, кажется, я готов попытаться вам ответить»[281].

Юнг согласился, что психе и материя имеют общую трансцендентную сущность, которую он связал с психоидным архетипом. Область духа находится вне этого. Вопрос был в том, как связать друг с другом психе, материю и дух. Примечательно, что определить это должен сам человек:

Последнее утверждение выражает фундаментальную идею юнгианской психологии. Для индивидуации необходимо, чтобы господство духа было заменено трансцендентной сущностью психе (самостью). Психе включает в себя всё содержание внутреннего мира, полученное ли из тела, из внешнего мира или из духа. Под духом здесь подразумеваются любые явления вне тела и внешнего (материального) мира, как в светлом, так и в тёмном аспектах[283]. Примером может служить религиозный символизм. Возвращаясь к общности психе и материи, Юнг заключил, что существует как минимум два подхода к «секрету бытия»: «Не может существовать лишь один подход к секрету бытия; должно быть как минимум два, а именно материальные явления с одной стороны и их психические отражения с другой. (Более того, трудно распознать, что здесь является отражением чего)»[284].

Паули нашёл эти слова отрадными, поскольку они означали, что Юнг открыт его мысли о том, что путь к трансцендентному может лежать как через психе, так и через материю.

С этой точки отсчёта Юнг поставил вопрос: что общего между двумя такими несоизмеримыми вещами, как психе и материя? Ответ Юнга был — число. Из своих снов и множества других источников он вывел, что общность между психе и материей лежит в области целых чисел, особенно от одного до четырёх. Он рассматривал их как самые простые и базовые архетипы, связанные, таким образом, и с материей, и с психе — математически с первой и символически со второй.

Юнг заметил, что целые числа качественно связаны с самой структурой психе, а также с уровнями сознания (вспомним Аксиому Марии). Но вместо того, чтобы смешивать физику и психологию, правильнее было бы исследовать общность, на которой основываются две этих сферы, то есть архетип числа — считал Юнг. Об этой туманной концепции, возникающей в сознании, как только ребёнок осознаёт понятия «один» и «много», будет больше сказано далее.

Далее, Юнг полагал, что синхронистичность с её значимыми совпадениями свидетельствует о связи психе и материи на архетипическом уровне, что совпадало с идеями Паули. Но относительно развития этого понимания, как его представлял себе Паули, Юнг был менее оптимистичен: «Пока ещё два моста, соединяющих физику и психологию, имеют такую исключительную и сложную для понимания природу, что немногие готовы попытаться пересечь их — как будто психе и ваша наука подвешены над бездонной пропастью»[285].

Отвечая на упоминание coniunctio по отношению к психе и материи в последнем письме Паули, Юнг сообщил, что последние десять лет занимался почти исключительно этой темой. А именно изучил работы Герхарда Дорна, последователя Парацельса, жившего в шестнадцатом веке, который представлял создание единого мира, unus mundus, как часть алхимической работы. Юнг писал: «Мы можем интерпретировать этот «единый мир» как тот, который видит и пытается создать бессознательное, соответствующий тому синтезу, к которому стремятся ваши сны»[286]. Он прибавил, что последняя глава его новой книги, Mysterium Coniunctionis, посвящена алхимической теме соединения противоположностей.

Хотя Юнг был явно доволен тем, что интересы Паули идут по тому же пути, что и его собственные, он завершил письмо на печальной ноте:

Это упоминание «проблемы, которой уже две тысячи лет» вызвало у Паули отклик, к которому он обратился позднее (см. главу 11, «Промежуточные годы»).

Ответ Паули Юнгу

В своём ответе (23 декабря 1953) Паули сообщил, что пока откладывает комментарии по части архетипа числа, поскольку пятого января отправляется в Америку и останется там на три месяца. Он согласился с Юнгом относительно помещения психе выше духа и тела. Его также заинтересовало утверждение о «как минимум двух путях к тайне бытия». Расширяя эту мысль, он понял, что Путь, то есть дорогу к самости, можно обрести в отношениях «с анимой ли, с реальной ли женщиной, с проблемой ли физики или с жизнью в целом»[288]. Паули намеревался исследовать все эти пути одновременно.

Юнг упомянул, что алхимик Дорн воображал unus mundus как представляющий единство тела (материи), духа и души. Паули считал, что в современном мире это соответствует ассимиляции физикой парапсихологии и биологии. Кроме того, брак, по убеждению Паули, также мог быть моделью «единого мира», «когда он перестанет основываться на наивных проекциях анимы и анимуса»[289].

Возвращаясь к двум путям к тайне бытия, Паули вспомнил сон, в котором ему говорят, что «только в двойках он сможет вернуться «домой»»[290]. С этими ссылками на двойственность противоположностей он осознал, что unus mundus Дорна соответствует древней китайской концепции Срединного Царства (Чжунго), символизирующего нейтральную область между противоположностями.

Письмо завершается сердечными поздравлениями с Рождеством и Новым Годом. Насколько нам известно, после этого их переписка прервалась на два года.

В конце октября Паули занялся активным воображением, которое посвятил фон Франц. Внешние и внутренние связи Паули претерпевали заметные изменения, порождая новые инсайты и подходы. Две следующих главы рассказывают об этих важных событиях.