Юнг и Паули

Паули имел общее представление о юнгианской психологии: Юнг был известен в Цюрихе и читал лекции в ETH. Вне сомнения, Паули знал, что его сны будут важной частью анализа. Однако после первой его встречи с Юнгом этот анализ пошёл по пути, отличному от ожидаемого.

Юнг сразу распознал в Паули исключительную личность. Паули не только проявил необыкновенное понимание смысла своих сновидений; его сны были архетипическими, то есть происходили из более глубокого уровня психе, который Юнг называл коллективным бессознательным, вневременного пространства, аналогичного инстинктам, психической почвы, из которой вырастает сознание. Юнг работал с Паули особым образом, учитывая эти факторы.

О коллективном бессознательном Юнг писал так:

Архетипы помогают обозначить структуру психе; они — источники образов и мотивов, на протяжении веков отражавших различные стороны человеческой природы. Хотя совокупность образов зависит от культуры, сами архетипы — это выражение основ человечности, позитивных и негативных. В сновидениях архетипы обычно имеют нуминозный характер.

Три основных архетипа — анима, анимус и самость. Анима, во сне обычно предстающая в виде незнакомой женщины, представляет возможность дополнить мужское сознание элементами женской психе. Анимус — мужской двойник анимы для женщин. Хотя качества анимы соотносятся с опытом общения с реальными женщинами, со временем они могут быть ассимилированы и стать скорее «функцией», чем символом, дополнив мужскую психе.

Самость, которая обычно представлена символами целостности, ассоциируется с основным пластом психе, который Юнг описывал как высшую личность — из неё и развивается эго. Однако самость всеохватывающа, её символизм даёт смысл психе, упорядочивает её. В юнгианской концепции Божественный принцип считается символом самости, а не наоборот.

Во снах Паули самость и анима определяются чётко, как и тень — часть личности, которую он не осознавал. Это три основных компонента первоначальных сновидений Паули: самость, анима и тень.

Юнг обнаружил, что некоторые символические образы их снов его пациентов и его собственных схожи с символами из алхимических текстов семнадцатого века и раньше. Он считал, что это сходство подтверждает его гипотезу о существовании коллективного бессознательного, которое он рассматривал как почву для сознания. Он отмечал, что первоначальные сны Паули несут в себе этот алхимический символизм.

Особенно интересен встречающийся в ранних снах Паули символ мандалы, который проходит через цепь сновидений как развивающийся символ самости. Мандала на санскрите означает круг, который сам по себе является символом целостности, не имея ни конца, ни начала. Мандала обычно состоит из круга и квадрата, подобно оконной розетке в церкви. Хотя по всему миру она в основном воспринимается как религиозный символ, основной источник её символизма Юнг обнаружил именно в алхимии. Опыт научил его, что сон, содержащий мандалу, направляет дезориентированную психе, но мандала также может быть и вдохновляющим символом, ведущим сновидца к повышению духовного осознания.

По контрасту с восприятием рационального сознательного ума Паули архетипические образы из его снов представляли иррациональную реальность — в том смысле, что он не искал их, не желал их появления и не мог понять их разумом[46].

Юнг писал: «[Для Паули] слово ”душа” было ничем иным как интеллектуальной непристойностью, к которой он не хотел иметь никакого отношения»[47]. Бессознательное ответило на этот пробел в психической структуре Паули длинным рядом снов и визуальных впечатлений, в которых с ним время от времени спорил внутренний голос, и если Паули не мог достойно ответить, это причиняло ему беспокойство. Как заметил Юнг, «[Паули] имел огромное преимущество, поскольку был невротиком, и когда он пытался игнорировать свои сны или отвергать внутренний голос, невротическое состояние немедленно возвращалось»[48].

Паули попал в поле зрения Юнга в период, когда последний столкнулся со скептическим отношением к своей концепции архетипов: некоторые считали, что аналитик находится под влиянием архетипических снов своих пациентов[49]. Направив Паули к одной из своих студенток с объяснением, что ему нужно работать с женщиной, Юнг также надеялся показать, что архетипические сны являются свидетельством естественного процесса, независимого от его влияния. Выбирая жизнерадостную молодую девушку Эрну Розенбаум на роль психотерапевта Паули, Юнг преследовал сразу две цели:

После пяти месяцев терапии с Розенбаум Паули три месяца работал со своими снами самостоятельно, разыскивая источники для амплификации их архетипического содержания, а затем два года занимался анализом уже с Юнгом.

Поступал ли Юнг беспринципно по отношению к пациенту, когда планировал такую схему работы с Паули? По мнению второй жены Паули, Юнг оказал ему плохую услугу, но сам Паули считал иначе[51]. Результат их работы показывает, что такая организация пошла пациенту на пользу. С разрешения Паули Юнг опубликовал свои комментарии к семидесяти двум его снам и видениям из четырёхсот записанных за восемь месяцев, предшествовавших их совместной работе. Последовательность их появления в Eranos Jahrbuch (1935) иллюстрирует процесс противостояния пациента с различными частями его личности, которые были исключены из сознания. Чтобы установить равновесие, все эти части необходимо было интегрировать.

Юнг верил, что эти сны изменили отношение Паули к жизни. Рассматривая их в более широком контексте, зная будущее Паули, мы понимаем, что они также направили его на внутренний путь, или, говоря алхимическим языком, путь magnum opus — великой работы. В этой главе разговор пойдёт о ряде снов и видений Паули с частым привлечением интерпретаций Юнга[52]. Хотя выборка невелика, явно видна нить, говорящая о постепенном психическом развитии. Как будто самость способствует продвижению к целостной личности.

Сны и видения Паули

В первом сне серии появляется основа, из которой развивается дальнейшее действие. Внешняя простота сна обманчива, поскольку он несёт в себе символизм, имеющий отношение к последующим сновидениям.

Значение этого сна стало понятно лишь по прошествии множества других. Как мы увидим далее, чужая шляпа была связана с самостью, тогда ещё чуждой для Паули.

Далее бессознательное передаёт сигнал к действию:

Внутренний голос, выражение самости, фактически говорит: «Прежде чем иметь отношения с женщинами, ты должен оставить Отца», имея в виду архетип. Отцовский принцип стоит на пути Паули.

Однако образ реального отца окрашивает то, как предстаёт архетип, проникая в мужскую личность сына во всевозможных обличьях, позитивных и негативных. Нет ничего удивительного в том, что отец, известный химик и профессор медицины в Вене, способствовал интеллектуальному развитию своего сына. Однако, хотя сон показывает, что опыт настоящего отца отсекал Паули от женского начала, в трансформации нуждался именно архетипический Отец.

Чтобы вырваться из пут интеллектуализма, Паули нуждался в другом символе, достаточно привлекательном, чтобы составить конкуренцию интеллекту. И он явился ему в виде женской фигуры, которая появляется в трёх следующих гипнагогических видениях как незнакомка. Эти видения показывают, что проблема отца была воспринята серьёзно. Незнакомка — это анима, архетипическая женская энергия, пробуждающая уникальный мужской потенциал. Она притягивает энергию самости, помогая мужчине завершить создание цельной личности. Вот как выглядят описания этих видений самим Паули:

Ступенька из первого видения указывает на возможность восхождения или нисхождения. Исходя из дальнейших снов, подразумевалось нисхождение в бессознательное.

Во втором видении незнакомка открывает своё лицо, и оно «сияет подобно солнцу». Её отождествление с солнечным сиянием показывает Паули возможность иного света, отличного от того, который даёт интеллект. Это можно связать с древним поклонением солнцу, известным ещё людям времён палеолита; в алхимии это соответствует солификации (solificatio), то есть внутреннему свету, полной противоположности свету разума.

В третьем видении анима «указывает путь» к «овечьему пастбищу», которое Юнг соотносит с «землёй детей», вымышленным миром[58]. Взрослый человек может вести себя как ребёнок, но всё же не найти связь с самим внутренним ребёнком. Паули необходимо было установить связь с духом детства, который помог бы ему сбросить броню интеллекта, ранее защищавшую его от чувств и фантазий[59].

Далее во снах появляется новый персонаж:

Для Паули остроконечная бородка ассоциировалась с Мефистофелем из «Фауста» Гёте. Он действительно сыграл Мефистофеля в пародийном скетче на праздновании десятилетия Института теоретической физики имени Нильса Бора в Копенгагене в 1932 году. Учитывая склонность Паули прямо возражать своим коллегам, он как нельзя лучше подходил для этой роли. А теперь он встретил демона из глубин собственной души.

Нельзя упускать из виду фразу «Говорят, что у каждого есть такой работник». Согласно алхимической традиции, этот работник, Мефистофель, представляет собой Меркурия. Меркурий был известен алхимикам как дух, бывающий и добрым, и злым. В лучшем случае он нёс перемены, подобно Мефистофелю. Но если человек, которому являлся Меркурий, был высокомерен и ставил превыше всего свои знания, эти перемены могли быть к худшему. Можно предположить, что именно этот дух несёт ответственность за временами разрушительное поведение Паули. Задача состояла в том, чтобы найти для него разумный выход.

Далее во снах появляется архетип матери. К матери Паули всегда относился положительно. Во сне она совершает очень значимое символическое действие.

В то время как Отец представляет интеллект, архетипическая Мать — источник жизни. Во сне она передаёт драгоценную воду сестре, показывая, что Паули движется от привязанности к материнскому архетипу в сторону анимы, которую здесь олицетворяет сестра.

Любопытное утверждение, что действие «крайне важно для внешнего мира» (и это особо подчёркивается) требует рассмотрения. Анима может помочь вывести мужчину из интеллектуального мира в мир чувств и привязанностей. Фраза из сна выразила предсознательное понимание того, что должно было стать одной из основных забот Паули: необходимость связи науки и духа анимы. В следующем видении появляется сам человек с остроконечной бородкой.

Эти образы вызывают страх, почти панику. Однако видение показывает, что в бессознательном содержится средство, чтобы обезвредить силы тьмы. Этот урок необходимо было усвоить: в бессознательном есть и зло, и добро. Столкновения с тёмными силами, о которых интеллект ничего не знает, нельзя избегать. Бессознательное скрывает в себе иной мир, притягательный и пугающий. Голос предостерегает сновидца: чтобы уберечь эго от полного поглощения бессознательным, необходим свет сознания.

По мере развития символа мандалы основные образы начинают идентифицироваться с абстрактными понятиями — поворотом, ориентацией, центрированием и симметрией — несущими в себе психологическое значение. В некоторых снах выразилась необходимость избавления от одностороннего интеллектуализма. Другие по силе вдохновения можно назвать «религиозными», имея в виду идентификацию с безличным или космическим уровнем психе. Всё начинается с элементарного символа круга:

На одном из уровней это, видимо, символизирует невротическое состояние Паули — бег по кругу в попытке сбежать от собственной анимы. Но если вспомнить, что круг — также символ мандалы, можно заключить, что этот невроз имеет более глубинную причину. В любом случает, независимо от того, как мы воспринимаем этот сон, само движение по окружности определяет некую точку в центре этой окружности.

Для алхимиков эта точка представляла собой невыразимый словами принцип, ассоциируемый с Божественным. Герард Дорн, алхимик, живший в семнадцатом веке, предлагает следующее сравнение:

Взяв за основу то, что центр — признак самости, сновидец получает архетипическую структуру, связывающую невроз с самостью. Рассматривая самость как воплощение целостности, Юнг верил, что за любым неврозом стоит «религиозная» проблема, то есть сновидцу необходимо осознать существование высшей личности.

В следующем сне центр имеет очень важное символическое значение:

Корабль в море может определить своё положение по Полярной Звезде, неподвижной точке, центру, вокруг которого как будто вращается небесный свод. Паули показали эту «неподвижную точку» в нём самом, и по ней ему теперь нужно было ориентироваться. Сон показал Паули, как важно знать своё положение относительно этого центра. Находиться к нему слишком близко означает эгоцентричность — в разговорном смысле слова; отдаление же от центра означает потерю контакта с точкой ориентации.

Постепенно отношения Паули с бессознательным развивались. Как показывает следующий сон, это развитие проявлялось в изменении архетипа Отца.

Сновидец отправляется с отцом в аптеку. Там можно дёшево купить ценные вещи, в том числе особенную воду. Отец рассказывает ему о стране, в которой добывают эту воду. Затем сновидец пересекает Рубикон на поезде[66].

Здесь мы видим, что архетип Отца обладает чрезвычайно ценным потенциалом. Отец Паули во сне обладает знаниями о таинственной воде, известной алхимикам как материал для создания философского камня. Это aqua mercurialis, преобразующее вещество, от которого зависят все алхимические процессы. Во сне она стоит дёшево — намёк на то, что она недооценивается. Обесценивание «особенной воды» можно истолковать как обесценивание бессознательного, что представляет не только изначальное отношение Паули, но и западную мысль вообще. Со временем Паули понял, что бессознательное — неотъемлемая часть реальности, игнорирование которой чревато ужасными последствиями.

«Пересечение Рубикона» означает решительный шаг Паули по направлению к бессознательному. Цезарь должен был пересечь эту реку на пути из Галлии в Италию, куда он направлялся, чтобы утвердиться в Вечном Городе — несомненно, Паули знал эту историю. Легендарные слова Цезаря «Жребий брошен» относятся здесь к обязательству, которое Паули дал внутреннему процессу. То, что он перебрался через реку по железной дороге, позволяет предположить, что некая направляющая сила вела его к месту назначения.

Далее следует особенно потрясший Паули сон, который затронул его страхи на дочеловеческом уровне.

Множество людей ходят кругами по площади против часовой стрелки. Сновидец стоит не в центре, но ближе к одной из сторон круга. Люди говорят, что нужно воссоздать гиббона (бесхвостую обезьяну)[67].

Эта сцена носит ритуальный характер. В алхимии такое движение соответствует circumambulation (движению по кругу), а движение против часовой стрелки означает движение вокруг центра, отличного от эго. Весь образ напоминает древнюю идею «квадратуры круга».

Юнг писал об этом сне:

Гиббон символизирует животные инстинкты Паули, показывая, что его основная задача — принятие своей животной натуры (антропоидной психе).

В более раннем сне о незнакомке, сидящей на ступеньке, не было понятно, восхождение или нисхождение предстоит сновидцу. Теперь ответ был получен.

Мотив кругового движения продолжает появляться, но теперь он несёт ещё более глубокое значение, как, например, в следующем сне:

И снова мы видим ритуал, в котором люди движутся по кругу внутри квадрата. Однако этот сон фокусируется на создании человеческой головы, «попытке бытия». Он изображает процесс продвижения по эволюционной цепочке от низших животных форм к высшим, начиная с двух змей. То, что в каждом из четырёх углов люди должны быть укушены животными, помещает «укус» под эгиду четверичности (символической четвёрки), придавая этому процессу особое значение. Важно, что при попытке избежать его «всё будет потеряно». Инстинкты, имеющие различный уровень осознанности (низшие и высшие животные), должны быть «прочувствованы», чтобы «квадратура круга» имела эффект.

Когда четыре змеи расползаются по углам, сон вступает в новую фазу: начинается одно торжественное действо, передающее энергию с самого примитивного, рептильного уровня психе гораздо выше по эволюционной шкале. Змея веками считалась символом исцеления, а также источником мудрости. Теперь уже не укус животного, а простое прикосновение рептилии придаёт бесформенной живой массе человеческую форму. В то время как укус символизирует контакт на инстинктивном уровне, прикосновение рептилии устраивается с помощью жрецов, придавая духовную значимость этому процессу. Сон помогал Паули понять, что за тёмными и порой отвратительными эмоциями скрываются преобразующие силы, инстинктивные и духовные.

С углублением в процесс анализа Паули постепенно осознал появление в своих снах симметрии. Она была связана с необходимостью в психическом равновесии, балансе сознания и бессознательного.

Короткий абстрактный сон:

Далее тема отражения возникает снова, но более содержательно. В следующем сне она соответствует взаимоотношениям между левой и правой сторонами «человеческого общества». Вот часть этого сновидения:

Согласно западной традиции, правая сторона — это сознание, а левая — бессознательное. Это соответствует древнему подозрительному отношению к левшам, считавшимся ненормальными, и так же относились к самому бессознательному[72].

Учитывая мнение Паули о превосходстве интеллекта, обретение знания о том, что переоценивание правой, сознательной стороны приводит к «детскому состоянию», должно было стать для него шоком. В 1957 году Паули рассматривал этот сон как предсказание своего увлечения наукой в ущерб иррациональной стороне личности. Как и Юнг, Паули чувствовал, что сны могут иметь множество значений, и их смысл полностью раскрывается лишь со временем.

Далее следует сон-амплификация первого сна серии, в котором Паули уходит в чужой шляпе:

Шляпа превращается в мандалу, и становится ясно, что «чужая шляпа» из первого сна олицетворяла самость, высшую личность Паули. Самость была чуждой для Паули, пока он был «актёром» — играл роль, подходившую его интеллектуальной персоне. Чёрный центр можно связать с нигредо, алхимическим состоянием «черноты», изначальным материалом для создания философского камня. Теперь задачей Паули было отыскать свет в этой тьме.

Чтобы достигнуть этой точки, Паули пришлось вытерпеть те страдания, которые всегда сопутствуют процессу осознания низшего уровня личности. Сон, предшествовавший только что описанному, разъясняет ситуацию:

Сон говорит о необходимости открыть истинную самость, даже если придётся пожертвовать склонностью к раздуванию своего эго. Это приведёт к исследованию тёмного центра личности, изображённого на мандале. Однако такое столкновение с тьмой было более сродни алхимическому подходу к бессознательному, нежели христианскому.

В следующем сне начинается исследование тёмного центра:

Свет вокруг тёмного центра показывает, что этот центр начинает открываться сознанию. Тёмная пещера — лоно, из которого на свет появляются архетипические образы. Внутренняя борьба теперь чётко изображается как битва между добром и злом, великий конфликт противоположностей, существующий веками. Человек, стремящийся к индивидуации, должен достичь их примирения, памятуя о том, что суждения о зле и добре зачастую субъективны.

Парадоксально, но на уровне самости и в природе противоположности едины. Только сознание различает добро и зло, как сказано и в Книге Бытия. Во сне это подчёркивается присутствием «всеведущего» правителя. Он «над добром и злом». Надевая кольцо на левый безымянный палец Паули, он подтверждает обет, значение которого проясняется в более позднем видении, где «кольцо поведёт [Паули] в долгое путешествие на восток»[76], внутреннее путешествие.

Дом собраний

Мы завершаем эту главу описанием сна и видения, необычайно важных для индивидуации Паули. Их можно рассматривать как «религиозный опыт», изменивший его отношение к жизни. Полностью описание сна звучит так:

Паули не был религиозен в традиционном смысле этого слова; сон обращается к тому, что можно называть религиозной позицией — её воплощает голос. Сон показывает, что Паули был склонен уходить в себя, находя успокоение в своих снах и оставляя проблему полной жизни на бессознательном уровне. Однако голос строго говорит ему, что жизнь бессознательным — не замена «другим занятиям души» и предупреждает, что с таким неверным отношением он будет «проклят». Только «в полноте жизни» Паули следует искать свою религию.

Паули покидает «Дом собраний» вдохновлённым. Он слышит «Музыку огня» Вагнера, видит горящую гору и произносит: «Я чувствую: огонь, который нельзя погасить, священный». Юнг предлагает свою оценку сна: [Паули] пришлось признать непостижимый, сверхъестественный характер своего опыта. Он должен был понять, что «огонь неутолимый есть святой огонь». Согласно Юнгу, это было «sine qua — необходимым условием — его излечения»[78].

Опыт бессознательного заставил Паули отойти от привычного представления о том, что всё в жизни можно объяснить с помощью одного лишь интеллекта. Физика привела его к заключению, что Вселенная — больше чем механизм; суть её невозможно понять разумом. Понимание того, что материя не всегда рациональна, однако, не повлияло на его убеждённость в господстве интеллекта. В конце концов, разве не интеллект создал саму науку о материи? Понадобился всесокрушающий опыт бессознательного, религиозный опыт, чтобы убедить Паули, что в самой жизни присутствует иррациональная составляющая. «Неутолимый огонь» открыл ему внутренний мир, находящийся за гранью рационального понимания, осветив тёмный центр.

Мировые часы

После сна о «Доме собраний» Паули посетило чрезвычайно отчётливое видение при пробуждении, оставившее у него чувство «возвышенной гармонии». Он назвал его «Великим Видением». Описание звучит так:

Это зрелище двух перпендикулярных друг другу циферблатов с общим центром бросает вызов нашим рациональным предрассудкам: мы видим, что конструкция Мировых Часов нереализуема физически. Этот образ — трёхмерная мандала, символически представляющая структуру пространства и времени, имеющих общую центральную точку.

Пустота в центре указывает на отсутствие в символе божества. Считая, что это видение имеет коллективное значение, Юнг заметил, что перед современным человеком стоит задача связи с самостью, целостностью, а не божественным образом, который является лишь проекцией самости.

Обсуждая это видение, Юнг писал:

В апреле 1934 года Паули женился на Франциске (Франке) Бертрам (род. в 1901 году). Будучи гражданкой Австрии, она до 1915 года жила в Каире, а потом в Швейцарии. Принимая во внимание, что первый брак Паули сложился неудачно, это был серьёзный шаг для него, и этот шаг оправдался. Хотя это не был брак по любви (как сообщила мне жена одного из ассистентов Паули в 2000 году), влияние жены оказалось хорошим стабилизатором в моменты, когда Паули впадал в мрачное настроение.

Свадьба Паули состоялась в Лондоне во время весенних каникул. В этом же месяце (28 апреля 1934 года) он написал Юнгу, что пасхальные праздники кончились, и он хотел бы возобновить их еженедельные встречи с первой недели мая. Он сообщал, что во снах и видениях сталкивается с растущим числом абстрактных символов, например «тёмными и светлыми полосами и акустическими ритмами, с отсылками к парапсихологии». Это беспокоило Паули: «Мне жизненно важно узнать больше ... о смысле этих символов, чем я знаю сейчас»[81]. Он чувствовал их связь с тем, что называл своей «боязнью ос», провоцировавшей сильнейшую эмоциональную реакцию. В таком состоянии его мог охватить иррациональный ужас — он боялся быть ослеплённым осами. Паули прибавлял, что приступ страха мог случиться, когда он переживал «инфляцию эго» — состояние сознания, в котором человек идентифицирует себя с комплексом «превосходства». Эго в таком случае теряет способность к саморефлексии. Логично, что возникает страх «ослепления». (О «комплексе» разговор будет позднее. Пока можно воспринимать это слово в общепринятом смысле).

За этим страхом скрывалось ещё более тяжёлое эмоциональное состояние, связанное с «парапсихологическими опытами». Паули нуждался в срочной ассимиляции содержания этих опытов, как бы сложно это ни было. Хотя он не работал с этими опытами, в письме Юнгу от 24 мая 1934 года он пишет о «тёмных и светлых полосах» как о символах противоположных психических крайностей, в которые он был склонен впадать:

Хотя Паули и понимал, что невроз должен был предупредить его об опасности перехода к противоположности, в конце письма он предполагает, что его опыт также относится к общей проблеме всей цивилизации: обращению к противоположности. Эта склонность приписывать проявлениям бессознательного коллективное значение была характерна для Паули. Юнг иногда также толковал подобным образом сны, связанные с коллективным бессознательным.

В дополнении к этому письму Паули говорит о чувстве надвигающейся гибели в связи со своим посещением на неделе после троицына дня часовни возле дома брата Клауса (род. в 1427 году). В следующем десятилетии брат Клаус был канонизирован как святой-покровитель Швейцарии.

Цепь видений, посетивших брата Клауса в среднем возрасте, кардинально изменила его жизнь. Чувствуя, что Господь уготовил ему особую задачу, он с согласия жены оставил семью и сделался отшельником. В 1478 году брата Клауса посетило видение: «В яркой вспышке света возникло человеческое лицо, настолько ужасное, что ”его сердце содрогнулось”»[83]. Говорят, что после этого его лицо так изменилось, что настоятель одного крупного монастыря после встречи с ним сказал: «Мои волосы встали дыбом, и голос подвёл меня»[84].

Паули отправился в часовню в Заксельне, у озера Зарнен, в которой находится изображение одного из видений брата Клауса. Видение представлено как два круга — внутренний и внешний — и шесть симметрично расположенных стрел, направленных попеременно наружу и внутрь.

Паули писал, что он сразу же почувствовал сильную связь с видением «троицы». Оно напомнило ему о собственном видении Мировых Часов с тремя синхронизированными ритмами, которые, очевидно, указывают на «опасность в определённый момент времени». Он связал эту идею с братом Клаусом, чьё видение «должно быть, казалось концом света»[85]. Он спросил Юнга, не считает ли он это слишком фантастическим, прибавив, что эти ощущения нужно рассматривать как исходящие из коллективного бессознательного; другими словами, они были обращены к общей проблеме. До войны оставалось пять лет.

Через шесть месяцев после свадьбы Паули написал Юнгу ещё одно письмо (26 октября 1934 года), в котором говорил о своей «личной судьбе». Хотя у него до сих пор оставались нерешенные личные проблемы, он чувствовал необходимость отойти от анализа снов и сконцентрироваться на постепенном развитии своей чувственной стороны. После продолжительных раздумий он решил, что их еженедельные встречи нужно прекратить, оставляя открытой возможность их возобновления в случае необходимости.

Что можно сказать об этом сложном периоде жизни Паули? В письме своему другу Ральфу Кронигу Паули так говорит об этом:

С окончанием этого эпизода жизни Паули, в котором бессознательное стало для него новой реальностью, ему открылся следующий этап.