Юнг и Паули

В 1934 году, через год после прихода Гитлера к власти, Паули преодолел свой эмоциональный кризис. Однако впереди его ждало новое столкновение. Надвигались перемены, и тучи сгущались за границами Германии.

Хотя Паули уехал из Германии за несколько лет до распространения нацистской идеологии, он хорошо представлял себе положение своих еврейских коллег, остававшихся там. До 1933 года профессора-евреи спокойно работали в университетах. Выдающиеся учёные — такие, как Арнольд Зоммерфельд и Макс Планк — стояли над «еврейской проблемой» и способствовали созданию научного общества, ведущими представителями которого были евреи. Однако многие — и в том числе сам Планк, первооткрыватель кванта — серьёзно недооценивали угрозу, которую представляли нацисты. Сам Паули также верил, что Гитлера не стоит бояться, что Германия никогда не попадёт под власть диктатора.

Но к 1933 году Паули пришлось пересмотреть свою точку зрения. Третий Рейх выпустил срочное постановление, направленное против государственных служащих неарийского происхождения. Под удар попали сотни профессоров: каждый четвёртый физик в Германии был уволен, одиннадцать из них получили или получат в будущем Нобелевскую премию.

Нобелевский лауреат Филипп Ленард способствовал разжиганию антисемитских настроений, разделив физику на «арийскую» и «еврейскую». В 1905 году исследования катодных лучей принесли Ленарду Нобелевскую премию. Ещё до этого, в 1902 году, он открыл фотоэлектрический эффект, предоставив тем самым Эйнштейну необходимый материал для работы, за которую последний также получил Нобелевскую премию в 1905 году. Впоследствии Ленард и его сторонники высмеивали теорию относительности Эйнштейна (также сформулированную в 1905 году), навесив на неё ярлык «еврейская физика» и называя её шарлатанством.

Антисемитские настроения усиливались, и Эйнштейн, работавший тогда в Берлинском Университете, начал опасаться за свою жизнь. В 1933 году он вернулся в США и обосновался в Принстонском Институте перспективных исследований. Коллега Паули Отто Штерн в знак протеста против нацистов покинул свою лабораторию в Университете Гамбурга и уже не вернулся в неё. Макс Борн, один из основателей квантовой теории, перебрался в Университет Эдинбурга. Другие видные учёные: Шредингер, Франк, Вейль, Гаудсмит и Бете — также стали жертвами гитлеровского режима. Паули, по счастливой случайности, переехал в Швейцарию до начала этих событий, но у него не было швейцарского гражданства, поэтому его положение было неопределённым, а бряцание оружия по ту сторону границы становилось всё более отчётливым. Придёт время, когда даже в Швейцарии он больше не будет чувствовать себя в безопасности.

Переписка Юнга и Паули

Спустя восемь месяцев после прекращения терапевтических сеансов Паули написал Юнгу (22 июня 1935), напоминая об интересе последнего к его сновидениям. Паули оставил Юнгу записи почти тысячи своих снов и видений — вне сомнения, по просьбе самого Юнга. Теперь Паули приглашал Юнга рассмотреть некоторые «продукты его фантазии» за прошедшие восемь месяцев, посчитав, что лучше отправить их Юнгу, чем хранить в архивах. Паули просил обратить особое внимание на поразительное развитие символизма в его снах. Совершенно неожиданно в них начала появляться новая группа образов.

Новые образы были не просто связаны с физикой — они ассоциировались с физическими явлениями. Уже через два дня Юнг в ответ выразил благодарность Паули за письмо и подтвердил, что действительно хочет наблюдать за прогрессом в его снах. Паули затронул сферу особого внимания Юнга, отношения между психе и материей, и это делало его сны вдвойне интересными для знаменитого аналитика.

Через несколько месяцев, во время посещения Института перспективных исследований зимой 1935-36 года Паули получил письмо от Юнга (не сохранилось), в котором аналитик сообщал о своём желании опубликовать статью, основанную на подборке ранних снов Паули (см. главу 2). Паули, довольный тем, что его сны имеют научную ценность, ответил согласием (2 октября 1935). Он просил лишь сохранить его анонимность, и в то же время задавался вопросом: всегда ли он будет согласен с толкованиями своих снов, данными Юнгом.

Используя возможность сообщить Юнгу о дальнейшем прогрессе в своих снах, Паули объяснял в письме, что последний сон заставил его сконцентрироваться на ранее упомянутой им идее связи между физикой и психологией. Во сне он увидел некоторых своих коллег, которые были приглашены на физическую конференцию. По обыкновению, Паули попробовал рассмотреть этот сон в контексте своих отношения с коллегами, но эта попытка не увенчалась успехом. В конце концов он понял, что здесь важны не конкретные личности, а их работа, так или иначе связанная с психологией.

Исследуя эту необычную ситуацию, Паули составил словарь ассоциаций, идея которого пришла к нему во сне на примере двух следующих аналогий:

1. Разделение пополам спектральной линии в магнитном поле он сравнил с разделением архетипа на противоположности как шаг к дифференцированному сознанию.

2. Радиоактивное ядро он сравнил с самостью. Оба подвергаются трансформации, и их излучение проникает в окружающий мир. Ядро в центре атома распадается (например, радий, пройдя через различные стадии распада, превращается в свинец). По аналогии, самость также способна трансформироваться и влиять на окружающую реальность (подобно радиации). Юнг писал: «[самость] незаметна, но так как потенциально она содержит «круглую» целостность, которой недостаёт сознанию, она является самой важной»[87]. Значительность «незначительного» атомного ядра говорит сама за себя.

Юнг бурно отреагировал на письмо Паули (14 октября 1935). Новый материал попал в резонанс с его мыслями. Как и Паули, он осознавал существование психофизической связи. Ещё в 1928 году он описывал так называемые беспричинные совпадения, психические явления, совпадавшие с физическими без какой-либо видимой причинной связи. Этот феномен он назвал синхронистичностью. Очевидно, что Юнг и Паули приближались к области обоюдного интереса.

14 февраля 1936 года Юнг отправил Паули копию финального варианта статьи, основанной на подборке его (Паули) снов[88]. Юнг хотел продемонстрировать отсутствие указаний на то, что сновидец является физиком. Однако личность Паули не удалось сохранить в тайне. Фирц, присутствовавший на презентации статьи, мог с уверенностью назвать сновидца и не сомневался, что он не одинок[89].

В ответном письме (28 февраля 1936) Паули беззаботно комментирует: «Я рад, что вам удалось найти такое хорошее применение моему материалу. Ваши многочисленные похвалы вызвали у меня улыбку, и я подумал, что раньше никогда не слышал от вас подобных выражений»[90].

Одним из намерений Паули было привлечь внимание к двум снам (не включённым во вторую главу), толкования которых Юнгом, как он заявлял, были ошибочны. Оба этих сновидения, явившихся ему с небольшим интервалом, были связаны с числом семь. Юнг предпочёл истолковать их архетипически, без использования каких-либо личных ассоциаций. Паули же, со своей стороны, выбрал персональный подход. Хотя у каждого пути есть свои преимущества, выбор Паули здесь был более к месту из-за влияния на его дальнейшие размышления[91].

Сон 1: Отец тревожно выкрикивает: «Это седьмой!»[92]

Сон 2: Перед сновидцем лежит туз треф. Рядом с ним появляется семёрка[93].

Паули связывал семёрку с рождением сестры (рассматриваемой как анима), поскольку Герта родилась, когда ему было семь лет (однако здесь бессознательное сыграло с Паули шутку, на самом деле в год рождения сестры ему было девять лет). Согласно первому сну, анима и всё с ней связанное было угрозой традиционности, которая для Паули ассоциировалась с отцом.

Относительно второго сна, в котором туз треф лежит рядом с семёркой, Паули соглашался с Юнгом в том, что туз может олицетворять крест. Но, по мнению Паули, чёрный туз — не христианский символ, а символ архетипа власти, могущества, а также причина рождения анимы. Это последнее утверждение в лучшем случае расплывчато. Однако эта тема будет продолжена в следующем письме Паули, и её важность для развития его мыслей станет очевидна.

В конце письма он заверил Юнга, что чувствует себя хорошо, и это состояние в целом стабильно, и добавил кое-что, показывающее его отношение к этой связи терапевта с пациентом: «Отделение от вас и вашего анализа какое-то время переносилось трудно, но сейчас это позади»[94]. Хотя, судя по этой фразе, Паули обрёл независимость от Юнга, нельзя обойти вниманием продолжение роли Юнга как критичного наблюдателя за снами Паули.

По прошествии нескольких месяцев туз треф по-прежнему занимал ум Паули. В письме Юнгу (16 июня 1936) он сравнил этот туз с «тенью, которую отбрасывает христианский крест», предполагая, что он «возможно, символизирует теневую сторону христианства»[95]. Этот комментарий, предположительно, относится к угрожающей ситуации, складывавшейся тем временем в Германии, христианской стране, попавшей под влияние дьявола. Помимо этой ассоциации, Паули упомянул, что в его снах начался новый неожиданный этап развития — связь Эроса и текущих политических событий. Паули использовал имя Эроса, духа жизни, соединяющего противоположности[96], чтобы выразить своё эмоциональное отношение к этим событиям.

Хотя, как сообщал Паули, материал этих сновидений был слишком свежим, чтобы его переварить, это связывание Эроса и политических событий приобрело значение в свете его последнего визита в Принстон. Там он пообщался с коллегами, нашедшими в США убежище от «теневой стороны христианства» (туза треф), к тому времени поглотившей Германию. Несомненно, в Принстоне его захватили чувства тех, кто видел и ощутил на себе отношение к евреям в Германии. Поскольку в снах проявляется в основном теневая сторона ситуации, неожиданная связь Эроса и политического климата позволяет предположить, что Паули, остро переживая эти события, столкнулся с доселе незнакомыми ощущениями. Это объясняет его утверждение о том, что туз треф (символизирующий злоупотребление силой) стимулировал рождение анимы, связывающей мужчину с Эросом. Но хотя на тот момент такое толкование казалось вполне подходящим, дальнейшие события позволили Паули глубже понять этот сон.

Задержка реакции Паули на этот сон была характерна для него. Он часто откладывал обсуждение какого-либо сна на месяцы или даже годы. Как и многие другие символы из его сновидений, туз треф стал предшественником мотива, который получил полное развитие в дальнейшем. Ассоциация с «тёмной стороной христианства» также предсказывала то, что произойдёт в его дальнейшей судьбе — он увидит то, что припишет тёмной стороне Бога.

Прошёл год, в течение которого не было ни одного зарегистрированного письма, и Юнг снова подтвердил свой интерес к сновидениям Паули (6 марта 1937). Однако аналитик предупредил, что не может обещать без промедления комментировать присланный материал, поскольку работает над продолжением статьи о снах Паули, в котором проводит связь между алхимией, религией и психологией[97].

Паули с энтузиазмом отреагировал (24 мая 1937) на старания Юнга. Эссе Юнга «Идея искупления в алхимии» показало Паули, что сны, подобные его собственным, о взаимоотношениях психе и материи (психологии и физики), уже встречались в донаучном прошлом. Паули писал: «[Ваш трактат об алхимии] пробудил мой интерес и как учёного, и в отношении моих снов. Меня осенило, что большую часть современной физики, вплоть до мельчайших деталей, можно символически представить в виде психических процессов»[98].

Паули активно поддерживал исследования Юнга, но у них обнаружились фундаментальные расхождения в восприятии алхимии. В то время как для Юнга алхимия способствовала исследованию секретов человеческой души, Паули мечтал в первую очередь проникнуть в тайны материи. Их исследования за пределами «здесь и сейчас» со стороны психологии и физики, соответственно, породили разногласия, которые порой было сложно преодолеть, но которые в итоге принесли пользу обоим.

В 1937 году Юнг представил курс лекций под названием «Психология и религия» в Йельском университете. В лекциях обсуждалось несколько «религиозных снов» Паули и его видение Мировых Часов (см. главу 2); они были опубликованы в университетской газете (1938) и вошли в собрание сочинений Юнга[99].

Подобно Уильяму Джеймсу[100], Юнг приписывал бессознательному религиозный инстинкт, проявляющийся в снах и видениях. Подчёркивая, что он рассматривает религию эмпирически, как психолог, Юнг пишет: «Я ограничиваюсь рассмотрением явления и воздерживаюсь от любых метафизических или философских суждений... В этой книге я намерен дать, по крайней мере, некоторое представление о том, как практическая психология сталкивается с проблемой религии»[101]. Далее он объясняет: «Религия [с точки зрения психологии] — это некая активная сила или воздействие, не вызванное произвольным актом воли. Напротив, она захватывает и контролирует человеческую личность, которая всегда выступает скорее как жертва, нежели как источник этой силы»[102].

На основе видений и снов Паули Юнг продемонстрировал, что бессознательное имеет природную склонность создавать нуминозные, внушающие благоговение сны, которые могут оказывать преобразующее влияние на сновидца. Он выделил видение Мировых Часов как предмет для отдельной дискуссии: «Это видение было поворотным моментом в психическом развитии [Паули]. Оно стало тем, что на языке религии можно назвать обращением»[103].

«Летом», — писал Паули Юнгу (15 октября 1938), — «мне попала в руки ваша книга «Психология и религия», и я увидел, что вы придаёте важное значение нескольким моим ранним снам»[104]. Он особенно отметил, что обсуждение видения Мировых Часов напомнило ему о тесно связанном с этим видением сне, явившемся ему в начале года.

Как и космическое видение Мировых Часов, сон был связан с периодичностью и созданием времени, отличие же было в том, что во сне Паули принимал непосредственное участие в процессе. Ниже представлено изображение сна, нарисованное Паули:

Две волнистых линии и отсутствующее четвёртое. Хотя здесь изображены две линии, из письма ясно, что их должно было быть три.

Нарисовав волнистые линии, сновидец попытался различить, какое время показывают часы, но они висели слишком высоко. Появилась тёмная незнакомка, она плакала, поскольку не могла найти издателя для своей книги, в которой описывалось, как создаётся момент времени при проявлении определённого символа.

Юнг придерживался мысли, что «создание момента времени» связано с синхронистичностью, взаимодействием психе и материи на определённом уровне бессознательного (синхронистичность подробнее рассматривается в шестой главе). Как мы увидим позже, этот сон освещает глубокий инсайт двойственности времени.

Знакомый голос, иногда говоривший с Паули в других снах, восторженно зачитал строки из нижней части страницы книги: «За определённые часы нужно платить определённой жизнью, за неопределённые часы нужно платить неопределённой жизнью»[105]. «Определённое и неопределённое время», как считал Паули, относилось к различным глубинам психики. «Определённое время» проживается нами линейно, как прошлое, настоящее и будущее, тогда как «неопределённое» связано с синхронистичностью, при которой момент имеет некую значимую и непредсказуемую связь с будущим.

В отличие от ощущения гармонии, вызванного видением Мировых Часов, реакцией Паули на волнистые линии было беспокойство. В видении присутствовало число четыре, которое и создавало гармонию, но во сне его ощутимо недоставало. Он видел три волнистых линии, а не четыре, циферблат часов делился на три, а не на четыре сектора, и четвёртая часть всей картины сна была пуста. Таким образом, хотя сон был сконцентрирован на числе три, его явно следует связать с четвёркой из-за её столь заметного отсутствия. Отношение Паули к волнистым линиям можно понять по его вопросу к Юнгу: нельзя ли рассматривать их как образ Бога.

Числа три и четыре приобретут важное значение для Паули в дальнейшем. Три — незавершенное число, оно ассоциировалось со временем в его динамическом аспекте, направленном к определённой цели, подобно полёту стрелы. Четыре же, напротив, это число завершенности, полноты, для которой время символично, как и в случае синхронистичности. Если придерживаться этой интерпретации, сон показывает расстройство, фрустрацию и на сознательном, и на бессознательном уровне. Страдающая анима безуспешно пытается «опубликовать» (то есть сделать осознанным) свой символический взгляд на время, в то время как сам Паули рассматривает время линейно и динамически.

Сложно разобраться, к какой проблеме в жизни Паули относился этот сон. Однако мировой пожар был уже близко; возможно, сон сообщал Паули о необходимости подготовиться к надвигающейся угрозе.

Убежище

С началом войны жизнь Паули резко переменилась. 1 сентября 1939 года немецкие войска вторглись в Польшу. После капитуляции Франции в 1940 году нейтралитет Швейцарии уже не был гарантией того, что немцы не пересекут её границы. Всё это время Паули помогал своим коллегам, пострадавшим от нацистских чисток, но теперь его собственное положение сделалось шатким. Он и его жена имели австрийское гражданство, и после захвата Австрии нацистами сделались гражданами Германии. Такая путаница в документах была опасна в случае немецкого вторжения. Имея на руках предложение должности приглашенного профессора от Института перспективных исследований, Паули решил временно переехать в США вместе с женой.

За месяц до предполагаемого отъезда Паули отправил Юнгу (3 июля 1940) письмо, которое могло стать последним перед отбытием: «Внешние обстоятельства вынуждают меня отправить вам закрытые записи моих сновидений за 1937-1939 годы во избежание их утери. В середине мая я неожиданно получил приглашение на должность профессора в Принстоне»[106].

То, о чём умалчивается в письме, ясно как день: упоминать о политических обстоятельствах было бы неблагоразумно.

Помимо личных забот Паули, в письме говорилось о видении Мировых Часов, с их конструкцией, напоминающей мандалу, и синхронными ритмами, а также об акценте видения на числах три и четыре. Паули соотносил структуру часов и их ритмы с биологической и психической сферами, предполагая, что этот архетипический образ можно связать как с телесными ритмами, так и с психическими процессами. Это привело его к идентификации мандалы и строения сердца:

Паули имел в виду, что, как и в случае индивидуации, здесь существует скрытая тенденция, не только психическая, но и биологическая, к раскрытию четверичности мандалы в природе. Насколько мы знаем, это был первый случай, когда Паули выразил мнение, не укладывающееся в рамки теории Дарвина, утверждая, что эволюционный процесс направлен к достижению целостности. Возможность проникновения четверичной структуры в физическое измерение так же, как и в психическое, была для Паули больше чем объектом простого любопытства. Вместе с идеей синхронистичности как создания времени это открытие заставило его усомниться в теории случайности естественного отбора, предложенной Дарвином.

Совершив краткий экскурс в область эволюции, Паули закончил письмо «наилучшими пожеланиями в это неприятное время». Их переписка прервалась до окончания войны в 1946 году.