Юнг и Паули

К концу октября Паули завершил Урок игры на фортепьяно, посвящённый Марии-Луизе фон Франц. Активное воображение вывело его на новый уровень сознания. Паули чувствовал, что происходит великая трансформация. Следуя совету Учительницы, Паули обратил внимание на целые числа как способ ориентации своих мыслей. Ему придало энергии и последнее письмо Юнга (24 октября 1953). Он объяснил этот подход Марии-Луизе фон Франц в двух письмах, отправленных в ноябре, перед поездкой в Америку.

Первое письмо к фон Франц (6 ноября 1953)

В своём первом письме Паули собрал вместе архетипические фигуры, имевшие для него значение в прошлом и настоящем. Он намеревался показать, как с годами изменились его отношения с этими архетипами. Эта группа включала в себя родительские архетипы, аниму и самость.

Письмо начиналось с загадочной надписи: «Знаку 6», за которым следовало выражение «2×6 = 3×4». К этому была добавлена подпись: «Профессор, который будет думать численно»[315].

Эти таинственные фразы возвращают нас к «беседе» Паули с Учительницей Фортепьяно, в которой он предложил, чтобы Учительница перевела свои мелодии на язык чисел, а он мог бы вычислить (интерпретировать) их значение. С этой точки зрения письмо даёт понятие о его связи с анимой, но на менее сознательном уровне.

Считая, что эти числа всплыли из бессознательного (анимы), Паули столкнулся с задачей определения их смысла. Как Паули сообщил в письмах, он решил эту задачу, сначала умножив 2 на 6, что дало 12, а это, в свою очередь, привело к 3×4. Эта последняя пара чисел вызвала важный инсайт, связанный с раскрывающим своё значение сном. Весь процесс повлёк за собой ряд мыслей, которые «иррационально» выросли из бессознательного.

Сначала Паули занялся шестью доминирующими архетипами, которые были активны в течение двух периодов его жизни. Первый — «юность» — завершился в 1928 году, с переездом в Цюрих. Второй, «недавняя жизнь», продолжался с 1946 года (конца войны) по настоящее время. В промежуточный период (1928-1946) маятник эмоциональных ценностей качался от одной крайности к другой. Эти промежуточные годы были сложным временем, периодом «малой трансформации»; в них вошли «его жизненный кризис» (развод, эмоциональный кризис и исцеляющий опыт бессознательного) и годы войны, проведённые в Америке.

Паули нарисовал две звезды Давида, одна относилась к раннему этапу жизни, другая к недавнему. Шестилучевая звезда символизировала почву, основу всех арехтипов.

К каждой звезде Паули приписал три пары архетипов.

Юность

Поздние годы

Две звезды Давида.

А(1) Эго против матери, с которой у Паули были хорошие взаимоотношения.

В(1) Тень, полностью проецируемая на отца, несёт в себе подавленный негатив по отношению к иудаизму. Ей противостоит светлая анима, которую Паули считал высшей. Она играет роль интеллектуального вдохновителя. В этот момент Паули был целиком интеллектуально поглощён физикой.

С(1) Духовная самость, проецируемая на Учительницу против тёмной (низшей) анимы, проститутки.

Изменённый набор архетипов теперь выглядит так:

А(2) Эго против реальной женщины (не матери) вместе с чувством «дома» и чёткой чувственной связью с другими.

В(2) Тень, более не проецируемая на отца, выражается как «спорная, интеллектуальная, лишённая чувств» и противостоит светлой аниме, теперь низшей и удалённой от земли. Она отождествляется со «злой мачехой».

С(2) Мастер как фигура самости против тёмной анимы, теперь высшей и нуминозной в роли китаянки.

В А(1) первой звезды Паули был близок с матерью, поэтому логично заключить, что эта точка относится к материнскому комплексу[316], который он перенёс во взрослую жизнь. Такой комплекс объяснил бы светлую аниму, держащую его в тисках интеллекта и невозможность иметь продолжительные отношения с женщиной на этом этапе.

Хотя точка А(2) показывает прогресс в отношении к женщинам, вторая жена Паули продолжала играть роль матери. По наблюдению Вайскопфа, «Франке удалось сделать его жизнь терпимой и даже приятной … она смогла создать для него удобный, безопасный дом, в котором он чувствовал себя свободно и мог обратиться к множеству других своих интересов, лежащих далеко за пределами физики»[317].

В точке В(1) Паули вспомнил слова фон Франц о том, что евреи исторически связаны с естественными науками. Это заставило его задуматься о влиянии отца на его занятия наукой. Рассматривая отца как бесчувственного интеллектуала, он начал узнавать эти черты и в себе самом. В то время как женский дух светлой анимы оживлял его интеллектуальный интерес, отец по-прежнему оставался в тени.

В точке В(2) преобразованная тень освободилась от идентификации с отцом, а светлая анима была низведена до низшего положения. Она проецировалась на молодую мачеху (блондинку), которую Паули считал злом.

В С(1) самость проецировалась на Учительницу, в которой преобладает интеллект. Этой почитаемой фигуре противостояла тёмная анима, которая считалась низшей по отношению к светлой и уничижительно называлась проституткой. Налицо подавление чувственной функции.

В С(2) самость была освобождена от проекции и идентифицировалась с фигурой Мастера, носителя мудрости. Тёмная анима, ставшая теперь земной фигурой, стала превосходящей. Но как мы видим из Урока игры на фортепьяно, её отношения с Мастером оставались проблематичными.

Промежуточные годы (1928-1946)

Промежуточные годы включают в себя эмоциональный кризис и военное время, период трансформации, извилистым путём приведший Паули к осознанию психофизической проблемы.

Паули указал фон Франц, что образы поздних лет более не имеют отношения к реальному положению дел; что в данный момент он переживает великую трансформацию, при которой светлый (духовный) и тёмный (хтонический) аспекты анимы так сблизились, что «мне ясно, что существует лишь одна анима, которая является и тёмной, и светлой, и, вдобавок, реальной женщиной»[318]. Он считал, что теперь может видеть цель своего путешествия. Вспоминая число 12, он писал: «Задачей [путешествия] сейчас должен стать синтез раннего и позднего периодов. Это даёт число 12 (из умножения 2×6), соответствующее зодиаку, его оригинальному начертанию, то есть древнему делению на четыре треугольника … Это цель, которую я себе наметил. Сюда я хочу прибыть»[319].

Синтез двух жизненных фаз на первый взгляд озадачивает. В самом деле, вызывает сомнение, мыслил ли Паули в этом случае рационально; более вероятным кажется, что он следовал своей интуиции. Совмещая прошедшие и недавние годы, Паули пришёл к числу 12, напомнившему ему о древнем символе зодиака, воплощающем и тройку, и четвёрку. Таким образом, выражение 2×6 = 3×4 показывает, как его личная история (2×6) привела к пониманию чисел 3 и 4, означающих рациональное и иррациональное в комплементарной паре. Важно заметить, что для понимания значимости числа 12 личное и космическое нуждаются друг в друге. Из основы — еврейских предков Паули, ассоциирующихся с шестёркой, выделилось двенадцатистороннее космическое изображение, которое, как казалось, содержало в себе желаемую целостность. Символическое значение этих чисел, должно быть, вдохновило Паули.

Последнее письмо Юнга от 24 октября было ещё свежо в памяти Паули, в особенности риторический «двухтысячелетний вопрос»: «Как перейти от трёх к четырём?» В письме к фон Франц Паули размышляет: «Невозможно перейти от трёх к четырём. Но я полагаю, что можно различными путями прийти к трём и четырём. Мой путь — от 2×6 к зодиаку, поскольку старейшее всегда самое новое»[320].

Паули считал, что зодиак имеет значение более глубокое, чем христианство. Он называл христианство «космическим младенцем», прибавляя: «Бессмысленно негодовать на детей [только] потому, что они ещё не выросли. Иногда всего лишь утомительно жить среди детей, при всём их обаянии». Он сравнивал христианство с «физикой людей, которые верят, что полная и новая луна — разные небесные тела». Он утверждал, что христианство, «таким образом, психологический эквивалент этой гипотетической детской физики». В обоих случаях статус «ребёнка» относится к неспособности увидеть иррациональный аспект (новую луну) как часть религиозной/физической целостности[321]. Паули мечтал наполнить жизнь одновременно тройкой и четвёркой и считал, что древний символ зодиака как нельзя лучше это иллюстрирует.

Письмо от Фирца (9 ноября 1953) оказалось весьма ко времени, и Паули посчитал его подтверждением правильности своего пути через 2×6. К изумлению Паули, Фирц также писал о проблеме 2×6 в связи со сном, о котором сообщает живший в 17м столетии христианин Генри Мор (1614-87), уважаемый учёный, подобно Исааку Ньютону, занимавшийся алхимией. В конце этого замысловатого видения сновидец узрел двенадцать предложений, начертанных золотыми буквами, но потом вспомнил лишь шесть из них. Сновидца будит рёв двух ослов, появившихся из леса. Первые шесть предложений описывают доброту Бога. Оставшиеся шесть, как предполагает Фирц, отражают его тёмную сторону, которая во сне была подавлена.

Паули ответил Фирцу на следующий же день после получения письма (10 ноября 1953), заметив, что в семнадцатом веке раскол между тьмой и светом в христианстве был столь велик, что картина мира могла быть описана лишь как 12 = 2×6, а не как 12 = 3×4. Сон открывает правду о существовании как светлой, так и тёмной стороны Бога, о чём во времена Мора могли быть только намёки. Паули писал: «Ситуация [в то время] была разобщающей … то, что для Декарта было расколом на расширение [в пространстве] и мысль [Я мыслю, следовательно, существую], во сне Мора выражено как раскол двенадцати на две шестёрки. Этот раскол сделал поиск пути к кватерности (через 3×4) невозможным»[322].

Паули сравнил сон Мора, рассмотренный на личном уровне, с собственными «двумя фазами жизни», во время которых он также осознал тёмную сторону Бога и то, что наука познала грех. Он даже задался вопросом, не следует ли рассматривать ослиный рёв как глас Господа, прибавив: «Бог всегда говорит с нами парадоксами. Возможно, истинное значение этого рёва на современном языке проявится [лишь] по прошествии времени»[323].

Второе письмо к фон Франц

После получения письма от Фирца Паули сел за написание второго письма к фон Франц, которое и отправил два дня спустя (12 ноября 1953). Такая скорость показывает, как расширило его мысли письмо Фирца. Во втором письме Паули так описал своё состояние духа: «В субботу и воскресенье штормило. Более того, шторм бушевал и у меня внутри. Затем буря утихла»[324]. Его волновала проблема, которую поднял Юнг: патриархальная духовность христианской эры нуждалась в исправлении. Он чувствовал, что «двухтысячелетняя проблема» Юнга связана с этим затруднением. Хотя Паули и разделял интерес Юнга, он не одобрял сам подход. Как Паули и сообщил фон Франц, он верил в достижение тройки и четвёрки одновременно.

Говоря о «двухтысячелетней проблеме», Юнг обращался к дилемме, возникшей в эру христианства. Так ослиный рёв во сне Генри Мора будил христианство для познания тёмной стороны Бога. Зодиак, благодаря своей структуре разделённый одновременно на три и на четыре части, виделся символическим выходом из этого затруднительного положения. То, что его размышления относительно тройки и четвёрки обрели историческую основу, придало Паули уверенности.

Но он осознал, и сообщил об этом фон Франц, что с 3×4 возникла та же проблема, что и с 2×6. Чего-то недоставало. Число 12, связанное с гороскопом (3×4) лишь казалось законченным символом[325]. Если вспомнить Урок игры на фортепьяно, задача состояла в том, чтобы найти правильный ключ. На ум Паули спонтанно пришло другое соотношение, расширившее соотношение 3 к 4. Он решил, что будет работать с выражением 12:16=3:4, которое охватывает «проблему шипов и рогов»[326].

Разнообразные потоки мыслей начали сливаться воедино.

Паули не давала покоя мысль, что, возможно, число 12 всё же не представляет ту целостность, которую он ищет, и ему следует обратить внимание на число 16. Он обратился к юнговскому «Эону» — главе «Структура и динамика самости»[327], в которой приводится изображение вращающейся мандалы из четырёх фигур, имеющих каждая по четыре стороны. Этот образ, основанный на гностическом символизме, соответствовал тому, что Юнг назвал естественным ритмом самости.

Число 12 хоть и не оправдало ожиданий Паули, но всё же помогло ему расширить взгляд на самость; однако он всё ещё пребывал в тупике. Разочарованный, он писал фон Франц: «Любое верное (то есть соответствующее природе) решение должно содержать как 3, так и 4. Я оказался в практически безвыходной ситуации, «загнан в угол», как говорят американцы. Сейчас я впервые увидел всю сложность и бездонную глубину проблемы. Я напрасно ломал голову, а затем утомился окончательно»[328].

Однако Учительница продолжала играть за кулисами, и бессознательное пришло на помощь Паули. Той же ночью он увидел два сна, которые вывели его из тупика, показав совершенно новый подход к проблеме.

Сон первый: Игра противоположностей

Китаянка, теперь возвысившаяся до Софии (лат. «мудрость»), появляется во сне с двумя мужчинами: один из них — Мастер, второй, физик, мой современник, выступает как тень. Четвёртая фигура — я сам. Китаянка говорит мне: «Ты должен позволить нам играть с тобой в шахматы в любых мыслимых комбинациях»[329].

Шахматы — игра противоположностей, чёрные против белых, что наводит на мысль о чёрных и белых клавишах фортепьяно; но в этом случае имеет место динамическое противостояние противоположностей, в котором королевская пара представлена в светлом и тёмных обличьях, обладающих равными силами. Как и в Уроке игры на фортепьяно, сонпронизывает мудрость китаянки.

Сон второй: танец диагоналей

Той же ночью Паули услышал в полусне незнакомый женский голос, говоривший быстро и отчётливо — он не скоро забудет его сверхъестественность. Сначала голос заговорил о шестиконечных звездах из первого письма Паули:

«Кое-что в этих изображениях — абсолютная истина, а кое-что — лишь преходяще и ложно. Верно, что линий шесть, но число точек (концов) не равно шести. Теперь взгляни:» — и я увидел квадрат с чётко обозначенными диагоналями. — «Теперь ты видишь четыре и шесть, то есть четыре точки и шесть линий, а точнее шесть линий, идущих из четырёх точек. Это те же шесть линий, что в гексаграммах И Цзин. Вот шестёрка, содержащая в себе скрытую тройку [гексаграмма состоит из двух триграмм]. … Теперь снова взгляни на квадрат: четыре линии имеют одинаковую длину, [диагонали] же длиннее — в «иррациональном отношении [к сторонам квадрата]», как известно из математики. Не существует фигуры из четырёх точек и шести равных линий. Поэтому симметрию невозможно поддерживать статически и рождается танец. Перемещение в этом танце зовётся coniunctio; также можно говорить об игре ритмов и кружений. Потому тройка, скрытая в квадрате, должна быть выражена динамически».

Затем голос прокомментировал символизм числа 16:

«Таким образом, формула Юнга, [построенная] из четырёх квадратов [в «Эоне»] по-своему законченна, поскольку выражает динамики самости. Изображение Мировых часов также верно, поскольку в нём содержится три ритма. Однако образ зодиака неверен, поскольку число 12 не завершено»[330].

Паули писал: «Сон показался мне мудрым и справедливым решением честного суда, и я решил временно остановиться»[331]. Однако мысли его продолжали блуждать.

Во сне говорилось о гексаграммах И Цзин[332]. Это обеспокоило Паули, поскольку, хотя он и находил синхронистичные ответы Книги Перемен поучительными, она, как принадлежность Востока, оставалась чуждой для убеждённого западника, каким он себя считал. Как противоположность И Цзин, голос представляет Паули изображение, содержащее в себе число четыре и скрытую тройку в шестёрке. Это подтвердило интуитивное ощущение Паули, что проблему 3-4 можно решить, лишь прожив тройку и четвёрку одновременно, то есть в связи с динамическим аспектом самости. «Иррациональное» отношение диагоналей к сторонам квадрата (математическим языком) символизировало посыл, что взгляда на реальность «3-4» невозможно достичь при помощи одного лишь рационального мышления.

Фон Франц, годы спустя написавшая исследование «чисел и времени», в своём труде упоминает сон о диагоналях в контексте 3 и 4, замечая, что тройка, или тринитарное мышление, представляет динамический процесс мышления, который протекает во времени линейно и приводит к конкретному результату — догме, например, не имеющей абсолютного веса. Напротив, четыре, или кватернарное мышление, развивается «более умеренно [основываясь на архетипических концептах]. … Человек осознаёт, что бессознательные предположения отражают как внутреннюю, так и внешнюю реальность, но одновременно понимает и то, что при прохождении через сознание они переводятся на ограниченный, привязанный ко времени язык»[333].

Примером этого процесса служит мышление Паули. Он пришёл к пониманию того, что кватернарное мировоззрение также включает Эрос (четвёртое кольцо), важный не только для решения психофизической проблемы, но и, в не меньшей степени, для его личной жизни. «Танец диагоналей» выдвинул проблему тройки и четвёрки на более высокий уровень, где самость — уже не статичный, а живой символ.

В письме к фон Франц (12 ноября 1953) Паули поднял проблему, заботившую Юнга — об историческом главенстве маскулинного бога. Но Юнг фокусировался на влиянии христианства на формирование патриархального божественного образа, тогда как Паули нашёл его дохристианские источники. Он обратил внимание, что гороскоп, состоящий из двенадцати частей, происходит из вавилонского культа Луны, изначально обращённого к женственности. Это поклонение луне подверглось персидскому влиянию в третьем веке до н.э., и приоритет захватило солнце, за чем последовала маскулинная переориентация культуры. «Рабочей гипотезой» Паули было то, что «вавилонский гороскоп, обошедший весь мир, выражает особое сознательное мировоззрение патриархальной эпохи». Астрология, какой мы её знаем сегодня, иллюстрирует этот уклон. Для Паули это означало, что число 12, как отражающее маскулинно ориентированный вавилонский гороскоп, число тринитарное, а не кватернарное. Здесь и лежит неполноценность этого числа, которую Паули прочувствовал интуитивно.

Таким образом, число 12 оказалось незаконченным не только с позиции западной культуры, но и в том, что касалось отношений Паули со светлой и тёмной анимами. Он предположил, что первоначальный способ его общения с этими анимами сравним с умонастроением, приведшим к созданию атомной бомбы. Влияние интеллектуальной вдохновительницы — светлой анимы — оказалось опасным, тогда как тёмная анима представляла путь к спасению. Примеряя этот подход на мировую сцену, он писал: «Лишь хтоническая мудрость Софии (тёмной в не меньшей степени, чем светлой)» способна компенсировать рациональный [ум], обратившийся ко злу».

Сводя физику с биологией и парапсихологией, как предложено в «Лекции незнакомцам» (глава 10), Паули надеялся, что вовлечение материи на высшем уровне приведёт учёного к высшему сознанию. Именно хтоническая мудрость приведёт к Срединному Царству, в котором будет существовать симметричная связь между светом и тьмой, как в символе инь-ян, и резкие различия между матриархатом и патриархатом сгладятся.

Паули вспомнил «прекрасное письмо» Юнга от 24 октября, в котором последний высказал ту же идею, подняв психе в среднее положение между телом и духом и открыв таким образом два и более пути к unus mundus. Это успокоило разочарование Паули в отношении Юнга к Вознесению Марии, поскольку означало, что спасение возможно найти не только в небесах. Идеи, которые Паули развил в двух письмах к фон Франц, продолжали настроение, возникшее в Уроке игры на фортепьяно. Паули чувствовал начало того, что называл «великой трансформацией».

Нет сведений о том, сообщил ли Паули Юнгу об Уроке игры на фортепьяно и последовавших за ним размышлениях. Однако похоже, что он воспринял Урок как нечто очень личное. Годы спустя фон Франц писала, что после возвращения Паули из Америки он отказался обсуждать с ней эту тему. Вскоре, сообщает она, Паули неожиданно прекратил общение с ней[334].

Фон Франц критично отнеслась к Уроку, утверждая, что он вызвал у неё чувство беспокойства. Она считала, что он написан слишком сознательно для активного воображения. В частности, она полагала, что Паули следовало противостоять Мастеру, «который, похоже, оказался заключён в кольце i»[335]. Вопрос о том, стоит ли воспринимать кольцо i как сосуд или же как ловушку, остаётся открытым, как и в случае с любым символом. Паули не предложил своего толкования. Однако энергия, которую он получил из Урока, позволяет предположить, что для него кольцо i было символом целостности, содержащим суть психофизической проблемы, и этот символ побудил его продолжать поиск.