Юнг и Паули

Последняя глава посвящена теме, часто появлявшейся во снах и мыслях Паули: понятию симметрии. Физикам симметрия давно известна как признак упорядоченности в кажущемся хаосе. Классический пример — инвариантность (неизменность) физических законов во Вселенной. Один из наиболее впечатляющих примеров в физике — симметрия частиц и античастиц: любая субатомная частиц имеет двойника с противоположной полярностью. Эйнштейн воспользовался симметрией, формулируя теорию относительности, а Паули — при работе над принципом исключительности. Уникальность мышления Паули состояла в том, что он рассматривал симметрию как характеристику природы[407].

Однако эти слова не полностью описывают взаимоотношения Паули с симметрией, которые простирались за пределы науки, охватывая целостную концепцию психе и материи, взаимно отражающих друг друга. Кроме того, симметрия появлялась и в его снах — некоторые из них были описаны во второй главе. Вот, например, сон Паули в 1930 году:

Этот сон, по-видимому, в то время выражал необходимость увидеть симметрию сознания и бессознательного. Теперь же, в 1957 году, для Паули пришло время обнаружить процесс отражения в самом бессознательном.

Испытывая эмоциональную привязанность к симметрии, Паули написал Юнгу в день весеннего равноденствия (22 марта 1957), сообщая, что физика в настоящее время занимается «зеркальными изображениями» (отражениями). Паули прибавил, что в его снах видны параллели с понятиями, выраженными в физике математическим языком, и ему нужно какое-то время, чтобы «переварить» эту ситуацию. «Кроме того», — писал он, он прилагает копию своей лекции в Майнце — «Наука и западная мысль».

Это «кроме того» означает больше, чем кажется на первый взгляд. За последние несколько месяцев Паули оказался вовлечён в ситуацию, вызвавшую у него сильные эмоциональные реакции, сопровождаемые синхронистичностью. Лишь позже он осознает, как глубоко симметрия проникла в его душу.

По просьбе Юнга Паули описал ему текущее положение в физике, включая «зеркальные изображения». Это совпало с работой Юнга на тему НЛО, в которой также были представлены проблемы симметрии. Интерес Юнга к феномену НЛО, о случаях появления которых тогда часто сообщалось, обусловлен его уверенностью в том, что такие видения на коллективном уровне представляют собой бессознательную жажду обретения психической ориентации в дезориентированном окружающем мире. То, что Паули заинтересовался симметрией, подало Юнгу надежду найти параллели между психологией и физикой и в этой области.

Письмо Паули Юнгу (5 августа 1957) включает описание опытов с зеркальной симметрией. 15 января 1957 года международная пресса объявила о революционном прорыве в квантовой физике. В продолжение трёх десятилетий симметрия отражений считалась рабочим постулатом в квантовой физике. Теперь же, как признался Исидор Раби из Колумбийского университета газете «Нью Йорк Таймс» 16 января, «В определённом смысле вполне завершенная теоретическая структура разбилась вдребезги, и мы точно не знаем, как теперь сложатся эти осколки».

Ранее считалось, что частицы — к примеру, электроны — с одинаковой вероятностью могут иметь левый или правый спин, представляя зеркальную симметрию. Проблема всплыла на поверхность после открытия, что «нестабильные К-мезоны», получаемые в ускорителе заряженных частиц, нарушают закон симметрии спина. Выход из этой ситуации стал неожиданностью для всех: два молодых физика из Института перспективных исследований — Ли Чжэндао и Янг Чжэннин — предположили, что пространственная симметрия не соблюдается в поле слабых взаимодействий (включая частицы вокруг ядра, например, тот же электрон). Далее они смогли получить экспериментальные доказательства своей теории, и в 1957 году были награждены Нобелевской премией. Результаты эксперимента, проведённого Ву Цзяньсюн и её помощниками, подтвердили, что «пространственная симметрия» действительно нарушается. Работа трёх этих учёных известна как «китайская революция».

Паули изначально был открытым противником теории Ли-Янга, поскольку не видел, почему бы природе, отталкиваясь лишь от силы взаимодействий, отказаться от симметрии только в одном случае[409]. И когда Вайскопф, находившийся на тот момент в Америке, сообщил Паули о готовящемся эксперименте, ответ был: «Я не верю, что Бог — слабый левша, и готов поставить крупную сумму на то, что результаты будут симметричны»[410]. Однако узнав, что цитадель пространственной симметрии рухнула, физик был вынужден констатировать: «Бог и вправду слабый левша … Что ж, теперь пусть смеются, это их право»[411].

Паули признавал, что его негативная реакция на «китайскую революцию» несколько неадекватна. Это явно видно из дискуссии с Фирцем вскоре после объявления результатов эксперимента. Фирц напомнил, что в последние годы Паули проявил поистине неординарный интерес к зеркальной симметрии, и предположил, что тот страдает «зеркальным комплексом»[412].

Паули серьёзно отнёсся к этому предположению. Фирц напомнил ему о его работе в начале пятидесятых — тогда Паули занимался созданием общей теории субатомных симметрий. Паули вспомнил сон (27 ноября 1954), совпавший с окончанием его исследования «инвариантности»[413]:

«Люди» во сне означают бессознательное сопротивление Паули принятию «тайны». Он понял, что эта тайна связана с психофизической проблемой, хотя и не мог сказать, как именно.

Сообщение Паули о двух снах, последовавших сразу за получением из Америки статьи Макса Дельбрюка, показывает, как захватил его зеркальный комплекс. Предметом статьи был редкий одноклеточный светочувствительный гриб, известный как Phycomyces. Паули был впечатлён описанным в статье элементарным взаимодействием между физикой (светом) и биологией (формой жизни).

Сон первый. 12 марта 1957[415]

Моложавый темноволосый человек, окруженный слабым сиянием, протягивает мне рукопись. Я кричу на него: «Да с чего вы взяли, что я буду читать эту работу? Зачем вы даёте её мне?» Я просыпаюсь в сильнейшем раздражении[416].

Темноволосый человек хотел передать Паули некое знание, но физик не хотел или боялся его принять. Однако, как видно из следующего сна, бессознательное оказалось настойчиво.

Сон второй. 15 марта 1957

Появляется фигура, сравнимая с Мастером, чьё присутствие заметно лишь по сопровождающим её явлениям. Это der Spiegler (Шпиглер. Spiegel — нем. «зеркало»), «создатель отражений»[417].

Я веду машину (в реальном мире у меня сейчас нет машины) и паркуюсь на месте, где, как мне кажется, парковка разрешена. … Когда я начинаю вылезать из машины, молодой человек, в предыдущем сне пытавшийся отдать мне рукопись, садится в машину с другой стороны. Теперь он выступает в роли полицейского: «Вы поедете со мной,» — говорит он резким, командным тоном; затем он садится за руль и мы трогаемся (мысль: водитель фургона Кришна). Мы останавливаемся возле здания, которое выглядит как полицейский участок, и он вталкивает меня внутрь.

«Теперь вы, наверное, собираетесь таскать меня из офиса в офис,» — говорю я ему. «О нет,» — отвечает он. Мы подходим к стойке, за которой сидит «незнакомая тёмная женщина». Полицеский обращается к ней тем же командным тоном: «Директора Шпиглера, пожалуйста».

При слове «Шпиглер» я испытываю такой шок, что просыпаюсь[418].

Когда Паули вновь заснул, сновидение продолжилось, но ситуация изменилась. К нему подходит человек, предположительно психолог, смутно напоминающий Юнга. Паули подробно рассказывает ему о последних открытиях, касающихся отклонений в зеркальной симметрии. Паули не запомнил ответов этого человека, но они были редкими и выдавали его скудные познания в области физики.

Паули чувствовал, что за появлением во сне психолога стоит «директор Шпиглер». Он понял, что цель Шпиглера — свести психолога и физика. Благоговейный страх Паули перед Шпиглером можно рассматривать как боязнь эго потерять свою целостность в присутствии этой могущественной фигуры (такова сила самости).

Примерно месяц спустя, ближе к Пасхе, имел место случай синхронистичности, связанный со вторым сном. Паули читал о Персее, мифологическом герое, который воспользовался отражением в щите, чтобы обезглавить Медузу Горгону[419]. Он узнал, что Персей, основав город Микены, назвал его по имени гриба mykes, найденного им во время поиска источника[420] (гриб, о котором писал Дельбрюк, назывался Phycomyces, myces — общее название для всех грибов). Синхронистичность состояла из двух акаузально связанных случаев: получения письма от Дельбрюка с описанием светочувствительного гриба и прочтения мифа о Персее (связь с «отражением»), в котором фигурирует гриб mykes (myces). Очевидны ассоциации с биологией, физикой и отражениями. Все эти элементы наводят на мысль о психофизической проблеме.

С помощью этой синхронистичности Паули понял значение сна о «тёмной женщине» (27 ноября 1954). Сон описывает архетип как отражатель — именно эта тайна была известна аниме. С помощью синхронистичности и инсайтов, вызванных снами, Паули начал осознавать, что истоки его «зеркального комплекса» лежат в психофизической проблеме.

Размышляя над связью физики и проявлений бессознательного, Паули внезапно понял, что в психологии отражения также частичны (несимметричны). Полная симметрия сохраняется лишь в явлениях, связанных с психоидной областью. Так, в случае с тёмной анимой (см. главу 6 и эпизод со скарабеем) не было существенного различия между радиоактивным распадом и многократными проявлениями архетипа — отражениями «невидимого» или unus mundus. Осознав, что разнообразные симметрии — лишь отражения реальности (см. сон 27 ноября 1954), Паули задумался: как далеко или глубоко нужно зайти, чтобы достичь полной симметрии?[421]

Паули чувствовал, что на данный момент он достиг предела. Однако его вдохновлял тот факт, что они с Юнгом синхронно занимались проблемой отражений — а это означало, что проблема является общей для физики и психологии. Он с нетерпением ожидал ответа от Юнга.

Ответное письмо пришло в течение месяца (август 1957, точная дата неизвестна). Юнг писал: «Ваше письмо невероятно важно и интересно для меня».

«Уже несколько лет меня занимает проблема, которая некоторым может показаться безумной, — НЛО (неопознанные летающие объекты) или летающие тарелки. Я изучил немало литературы на эту тему и пришёл к заключению, что легенда об НЛО представляет собой спроецированный, то есть конкретизированный символизм процесса индивидуации. С начала года я писал очерк об этом и недавно завершил его[422]».

Юнг считал феномен НЛО архетипическим представлением самости — компенсацией растущего ощущения дезориентированности коллективной психе. Легко было бы принять феномен НЛО, если бы эти объекты были не более чем иллюзией, но они появлялись и на экранах радаров, что сбивало с толку ещё больше. В связи с этим Юнг задавался вопросом: не могут ли эти образы проявляться как в иллюзорной, так и в физической форме — как некий вид синхронистичности. Это порождает предположение, что психоидный архетип способен синхронистично создавать своё объективное представление. Несмотря на некоторые опасения, Юнг не хотел отрицать возможность существования НЛО не только в психическом, но и в физическом виде:

«Посему я задался вопросом: возможно ли, что архетипические образы имеют соответствия не только в независимой материальной причинной последовательности, как в случае с синхронистичностью, но и в виде иллюзий, которые, несмотря на свою субъективную природу, совпадают с подобными же физическими явлениями. Другими словами, архетип формирует образ как психологический, так и физический. Я был бы счастлив, если б мог убеждённо отрицать их объективное существование — это позволило бы мне снять значительный груз с моего разума. Но по многим причинам я не считаю это возможным. Это нечто большее, чем просто интересный и условно объяснимый миф[423]».

Юнг считал особенно важным, что открытие асимметрии в физике совпало с асимметрией в «легенде об НЛО». Он полагал, что признание Паули «Бог и вправду слабый левша» соответствует смещению проблемы НЛО в сторону бессознательного (то есть влево). Он чувствовал, что это реакция на состояние коллективного сознания, столкнувшегося с неизбежной угрозой «гарантированного взаимного уничтожения».

Юнг рассматривал сообщения об НЛО как выражения «спасительного третьего»:

«Третье — архетип, делающий возможным соединение, то есть преодоление противоположностей. Легенда об НЛО позволяет нам ясно увидеть, что скрытый символ пытается поднять коллективное сознание над уровнем конфликтующих противоположностей в ещё непознанную область — целостность мира и осознание себя (индивидуацию). Тем самым уничтожаются эффекты отражений, сбивающие нас с толку[424]».

Это «спасительное третье» представлялось Юнгу асимметричным, то есть стремящимся достичь большей дифференциации сознания вместо того, чтобы сохранять равновесие, баланс противоположностей. Он проводил сравнение с асимметрией в физике (преобладанием при радиоактивном распаде электронов с левым спином).

Юнг провёл несколько параллелей между психологией и физикой в том, что касается понятия «бесконечно малого». Как одна «бесконечно малая» психе может сотрясти мир, так бесконечно малая частица сотрясла мир физики. По мнению Юнга, сон Паули от 27 ноября 1954 года указывал на постепенное осознавание того, что противоположности — не реальность, а иллюзия. Открытие этой тайны, считал он, — первый шаг к нейтрализации напряжения, создаваемого противоположностями. Юнг полагал, что осознание связи сна с психофизической проблемой означает, что концепция психе и материи как противоположностей ослабевает в пользу «третьего». Случай синхронистичности с грибом и Персеем, в свою очередь, показывает, что героическая энергия успешно борется с аспектом Медузы в бессознательном, который иначе удерживал бы эго в своей власти.

Относительно второго сна (15 марта 1957), в котором появляется темноволосый человек с рукописью, Юнг заключил, что окружающее этого человека сияние показывает, что он «непризнанный герой»[425]. Этот персонаж, несмотря на яростное сопротивление Паули, намеревался привести его к доминирующему архетипу — директору Шпиглеру.

Развязка наступает с появлением психолога (Юнга), который вносит симметрию в картину сна, представляя собой психологический аспект и связь с самостью.

Нарушение симметрии в мире квантовой физики показало Юнгу, что концепция зеркальной симметрии рушится в области слабых взаимодействий. Это синхронистично свидетельствует о том, что концепция «психического» и «материального» как противоположностей устаревает. Заявляя, что письмо Паули пролило новый свет на множество проблем, Юнг был особенно впечатлён «совпадением физической и психологической мысленных цепочек, которое можно рассматривать не иначе как синхронистичность». Он лаконично продолжает: «Поскольку очевидно, что один и тот же архетип замешан и в «китайской революции» и в моём увлечении НЛО, выходит, что совпали две раздельные каузальные последовательности»[426].

По мнению Юнга, НЛО выступало как объединяющий символ целостности, символ самости, компенсирующий угрозу полного уничтожения. Сложность состояла лишь в том, что имелись свидетельства физического существования этих объектов — факт, который Юнг хотел бы отрицать, но «по разнообразным причинам» не мог. Он заключил своё письмо вопросом о мнении физики относительно этого феномена.

Паули продолжал связываться с Юнгом через его секретаря, Аниелу Яффе, и ответил на этот запрос, переслав профессору письмо эксперта по радарам. Автор письма подверг резкой критике любые предположения о том, что показания радаров можно использовать для распознавания НЛО.

На этом их опубликованная переписка завершается. К.А. Мейер предполагает, что «оба автора достигли возможных пределов в познании основ своих двух дисциплин»[427]. Какой бы интригующей ни была эта идея, имели место и другие факторы, не последним из которых было ухудшение здоровья Паули вследствие недиагностированного рака поджелудочной железы, повлиявшего как на его физические возможности, так, несомненно, и на психологическое состояние. Его недуг становится очевидным в ходе совместного начинания со старым другом Вернером Гейзенбергом.

В конце осени 1957 года (через три месяца после получения Паули последнего письма от Юнга) Гейзенберг, будучи проездом в Цюрихе, задержался, чтобы обсудить с Паули некоторые новые идеи относительно «элементарных частиц». Позднее Гейзенберг так писал об этом визите:

«Паули поддержал меня и посоветовал продвигаться дальше в избранном мной направлении. Это было именно то, в чём я нуждался. … Я продолжал исследовать множество разнообразных форм, в которых могут быть представлены внутренние взаимодействия материального поля, когда [внезапно] обнаружил симметрию, притом в значительной степени. … Я сообщил об этом Вольфгангу, и он также был необычайно взволнован. … Итак, мы решили, что оба займёмся вопросом: может ли этот баланс стать основой единой теории элементарных частиц. … С каждым шагом в этом направлении энтузиазма у него прибавлялось — ни ранее, ни после этого случая я не видел, чтобы физика так волновала его[428]».

Со времени этого посещения и позже, в 1958 году, Гейзенберг (живший в Мюнхене) поддерживал тесную связь с Паули, и оба работали над так называемой Мировой формулой, совместной попыткой разработки единой теории. Начало работы было вдохновенным, однако конец её оказался печальным.

Долгая дружба Паули и Гейзенберга включала и годы плодотворного сотрудничества. Хотя их темпераменты сильно отличались, их дружба пережила и это, поскольку, как говорил Паули, они были захвачены одним архетипом. Однако в этот раз столкновение двух темпераментов стало для них тяжким испытанием.

Переписка Паули с Аниелой Яффе показывает, как менялись его чувства по отношению к этому проекту. Как уже было сказано, она была посредником в менее формальном общении Юнга и Паули. В письме к Яффе (5 января 1958) Паули просил прощения за то, что не звонил, объясняя это активной работой над новой теорией атомных частиц с Гейзенбергом: «Как видите, линия (между Мюнхеном и Цюрихом) занята». Он сообщал Яффе, что находится под влиянием кватернарного архетипа: «Директор Шпиглер диктует мне, что я должен написать и рассчитать». Он писал, что эта работа была предсказана ему во сне (ноябрь 1957), о чём наверняка будет интересно услышать Юнгу:

«Я неожиданно натыкаюсь на двоих светловолосых детей — мальчика и девочку. Они очень похожи друг на друга — как будто совсем недавно были одним целым. Они говорят мне хором: «Мы здесь уже три дня. Нам здесь очень нравится, но пока никто нас не заметил». Я в волнении зову жену: я знаю, что она связана с детьми и из-за неё они останутся[429]».

Паули сообразил, что именно за три дня до сна он встречался с Гейзенбергом. Хотя более ничего об этом сновидении Паули не сообщал, очевидно, что спор с Гейзенбергом привёл к дифференциации некоего содержимого, стоявшего на пороге сознания. Разумеется, Паули решил, что сон предвещает плодотворную совместную работу.

17 января 1958 года, через два месяца после начала этого сотрудничества, Паули с женой в последний раз отправился в Америку, где принял участие в конференции о теории квантового поля и навестил в Беркли своего друга Макса Дельбрюка. Гейзенберг был обеспокоен этой поездкой — он боялся, что американцы, с их практическим подходом, окажут дурное влияние на их исследование.

Временное пребывание в Америке дало Паули возможность освежить старые воспоминания. В письме к Дельбрюку (15 апреля 1958), написанном в номере отеля, он размышляет: «Воспоминания могут быть забавными, пока мы живы, но всё же отрадно думать, что они уйдут вместе с нами». Чувствовал ли Паули, что его дни уже сочтены?..

Гейзенберг на другом берегу Атлантического океана получал письма от Паули всё реже и реже. Позже он вспоминал:

«Мне казалось, что я вижу в них признаки усталости, что он готов сдаться. Затем неожиданно (7 апреля) я получил от него письмо, в котором он в довольно резкой форме уведомлял меня, что решил отказаться и от продолжения работы, и от публикации. Он также писал, что сообщил обладателям предварительного проекта, что его содержание не отражает его мнения на сегодняшний день. Затем наша переписка прервалась, и я так и не смог добиться от Вольфганга никаких комментариев о причине столь внезапной перемены[430]».

Паули объяснил ситуацию в письме Аниеле Яффе, отправленном из Беркли (27 марта 1958), где просил её не верить слепо написанному в газетах. Немецкая пресса сделала из Мировой Формулы целое представление. Частично обвиняя Гейзенберга (публиковавшего отчёты), Паули сообщал, что задумывал этот проект как скромное мероприятие, относительно которого его долго мучили некоторые сомнения. Он всё ещё был уверен, что это выражение «кватернарного архетипа». Но, как в «Старике и море» Хэмингуэя, он сомневался, смогут ли они вытащить эту рыбину на берег[431].

Критический момент наступил, когда Гейзенберг разослал семьдесят предпубликаций, не спросив одобрения Паули. В гневе Паули прислал ему пустую карточку в рамке с подписью: «Пусть мир увидит, что я могу рисовать не хуже Тициана: не хватает только кое-каких деталей»[432]. Позднее (в августе 1958) он вставляет эту же фразу в открытое письмо сообществу физиков[433]. Как вспоминает К.А. Мейер, «Это было страшное время»[434].

Был ли прав Гейзенберг в своём предположении, что американцы раскритикуют их работу? Это могло бы стать достаточной причиной для Паули, чтобы потерять интерес к ней. Но едва ли этим можно объяснить скандальный ответ Паули на обзор этой работы в немецких газетах. В чём же тогда крылась причина такой реакции?

Вначале, в ноябре 1957 года, Паули принял идеи Гейзенберга с огромным энтузиазмом. Гейзенберг в ответ сообщил о нахождении значительной симметрии в своей работе. Паули увидел сон о детях, жаждущих быть обнаруженными. С помощью бессознательного он понял, что работа Гейзенберга отражает кватернарный аспект. Он даже написал Яффе, что за расчётами стоит Шпиглер, создатель отражений.

Но уже к марту 1958 года он писал Яффе, что «здесь нечего ловить». Похоже, что Паули так запутался в сетях своего «зеркального комплекса», что потерял присущую его эго проницательность. Комплекс узурпирует суверенитет эго: в таком состоянии реакции могут быть неадекватными. Однако к лету 1958 года он начал поощрять Гейзенберга продолжать проект, и можно предположить, что он сумел преодолеть комплекс — то есть бессознательное больше не управляло его реакциями.

Несмотря на ухудшающееся здоровье, темп его жизни оставался довольно быстрым. После возвращения из Америки он посетил конференцию в Брюсселе в начале июня, затем, в конце месяца, конференцию в Женеве, где вовлёк Гейзенберга в публичную дискуссию на тему их совместной работы. В ноябре он провёл несколько дней в Гамбурге, где получил медаль Макса Планка.

В следующий раз Гейзенберг и Паули встретились в Италии, на летней сессии на озере Комо. Гейзенберг пишет: «Вольфганг был вновь приветлив, но это был уже другой человек». Паули сказал ему тогда: «Я думаю, вы правильно делаете, что продолжаете работать над этими проблемами. Что до меня, мне пришлось выбыть, просто не хватило сил. В прошлое Рождество мне казалось, что я могу сделать что угодно, но теперь всё иначе»[435].

Осенью Паули возобновил преподавательскую деятельность в ETH. 8 декабря 1958 года, во время лекции, Паули неожиданно почувствовал сильную боль. Чарльз Энц, его ассистент, поехал вместе с ним в больницу, где у Паули диагностировали запущенный рак поджелудочной железы — делать операцию было уже поздно. Энц вспоминал: «Когда я навестил Паули в больнице после этого внезапного приступа, он с заметным беспокойством спросил меня: Вы видели номер комнаты? (я не обратил внимания). Номер был 137»[436].

Число 137, обратное постоянной тонкой структуры, считалось многими (в том числе и Паули) важнейшим числом в физике. Постоянная тонкой структуры — это безразмерная величина, состоящая из трёх основных констант квантовой теории: постоянной Планка, заряда электрона и скорости света. По мнению Паули, дальнейшее развитие квантовой теории зависело от понимания скрытого смысла этого числа. Физик Артур Эддингтон также был убеждён, что оно обладает некими таинственными свойствами[437].

И это ещё не всё. Вайскопф, по совету Паули, встретился с Гершомом Шолемом, знаменитым авторитетом в еврейском мистицизме. От него Вайскопф узнал, что Каббала на иврите записывается как QBLH. Каждой букве еврейского алфавита соотвествует число, и сумма Каббалы, как рассчитал Шолем, 100+2+30+5 = 137[438].

Вольфганг Паули умер в больничной палате 15 декабря 1958 года, по словам его жены, после двух недель ужасных страданий.

Аниела Яффе пишет, что, согласно фрау Паули, последние слова её мужа были: «Я бы хотел поговорить ещё только с одним человеком: с Юнгом»[439].

Конец жизни Паули сопровождался синхронистичностью, связанной как с еврейским мистицизмом, так и с квантовой теорией. Это можно толковать как «третье», родившееся из coniunctio. Если придерживаться идей Юнга о синхронистичности, выходит, что Паули был эмоционально связан с бессознательным на глубоком уровне. Говоря символическим языком, эта синхронистичность — работа Шпиглера. Держа в уме эту фантастическую идею, логично будет предположить, что желание Паули поговорить с Юнгом происходило из искренней жажды разделить эти мысли со старым другом. Мы можем заключить, что Паули наконец нашёл место, где противоположности не существуют более — unus mundus.

Паули мало писал о своих верованиях, за исключением того, что он «скептик»; поэтому представляет интерес комментарий Дельбрюка (15 апреля 1958). Он утверждал, что мысли Паули о загробной жизни отнюдь не ограничивались простым её отрицанием; он мог представить, что психическое существование продолжается после смерти, однако прибавлял, что эго-сознание характерно только для жизни. Это было отражением его опыта коллективного бессознательного как реальности, независимой от тела, хоть тело и являлось его хозяином. Говоря метафорически, человеческая жизнь несёт в себе язык пламени из огня Гераклита, который после смерти возвращается во вселенский огонь.

Многое в жизни Паули не поддаётся пониманию, в особенности события последнего года его жизни. Гейзенберг говорил, что это был «совершенно другой человек»; жена Паули также говорила Дельбрюку, что её муж изменился (1 марта 1959). Есть свидетельства тому, что Паули вернулся к поведенческим паттернам своей юности — в качестве примера можно привести ссору с коллегой (тогда это был Ренс Йост). Некоторые приписывали эти изменения его болезни[440]. Однако факты, сопутствовавшие смерти Паули, заставляют размышлять об этом на ином уровне.

Можно рассматривать жизнь Паули как осмысленное совпадение на высшем уровне: его сновидения освещали дорогу в путешествии, полном внешних и внутренних конфликтов. Всю свою взрослую жизнь Паули сталкивался с парами противоположностей под разными личинами, в конечном счёте заставившими его осмыслить, если не испытать на себе, «тёмную сторону Бога». Может быть, его болезнь оживила эти тёмные элементы бессознательного, и он обнаружил, что противостоит силам мрака, чьё присутствие возвещала синхронистичность с Персеем и Медузой. Сон о «непризнанном герое» (темноволосом человеке), возможно, показал Паули необходимость схватки с тьмой.

Синхронистичность с номером больничной палаты можно рассматривать как символ освободительного третьего, поднявшего его над конфликтом — тем конфликтом, который в течение всей жизни заставлял его искать собственную целостность и воображать целостность мировую. Возможно, в итоге Паули обрёл освобождение, которого столь долго и столь жадно искал.

Можно сказать, что Паули нашёл новый голос и начал говорить им. Теперь этот голос «нового профессора» может существовать лишь в наших сердцах и воображении.

Вызов брошен. Признают ли коллективный характер снов Паули выражающим нужды нашего времени, или же рационалистическая наивность припишет их лишь собственным психологическим нуждам сновидца?

Останемся же на стороне коллективной истины снов и будем надеяться, что эта истина обретёт свой дом.