Глава 6. Психе, материя и синхронистичность: Unus Mundus

Психе, ввиду того, что она порождает явления непространственного и невременного характера, по-видимому, принадлежит микрофизическому миру.

К. Г. Юнг

Сообщения о паранормальных явлениях регулярно появлялись в течение всей истории. В современную, научную эпоху, в век господства разума странное увлечение подобными явлениями всё ещё сохраняется, порой даже у самых стойких рационалистов. Даже Фрейд, чьи взгляды на психе во многом продиктованы рационализмом, признавал свой интерес к парапсихологии[175].

Хотя современная физика и психология бессознательного рука об руку вошли на территорию, с трудом постижимую разумом (если вообще постижимую), всё ещё существует удобный, спокойный уровень адаптации к расколу Декарта. Например, в научных кругах распространено мнение, что парапсихологические явления нельзя принимать всерьёз, поскольку их невозможно воспроизвести в ходе контролируемого эксперимента. Из-за отсутствия научной базы экстрасенсорное восприятие отрицается серьёзной наукой, несмотря на то, что имели место вполне достоверные его демонстрации[176]. Подтвердить же существование других явлений, таких как синхронистичность, почти невозможно.

Однако и Юнг, и Паули возражали против необходимости научного подтверждения паранормальных явлений. Оба испытали сверхъестественное взаимодействие психе и материи, которое невозможно было игнорировать (как Эйнштейн, который попросту заявил, что его это всё не интересует).

Паранормальные явления занимали важное место в жизни Юнга. Ещё будучи студентом-медиком двадцати трёх лет от роду, он наблюдал, как в его доме неожиданно треснул ореховый стол и необъяснимым образом сломался хлебный нож. Он отнёс оба этих явления к взаимодействию на бессознательном уровне со своей кузиной-медиумом, которая была к тому же лунатиком. Он заинтересовался её спиритическими сеансами и впоследствии написал докторскую диссертацию о своих наблюдениях[177]. Ещё один случай произошёл во время критического периода добровольной изоляции, последовавшей за разрывом с Фрейдом. Юнг сообщает, что тогда ясно чувствовал чьё-то присутствие в своём доме в Кюснахте, и его семья также испытывала похожие ощущения. Тогда же Юнг столкнулся с коллективным бессознательным, после чего вывел свою концепцию архетипов.

Опыт паранормального самого Юнга и его пациентов время от времени оказывался связан со снами. На семинаре по снам в 1928 году он сказал:

Я упомянул [совпадение], чтобы показать, что сон — нечто живое, а ни в коем случае не мёртвое, шуршащее, как сухая бумага. Он подобен животному со множеством щупалец или пуповин ... и с ним могут быть связаны совпадения. Мы отказываемся воспринимать их всерьёз, потому что не можем рассматривать их как причинные. И действительно, считать их таковыми было бы ошибкой; явления не происходят из-за снов, это было бы абсурдно, и мы никогда не сможем доказать это; они просто происходят. Но мудро будет принять во внимание тот факт, что они всё-таки происходят. … Восточная наука во многом основана на этой неправильности и считает совпадения более прочной основой мироздания, чем причинность. Синхронизм — предрассудок Востока; причинность — современный предрассудок Запада[178].

Позже, в 1930 году, в своей речи памяти Рихарда Вильгельма, переводчика И Цзин[179] и других классических даосско-конфуцианских трудов, Юнг впервые использовал термин «синхронистичность»: «Наука И Цзин основана не на принципе причинности, а на другом — прежде незнакомом нам, и потому безымянном — принципе, который я предварительно назвал синхронистичнотью»[180]. Юнг отождествлял новый принцип с даосской концепцией времени. В то время как западное мышление настроено на причинную последовательность событий во времени, И Цзин рассматривает значение определённого момента времени. Юнг считал необходимым выразить эту древнюю философскую концепцию в психологических терминах, таким образом подтверждая иррациональную природу психе. Позже он определит синхронистичность как «совпадение определённого психического состояния с одним или несколькими происшествиями во внешнем мире, которые выступают как осмысленные параллели текущему [психическому] состоянию — и, в некоторых случаях, наоборот»[181]. Однако он предупреждал, что это определение применимо лишь в тех случаях, когда причинная связь невообразима. В течение следующих двадцати лет Юнг в своих публикациях не касался синхронистичности: её обсуждение было слишком сложной задачей.

По прошествии двадцати с лишним лет с момента открытия принципа Юнг, с подачи Паули, наконец решился написать эссе на эту тему.

Паули выразил свой интерес к синхронистичности в письме Юнгу (7 ноября 1948): «Наш вчерашний разговор о «синхронистичности» снов и внешних явлений … очень помог мне»[182]. Юнг начал записывать свои мысли о синхронистичности, в чём Паули его активно поддерживал.

Полгода спустя (22 июня 1949) Юнг написал: «Вы долгое время убеждали меня записать мои мысли о синхронистичности. Наконец я смог последовать вашему совету». Он попросил Паули критически оценить прилагаемый к письму материал, прибавив: «Сегодня физики — единственные, кого ещё волнуют подобные идеи»[183]. Юнг предложил встретиться в его имении в Боллингене для более подробного обсуждения. Встречу назначили на июль, но Юнг попросил Паули дать немедленную характеристику материала. Такая спешка позволяет предположить, что Юнг отбросил свою обычную сдержанность. Дальнейшая их переписка в течение последующих двух лет показывает, что подход Юнга со стороны психологии был достойно встречен Паули со стороны физики.

Юнг писал, цитируя собственное эссе о синхронистичности, пока находившееся в работе:

Проблема синхронистичности долгое время озадачивала меня, ещё с середины двадцатых годов, когда я занимался феноменом коллективного бессознательного и то и дело сталкивался со связями, которые просто не мог объяснить случайным стечением обстоятельств. Эти «совпадения» были связаны настолько осмысленно, что вероятность случайности здесь была астрономически мала[184].

Юнг обнаружил, что проявления синхронистичности сопровождаются эмоциональным состоянием, подпитываемым архетипической энергией и таким образом связывающим синхронистичность с архетипическим бессознательным. Он относил связь между психе и материей к так называемому психоидному фактору, квазипсихическому аспекту архетипа, который активируется при проявлении синхронистичности. Предположительно, именно этот психоидный аспект архетипа и создаёт связь с материей. Паули активно поддерживал это метафизическое утверждение.

Случай со скарабеем

Юнг включил в своё эссе о синхронистичности случай молодой пациентки, которая была настолько рациональна, что «терапия зашла в тупик, из которого, казалось, не было выхода». Он рассказывает:

В критический момент девушке приснился сон, в котором ей вручили золотого скарабея. Когда она рассказывала мне этот сон, я сидел спиной к закрытому окну. Внезапно я услышал за спиной лёгкое постукивание. Я обернулся и увидел насекомое, бьющееся в оконное стекло. … Я распахнул окно и поймал влетевшее в комнату существо. Это был ближайший аналог золотого скарабея, который можно найти в наших широтах[185].

Этот эпизод так поразил пациентку, пошатнув её рациональные убеждения, что появилась возможность начать анализ. Скарабей, классический символ возрождения, придал символическое значение этому случаю.

В ответ на описание Юнгом этого случая Паули сообщил (28 июня 1949), что провёл «мысленный эксперимент», похожий на то, что Юнг называл «активным воображением». Это упражнение предполагало встречу с бессознательным в бодрствующем состоянии. Паули уже пятнадцать лет (с момента окончания анализа) пользовался этим методом для связи с бессознательным[186]. Как он писал Юнгу, «эта игра, проводящаяся по определённым правилам и сочетающая в себе такое множество методов, не может быть просто названа чепухой»[187].

В активном воображении Паули сразу после эпизода со скарабеем Юнга посетил человек, которого Паули назвал Незнакомцем. Как и блондин в сне Паули об инквизиции, Незнакомец, по-видимому, обладал огромными знаниями. Он сказал Юнгу: «Поздравляю, доктор. Вы, наконец, преуспели в создании радиоактивного вещества. Оно будет исключительно полезно для здоровья вашей пациентки»[188]. Затем Незнакомец продолжил объяснение деталей радиоактивного распада и появления в результате недолговечного радиоактивного газа[189].

Паули долгое время был озадачен образом Незнакомца, который продолжал выступать в его снах как персонаж, обладающий необычайной мудростью. Паули чувствовал, что ему нужно больше узнать о Незнакомце, чтобы лучше понять символическое значение радиоактивности. Это, в свою очередь, требовало определённых интеллектуальных усилий, но уверенности в результате не было. Однако его мысль направлял сам Незнакомец, который, будучи неверно понят, становился непокорным. В конце концов Паули заключил, что Незнакомец представляет собой архетипический фон известных в то время научных концепций.

С точки зрения попыток Паули охарактеризовать «фоновую физику», Незнакомец происходил из архетипического фона, где материя и психе слиты воедино. Соответственно, он был связан символически и с физическими, и с психологическими состояниями. Его комментарий о том, что «радиоактивное вещество» было создано (из синхронистичности), таким образом, нужно переводить так: «была создана сознательная ситуация, сопровождавшаяся синхронистичностью». Это фраза на нейтральном языке, работа над которым, как признавал Паули, была ещё далеко не окончена.

Сравнивая синхронистичность и радиоактивность, Паули заметил, что как радиоактивный газ распространяется вокруг и быстро выветривается, так и синхронистичность воздействует на окружающую реальность при переходе из нестабильного психического состояния в стабильное. По мере того, как синхронистичность исчезает из сознания, бессознательное возвращается в равновесие. В этот момент пара противоположностей — психе и материя — находятся в равновесии. Относительно случая со скарабеем Паули предположил, что имело место рождение души.

Далее в письме Паули провёл параллель с гексаграммой чжэнь (гром) из И Цзин (побуждающее движение), которая, как он считал, подходит для описания такого момента:

Символ чжэнь — гром, разражающийся с земли и своим ударом вызывающий страх и трепет ...Сперва этот страх и трепет, порождённые шоком, вызывают у человека ощущение, что он в невыгодном положении по отношению к другим. Но это проходит. Когда испытание кончено, он испытывает облегчение, и тот самый ужас, который ему сперва пришлось вытерпеть, в долгосрочной перспективе оказывается благоприятным[190].

Хотя не всем случаям синхронистичности сопутствует такая могучая сила, описание чжэнь вполне подходит для эффекта Паули, который сам он также рассматривал как синхронистичность. Он также напоминал о предположении Юнга, что корни синхронистичности лежат в коллективном бессознательном, из которого поднимаются сильные эмоции.

Паули указал на то, что радиоактивность также связана с хроносом — временем, за которое источник радиоактивности в среднем распадается, или периодом полураспада. Однако излучение отдельного атома не совпадает со средним. Паули провёл параллель с отношением личности к архетипам: считается, что коллективная личность архетипов принадлежит всему человечеству, и это предположение подтверждает общность мифологического содержания во всём мире.

Однако никоим образом нельзя предсказать, как архетипы относятся к личности. Если вновь проводить параллель с радиоактивностью, личность, хотя и опирается на коллективное, живёт снаружи вневременного мира.

Год спустя Паули написал Юнгу (4 июня 1950), вдогонку к их встрече накануне. Он сообщал, что после их разговора получил инсайт относительно двух снов, увиденных им сразу после первого прочтения рукописи Юнга о синхронистичности в июне 1959 года. Очевидно, Паули потребовался целый год, чтобы полностью принять взаимосвязь снов и синхронистичности.

Первый сон: Качество времени

Во сне появляется «тёмная анима» и качественная концепция времени. В отличие от обычного понимания времени — как прошлого, настоящего и будущего — во сне была представлена даосская концепция качества времени. Темой сна было не течение времени, а то, как в определённый момент времени взаимодействуют противоположности. Например, во сне имели место военные годы, когда сила преобладала над Эросом. Ссылаясь на случай со скарабеем, Паули представлял, что тёмная анима «совершила небольшое путешествие, чтобы определить время». Как будто «у часов две стрелки — сознательная и бессознательная»[191]. Как и в случае со скарабеем, концепция синхронистичности привлекла внимание Паули к двойственности времени.

Второй сон: два вида математики

В этом сне появляется «светлая анима». В противоположность тёмной аниме, связанной с подземным миром, светлая анима представляет эротическое и духовное. Она часто являлась Паули на ранних стадиях формулирования концепции. Но, в отличие от тёмной анимы, с ней не хватало четвёрки.

Далее в сон входит Незнакомец. Он представляет психопомпа, подавляющего аниму и господствующего над всей ситуацией во сне. Паули символически связал его с радиоактивным ядром — или с самостью, в терминологии Юнга. Незнакомец говорит о двух видах математики: традиционной, которую знал и применял Паули, и символической, как в И Цзин с её шестьюдесятью четырьмя гексаграммами[192]. Незнакомец вручает И Цзин светлой аниме, в то же время говоря, что она должна научиться математике Паули, хотя сам Незнакомец не одобряет её, считая неполноценной.

Сон дал Паули понять, что в тайне математики хранится ключ к развитию сферы анимы, а также к пониманию более обширной картины мира. Именно светлая анима нуждалась в «образовании» и проникновении в тайны И Цзин. Как и во сне об инквизиции, сила науки влияла на развитие духа анимы, но стоит отметить, что деятельность Незнакомца изменяла это влияние. Кем же тогда был Незнакомец, так ценивший тайну, скрывающуюся за словами?

Паули рассматривал Незнакомца как коллективную фигуру, преобразующее влияние которой однажды изменит культуру человечества. Как писал Паули Эмме, жене Юнга, относительно её работы над легендой о Граале (16 ноября 1950):

[Незнакомец] прокладывает путь четверичности, которым идёт и сам. Женщины и дети с радостью следуют за ним, и иногда он учит их. Он считает своё окружение, и меня в особенности, невежественным и необразованнным. Он не антихрист, но в некотором роде он «антиучёный». Мне кажется, что для него высшее [духовное] пламя освобождения вспыхнет сначала в культурной форме, выражаемой четверичностью[193].

Незнакомец помог Паули ощутить, что современная физика даёт неполный обзор мира, в том смысле, что реальность простирается и за пределы научного знания. Ссылка на два вида математики относилась к этой проблеме. Незнакомец напоминал столкновение Юнга с Филимоном, также фигурой с огромными знаниями, кем-то вроде гуру[194].

В двух этих снах есть несколько интересных моментов. Для Паули на личном уровне был очевиден раскол в мире анимы, на заживление которого потребуется время. Также виден раскол и между двумя видами математики, символической и прикладной. То, что эти сны явились Паули в ответ на прочтение им работы Юнга о синхронистичности, позволяет предположить, что они связаны с психофизической проблемой. Паули заметил, что для него необходимо понять как Незнакомца, так и аниму, чтобы осмыслить психофизическую проблему. Важность этого вопроса будет возрастать. Хотя Паули с восторгом принял идею синхронистичности, они с Юнгом по-разному описывали её связь с мировоззрением. После долгих споров Юнг решил включить в теорию обе точки зрения, посчитав, что вместе они позволяют увидеть более полную картину, чем каждая из них по отдельности.

Две картины мира

Признав существование акаузальных явлений как в психическом, так и в физическом мире, Юнг и Паули представили свои взгляды на целостную картину мира, выразив их в виде четвёрки противоположностей. Поначалу они разошлись в представлении пространства и времени. Юнг считал, что нужно сохранить понимание времени и пространства как отдельных концепций, а Паули утверждал, что ни один физик не примет картину мира, в которой пространство и время не представлены как континуум. В конце концов они пришли к двум изображениям (30 ноября 1950), одно представляло точку зрения психологии, другое — физики.

Представление Юнга

Представление Паули


В обоих случаях четверичная перспектива добавляет к троичной перспективе четвёртый элемент. Схема Юнга начинается с мира, который мы воспринимаем сознательно как время, пространство и причинность. Как акаузальное четвёртое, добавляется синхростичность. Напротив, картина мира Паули начинается с причинно связанной тринитарной вселенной, к которой применяются концепции пространства-времени и причинности Эйнштейна. Квантовое поле добавляет к этому элемент неопределённости, то есть события возможны, но не обязательно произойдут. Если включить в эту картину психе, применима синхронистичность.

Расширение архетипа

В своём эссе Юнг предложил расширить концепцию синхронистичности, чтобы включить акаузальные совпадения, в которых психе не играет роли[195]. Это означало распространение понятия упорядоченности (или архетипа) на физический микромир, где случайный порядок явлений на атомном уровне, видимо, беспричинен.

Паули возразил против намерения Юнга; он считал явления на атомном уровне предшествующими синхронистичности и отговаривал Юнга от помещения их на один уровень. Юнг отстаивал свою позицию, утверждая, что синхронистичностью нужно считать любое совпадение, «не объяснимое причинной связью», даже если оно не относится к психическому. Паули предложил творческий выход из этого тупика, указав, что между физикой и психологией существует различное понимание больших и малых чисел, а также различия в понятиях смысла и архетипа, что разделяет психические явления и квантовые эффекты в физике. Выход заключался в расширении понятия архетипа и включения в него вероятности. Паули пишет (12 декабря 1950): «В непсихической акаузальности статистический результат, как таковой, можно воспроизвести снова. Поэтому говорят о «законе вероятности» вместо «упорядочивающего фактора» (архетипа) … архетипическое в квантовой физике становится (математическим) понятием вероятности»[196].

Далее он продолжает: «Несмотря на логические различия между двумя этими акаузальными явлениями, интуиция поддерживает «полные структуры»». Поскольку архетипическое поле внутренне связано с синхронистичностью, расширение понятия синхронистичности и включение в него явлений из области атомной физики потребует связывания архетипа с вероятностью. Паули выразил надежду, что это произойдёт. Юнг одобрил эту идею.

Юнг пригласил Паули к себе, чтобы обсудить окончательную версию эссе и поужинать вместе. Реакция Паули на формальную атмосферу ужина, вызвавшего в его голове образ замка Спящей Красавицы (Dorn Roschens), символически выражает разницу между двумя этими личностями. Через неделю (25 декабря 1950) Паули написал своему коллеге Маркусу Фирцу, излагая свои впечатления от того, что происходило между ним и Юнгом в последние несколько месяцев. Юнга, как сообщал Паули, впечатлила концепция нейтрального языка, соединяющего две дисциплины, и он даже подошёл к тому, чтобы рассматривать его создание как цель развития. Также Юнг согласился, что будущее его психологии — в первую очередь, не в терапии, а скорее в едином понимании природы и места человечества в ней. Паули полагал, что материал о синхронистичности был «духовным завещанием» Юнга. То, что такой взгляд на натурфилософию принимал во внимание и психологию, и физику, позволило ему распространиться в будущем.

Как и было обещано, Юнг отправил Паули письмо после их дискуссии (13 января 1951). После выражений благодарности Паули за то, что последний подарил ему «новое сердце», Юнг сознавался, что ошеломлён математически выраженными мыслями Паули относительно синхронистичности. Он писал, что математика для него «непостижимый туман», возможно, как и психологические понятия для Паули — вряд ли Паули был в восторге от такого комментария.

Был ли Паули равнодушен к недостатку математической базы у Юнга? Неудивительно, если дело обстояло именно так. Известно, что, читая лекции, Паули обращал мало внимания на то, понимают ли его слушатели.

Тем не менее, их встреча принесла свои плоды. Юнг согласился с Паули, что в новую версию понятия архетипа необходимо включить вероятность. Это и то, что Паули связал радиоактивный атом с философским камнем, подтолкнули Юнга к предположению, что соответствие влияний архетипа и радиоактивного ядра на окружающий мир было больше, чем метафорой. Юнг представил свой материал в Психологическом клубе на дух лекциях: 20 января и 2 марта 1951 года.

В 1952 году эссе Юнга о синхронистичности и работа Паули о Кеплере вместе вышли в печать[197]. Это была необычная публикация, разделённая на две части; обе части обращались к одной и той же метафизической предпосылке об архетипическом измерении психе, но рассматривали её с разных сторон. В эссе Юнга «Синхронистичность. Акаузальный связующий принцип» частично вошёл материал, кратко рассмотренный в этой главе. Часть Паули, озаглавленная «Влияние архетипических идей на научные теории Кеплера», выросла из материала, представленного им в Психологическом клубе в 1948 году.

Переписка между Юнгом и Паули продолжалась. Юнг и его работа стимулировали Паули, но как и всегда, он шёл своим путём. Следующим стимулом стали две книги Юнга: «Эон» и «Ответ Иову».

Загрузка...