За далью волн

Глава 48

Питер расхаживал по своему шатру, до боли сжав зубы. Ланселот неумолимо рвался на волю.

«Он хочет вернуть себе свое тело. Его право. Ответь ему взаимностью. Убирайся, убирайся, УБИРАЙСЯ!» Питер схватился за голову. Боль немного унялась, но он понимал, что пройдет еще дня два-три, и он окончательно перестанет владеть собой. Ланселот отвоюет свое тело, а Питеру придется вернуться в свое — в лабораторию Уиллкса.

Ему и так уже с превеликим трудом удавалось сосредоточиться и вспомнить реальный мир — привычные, современные слова и понятия ускользали. Временная афазия. Чуть раньше этой ночью Питер целый час не мог вспомнить слово «пистолет» и для чего он нужен.

Он мерил шатер шагами. Пять туда, поворот, пять обратно. Всякий раз, доходя до стенки, Питер не пригибался, задевал макушкой холодную ткань, и ее прикосновение хоть немного его успокаивало.

«Думай, думай, думай».

Самая неприятная часть операции начиналась тогда, когда командир, сделав все, что от него зависело, ждал, как поведет себя враг. Питер пытался придумать, кого бы приставить к Медрауту в шпионских целях, но так и не придумал.

Гвин выполнял еще более ответственное поручение — он шпионил за Мирддином. Корс Кант отсутствовал. Наверное, догадался, откуда к Меровию попала бутылка с отравленным вином, и потому сам себя уволил с должности штатного шпиона Ланселота.

Как бы то ни было, и бард, и Анлодда исчезли вскоре после того, как Питер расстался с ними на биваке Артуса. Воины, посланные Питером на поиски Корса Канта и его подружки, вернулись ни с чем.

Кей и Бедивир, по всей вероятности, ломали головы над тем, как бы поскорее избавиться от Ланселота и учинить бунт против Артуса, так что на них положиться было нельзя. Меровий умер. Гвинифра и Моргауза, скорее всего, оставались в Камланне, в трех неделях пути от места завтрашнего сражения. В любом случае ни та, ни другая на роли шпионок не годились.

Питер решил, что лучше всего для слежки за Медраутом подходит Хир Амрен. Они уже воевали, так сказать, в одной упряжке под командованием Меровия, когда производили захват триремы. Теперь Питер произвел Хира Амрена в командиры кавалерии, что по современным понятиям равнялось званию полковника. Под командование Хира Амрена были отданы две когорты личной гвардии легата. Но в преданности этого человека Питер не был уверен на все сто.

«Проклятие! Он пытался посмотреть на часы.., я точно знаю!» Питер мысленно проклинал себя на все лады, продолжая расхаживать по шатру. «Почему я не послушался инстинктивного чутья, почему не прикончил Медраута, когда у меня была такая возможность?

Потому, что и так пролилось уже слишком много крови.

Много. Но недостаточно. Должны погибнуть еще двое. Убей двоих — Мирддина и Медраута, и покончи с этим!» Поставив себя на место Селли, Питер решил, что она наверняка тоже следит за ним с чьей-нибудь помощью. Это мог быть человек верный, который докладывает Селли обо всех действиях Питера. Следовательно, если он примет решение прикончить и Мирддина, и Медраута, и первым убьет не того, кого следовало бы, Селли немедленно узнает об этом и испарится, не дав Питеру найти себя, кем бы она при этом ни была. Она поспешит осуществить свое грязное дело, а Питер останется один-одинешенек, без готового оказать ему помощь Бланделла, и тогда ему придется только ждать предательского удара в спину.

Разницы никакой. Питер так или иначе не был готов совершить убийство. Ведь на самом деле он — не Ланселот из Лангедока. Жизнь человека слишком много значила для Питера, чтобы он мог просто так взять и убить парня — только потому, что ему, видите ли, показалось, что тот глянул на несуществующие часы, когда Питер спросил его, который час. Мирддин — либо Селли, либо Марк Бланделл. Но несмотря на то, кто из двоих ученых из двадцатого века обосновался в теле старого чародея, оставался еще и сам Мирддин.., и кому об этом лучше знать, кроме Питера. Убить тело Мирддина означало расправиться с самим Мирддином — ни в чем не повинным старым маразматиком.

А уж это было бы самое настоящее убийство — непростительный смертный грех.

Если в теле Мирддина жила Селли Корвин, то Питер мог оправдать себя за убийство старика желанием предотвратить еще большее зло: что бы ни задумала сотворить Селли, из-за этого всему миру Питера грозило превращение в девственный лес — похоже, необитаемый. Ни городов, ни промышленной революции, ни техники.

Ни войн, ни преступлений, ни страданий.

«Дерьмо собачье! Откуда мне знать? А вдруг в этом мире царят голод и эпидемии?

Вот так ты думаешь? Там все, как в реальном мире?» Питер расхаживал по шатру, время от времени остужая голову прикосновением к холодному полотну. Ткань пахла копченым сыром — в этом шатре многие годы жгли очаг, и дым выходил через дыру наверху. «Если Мирддин — это Селли, я убью его». Питер принял решение, и на душе у него сразу полегчало. А если Мирддин — это Бланделл? И как быть с Медраутом?

Питер дошагал до края шатра, развернулся и сделал пять шагов к выходу. Настал самый волнующий момент: он сделал все, что мог, и теперь должен был ждать шага со стороны треклятой Селли Корвин.

Питер услышал шаги. Кто-то приближался к его шатру. Смит остановился, замер, глядя на полог, закрывавший вход. Сердце его часто забилось. Он весь дрожал мелкой дрожью.

«Если чему-то суждено произойти, то это произойдет СЕЙЧАС».

Здоровенный верзила — младший командир — откинул полотнище, отсалютовал Питеру. Тот ответил кивком — побоялся поднять для приветствия дрожавшую руку.

— Прошу прощения, принц легат, твой с.., я хотел сказать: твой оруженосец, Галахад Младший, к тебе.., с гостем Гвин оттолкнул стражника и ввалился в шатер. За собой он тащил за руку старого склеротика — а может быть, террористку из ИРА — Мирддина.

— Скажи ему то, что сказал мне, — распорядился Гвин.

— Час пробил, Питер! — воскликнул Мирддин. — Она вот-вот нанесет удар. Мы должны остановить ее!

Питер вдруг ощутил ледяное спокойствие. Яснее ясного: ожиданию конец. Так или иначе — он вышел на финишную прямую.

— Оставь нас, — велел Питер сыну Ланселота.

— Государь, я следил за ним, как ты повелел, но он меня заметил и начал говорить… — Гвин умолк. Питер выжидательно смотрел на него. Тот обиженно отпустил руку Мирддина и вышел из шатра.

Мирддин ждал этого мгновения, нервно переминаясь с ноги на ногу. Когда полотнище, закрывавшее вход, опустилось, он повторил голосом, дрожащим от волнения:

— Час пробил! Она того и гляди, нанесет решающий удар.

— Вот как? Значит, ты знаешь, кто она?

Мирддин глубоко вдохнул, облизал пересохшие губы.

— Я говорю о сыне Артуса, Медрауте. «Естественно. Вот только кто из вас — кто?» — Я приставил несколько человек наблюдать за Артусом, — объяснил Мирддин, — рассудив, что удар, скорее всего, будет направлен именно на него. Ты же помнишь, какова была цель Селли? Слава Богу, я оказался прав. Медраут исподтишка всю ночь занимается тем, что заменяет гвардейцев Артуса своими людьми, а только что у него была тайная встреча с Кеем. Началось, Питер!

— Ну, и конечно, ты хочешь, чтобы я это дело предотвратил. Ради Сына Вдовы, Марк?

— Что?

— Кто Сын Вдовы?

— О чем ты… А, понятно. — Мирддин заговорщицки обернулся, огляделся по сторонам и протянул Питеру морщинистую руку. Они обменялись рукопожатием, и Мирддин изобразил положенный масонский знак. Наклонился, шепнул Питеру на ухо:

— На этой ступени я призван ответить тебе, что Сын Вдовы — это Хирам Абифф, тот царь, что выстроил храм Соломона.

«Проклятие, — думал Питер. — Если бы Мирддин не знал ответа — и думать было бы нечего. Он Селли Корвин, и дело с концом». Но при знании ответа вопрос оставался вопросом. В конце концов Питер и сам узнал о масонских знаках и обрядах исключительно путем ознакомления с соответствующей литературой. Точно так же о них могла проведать и Селли. Может, она подставная масонка, а может, ее папаша — тайный масон. А может, Бланделл по пьяной лавочке много о чем протрепался, лежа с Селли на одной подушке.

Настала пора действовать. Пришел ненавистный миг:

Питер должен был исполнить то, что умел делать лучше всех, но это было ему нестерпимо: дать змее совершить бросок, но вовремя перехватить ее за шею.

— Веди, Макдуфф, — распорядился Питер.

Как только они вышли из шатра, Мирддин проворчал:

— Там было «живи», а не «веди». Ты разве в школе не учился, Питер?

Питер скрипнул зубами. Еще одна утраченная возможность. Либо Мирддин — это Бланделл, либо Селли лучше подкована в классике, нежели он ожидал. Ночь была холодна.

— Где твоя лошадь? Мирддин пожал плечами.

— У меня нет лошади. Этот парень, Гвин, посадил меня позади седла на своего коня. Я с тобой поеду.

«Черта с два ты поедешь со мной!» — хотел было ответить Питер, но вовремя спохватился. «Играй, играй свою роль, — подумал он. — Не сбивайся». «Если ты считаешь, что это Марк, то с какой стати тебе возражать против его компании?» Питер сглотнул слюну и велел конюшему подвести Эпонимуса.

«Стало быть, вот такой у меня план, да? Ехать к черту на рога по безлюдной пустоши с Мирддином за спиной, и дать ему полную возможность порезвиться на славу и воткнуть мне кинжал между лопаток?» Конюший подвел к Питеру здоровенного боевого жеребца, уже оседланного на такой случай, оставалось только подтянуть подпруги. Конюший сделал это, а затем опустился на четвереньки, превратившись в живую табуретку. Питер смущенно наступил на спину юноши и прыгнул в седло. Грум-легионер передал ему поводья.

Мирддин растерялся. Вид у него был крайне озабоченный. Питер протянул руку, и чародей неуверенно ступил на спину парнишки-конюшего, после чего поспешно вскарабкался на круп Эпонимуса и уселся позади Питера.

Раб встал и низко поклонился.

Питер повел коня по пустоши в сторону лагеря Артуса. Густой туман застилал землю, клубился у копыт Эпонимуса, качался вокруг океанскими волнами. Небо заволокло тучами. Звезд видно не было, и только тусклое пятно обозначало полную луну, клонившуюся к закату. До зари оставалось совсем немного времени. Питер бы сразу заблудился в тумане, но Эпонимус знал дорогу.

Мирддин молчал, он только цепко держался, обхватив Питера за пояс, а Питер старался свести их телесный контакт к минимуму. Мурашки бегали у него по спине вверх и вниз. «Решится она или нет? Если да — то когда?» Сердце его, немного было успокоившееся, снова бешено билось. Он ждал неотвратимого удара клинка.

Он надеялся, что сумеет по движениям Селли догадаться о том, что она сейчас ударит его, и тогда он успеет уклониться и прожить достаточно долго для того, чтобы разделаться с ней.., если Мирддин — это Селли Корвин, и если она не откажется от блестящей возможности избавиться от своего заклятого врага.

Эпонимус шел быстрой рысью, а время, казалось, ползло медленно. Питер в уме твердил «Отче Наш» и «Богородице, Дево, Радуйся!» — те молитвы, что помнил со времен катехизации. Дважды он поймал себя на том, что вытаскивает из чехла боевой топор… «У кого бродят мысли об убийстве — у меня или у Ланселота?» — гадал Питер.

От тумана промокла одежда Питера, он замерз. Но еще холоднее ему было от того, что за спиной у него сидел Мирддин, от которого исходил адский холод — холод девятого круга Дантова ада. Неужели так бывает — чтобы один человек высасывал из другого все тепло? Питеру казалось, что за спиной у него не живой старик, а дыра, отверстая в бездну, где томятся потерянные души. Хрупкое, бездушное тело» чародея излучало зло.

Питер покачал головой. «Просто я дал волю воображению», — решил он. Согреться возле этого старого шарлатана, конечно, и мечтать было нечего, но все-таки он же не один из жутких старикашек со страниц ужастиков Лавкрафта!

«Старик как старик, самый обыкновенный, и кровь у него течет еле-еле, короче — все нормально», — уговаривал себя Питер.

Но вдруг.., рука Мирддина осторожно скользнула по бедру Питера.

Майор Смит затаил дыхание, гадая, не сбросить ли ему старого склеротика с коня, и немедленно. «Но я должен понять! Я должен узнать наверняка!» Он стиснул зубы, прищурился. Теперь удар мог быть нанесен в любой миг…

Прошла минута, другая… Украдкой покосившись вбок, Питер увидел, что Мирддин, оказывается, всего-навсего обернул руку полой плаща. Но когда друид подал голос, у Питера чуть сердце в пятки не ушло.

— Сюда бы мою старую полярную куртку да сапоги с электроподогревом, — проворчал Мирддин. — У этого старика кровь холодная, как у рыбы.

Питер не удержался от смеха, и смеялся слишком долго — шутка явно того не заслуживала.

— Может, мне стоит завязать с физикой, — продолжал Мирддин, — и попробовать посочинять для «Красного Карлика»?

Питер не понял, о чем речь. Скорее всего — о каком-то телешоу. Питер хранил молчание, а Мирддин остальную часть пути развлекал его болтовней о холограмматике «Феликсе Ангере» и его злоключениях с компьютером-маразматиком.

Но как только Эпонимус оказался на вершине холмистого кряжа, откуда открывался вид на лагерь Артуса, Мирддин крепко сжал плечо Питера. Питер вздрогнул — он этого не ожидал. Он понимал, как рискует. Перехватить удар — задумано, слов нет, неплохо, но ведь это все равно, что опередить звуковую волну летящей пули. Если Мирддин — Селли, и если она захочет, чтобы Питер отправился на тот свет, он туда отправится.

— Пора, — изрек Мирддин. — Ради всех людей доброй воли, и все такое прочее.

Питер пробурчал в ответ что-то неразборчивое, нагнулся к холке коня. Эпонимус послушно перешел в галоп. Питер приподнялся в седле, но скакать в таком положении без стремян было трудно, почти невозможно. Мирддин подпрыгивал у него за спиной, словно теннисный мячик над ракеткой.

Питер остановил коня неподалеку от шатра Артуса. Подбежал мальчишка-раб, взял у Питера поводья. Питер быстро спешился и строго-настрого запретил рабу кому-либо рассказывать об их с Мирддином появлении в лагере, а также попросил по возможности спрятать Эпонимуса от любопытных глаз.

«Хотя бы Медраут не узнает о том, что мы здесь», — утешал себя Питер. Опередить его и Мирддина не мог никто. Если им повезет, они сумеют оказаться в шатре Артуса до того, как там окажется Медраут (если Медраут на самом деле — Селли Корвин), и его лазутчики не успеют их выследить.

Они перебегали из тени в тень, прячась за шатрами, избегая встречи со случайными прохожими. Дозорных бояться не приходилось: как только они замечали Ланселота и Мирддина, они тут же давали им дорогу. В конце концов, немного не дойдя до высоченного командирского шатра Артуса, Питер и старый чародей залегли в тумане, скрытые ночными тенями и густым кустарником.