За линией Габерландта

Глава двадцать первая ,
которую автор составил по разным документам из архива Зотова. Фактория начинает работу. Кого встретил в тайге Шахурдин. Гибель Буруна. Лесной пожар

Зотов оповестил жителей ближайшего поселка, чтобы они были начеку; оттуда пошел гонец в другой поселок; тревожную весть понесли все дальше и дальше, и скоро весь берег знал о банде. В колонии по ночам спали тревожно. Зотов и Оболенский не расставались с ружьями.

Никамура так и не явился к Зотову. Кажется, доводы Белого Кина подействовали на него, он понял, что разговор с Зотовым - напрасная трата времени.

А Зотов решил выследить банду. С двумя собаками он обследовал берег около баржи. Байда и Бурун взволнованно забегали по галечнику, потом уверенно повели след на восток. Зотов, сняв с плеча винчестер, долго шел за ними. След терялся на берегу речки, за которой начинались прибрежные скалы. Дальше идти не было смысла. Теперь, по крайней мере, он знал, в какую сторону ушли семеновцы.

Через неделю из дальнего поселка сообщили о попытке поджога усадьбы. Завязалась перестрелка, пожар быстро потушили. За бандой долго шли четыре охотника. Они загнали злодеев в глухую тайгу. План Никамуры натолкнулся на сопротивление, наемники скрылись в горах, чтобы выполнить второе задание купца.

В конце лета в устье реки катер притащил баржу с людьми, материалом и товарами. Одним из первых на берег сошел представительный мужчина с веселым моложавым лицом и румяными щеками, на которых вместо ямочек виднелся шрам от сквозного пулевого прострела. Он козырнул Зотову, чем сразу же выдал бывшего военного, и представился:

- Жук, Иван Порфирьевич, управляющий факторией.

- Какой такой факторией? - спросил Зотов.

- А вон… - Жук ткнул пальцем в баржу. - Соль, чай, порох, оконные коробки, кирпич, печные вьюшки, мука и даже граммофоны. Дело за немногим: поставить сруб с окнами и дверями, затопить печь и завести граммофон.

Жук понравился Зотову. А когда Николай Иванович увидел, какую деятельность развернул на берегу управляющий, он только улыбнулся. Весь берег у Жука заходил ходуном. Откуда только появились плотники и землекопы, приехали орочи, выросли палатки - словом, дым повалил коромыслом! На поляне, как по волшебству, стал расти большущий дом.

Жить в колонии стало веселей. Рядом были друзья.

В первый же вечер Зотов рассказал Жуку и командиру катера о заговоре на барже, о попытке банды жечь поселки. На лице управляющего заиграли желваки.

Первые выстрелы необъявленной войны раздались далеко в тайге. Матвей Шахурдин со своим отцом ездил за оленями в горы. Табун ушел за перевал, спустился к большой реке Омчуг. Там неизвестные люди застрелили у них трех оленей. Шахурдин встретил в тайге чужого человека, спросил:

- Кто будешь?

- А ты кто таков? - последовал вопрос.

- Моя олень пасет, своя земля ходит.

- Проваливай отсюда! - тоном приказа ответил человек и выразительно вскинул винтовку.

Шахурдин не подал виду, что сильно интересуется пришельцем, смиренно собрал оленей и повел на перевал. А ночью, когда они с отцом сидели у костра, из тьмы раздались выстрелы. Первая пуля ударила в костер, подняла сноп искр, другая снесла с головы старого Шахурдина шапку вместе с клочком кожи. Оба ороча бросились в спасительную тьму, долго крались по лесу, искали след злодеев. Из пастухов они стали воинами, выследили семеновцев и тоже открыли стрельбу. Бандиты ушли вниз по реке, оставив в тайге одного убитого.

Матвей приехал в колонию и рассказал об этом случае с не присущим ему волнением.

- Очень плохой лючи, зачем старика убить хотел? Ты, Иваныч, найди бандит…

- Черт знает что! - выругался Зотов. - Откуда они взялись на нашу голову? Слушай, Матвей, Кина с ними не было?

- Белый Кин? Зачем он там? Кин совсем другой человек. Винтовка не возьмет, Кин торговать ходи, не воевать.

Потом выстрелы раздались ближе к колонии. Байда и Бурун наткнулись в тайге на спящего человека. Выстрелом из нагана Бурун был убит, Байда прибежала одна. По ее следу разыскали труп Буруна. В трех метрах от него дотлевал костер. Тайга загадочно молчала.

Иван Порфирьевич сказал:

- Дело становится горячим. Семеновцы опять бродят рядом, ждут Никамуру. Надо сообщить в Приморское ЧК, сами мы не справимся. На днях придет баржа с товаром, затребуем отряд. И вот еще что, Николай Иванович: отправил бы ты на время жену с ребенком. Как оно сложится, дело, - неизвестно, зачем подвергать женщину риску? Хочешь - отошли ко мне, хочешь - к Федосову, он в Николаевске сейчас пребывает.

Мария Петровна никогда бы не согласилась оставить мужа, если бы не маленький Петя. Разве можно подвергать его опасности? И она стала собираться;

В середине сентября Зотова с сыном выехала в Николаевск. С этим же катером было послано письмо и просьба направить на факторию отряд чекистов.

Трагедия разыгралась, по всей вероятности, глубокой осенью 1923 года.

Когда прибыл Никамура со своим помощником, где они встретились с бандой, Зотову и Жуку установить не удалось. В ожидании запоздавшей баржи они занимались каждый своим делом.

Фактория была построена, торговля шла довольно бойко. Иван Порфирьевич соорудил еще дом для гостей - обширный барак, а гости, в свою очередь, поставили три яранги, отдыхать в которых им нравилось куда больше, чем в непривычном бараке с печкой. На берегу постоянно толкался приезжий народ, ночью горели керосиновые фонари, и почти без пауз хриповато пел и говорил граммофон, до которого оказались очень охочи все таежные жители: они часами сидели вокруг «говорящей машины», сосредоточенно курили и не отрываясь смотрели в трубу, откуда рвалась музыка, пение и слышался непонятный разговор. Научившись заводить игрушку и менять пластинки, якуты не без удовольствия стали увозить граммофоны в стойбища.

Зотов и Оболенский от опытов на делянках осенью перешли к опытам в теплицах. Здесь дозаривались семенники, в светлой пристройке Николай Иванович часами сидел над приборами, пытаясь отыскать и изучить растения с повышенной способностью к усвоению солнца. Он упорно искал способ, позволяющий улавливать десять - пятнадцать процентов солнечной энергии. Для короткого северного лета это важнее всего!

Словом, в обычных делах острота борьбы с бандитами как-то притупилась, тем более что семеновцы долго не давали о себе знать, Никамура не показывался, а тут со дня на день должна была явиться помощь, которая позволит наконец, не отвлекаясь, всецело заняться любимым делом.

Октябрь выдался холодным, ветреным, шторм бушевал на море, не переставая, много дней подряд. В редкие солнечные дни с гор, уже покрывшихся ранним снегом, тянуло морозным ветром, на реках возникли необычайно ранние ледяные закрайки, берег моря постепенно стал покрываться мелким битым льдом, на который волны наносили все больше и больше крупных льдин. К концу октября ледяной припай светлой блестящей стеной громоздился по всему берегу, подымаясь местами до саженной высоты. За ледяным барьером бушевало злое холодное море.

В нескольких верстах от колонии сопки подступали прямо к морю. Склоны их были покрыты густым кедровым стлаником. Он уже лег на землю в ожидании большого снега, подсушивался на ветру, хвоя стала серо-зеленой. Ветки устилали каменистую почву густым и толстым ковром. Здесь, у подножия сопок, приютились недавно выстроенные дома рыбаков. Местами стланик подходил почти вплотную к домам и к чанам с рыбой, которые зарыли в землю на краю поселка.

Глубокой ночью, когда с гор рвался к морю морозный и сухой ветер, а море, разъярясь, кипело белой волной и гудело, как тысяча пароходных гудков, на сопке чья-то злая рука поднесла к стланику зажженную спичку. Пламя лизнуло смолистую хвою, молнией пронеслось по гибким стволам и, набирая силу, валом покатилось по ветру вниз. Буквально за считанные минуты ревущий фронт огня охватил несколько верст побережья. Зарево взметнулось до неба, гул пожара перекрыл шум моря. Лавина огня со скоростью экспресса приближалась к рыбачьему поселку.

Разом взвыли собаки. Истошный вой пронесся среди ночи по всем дворам, небо стало красным, через поселок над крышами домов полетели горящие головешки и снопы искр. Кто-то увидел наконец пожар, выскочил, побежал вдоль дворов. Люди испуганно бросились к морю. Огонь наступал. Еще издали он зашвырял поселок горящими кустами. Дома вспыхнули как-то все сразу. Спасения не видели, стланик рос по обе стороны поселка до самого берега. Загорелись вытащенные на берег баркасы и лодки. Люди сбились за ледяным припаем, укрылись за ним, мокрые от соленых брызг, раздетые, дрожащие. В трех шагах бушевало море. В десяти шагах выше, за ледяным барьером, ревел огонь.

На фактории увидели зарево, когда оно только начало разгораться. В колонии, на другом берегу, еще спали, но Байда уже выла во весь голос и била лапами в дверь дома, где находились Зотов с Оболенским. Казалось, что огонь движется и на колонию. Опасность возрастала с каждой минутой. Прибежали люди из фактории.

- Там поселок рыбаков, - сказал Зотов. - Сгорят…

- Это бандиты.

Ехать по морю нечего было и думать. Шесть мужчин с собаками и ружьями пошли вдоль берега навстречу огню. Когда они подошли к реке, пожар стал виден во всю ширь.

- Мы спасены! - сказал Корней Петрович. - Река…

Огонь не смог перешагнуть водный рубеж. Через речку на этот берег сыпались искры и головешки, но они падали в голый лиственничный лес, который не так легко загорался, как хвойный стланик. Искры гасли на земле, огонь не находил пищи. Люди перебрались через воду и пошли по-над морем, защищаясь от огня мокрым брезентом плащей.

Зотов выглянул из-за ледяного припая. Поселок рыбаков уже не существовал. Лишь тлели, догорая, чаны, запах сгоревшей рыбы смрадно тянулся с берега.

- Никого. Погибли…

Женский плач раздался совсем рядом. Под обтаявшими от жара льдинами сидели мокрые, дрожащие и подавленные люди. Они все еще не рисковали выйти из-за ледяного барьера, ждали, когда огонь завершит начатое, чтобы потом бежать к соседям.

Обессиленные, обгоревшие и грязные, добрались спасители и спасенные до реки, перебрались через нее и, дрожа от холодного озноба, пошли дальше, к дому Зотова.

В крупном лесу стало тише, ветер гудел по вершинам, раскачивая деревья. Красное зарево стояло в полнеба.

- Скорей, скорей! - понукал Иван Порфирьевич. На сердце у него сделалось неспокойно: они так неосмотрительно оставили факторию и дом Зотова без охраны. А что, если… Он боялся додумать эту мысль до конца.

Когда вышли из лесу, их глазам представилась страшная картина: дом Зотова, обе теплицы и амбар горели жарким костром.

Оболенский, задохнувшись, бросился вперед. Он обежал вокруг дома, кинулся в теплицы, потом обратно, но сделать уже ничего не мог. Зотов вырвался вперед.

- Не могу! Там бумаги! - закричал он и в одно мгновение оказался возле дома.

С силой выбив окно, из которого сразу потянулся черный, горячий дым, он прыгнул внутрь дома. Оболенский бросился за ним. В это время из окна вылетел небольшой сундучок, в котором хранились зотовские бумаги, показался черный, задыхающийся Зотов. Полушубок на нем коробился от жара. Корней Петрович подхватил друга, оттащил подальше от огня, снял тлеющую одежду.

- Слава богу! - сказал он.

- Мои бумаги?.. - Зотов уже плохо понимал, он чуть не задохнулся.

- Здесь, здесь, Николай Иванович.

Пожар бушевал в полную силу. Трещали балки, железо на крыше накалялось и лопалось. Зотов сел на землю, обхватил голову руками и застонал. Весь его труд погиб за какие-нибудь полчаса.

- Пошли, Иваныч, - сказал Жук и насильно поднял товарища с земли.

Оболенский плакал, как ребенок, и все оборачивался, все смотрел на огонь, довершающий злое дело.

Никто не видел Никамуру. Но все знали: он здесь.