За линией Габерландта

Глава пятая
В горах Колымы. Скалов идет в тайгу. Встреча с прошлым. Невольное признание. Снова один

Зимняя тайга - заколдованное царство. Тишина первозданная. Снежные шапки на пеньках, на кочках, сугробы на поваленных стволах, пухлый снег на голых ветках лиственниц, согнувшихся под этой мерзлой тяжестью. Не ступить шагу, чтобы не вызвать снежного обвала с деревьев. Не пройти десяти метров, чтобы не провалиться в пустоты под стлаником и сугробами. Нет хода даже зверю. Лисы и волки обходят чащобу стороной.

Каюр беспокойно осматривался. Собаки еле шли, след от потяга получался неуверенный, извилистый.

- Прямо едем? - спросил геолог, рассчитывая врубиться в тайгу и выгадать несколько километров пути.

- Что ты, начальник! - испуганно сказал каюр. - В тайга пропадем сразу.

Подтянулись остальные упряжки. Каюры сошлись, посоветовались. Свежевыпавший снег завалил все дорожные приметы. Новоградский не вмешивался в разговор. Он тут был новичком.

- Как решили? - спросил он, когда передовой взялся за остол.

Каюр неопределенно махнул куда-то в сторону.

Собачьи потяги пошли в обход леса по целине, вдоль реки. Когда лес прижал долину с обеих сторон, каюры начали петлять от поляны к поляне, где снег не так глубок и пушист, как в глубине тайги.

Упряжки темными привидениями мелькали по белым склонам сопок, скрываясь в долинах, змейкой ползли по горам все дальше и дальше от побережья.

Днем по сверкающему от солнца снегу, ночью по глубоким лунным долинам, в поземку и метель, в оттепель и злой мороз неслись по тайге, по болотам, с горы на гору, от реки к реке, подгоняемые нетерпеливым криком каюров. Мелькали по сторонам кусты, повизгивали собаки, скрипели легкие полозья, трещал, взлетая искристым пламенем к холодному небу, костер на привале, глубокий сон в меховом мешке схватывал геолога в одно мгновение. И снова, едва забрезжит рассвет, версты и версты, и снова тревога на сердце. Где люди, что такое случилось с отрядом?..

До первого зимовья - Элекчана - от Олы двести километров. За этот немалый путь Новоградский, впервые узнавший, что такое собачий потяг и остол, научился сносно править нартой и в три минуты «ставить» на привале костер. От Элекчана он проехал еще сто пятьдесят километров. Вечером, когда костер на недолгой остановке уже прогорал и над долиной повисла ничем не спугнутая тишина, люди услышали далекий шум порогов Бахапчи.

На рассвете нарты осторожно подошли к опасному месту. Геолог услышал грохот воды, увидел пар над узкой долиной и сказочные ледяные валы на закрайках бешеной реки. Приречный лес стоял в густом инее. Между белыми ледяными берегами, полускованная льдом, бросалась на скользкие камни черная вода, она ярилась, бушевала и с грохотом неслась вниз.

Геолог, насупив брови, смотрел на это чудо природы. Река преграждала им путь. Досадное препятствие.

К берегу приткнулось ветхое зимовье. Здесь жил одинокий старый ороч. Он увидел людей, подошел к геологу.

- Экспедиция заходила? - с тревогой спросил Новоградский.

- Как же, видел. Здоровый ребята, веселый. Плоты делал, порог обошел, вниз покатился, рукой махал, зубы скалил…

Отлегло!

Новоградский увидел затесы на деревьях - квадрат белой древесины на тополе и запись: «28-8-28. Идем вниз».

На пригорке стоял астропункт. Это дело рук Хазанли. Значит, живы, прошли самый опасный участок. Но тревога все еще не проходила. Откуда прибежала собака? И где сейчас люди, где их зимовье?

Нарты снова тронулись в путь сперва на запад, в обход непроходимых зимой порогов, потом через перевал, заваленный снегом и утыканный мелкими лиственницами, все на север, все дальше и дальше, навстречу друзьям. Товарищи отстали. Они шли по следу.

31 декабря 1928 года, в канун Нового года, нарты вынесли геолога на белый, блестевший под солнцем Среднеканский перевал. Как крутой и гладкий лоб лежал водораздел, рассекая надвое черную редкую тайгу. Дышалось со звоном. Пар, вырываясь изо рта, шипел и трещал, моментально смерзаясь. Было за пятьдесят градусов. Собаки скулили и поджимали лапы.

- Начальник, надо остановка делать, - сказал каюр.

- А если вниз?

- Круто больно, опасно ночью. Давай палатка ставим.

На перевале, зарывшись вместе с палаткой и собаками поглубже в промороженный снег, Новоградский встретил Новый год. Было холодно и неуютно. Он улыбнулся, вспомнив, какой бывает в эту ночь далекая Москва. И здесь была своя иллюминация. Над ними полыхало неяркое северное сияние. С грохотом лопались льды на ручье.

Утром, отбивая зубами дрожь, быстро свернули лагерь и спустились с перевала к лесу. Пока каюр готовил завтрак, Новоградский с биноклем оглядывал светлые дали, изучая каждый распадок. Рука дрогнула. Над черной щелью неведомого ключа он увидел дымок…

Перекусив, геолог вместе с каюром привязал поклажу и, усевшись, показал вперед:

- Туда!

В долине ключа Безымянного, левого притока реки Среднекана, стояли черные квадраты рубленого зимовья, оттуда во все стороны шли утоптанные дорожки обжитого места. Из леса слышался веселый лай собак. Пахло дымом. Наконец-то!

Вихрем пронеслась по твердому насту упряжка геолога, разом взлаяли, почуяв жилье, собаки, из всех избушек выскочили люди, и Новоградский прямо с нарт свалился в объятия друзей.

- Все живы?

- Все… Каким это ветром?

- Собака от вас прибежала. Думал, беда.

- Это с нами-то?.. Просто отстала и потеряла след. Гляди, разве с нами может что приключиться?

- Ну, говорите: что, как, где? За мной идут еще упряжки, там продукты, одежда, лекарство.

- Эх, жалко, не поспел на Новый год. Мы тут отметили…

- Да рассказывайте, что у вас?

- Нашли…

- Серьезно?

- Смотри.

- Ого! Ну, братцы!..

- Не баклуши бить ехали.

- Что за молодцы!

- Ты останешься или уедешь?

- Остаюсь. У меня на берегу надежные ребята, сами справятся.

- Это отлично! Нам как раз не хватает кадров. Давай включайся.

Остаток зимы и весну геологи бродили по тайге. Они находили старые разрезы, шурфы. Это их не устраивало. Экспедиция искала большое золото, ей нужен был размах. Когда стаял снег, поиск пошел скорее. Они напали, наконец, на крупные месторождения. Один за другим геологи столбили перспективные площадки в Среднекане, на реке Утиной, в Оротукане, недалеко от места гибели Нестерова. Всюду лежало золото, надежно упрятанное под мерзлые грунты.

Пока шел поиск, от моря в тайгу к геологам направились караваны оленей. Шли долго, выбирая путь не на одну проходку. Люди рубили в лесу широкую тропу. В тайге звенели пилы, дымили костры. Вдоль таежной дороги осторожные снабженцы ставили промежуточные базы и зимовья. В тайге вырастали штабеля мешков под брезентом, горы ящиков. От базы к базе ходили караваны вьючных лошадей и оленей. Горы и море связывались прочной цепочкой зимника.

…Разложив перед собой на самодельном столике уточненную карту Колымы, Новоградский долго смотрел на нее, постукивая по ладони карандашом.

- Смотри, что получается, - сказал он геологу Карибину. - Наша тропа идет сюда обходным путем, а это почти два расстояния напрямую. Непрактично.

- Иного пути на Олу нет.

- А почему Ола? Почему, скажем, не Нагаево? Я очень хорошо осмотрел правую сторону полуострова Старицкого. Бухта чертовски удобна, достаточно велика. Берега ее в меру пологи, болот нет. Прекрасное место для застройки. Если выбирать между Нагаевом и Олой, то я за первое.

- Ну и что?

- Надо проложить отсюда прямую дорогу до Нагаева. Расстояние сократится. Вот так…

Он положил карандаш на карту.

Оставив группу геологов во главе с Маковским искать новые месторождения металла, Новоградский, Карибин и якут Алексей Советский, проложив по карте из Среднекана до Нагаева прямую линию, пошли через тайгу в горы - точно на юг.

За ними оставались затесанные деревья и еле заметная тропа.

Через восемнадцать дней изыскатели вышли к бухте Нагаево. Геологи перешли вброд Магаданку и, раздвигая кусты стланика, поднялись по увалу вверх. На их пути встала могучая лиственница.

- Здравствуй, красавица, - сказал Новоградский и обернулся к удивленному товарищу. - Я уже был здесь. Теперь раздвинь кусты, встань на этот поваленный ствол повыше и посмотри вниз. Ну, что ты видишь, сухопутный человек?

- Я вижу море, - взволнованно сказал сверху Карибин. - Честное слово, море! Как чистейшая капля аквамарина в высоких изумрудных берегах…

- Это наш будущий порт, - сказал Новоградский. - А здесь… Здесь будет поселок, а может быть, и город.

- Как в сказке, - ответил Карибин.

В Олу прибыл еще один пароход.

С него сгрузили продовольствие, тракторы, сошли люди. Вечером в поселке стало шумнее обычного.

Скалов уже ложился спать, когда к нему постучали. Он открыл дверь.

- Кличут вас, - сказал посыльный.

- Кто?

- Приезжие, не иначе, опять геологи.

Скалов начал лениво одеваться. «Зачем понадобился? Ну конечно, проводника им надо. Якут застрял в тайге, больше вести некому. Теперь до него черед дошел. Откажусь. Не пойду». Вопреки рассудку, Скалов начал вдруг одеваться проворнее. Он заспешил. В сердце поселилась странная, тревожная надежда. Видно, он все еще нужен людям, не забывают Скалова. От этой мысли окрепла гордость. Он нужен! Конечно, никто так не знает тайги, как он. Именно Скалов может привести геологов куда надо. И куда не надо тоже… Скалов теперь уже точно знал, что лично этим людям золото не требуется. Они ищут его для других. Забавно, не правда ли? Почему бы ему не поработать с этими странными ребятами из Москвы? Почта, по правде сказать, порядком надоела. Сидячая жизнь не по нему. Взять да и махнуть в тайгу. Силы есть, здоровье - слава богу. В самом деле…

Он еще не дошел до избы геологов, а решение было принято. Если как следует попросят, он пойдет. На Колыму, на Индигирку, куда угодно. Он везде был, исходил горы, он знает пути-дороги.

Приезжие встретили Скалова уважительно. Посадили за стол, налили спирту, чокнулись за первое знакомство. Он замкнулся, как обычно, сидел и молчал, перебирал пальцами свою редкую бородку. Геологи говорили, о Москве, где Скалов никогда не был, о дороге, о море и вдруг все разом заспорили о перспективах края, об уже известных находках первооткрывателей, упомянули Оротукан, Усть-Утиную, Мылгу. Чувствовалось, что им не терпится идти в горы. Ведь если отсиживаться вот так за столом, там, пожалуй, все откроют и найдут без них. Обидно, не правда ли?

Скалов слушал речи, непонятные слова только усиливали любопытство; он, конечно, понял, что молодой России позарез нужно сейчас золото, чтобы кому-то платить, с кем-то расплачиваться за покупки, но, к удивлению его, никто и словом не обмолвился о себе, о своей нужде, о желании стать богатым. Или все они довольны жизнью и не хотят ничего другого, или просто не понимают, как надо жить среди людей.

- Пойдете с нами? - спросил его пожилой геолог, улучив минуту в общем гаме.

- Платить как будете? - спросил Скалов.

Шум сразу затих. Теперь все смотрели на Скалова. Странный человек. Настал их черед удивляться. Геолог сказал довольно холодно:

- Проводник получает наравне со старшим геологом. Питание общее. Спецодежда. В случае удачи - премия.

- Премия?

- Ну да, известная сумма сверх зарплаты, если откроем промышленное месторождение.

- Пойду, - сказал он, немного подумав.

- Тогда выпьем, проводник. Ну, давай. За удачу, что ли…

В тот день, когда Акинфий Скалов уводил новую группу изыскателей по знакомой тропе на север, в бухту Нагаево, осторожно, делая промеры воды, вошел первый пароход.

Повинуясь команде, широкобедрый пароход осторожно повернулся и пошел к левой стороне бухты. Ему удалось подойти к берегу почти вплотную. Тотчас на камни полетели сходни, человеческие фигурки проворно соскочили вниз, застучали топоры, в тихом воздухе между замкнутых сопок раздался скрип крана и крики:

- Вир-ра!

- Май-на!

На другой день у левого берега бухты начали сооружать пристань.

Ола перестала быть базой экспедиций.

Отныне все пароходы будут идти курсом на Нагаево, оставляя вправо по борту и открытый берег бухты Гертнера, и скалистые сопки Марчекана на полуострове Старицкого.

Этого события Скалов уже не застал. Он надолго ушел в тайгу, смутно на что-то надеясь и робко вживаясь в новую и непонятную для него жизнь среди новых и непонятных ему русских людей.

…В Колымской тайге продолжался поиск.

По сопкам и в долинах дымили костры кратковременных ночевок. Стучали геологические молотки, шуршала галька в лотках, ломы били мерзлую землю, люди пробирались к золотоносным пескам. По тайге растерянно бродили встревоженные медведи. Они уходили в горы и оттуда, с безопасной высоты, подолгу смотрели на дымки костров.

Разведчики находили золотоносные пески, но не кидались мыть золото, а тут же деловито заносили новое месторождение на карту, ставили репера - заявочные столбы - и уходили дальше, послав с нарочным радостную весточку в свой штаб. Искали, находили, но брать не торопились.

Скалов покачивал головой, усмехался и для себя записывал все такие места. Вдруг пригодятся.

За триста и за пятьсот километров от Нагаева работали поисковые партии. Они были небольшими. Их успевали снабжать всем необходимым. Геологи зимовали на месте, с первыми весенними ручьями снова уходили на поиск, и с каждым днем на карте Колымы обозначалось все больше и больше перспективных участков.

Маковский открыл золотую речку Утиную. Вознесенский поставил заявочные столбы на ключах «Три медведя» и Бючинах; геолог Новиков нашел еще одно месторождение возле Оротукана. Здесь уже строились дома будущего поселка. Тот же Вознесенский вместе с Леонидом Коффом открыл Хатыннах. Сергей Раковский буквально натолкнулся на золотую жилу Аттуряха. Колыма сдавалась, Колыма открывала свои богатства, не в силах устоять перед натиском смелых людей.

Отряд проводника Скалова много месяцев подряд обследовал обширный участок гор за рекой Колымой. Продвигаясь на запад, он вышел в большую долину.

Акинфий с трудом припоминал этот широкий распадок, покрытый густым лесом. С обеих сторон сюда спускались морщинистые сопки, в складках которых стоял темный старый лес. Кажется, он был здесь когда-то.

Партия разбилась на небольшие группы и начала исследование притоков реки. Всюду - и в реке, и в ее многочисленных ручьях - находили золото. Старший геолог клялся, что он скорее костьми ляжет в этой долине, чем упустит возможность подобраться к коренному месторождению. По его мнению, оно находилось где-то близко.

Скалову иной раз и нравились эти ребята, которые в самую трудную минуту не расставались с веселой шуткой. Они без конца подтрунивали друг над другом, но даже тени неприязни не было в их шутках. А когда одному «везло» и он вдруг открывал богатое месторождение, его товарищи от всего сердца поздравляли удачника. Разговор заканчивался неизменным:

- С тебя причитается…

И никакой зависти, никакого преклонения перед героем.

Скалов пробовал в свободное время сам мыть золото. Он брал лоток и уединялся в каком-нибудь ручье. Его радовали эти несколько золотников желтого металла, которые он ссыпал в кисет из-под табака.

Как-то вечером проводник показал свою добычу геологам:

- Червонца на три, - гордо сказал он, заглядывая им в глаза. Так, между делом намыл.

Геологи только пожали плечами.

- Охота тебе спину ломать. Придет сюда техника, за две секунды возьмут больше, чем ты намыл за два дня. Лучше бы на охоту сходил, коли время есть.

Увидев, как равнодушно смотрят на его золото сослуживцы, он в конце концов обиженно бросил лоток и, взяв ружье, ушел в лес, чтобы подстрелить к ужину глухаря.

- Вот это вещь, - похваливали ребята, обгладывая косточки птицы. - Ай да Робертович, отличился, старина…

Скалов сосредоточенно молчал, но был чрезвычайно доволен похвалой. Что ни говори, а делать людям приятное - хорошее занятие. Это чувство он испытал впервые.

…Шли недели и месяцы, они складывались в годы.

В тридцатых годах о Скалове говорили уже не иначе, как об опытном, знающем проводнике. Его отмечали в приказах. Его наградили значком отличника.

Он все еще ходил с тем же отрядом, когда случилось происшествие, сразу сломавшее налаженную было жизнь таежного знатока.

В обед на базу приехал молодой парень- коллектор из одной группы, работавшей километрах в восьми от базы.

- Мертвого человека нашли, - сказал он старшому. - Поехали со мной.

Начальник отряда, два геолога и Скалов оседлали лошадей и немедленно выехали на место происшествия.

На берегу ручья столпились поисковики. Около их ног темнела полуобвалившаяся яма.

Скалов слез с седла, привязал лошадь и увидел остатки шалаша. Воспоминание больно толкнуло его в самое сердце. Он перевел взгляд на яму и почувствовал такую слабость в ногах, что тут же сел на траву.

- Что с тобой? - участливо спросил геолог.

- Ничего, пройдет, - еле ответил он, но не отвел взгляда от темнеющей ямы.

- Где мертвый человек? - спросил начальник.

- Да вот, нашли старый шурф, решили проверить. Никита стал вычищать породу, а там…

Все нагнулись над ямой. Темное дно, мокрые стены.

- Кто смелый? - спросил начальник.

Двое спустились в яму, оттуда полетела порода, потом застучали кирки. Кто-то сказал:

- Веревку!

Скалов сидел, оцепенев, не понимая, что такое с ним делается.

- Осторожно, осторожно… Еще, давай, давай, - почему-то вполголоса командовал Никита.

Скалов увидел вдруг мокрую черную телогрейку с прилипшими к ней камешками. Он закрыл глаза.

Когда он открыл их, люди все еще стояли вокруг тела и тихо переговаривались. Головы их были обнажены.

Сохранился… А ведь давно, кажется, лежит.

Мерзлота. Сверху насыпало.

- Смотри, куда его… В спину, мерзавцы, по-бандитски.

Скалов увидел рваную дыру на телогрейке убитого, темное, почти бесформенное лицо и, не отдавая себе отчета, глухо и тяжко сказал голосом, которым просят прощения:

- Бориска…

Все разом обернулись к нему. А он, хватая ртом воздух, разрывая на груди рубаху, встал и пошел прочь, заплетаясь длинными ногами.

Люди переглянулись. Никита произнес:

- Нечисто дело. Как он сказал: Бориска?..

В тот же день Акинфий Робертович Скалов, сославшись на болезнь, заявил, что уезжает. Его почему-то не стали задерживать. Понимали - видно, неспроста уходит.

Ни с кем не попрощавшись, он взял вещевой мешок и ушел в тайгу.