За линией Габерландта

Глава десятая
Чрезвычайное происшествие с Сашей. Наледи в долине. Новые затруднения. Неожиданный приезд Руссо. Предупреждение

Втянувшись в работу на новом месте, мы не замечали, как быстро бежит время. За зиму наша группа провела серьезную работу. Леша Бычков с Виктором и Смысловым поставили опорную сеть из сотен реперов и начали топографическую съемку долины, чтобы к лету дать точный план местности и уже твердо определить, где строить парники, теплицы, жилой поселок и животноводческий городок; мы с Сашей Севериным и Зотовым пробили в мерзлой земле десятки шурфов, взяли сотню проб для отправки на анализ и все время следили за режимом реки Май-Урья. Варя Зотова продолжала вести наблюдения на двух площадках и по утрам непременно сообщала нам «погоду». В январе она, например, «обрадовала» нас самой низкой температурой в Северном полушарии - минус 61,7 градуса.

Это была действительно холодная ночь. Мы все нарочно выходили из палатки, чтобы испытать, что такое «за шестьдесят». Струсил один только Казак. Лениво переступив порог, он помялся в морозном тумане и сразу же начал скулить, поджимать лапы и тереть глаза и нос. Не выдержал. А мы стояли на снежной площадке и вслушивались в жуткую тишину стынувшей ночи, окутанную густым резким на вкус и запах туманом. Почувствовав колючие щипки на щеках и ушах, мы поспешили вслед за Казаком в палатку и закрыли дверь. Но даже при плотно закрытых дверях от порога к печке воровато пробирался видимый глазом морозный туман и исчезал в поддувале гудящей печки. У нас-то было тепло…

Таких ночей за зиму Варя отметила немного. Другие были теплей. По правде сказать, дни с температурой в минус 50 градусов не особенно отличались от рекордных - такая же жуткая тишина и незримая опасность для всего живого.

- Зато лето жаркое, - успокаивал себя и нас Зотов.

К концу марта речка Май-Урья стала показывать свой норовистый характер.

Чем сильнее давил мороз, тем больше баловалась Май-Урья. Она, по-видимому, еще в декабре - январе местами перемерзла, потеряла свое русло и металась теперь по всей долине, создавая такие ловушки, что только один Бычков ухитрялся возвращаться с работы сухим. Мы же все то и дело совершали невольный обряд крещения. Вода таилась под снегом даже там, где ее совсем не ожидали встретить. Особенно часто вступал в конфликт с речкой Саша Северин.

Мы приглядывались к Лешиной сноровке. Интересное дело! Он обходил глубокие снега и держался ближе к чистому льду или мелкому снегу, где, на наш взгляд, было самое опасное и мокрое место. Однако не проваливался, лед его держал.

- Объясни, - попросил его Саша.

- Догадываетесь, почему река из своего русла вышла? Снизу вечная мерзлота поднялась, сверху лед застыл, на каждом мелководье перемычка получилась, а тем временем вода из верховьев продолжает наступать. Она, конечно, прорывает лед, течет поверх льда, намораживает на нем слой за слоем, и в конце концов русло доверху заполняется плотным льдом. Куда воде идти? Вот и растекается по долине, подтопляет снег и, конечно, опять замерзает. Если снег тонкий, то вода замерзает быстро, а под сугробами теплее, тут она и накапливается, стоит. Где же опаснее?

Саша слушал, сдвинув на лоб шапку. Вроде понял.

На другой день он собрался в дорогу: надо было принести с прииска кое-какие продукты.

- Лыжи возьми, - посоветовал ему Леша.

- Не нуждаюсь, - гордо ответил Северин. - Я пойду прямо по речке, по льду. Она, понимаешь ли, вымерзла до дна. Никакой опасности. Так, Леша?

- Постиг, - насмешливо сказал наш начальник.

Саша ушел перед обедом, пообещав вернуться часов в десять вечера.

Ночь выдалась тихая, лунная. Наша долина, залитая доверху зеленоватым светом, выглядела фантастически. На лиственницах висела изящная, просвечивающая насквозь снежная бахрома. Приречные кусты, опудренные инеем, причудливо сверкали, играли светом и тенью, оголенный лед таинственно мерцал под луной. Стояла такая тишина, какую можно наблюдать лишь на Севере в безветренную зимнюю ночь, когда идешь и слышишь только скрип снега под ногами да четкий стук собственного сердца.

Мы решили встретить Сашу и вышли на лед. Постояли, прислушались. Ни звука в долине. Очарованные белой тишиной, не спеша тронулись мы по реке, рассчитывая где-нибудь на полдороге встретить Сашу и помочь ему нести груз.

Когда прошли километра два, где-то далеко-далеко послышался человеческий голос. Это пел Саша. Судя по бодрым звукам, долетавшим до нас, он был в хорошем настроении. «Любимый город может спа-ать спокойно…» - неслось по долине. Эту песню он теперь мог исполнять лишь там, где никого не было.

- На луну поет, - усмехнулся Смыслов.

Потом песня прекратилась, видно, таинственная ночь очаровала одинокого путника. Мы не спеша шли навстречу ему и готовили уже приличествующие встрече шутки, как вдруг произошло совершенно непредвиденное. Ближе чем в полукилометре от нас, за поворотом, раздался короткий, но резкий треск; в устоявшейся тишине он показался таким страшным и неестественным, что мы разом вздрогнули и остановились. Сердце забилось отчаянно быстро, стало как-то не по себе. Вслед за этим треском до нас долетел испуганный вскрик и снова такие звуки, словно кто-то сильной рукой ломал сухие доски. Потом все стихло так же внезапно, как и началось. Стряхнув с себя оцепенение, мы бросились вперед. За поворотом, распластавшись на мокром снегу, лежал Саша, придавленный сверху своим рюкзаком. Вокруг него журчала вода, облака пара поднимались над местом катастрофы. Разбрызгивая воду, мы подбежали к Саше, подняли его и отнесли на сухое место. Он очнулся и оторопело посмотрел на нас:

- Где я?

- Уже в раю, - пробасил Смыслов. - Мы догадались, куда ты попадешь после своей безгрешной жизни, и пришли проведать. Как поживаешь?

Тут Саша окончательно пришел в себя, недовольно засопел и отряхнулся.

- Дай закурить…

Он жадно курил папиросу и боязливо косился на лед, по которому проворно растекалась вода. Мы молчали, ожидая объяснения.

- Видите этот проклятый бугор? Он отнял у меня три года жизни. Завтра утром голова у меня будет седая. Это точно. «Иди по льду»!.. - передразнил он Лешу Бычкова. - Вот и пошел.

- А что, собственно, случилось? И при чем тут бугор?

Случилось, оказывается, вот что.

Саша шел по льду реки, напевая песню, и даже пытался прокатиться по особо гладким местам. Настроение у него было боевое, приподнятое. Потом он израсходовал запас бодрости, загрустил и задумался. Дальше шел погруженный в свои мысли. Тишина и одиночество околдовали его.

В другое время и при других обстоятельствах Саша, конечно, заметил бы, как впереди подозрительно взбугрился и напрягся синий лед. Бугор был одним из тех образований, когда прижатая со всех сторон вода не может прорваться из-за крутых берегов ни вправо, ни влево и начинает приподымать лед в самом русле. Саша подошел к бугру, пожалуй, как раз в такое время, когда он еле-еле сдерживал напор воды снизу. Ничего не замечая, он машинально поднялся на бугор и, видно, весом своим нарушил непрочное равновесие. Вершина бугра с треском разорвалась, струя воды скинула его вниз. В трещину хлынул поток, и освобожденная река моментально разлилась по всему руслу.

Когда мы торопливо шли домой и переодетый Саша, стремясь согреться, обгонял нас, то мы заметили, как старательно обходил он сторонкой даже небольшие снежные кочки.

Обжегшись на молоке, дуешь на воду. В общем, река нам прибавила работы. Большой луг, который мы видели в своем воображении уже ровной пашней, во многих местах подвергся затоплению. Наледи появились в низинах луга, у опушки леса и далеко от реки, у подножия второй террасы, как бы ограничив со всех сторон сухую площадь.

Нечего было и думать намечать под распашку те места, куда достигал зимний паводок. Они, безусловно, исключались: ведь наледи тают весной очень долго и земля не успеет согреться. Мне приходилось видеть такие наледи в долинах, что и вовсе не успевают растаять за лето; во время таяния лед постепенно покрывается песком, грязью, листьями и старой травой. Эта покрышка защищает его от лучей солнца, становится все толще, надежнее и сохраняет под собой лед на много, много лет. Такой лед называют уже ископаемым. Нам пришлось забраться еще дальше по долине, и здесь удалось разыскать гектаров до трехсот ровного и чистого луга, пригодного под распашку. Метеостанция оказалась между двух будущих массивов пашни.

- Великолепно, - потирал руки очень довольный Петр Николаевич.

Мы не совсем понимали его.

- Это же так просто, ребята, - сказал он. - Чем больше распаханных земель, тем лучше климат или устойчивее микроклимат. Так, Варя?

- В общем так, - отвечала она с таинственной улыбкой.

Они что-то скрывали от нас. Две совершенно одинаковые метеоплощадки. Необъяснимая радость при мысли о крупных земельных массивах. Секрет? Оставалось ждать, когда они не выдержат тяжести секрета и поделятся с нами.

- Чисто метеорологическая загадка, - усыпляя любопытство, говорил Зотов. - Потерпите. Все станет ясным через полгода, никак не раньше.

При этом он со значением смотрел на Варю, из чего следовало, что автором метеорологического секрета являлась, по-видимому, она.

Петр Николаевич не первый раз поражал нас своей изобретательностью. Явление, которое мы все считали изученным, он вдруг мог увидеть совсем иными глазами. Что это было - врожденное свойство характера или особое проникновение в окружающую нас природу, - сказать трудно, но качество несомненно хорошее, крайне необходимое исследователю.

Мы проклинали топкое место на склоне. Даже зимой здесь курчавился такой мох под снегом и стояли такие кочки, что сломать ногу было сущим пустяком.

- Склон - и вдруг болото? Как совместить? - спросил как-то Смыслов, убежденный, что по горе стекает любая вода.

А Зотов вдруг сказал:

- Уверен, хорошая пашня будет.

- На болоте?

- Внизу песок, отличная аэрация. Потому и болото. Глубоко протаивает, вода стоит, как в пригоршне. Сдерем мох и кочки, оголим пески, добавим навозу, и у нас получится превосходный огород. Как, Леша? К тому же южный склон.

- Согласен, - сказал наш начальник. - Глубоко видишь, - похвалил он Петра Николаевича.

Зотов зарумянился. Бычков редко кого хвалил.

И с опытным огородом Петя придумал ловко: самое убедительное - дать овощи уже в этом году. Пусть немного, но симпатии горняков будут завоеваны.

И с площадками… Но что это такое, Зотовы помалкивали. Ладно, долго не протянут секрета. Мы теперь работали всего в одном километре от метеостанции. Леша Бычков вел теодолитную съемку. Точнее сказать, вел ее Серега Иванов, а Бычков только консультировал его и поправлял. Я вообще заметил, что наш начальник уже давно и всерьез «натаскивает» способного к математическим наукам и точного в работе Серегу и не только заставляет его делать практическую съемку, но и просиживает с ним целые вечера над геодезическими учебниками. В долгие и морозные ночи Иванов и сам любил обстоятельно сиживать над таблицами Гаусса, рассчитывал многоугольники, разбирал и собирал приборы. Леша готовил из парня топографа. Почему он так поступал, выяснилось несколько позже. Но я, кажется, отвлекся.

В этот мартовский день мы почувствовали, пожалуй, впервые, что солнце в Май-Урье не только светит, но и греет. На припёке, если сесть спиной к солнцу, тепло проникало сквозь ватную телогрейку и приятно щекотало спину. Весна… Весна идет! Рябило в глазах от ослепительной игры солнца на снегу, воздух стал прозрачным, ядреным и каким-то даже вкусным; снежный наст за ночь смерзался и по утрам удерживал человека без лыж; наледи лениво дымились; промороженные лиственницы, мертво стоявшие всю зиму, зашептались, по их голым веткам нет-нет да и пробегал теплый воздух, навевая мысли о жизни, о тепле. Весна…

Устроив перекур, мы уселись спиной к солнцу и блаженствовали в затишке за густым кустом шиповника. Вдруг отрывисто тявкнул Казак. Мы обернулись. Уши собаки настороженно торчали. Казак внюхивался в какие-то ведомые только ему запахи и не спускал глаз с реки.

Он тявкнул еще и еще раз и беспокойно оглянулся на нас. Леша поднял бинокль и долго всматривался в белое безмолвие долины.

- Кто-то едет сверху, - сказал он. - Похоже, нарты…

- Геологи, кто же еще, - уточнил Зотов.

- А может, твой приятель, проводник, - сказал Серега.

Мы встали, оживились. Теперь и без бинокля на белом прорыве русла была видна черная точка. Казак волновался, рвался вперед. Саша взял его на ремень. Послышался заливистый лай. Собачий потяг.

Через несколько минут упряжка пронеслась под берегом. Мы закричали, замахали шапками. Каюр вонзил в снег крюк, оглянулся. С нарт соскочил кто-то грузный, тяжелый, в широком тулупе, и, неуклюже став на лыжи, пошел к нам прямо по целине. Упряжка пронеслась дальше в поисках отлогого подъема на берег.

- Ребята, это же Руссо! - крикнул Смыслов. - Явление народу…

Действительно, это был Руссо. На широком и добром лице агронома сохранялось тревожное выражение даже в первые минуты встречи.

- Откуда вы, какими судьбами, почему сверху, с гор? - Мы забросали его вопросами.

- Постойте, постойте… - сказал он, беспокойно оглядываясь. - Где Зотов?

- Я здесь. - Бородатое лицо Зотова возникло перед глазами агронома. Апостол Петр, русифицированный и одетый для прогулки по морозным далям.

- Вы?.. - Руссо огляделся, улыбнулся. - Ах да, прошу прощения. Фу, как я боялся!.. - Он опустился на поваленную лесину, вытер рукавом лоб.

- Объясните, наконец, - нетерпеливо произнес Бычков.

- Сейчас, сейчас… Значит, это вы? - Руссо еще раз посмотрел на Зотова и дотронулся до него, не доверяя глазам своим. - Ну и вид у вас! Алеша Попович. - Он засмеялся. - Да и все вы, друзья…

- Итак… - начал Бычков, заражаясь волнением приезжего.

- Итак, я очень рад, что вижу вас всех вместе и в добром здоровье. Прошу выслушать меня внимательно. Я послан Зубрилиным, чтобы предупредить об опасности, которая грозит вам, особенно Петру Зотову.

- Опасности? - переспросил Бычков.

- Да. Конах появился в вашей долине.

Мы переглянулись. Значит, история не кончилась, она продолжается, она догоняет Зотова, находит его и здесь. Прошлое опять ворвалось в наши дни.

Свернув работу, мы отправились домой. Известие было очень серьезным.

Ночью снова залаял Казак. Саша и Сергей вышли посмотреть. Вернувшись, они сказали, что вверх по долине промчались четыре потяга с людьми

- Это туда. К Зубрилину, - сказал Руссо. - Будем ждать известий. Теперь, когда я вас предупредил, боюсь за нашего замполита. Остался один на один с врагом.

На другой день мы увидели целый обоз. Он шел с верховьев реки. Нарты остановились, Зубрилин подозвал Зотова и отвернул брезент.

- Узнаешь?

Зотов побледнел.

- Кто его?

- Неважно. Одним преступником меньше. Но учти, с его смертью опасность не миновала. У Конаха здесь сообщники.

- Кто?

- Не знаю. Надо выяснять. Я сейчас еду на прииск, потом вернусь к вам. Будьте осторожны, друзья.

В тот же день мы с Серегой переселились в домик Зотовых. Так оно надежнее.