Заблудшие

Глава 5

Захваченного «бульбовцами» старосту заменили новым. Якуб Крычильский был представителем украинского меньшинства проживающего в Гуте Степанской. Новаки были не в восторге от такого назначения, потому-что с Якубом у них был давний конфликт. Но все перемещения по управленческой лестнице происходили по принципу «начальство не выбирают, его назначают». Учитывая то, кто сидел в районной управе, то такое назначение было предсказуемым. Война огненным валом катилась на восток, и основная часть населения старалась всеми доступными возможностями приспособиться к новому порядку. Новости с линии фронта доходили тревожные и явно не в пользу Советской власти. Военная машина Германии, не сбавляя темпа, захватывала все новые и новые города и земли. Красная Армия в Полесье оставалась лишь только в виде остатков окруженных частей, пытающихся пробиться к линии фронта. Кроме окруженцев, в лесах прятались представители партийных структур и органов НКВД Союза, шайки дезертиров, солдаты Армии Краевой и партизаны различных мастей.

Теплые деньки сменились осенней слякотью, которая навевала только печальные настроения. Селяне с нетерпением ожидали прихода зимы, чтобы хоть немного отдохнуть в преддверии начала новых сельскохозяйственных работ. Темнело раньше, и вечера становились длиннее и томительней. Чижов с тоской посматривал на огонек керосиновой лампы, который словно маяк светил ему из окна дома Новак. Как бы он хотел сейчас оказаться в теплой хате, рядом со Стешей. Но после связи с Наташкой, он не имел такого морального права рассчитывать на расположение хозяйки. Сейчас он клял себя за минуты слабости, хотя тогда он об этом даже и не задумывался. Спать лег с твердым намерением серьезно поговорить со Стешей и попросить у нее прощения. Чтобы сделать первый шаг, он с утра набирался моральных сил. Вот, только настроится заговорить и обязательно что-то мешало. То, корова ногой ведро выбила, то поросенок из база выскочил. Когда казалось, все препятствия были преодолены, появилась свекровь. Чижов с досады даже сплюнул. Вот принесла же ее нелегкая! Пани Мария о чем-то щебетала по-польски, бросая вопросительные взгляды в его сторону. Стефания ответила на таком же языке и, судя по интонации, была не очень довольна приходом родственницы. Мария сначала, как показалось мужчине, требовала, а потом, получив отпор, стала о чем-то просить. Стеша понимающе кивала головой. Пани Мария бросив в его сторону прощальный взгляд, убежала к себе.

— Чего хотела-то? — поинтересовался Чижов.

— На базар ехать надо, — в возбужденном состоянии ответила Стефания.

— Пусть едут. Ты тут при чем? — не понял Чижов цели визита пани Марии.

— Товар они заранее приготовили, а пан Казимир слег с температурой. Митька напился и лыка не вяжет, вот она ко мне и прибежала, чтобы я с ней поехала или тебя попросила, — озвучила Стефания суть вопроса.

— Куда ж ты поедешь? Что вы две бабы на рынке делать будете? — недоумевал работник.

— Давай я съезжу с пани Марией, — предложил парень, отложив свой разговор на потом.

— Опасно тебе в город ехать. Не дай Бог, Степана повстречаешь или к документам пристанут. Слишком большой риск, — не хотела Стеша отпускать своего работника.

— Не переживай, все будет хорошо. Сколько таких, как я, в Сарны ездят и ничего, — хорохорился Чижов. Не хотела Стефания его отпускать, но и Марии отказать не могла. Так и отправился Гришка с пани Марией на базар в уездный центр. Через лес проехали без происшествий, а вот на въезде в город их остановил совместный немецко-украинский патруль. После того, как повстанческая армия «Полесская Сечь» во главе со своим атаманом Тарасом Боровцом, покинула Сарны и при взаимодействии с Белорусской Самообороной и тыловыми частями вермахта, взялась громить части Красной Армии в Мозырьском укрепленном районе, так называемой «Линии Сталина», в районе были образованы структурные подразделения жандармерии и вспомогательной полиции. Основной костяк этих структур составляли бойцы украинской милиции, бывшие военнопленные и добровольцы. Милиционеры сменили желто — голубые повязки на белые, и чувствовали себя весьма вольготно. Как и боялась Стефания, справка Гришки полицаям показалась подозрительной. Для выяснения личности его отправили в полицейскую управу. Здесь в ее подвале, собралось множество подобного Грише люду. Цыгане, евреи, русские, крестьяне, горожане, блатные и бывшие военные. Кого тут только не было. Из тесного помещения, проветриваемого лишь через узкое решетчатое окно под потолком, их по одному направляли к следователю на дознание. Следователь, мужчина лет пятидесяти, в новой темной форме с серыми лацканами, рубашке с галстуком, очень был похож на конторского бухгалтера. Лицо наивное, располагающее к себе. Следователь кивнул задержанному парню на табурет, стоящий напротив его стола и сразу же открыл какую-то папочку и начал писать, периодически поднимая глаза в сторону Гриши. Вопросы простые. Кто? Откуда? Как звать, величать? Ничего особенного. Кто справочку дал, и при каких обстоятельствах? А потом, как гаркнет: «Звание, номер части, когда и откуда призывался?»

Гришка попытался пояснить, что, мол, он уже не военный и его освободили за продуктовый набор, но удар сзади в ухо заставил его пересмотреть свой стиль общения. Для того чтобы подопечные все лучше вспоминали и не захотели чего-нибудь приврать, следователь держал в кабинете двух крепких помощников. Те ничего не говорили, а просто били. Вопросы задавал «бухгалтер». В результате общения Гришки пришлось вспомнить, и номер части, и фамилию комбата и боевой путь своего подразделения. Интересовала «бухгалтера» и Стефания Новак. Вернее, причины, по которым она захотела выручить из плена даже не своего дальнего родственника, а совсем чужого человека. Он царапал что-то у себя пером, слушая признания арестованного. Если, ему что-то не нравилось, то следователь кивал головой своим помощникам, и они доходчиво поясняли Чижову, где он совершал ошибку в своих показаниях. Обратно в подвал он вернулся с опухшим ухом и разбитой губой. Парни, сидевшие возле него, делились своими впечатлениями и строили прогнозы на будущее. Они почему-то были не радужными. Немецкое командование жестоко относилось к евреям, коммунистам, цыганам и командирам Красной Армии. Он вроде бы не попадал в этот список, но местная власть дополнительно внесла туда и такую категорию людей, как «москаль». В этом плане было не совсем хорошо. Когда на выход повели парня с нагрудным знаком в виде звезды Давида, цыгана и его, у Гришки неприятно засосало под ложечкой. Не к добру все это! В коридоре их ждало несколько парней в вышивках и гражданской формой одежды поверх них. Среди этих полицаев Гришка опознал и Степана. Тот даже был рад такой встрече.

— Вот и свиделись! — заулыбался Бородай.

— Ты его знаешь? — поинтересовался невысокий боец, который и выводил троицу из подвала.

— Петрович из «конторы» сказал, что эти трое твои клиенты. Еврейчик сбежал из места постоянной дислокации, цыган у местного мельника коней увел, а этот вроде, как дезертир, но снюхался с поляками, — дал краткую характеристику арестованным конвоир.

— Знаю, знаю. Это «москаль», а москали нам кто? Правильно! Враги! И за поляков Петрович прав. Я его хотел арестовать в Гуте Степанской, но он сбежал. Сколько веревочке не виться, а все равно конец будет. Вот и снова повстречались, — потирал руки Степан. У Чижова вспотели ладони. Это конец! Арестованных вытолкали во внутренний двор полицейского управления, которое размещалось в бывшем районном отделе НКВД.

— Давай, пошли! — подтолкнули троицу в сторону красной кирпичной стены, которая была вся испещрена следами от пуль. По всей видимости, эти кирпичи видели не одну подобную сцену расстрела. Из здания во двор вышла группа сотрудников, чтобы покурить, а может просто поглазеть на мероприятие.

— Гриша, ты? — воскликнул один из них. Чижов встрепенулся. В его сторону бежал Федор Игнатов. Вот кого он не ожидал здесь увидеть, так это Федьку. Но если трезво подумать, то место в полиции было как раз для него. Федор за буханку хлеба сдал лейтенанта и в полицаи наверняка, пошел по собственному желанию, чтобы не сдохнуть с голода или не быть расстрелянным. Федька радостно обнял знакомого.

— Отвали в сторону, — оттолкнул мужчину Бородай.

— Это мои клиенты.

— Ты чего Степа? — обиделся на такое поведение товарища Игнатов. Мужчина, в форме подобной как у следователя, отбросил в сторону сигарету.

— Федор, ты его знаешь? — строго спросил незнакомец.

— Конечно, знаю. Служили вместе, — сообщил Игнатов.

— Большевик? Офицер? — кивнул мужик в сторону Чижова.

— Да вы что, пан лейтенант! Григорий рядовой. Он даже чуть не пострадал от политрука.

— То есть? — заинтересовался начальник.

— Когда наш батальон вошел в Вишневое, мы наткнулись на группу украинских националистов. В результате перестрелки убили двоих и взяли в плен сына убитого. Так, Федор, дал возможность парню сбежать, из-за чего политрук объявил его врагом народа и хотел приговорить к расстрелу, — выгораживал однополчанина Игнатов.

— А почему не расстрелял? — интересовался офицер.

— Комбат не дал. Гришка у нас пулеметчик, а таких специалистов в батальоне не хватало, — на свой лад перекрутил былую историю боец. Не сказал он, что политрук взъелся на Чижова не только за пацана, а еще и из-за доноса самого Игнатова. Впрочем, кому такие подробности нужны? Спасибо, что вообще вступился.

— Пулеметчик говоришь? — о чем-то задумался лейтенант.

— Могу и из пулемета, — подтвердил Григорий.

— В чем обвиняют? — продолжил диалог полицейский начальник.

— Документы мои не понравились.

Пришлось Гришке вкратце рассказать свою историю. Степан почувствовал, что арестант может отвертеться от расстрела, влез в разговор.

— Не верьте ему пан Ходаковский. Я лично знаю этого типа. Когда мы работали в Гуте Степановской по аресту польского партийного функционера, он помог ему скрыться. Он сам русский и помогает полякам, — привел свои доводы Бородай.

— И что с того, что русский? — прищурив глазки, спросил офицер.

— Так москаль! — не знал, что и сказать Степа.

— Великая Германия помогает народам России освободиться от большевизма. Солдат, ты поддерживаешь коммунистические идеи? — обратился Ходаковский к Чижову. Скажи, да, и можно было спокойно занимать позицию у кирпичной кладки. Чижов не дурак, и ему хотелось жить.

— Не поддерживаю, — заявил Григорий. Ходаковский другого ответа и не ожидал.

— Как он может поддерживать, если его чуть было не расстреляли те же коммунисты, — замолвил словечко в защиту сослуживца Игнатов.

— Это ты знаешь, но не мы. Может, ты специально выгораживаешь дружка? — не сдавался Бородай.

— Мне нравится твоя непримиримость к врагам Рейха, — усмехнулся Ходаковский.

— Только у тебя почему-то все враги. Нельзя уничтожать тех, кто может послужить Рейху. Гриша, хочешь поступить в батальон «Шуцманшафта»? — неожиданно предложил лейтенант.

— Это твой выбор, — ухмыльнулся Ходаковский. Вариантов всего два, стенка или служба Германии. Не хотел Гришка становиться предателем Родины, но сам отказ от сопротивления оккупанту, это ли не предательство? Чтобы не вызвать подозрения в искренних намерениях, тянуть с ответом было нельзя.

— Хочу, — последовал краткий ответ.

— Это хорошо. Пулеметчики мне нужны.

— Не верьте ему. Предаст нас этот пулеметчик, — не удержался Степан, чтобы не высказать свое мнение.

— Предаст, говоришь? Игнатов, ты ручаешься за своего дружка? — спросил лейтенант Федора.

— Ручаюсь, — без тени сомнения ответил мужчина. Вот так поворот. Теперь за него ручался тот, кто совсем недавно своим доносом подвел его к расстрелу.

— Если твой дружок нас подведет, я вас расстреляю обоих, — спокойно произнес Ходаковский.

— Ты, Степан больше всего сомневаешься в парне, вот и будешь у него наставником. Если он нас предаст, то и ты ответишь, — распределил роли лейтенант. Бородай с ненавистью посмотрел на Чижова. Игнатов выдернул Григория из строя арестантов и потащил обратно в здание управления. Едва за ними закрылась дверь, как грянул залп. Оставшейся парочке не повезло. У них не было знакомых среди полицейских, и никто им ничего не предлагал.

Батальон «шуцманшафта» или «шума», как в простонародье называли вспомогательную полицию, размещался в двухэтажном здании, еще дореволюционной постройки. Федька помог сослуживцу пройти все этапы оформления в новое подразделение. Гришка заполнил соответствующие формуляры, сделал фотографии и теперь ожидал своей дальнейшей участи в казарме, где ему выделили место.

— Тебе повезло, что я тебя встретил, — присел Игнатов на кровать рядом с Гришей.

— Степан еще тот мясник. Ему человека расстрелять, что раз плюнуть, — охарактеризовал полицая бывший красноармеец.

— Ты-то как здесь очутился? — в свою очередь поинтересовался Чижов.

— Очень просто. В лагере предложили записаться в «шумы», я и согласился. Сам знаешь, каково там было. Тебе считай, повезло. Мне тоже жить хотелось. Тут хватает бывших военнопленных. Правда, «шароварников» еще больше, — рассказывал Игнатов.

— Это ты про украинцев? — догадался Чижов.

— О них. До создания батальона, здесь была украинская милиция. Потом их распустили, но основное количество милиционеров перешло в полицейские.

— И как ты с ними? — интересовался Гришка.

— Есть нормальные ребята, но в основном их можно охарактеризовать, как «себе на уме». Непонятно, чего они хотят. Вроде, как и на немцев служат, а нет, нет, и о своей независимой Украине толкуют. С ними надо ухо держать востро.

— А лейтенант тоже из местных? — хотел Гриша знать больше об организации, в которую попал.

— Пан Ходаковский немец с польскими корнями, — поделился знаниями Федор.

— Вот почему он не послушал Степана, — сделал вывод Григорий.

— Бородай мне связь с поляками шил, а это видишь, ничего против них не имеет. И меня в живых оставил, чтобы Степку осадить. Не думаю, чтобы у вас людей не хватало, — рассуждал Чижов.

— Все может быть, только ты рано не радуйся, поляки они разные. Ты, Гришка смотри меня не подведи. Я за тебя поручился. Забывай свое советское прошлое и следи за языком. Степка будет искать любую зацепку, чтобы отомстить. Где вы с ним пересеклись? — на правах наставника произнес Игнатов. Гриня посмотрел Феде в лицо.

— Знаю я, где мое слабое место, — ответил Чижов, имея в виду его страсть пообсуждать какие-нибудь политически важные вопросы. Один раз, с тем же Федькой, чуть не обжегся. Теперь повторных ошибок делать не хотел.

— Женщину мы не поделили, вот он и взъелся, — назвал Григорий причину их неприязненных отношений со Степаном.

— Это полячку твою? — догадался Игнатов.

— Ее самую.

— Но теперь ты ее не скоро увидишь. Пока не зарекомендуешь себя с положительной стороны, увольнений не видать, — огорчил новенького приятель. Это было очень плохо. Пани Мария расскажет Стефании об его аресте и что та подумает? Хорошего ничего. Наверное, мысленно простится. Он так не хотел терять Стешу, но выбор был не велик. Отсюда или в братскую могилу или в батальон «шуцманшафта».

Повседневная организация службы в батальоне ничем не отличалась от Красной Армии. Тот же подъем, зарядка, прием пищи по распорядку дня, занятия по огневой подготовке. Даже политзанятия были. Теперь правда вместо политрука был инструктор, и тема занятий поменялась на диаметрально противоположную. Предыдущий жизненный урок Чижов усвоил и теперь старался вести себя так, чтобы не вызвать ненужных вопросов. Надо хвалить Гитлера и Третий Рейх? Ни каких проблем. Показывать ненависть к советскому строю и врагам Германии? Если на словах то, пожалуйста! Степа косился на парня, пытаясь возможными способами вызвать его на откровенную беседу по вопросу происходящих событий, чтобы потом выставить Чижова, как скрытого врага режима. От разговоров на политические темы Григорий всячески уходил. В быту Гришка был неприхотлив и аккуратен. Подразделению выдали новенькую форму, и теперь они выглядели гораздо респектабельней, чем раньше. Наконец из одежды «шума» исчезли вышиванки, которые последнее время начинали бесить Чижова. Если бы в них ходили образованные украинцы, то ничего страшного и не было, но основной массой полицейских были парни из села, которые не могли порой связать и пару предложений, но зато кичились своим происхождением. Наверное, поэтому у него вышитая рубаха ассоциировалась с не слишком умным крестьянским парнем. Пулемет Гришке так и не дали. Толи его не было или командир не совсем ему доверял. Пока что служил со старой, проверенной временем трехлинейкой. Батальон «шуцманшафта» использовался городским комендантом Сарн, для различных целей. Охраны железнодорожной станции, еврейского района города или лагеря военнопленных. Последнее было для Чижова самым страшным. Он так боялся, чтобы его не опознали парни, с которыми он вместе служил. Где-то там за колючей проволокой, сидел и его старшина Саюн. Как он сможет смотреть ему в глаза? Что скажет в свое оправдание? Эти люди, несмотря на все испытания, не сломались и не предали Родину, а он спрятался под тепленькое крылышко польской барышни и вот теперь, с винтовкой на плече и фашистской бляхой на пузе, стережет тех, с кем раньше воевал с оккупантами. Чижов готов был пойти в любой наряд, лишь бы его не определяли в лагерный караул.

Сегодня Бородаю присвоили звание визе фельдфебеля, по меркам РККА сержанта и он с дружками, устроил ночью в казарме попойку. Утром их роту отправили на станцию принимать несколько вагонов с евреями. Их свозили со всей округи и определяли в Сарнах. Ребята в форме «шуцманшафта» оцепили территорию, чтобы никто из прибывших, не смог попытаться сбежать. Громко звякнули запорные устройства на дверях вагона. Полицейские открыли их до упора, и Чижов увидел перепуганную массу людей, прижимающуюся друг к другу. Мужики из их роты поставили трап к краю вагона и еще не отрезвевший от употребления спиртных напитков Степан зычным голосом скомандовал: «Пошли!»

Люди стали осторожно спускаться вниз.

— Быстрее! Быстрее! — заорали конвоиры и пустили в ход приклады. Человеческая масса колыхнулась и устремилась на одну из улиц, определенную как маршрут следования. Старики, женщины, дети, с нашитыми на одежду шестиконечными звездами, озираясь по сторонам и таща в руках скромные пожитки, месили уличную грязь, двигаясь вперед, словно покорное стадо животных. Тех, кто выбивался из темпа, полицаи подталкивали прикладами винтовок и от этого получали удовольствие, будто-бы перед ними были не люди, а безмолвные овцы. Чижов, чтобы не выделяться от своих сослуживцев и не вызывать подозрения, тоже покрикивал на бедолаг и замахивался прикладом винтовки. Район, где жили евреи, занимал окраину города, на территории которой, находились старые польские казармы. Охранять такой объект было сложнее, чем лагерь военнопленных, поэтому и в караул заступало больше людей. Охранную зону от города отделяла полоска колючей проволоки и то не во всех местах. Пользуясь такой возможностью, евреи частенько самовольно покидали место дислокации. Чтобы вернуть беглецов обратно в Сарнах проводили периодические облавы. Сегодня на охрану объекта заступала именно рота Чижова. Он честно оттопал свои часы по маршруту патрулирования, коротая время попытками заглянуть в окна горожан, чтобы хоть как-то скрасить свое времяпровождение. Побегов на его участке не было или он просто их не заметил. Караульное помещение располагалось на первом этаже жилого двухэтажного дома. Дело шло к зиме, и мужчина успел хорошенько продрогнуть. В караулке было оживленно. «Шума» пренебрегая требованиям устава, успели пригубить пару бутылок водки, о чем говорили пустые стеклянные емкости под столом, за которым азартно резались в карты четверо полицейских. Дым от сигарет висел сизой дымкой под сводами потолка. Гришка налил себе чашку чая и сел обособленно в сторонке, наблюдая за игроками в карты.

— Чиж, иди в картишки перекинемся, — заметили парни его появление в помещении.

— На что играете? — ради приличия поинтересовался Григорий.

— На интерес, — засмеялся Василий Зленко, перекинув дымящуюся сигарету из одной стороны рта в другую и сгребая со стола лежащие на кону деньги.

— На деньги не играю, — отказался Гриня.

— А зачем они тебе? Семьи нет. На баб спустишь? Так и бабы у тебя тоже нет! — засмеялся Вася.

— Говорят, Гришку, полячка из лагеря выкупила и теперь он сохнет по своей хозяйке, — встрял в разговор еще один полицай, который кое-что слышал об эпизодах из жизни Чижова.

— А чем вам польки не угодили? — отозвался доброволец из польского села.

— Заткнись! Не с тобой говорят, — налетели на него картежники.

— Жалко денег, иди, на щелбаны играть станем, — смеялась подвыпившая компания.

— Голову жалко. Может не выдержать. Уж больно вы ушлые парни, — не хотел вступать в противостояние Чижов. Четверка зареготала.

— Ушлые мы больно! — похвалили они сами себя словами Григория. Тут с грохотом открылась входная дверь, и на пороге появился Бородай. Его плечи были припорошены первым октябрьским снегом. Он, пошатываясь, прошел в центр комнаты и недовольно обвел взглядом помещение.

— Что за бардак? — заорал Степан на присутствующих здесь полицейских. Он пнул ногой пустые бутылки. Игроки быстренько убрали карты, чтобы не злить пьяного сержанта и побросали окурки на пол.

— Что за свинарник вы здесь развели? Кто убирать будет?

— Степан, ты чего? Нам, что может и полы помыть? — обиделись на начальника караула его приближенные.

— Если надо, то и помоете! — разбушевался Бородай.

— Мог бы и еврейку какую-нибудь прислать. Вон их сколько тут. Пусть бы прибралась, — подал идею Зленко.

— Мы тебе не полотеры, — бурчал Василий.

— Смотрите мне! — показал ему кулак Степан, но идею насчет уборщицы взял на вооружение. Чижов успел вздремнуть, когда услышал в караулке некое оживление. Это Бородай притащил в помещение молоденькую девицу, одетую в легонькое демисезонное пальтишко с нагрудным знаком в виде звезды Давида. Мужики довольно загалдели. Еврейке вручили швабру, ведро и веник. Девушка начала уборку, а бойцы «шума» посматривали на ее фигурку, облизываясь, словно коты на сметану. По пискам гостьи Чижов догадался, что мужское внимание не обошло стороной девушку. Степан ушел в спальное помещение, завалившись на кровать. Бедняга елозила мокрой тряпкой по полу, надеясь поскорее вырваться отсюда. Василь игриво хлопнул ее по заду и подтолкнул к спалке.

— Иди и там убери.

Она робко шагнула в темноту спального помещения, и вскоре оттуда раздался ее испуганный крик. Полицаи заржали. Чижов слышал, как происходила борьба двух тел, а затем послышались лишь девичьи всхлипывание и монотонное постукивание о стену металлического изголовья кровати. Без всяких дополнительных пояснений было понятно, что там происходило. Полицаи замерли в томительном ожидании, посматривая на дверной проем спального помещения. Сейчас они были похожи на стаю собак, ждущей команды вожака. И такая команда последовала. Из темного овала двери появился Степан в расстегнутом кителе, с довольной ухмылкой на лице.

— Кто следующий? — прозвучал вопрос. Отбоя в желающих не было. Василий, на ходу расстегивая ремень на брюках, поспешил сменить своего начальника на кровати. Потом туда потянулись и остальные.

— А ты чего? — усмехаясь, спросил Степа Григория, заметив, что тот не проявляет ни какого интереса к происходящему.

— Или еврейку жалко? Она враг и нечего ее жалеть. Им недолго осталось.

— Боюсь заразиться, — придумал Гришка, что ответить, при этом, не касаясь темы о евреях. Он прекрасно понимал, что если проявит сострадание к этим людям, то даст возможность Бородаю манипулировать этим фактом в борьбе против него.

— Ты, что хочешь сказать, что я болею венерическими заболеваниями? — возмутился Зленко и готов был с кулаками доказать Чижову обратное. Степа довольно кивал головой, как бы поощряя Зленко к таким действиям. Начинать драку с Василем и его дружками, Гришка не собирался.

— В твоем здоровье я не сомневаюсь, — миролюбиво поспешил заявить Григорий.

— А вот насчет еврейки не знаю. Рисковать не стану.

— Для кого здоровье бережешь? Для Стефании? Зря. Обрюхатил я ее, — задел за живое Степан. Гриша сжал кулаки, а Бородай, только и ждал, что парень сорвется.

Обрюхатил! — мысленно повторил Чижов слова визе фельдфебеля. И его Стешу изнасиловал этот гад. От конфликта с Бородаем его спас разводящий, который повел Гришу на пост. Ночью выпал снежок и вся округа преобразилась. Снег прикрыл всю грязь, и стало как-то чище и спокойней, не только на улицах города, но и в душе.

Утром у них появилось начальство не только с «шуцманшафта», но и из комендатуры Сарн. Гришка видел в окно, как беседовали, отойдя в сторонку немецкий офицер, какой-то начальник в гражданской форме одежды и их ротный. За ночь все, кто употреблял в карауле спиртное, успели протрезветь и теперь их вид не вызывал обеспокоенности у руководителей. В помещениях чисто, служба организована, что еще надо? Само появление командования, вопросов не вызывало, сюда частенько кто-то приезжал, но вот солдаты вермахта прибывшие в этот район на пустых грузовиках, несколько смущали. Все стало понятно, когда надзиратели пригнали к КПП несколько десятков местных обитателей. Немецкие солдаты вместе с «шума» стали загонять их в грузовики.

— Куда это их повезут? — поинтересовался Чижов у Степана, который принимал активное участие в погрузке.

— Скоро сам увидишь. Тебе повезло Чиж, сегодня мы разберемся окончательно, кто ты есть на самом деле, — как-то странно произнес Бородай.

— А до этого было непонятно? — обиженно спросил Григорий.

— Лично мне, нет, — лаконично ответил Степан. Что это, очередная проверка? — недоумевал Чижов. Полицейские вместе с солдатами забрались в кузова автомобилей. «Ореl blitz» выпустив из выхлопной трубы сизый дымок, двинулся с места. Сначала Гришка смотрел на серые домишки с облупленной штукатуркой, мимо которых они проезжали. Когда эти пейзажи надоели, перевел взгляд на пассажиров. Гражданские люди совершенно различного возраста сидели на лавках, потупив взор и тесно прижимаясь, друг к другу. Их почему-то совсем не интересовал пробегающий мимо машины пейзаж, словно людям было глубоко все равно, куда их везут. Отдельным персонажем среди общей массы выделялась еврейка в легком пальто. Именно ее Гриша видел в караульном помещении. Совсем молоденькая, можно сказать еще девочка. Что она пережила бедняжка в эту ночь? Взгляд у девчушки какой-то отрешенный, будто-бы ее ничего не интересовало. Город закончился, и грузовик выскочил на проселочную дорогу. Ближайшие поля были припорошены тонким слоем снега. На ухабах подбрасывало и стало значительно прохладней. Каково было девушке в ее тоненьком пальтишке? — подумал Чижов, поднимая воротник куртки. Конечной точкой поездки стал овраг на краю лесного массива. Машины встали в одну линию.

— Приехали. Выгружайтесь, — скомандовал Степан, появившись возле «Ореl blitz». Нехорошие предчувствия закрались в душу Григория. Он с напарником открыл задний борт, и спрыгнул на землю.

— Выходим! Давай быстрее! — поторапливал пассажиров сержант. Люди, подталкивая друг друга стали выпрыгивать из грузовика. Гришка вместо того, чтобы подгонять самых медлительных, протянул руку девушке, чтобы помочь ей спуститься.

— Что, понравилась? — оказался тут как тут Бородай.

— А ну пошла, шалава! — грубо толкнул он еврейку в общий строй. Людей сбили в одну группу и окружили со всех сторон. Затем началось самое страшное. Немецкий офицер начал формировать расстрельную команду. Немцы не сильно спешили занимать в ней места. Вот здесь и решил выслужиться их ротный. Чем не повод проявить свое служебное рвение? Почему бы «шуцманшафту» не поучаствовать в этой операции? По приказу командира роты Степан организовал сразу две команды. В одну из них не без тайного злорадства определил и Чижова. Немцы строили приговоренных людей на краю оврага, а полицаи расстреливали. Сейчас выпал черед приводить в исполнение приговор и отделению Чижова. В одной шеренге с Гришкой стояли Игнатов, Василь Зленко и еще парочка человек. Солдаты поставили напротив них несколько евреев. Среди смертников находилась и девчонка. В отличие от других она не плакала и не умоляла о пощаде. Ветер развивал темные локоны ее волос на гордо поднятой голове.

— Приготовиться! — раздался голос Бородая. «Шума» подняли винтовки.

— Эта, — ткнул сержант рукой, по направлению девушки.

— Твоя. И попробуй только промахнись. Сразу же встанешь не ее место, — предупредил мужчину Степан.

— Гришка, не дури! — зашептал рядом стоящий Игнатов.

— Я за тебя поручился. Если что, то Ходаковский и меня в расход пустит, — скулил Федор.

— Целься! — прошла вторая команда. Чижов сосредоточил зрение на своей жертве. Она слышала, кто будет в нее стрелять, и теперь сама смотрела на Григория. Карие глаза девчонки, не моргая сверлили взглядом взрослого мужчину. Она словно заглядывала в его душу, безмолвно вопрошая: «Как же ты дожил до такого, Гриша?» А, что он? Он, как и все, просто хотел жить, — искал себе оправдания Чижов. Если он сейчас нажмет курок, то обратной дороги не будет. А если не нажмет, то лежать и ему в этом овраге. Что сильнее, мораль или чувство самосохранения?

— Пли! — рявкнул Бородай. Палец автоматически потянул спусковой крючок. Выстрелы отделения слились в один залп. Девчушка, в демисезонном пальтишке вскинув ручонки вверх, опрокинулась на спину, и скатилась по стенке оврага вниз. Этим выстрелом Гриша убил не ее, а частичку своей души. Ведь он никогда не думал, что когда-нибудь станет стрелять в детей и расстреливать мирных граждан. Что случилось с людьми? Почему все так вышло? — задавал он себе вопросы.

— Молодец! — хлопнул его по спине визе фельдфебель.

— Теперь я вижу, что ты свой, — похвалил его Бородай.

Очередной его жертвой стал старик с пейсами на голове, и в шляпе с большими полями. Все последующие жертвы его так не цепляли, как эта девочка в демисезонном пальто, над которой надругались его сослуживцы по батальону. Чтобы не показывать свою боль и растерянность, Гриша замкнулся в себе. Делал, что прикажут и молчал, не выражая ни каких чувств.

Вернувшись в казарму, упал на кровать и уставился в потолок. Дежурный хотел было налететь на мужчину за нарушение распорядка дня, но парни из «шума» остановили его.

— Что это с ним? — поинтересовался дежурный.

— Принимал участие в расстреле евреев, — пояснили полицаи.

— Так это враги, чего переживать? Привыкнет еще, — не проявил тот и капли сочувствия. Его дружок Игнатов, тоже не видел в акции ни чего предосудительного. После отбоя, он даже попытался заговорить с Чижовым.

— Ты все верно сделал. Евреи и коммунисты враги Третьего Рейха. Они всегда нам жить не давали. Все теплые места заняли. Ты знаешь хоть одного еврея чернорабочего? Молчишь? И я не знаю. Они все при должностях и деньгах, а нас обирали как липку, — приводил свои доводы Федор. Кое в чем Федька был прав. Евреи, по крайней мере, тех, кого знал Гришка, были в основном образованные люди. И зачем образованным людям идти в чернорабочие? Логики в этом нет. Возможно, среди них и были какие-то крохоборы, а где их нет? Наслушался Федька немецкой пропаганды и теперь у него все враги. Только вчера еще перед политруком хвост прижимал, а теперь все коммунисты виноваты, что у него жизнь не сложилась. А может, сложилась? Он при деле и не на фронте. Деньжата платят, паек дают. Чего еще в такое время надо? Приказали евреев стрелять, стреляет. Завтра прикажут других убивать и будет убивать. Не нужно думать, только выполняй. А как быть ему самому? Дезертировать? А что дальше? Прятаться у Стеши под юбкой? И то, если примет. Идти в партизаны? Так, где они? Да и простят ли ему предательство? К ОУНовцам он однозначно не пойдет. Они не лучше фашистов. Что же делать?