Зачарованный край (СИ)

Часть третья. Братство Чёрных Серафимов. Глава 27. Воины света?

Поначалу Ярый опасался, что они с Холодом не поладят. Всё-таки традиции и темперамент у двух национальностей очень сильно отличались. К тому же, могла начаться конкуренция за роль единственного лидера. Но эти опасения быстро развеялись. Холод оказался бродягой во всех отношениях правильным, с виду довольно замкнутым, немногословным, из того сорта людей, которые не привыкли метать бисер понапрасну, но если уж говорят, то чётко и по делу, и как-то само собой получается, что окружающие к их мнению чаще всего прислушиваются.

Помимо Ярого и Холода, в отряд входили ещё десять авантюристов. Одного прозвали Гулливером, из-за огромного роста. Иногда клички давали «от обратного», то есть реальный человек обладал прямо противоположными качествами, нежели предполагало его прозвище. Например, другого авантюриста в шутку нарекли Весельчак. При этом он почти никогда не улыбался, разве что уголками губ, а в шумных компаниях обычно сидел в стороне хмурый и ни с кем не разговаривал. Его бы, наверное, даже можно было бы назвать красивым, если бы не шрам от ожога кислотой на пол-лица. Как говорил сам авантюрист, подлянка его пощадила, но на прощанье поцеловала. В общем, на первый взгляд, Весельчак был не очень приятным типом, но те, кому доводилось с ним тесно общаться, говорили, что мужик он в общем-то нормальный, без гнильцы. Если не считать одну странность. Весельчак был садистом, но давал волю своим наклонностям только с врагами, которых он любил пытать и мучить перед тем, как убить. Так он «веселился». Однако воин был вполне миролюбив по отношению к тем, кто не проявлял к нему агрессии.

Кто ещё? Филя и Степашка, неразлучные напарники и закадычные друзья. Блэкмор, которого так прозвали за то, что был музыкантом и умел классно играть на гитаре.

Шаман. Свой в доску. Якут по национальности, считал, что Азазель и его ближайшие помощники, капитаны — одержимы тёмными силами, и, по собственному утверждению воина, шёл в мёртвый город, чтобы «изгонять демонов».

Тихий. Именно тот случай, когда прозвище полностью соответствовало сути. Тихий в компании был молчаливым, если не сказать застенчивым, но прославился как искусный снайпер. Авантюрист почти никогда не расставался со своей любимой СВД с глушителем.

Кухня. Причина, по которой он отправился в поход против «серафимов» — секта забрала у него лучшего напарника, Винта. Единственное, что было известно о жизни Кухни до его появления в Зоне — то, что он работал поваром в дешёвой забегаловке. За это, вероятно, авантюрист и получил такую кличку.

— Если взять мясо, допустим, псевдога или слепса, как следует его прожарить и посолить, потом полить майонезом и кетчупом, а потом положить в хот-дог вместо стандартных сосисок, то клиенты даже не почувствуют разницы, — утверждал здоровяк Кухня во время одного из привалов. — При условии, что повар достаточно хорош. Во всяком случае, с обычными собаками в Большом Мире никто не замечал подмены…

— Заткнись, Кухня, не порти аппетит! — возмутился Филя, в этот самый момент жующий бутерброд.

— Да ладно, мужики, расслабьтесь, просто у меня чёрный юмор такой, — попытался выкрутиться Кухня. — Но если серьёзно, мой вам совет — никогда не ешьте в дешёвых забегаловках.

— Так ты же сам постоянно бываешь в баре «У погибшего авантюриста», — заметил Степашка. — Или это, по твоему мнению, элитный ресторан?

— Насчёт бара — да, то, что они там выдают за еду — даже в сто раз хуже стряпни из моей забегаловки, — согласился Кухня. — Но здесь, в Зоне, как бы и выбирать особо не из чего. Я имел в виду, не ешьте в дешёвых забегаловках, если когда-нибудь будете в Большом Мире.

— А что мы там забыли, в Большом Мире? — спросил Гулливер. — Нам и тут хорошо.

— Ну, не знаю… Я думал, каждый авантюрист мечтает поднакопить деньжат на счастливую старость и свалить отсюда подальше, купить яхту, поселиться где-нибудь на берегу моря… Разве нет? На пенсию, которую платят в Большом Мире, особо долго не проживёшь.

— Смотря где, — заметил Филя.

— Ну да, где-нибудь во Франции, может, и проживёшь. Так что, мужики, разве вы не мечтаете о спокойной обеспеченной старости? С внуками?

— С молодой красивой женой, — подхватил Шаман.

— Ты сам-то в это веришь, Кухня?

— А что? Конечно, верю. Должна же у меня быть своя авантюристская мечта.

— Вот Холод точно не собирается в обозримом будущем возвращаться в Большой Мир, — заметил Степашка. — Ему там кранты. Правда ведь, Холод?

— Правда, — ответил тот. — Зачарованный Край — последнее место, где меня станут искать. Даже если те, кто за мной охотятся, узнают, что я в Зоне, достать им меня здесь будет на порядок сложнее, чем в любой другой точке земного шара.

— Зачарованный Край… — эхом повторил Степашка.

— Это другое название Зоны. Разве ты никогда не слышал? — спросил Филя.

— Может быть, и слышал когда-то давно, но забыл… А почему Зачарованный?

— А что, Холод, скучаешь иногда по своей родине? — спросил Гулливер. — Был ли соблазн вернуться?

— Был. Но сейчас время неподходящее. Может быть, когда-нибудь через много-много лет… когда мой край станет свободным…

— А ты, Ярый, — сказал Кухня. — Ты разве никогда не думал отсюда свалить?

Ярый очень давно мечтал завязать, но он знал, что если сильно хочешь что-нибудь сделать, то лучше никому заранее не сообщать о своих намерениях. А иначе в последний момент что-то обязательно пойдёт не так. Поэтому Ярый уклончиво ответил:

— Поживём — увидим.

— Какая разница, в Зоне, или вне её… — сказал авантюрист по прозвищу Сэнсэй. — Весь материальный мир есть сон, иллюзия. Значение имеет лишь то, что происходит в душе у человека.

Сэнсэй. Тот самый, который рассказывал Ярому про бонсай. Увлекался восточными религиями, практиковал медитацию и йогу. Обладал феноменальной гибкостью — например, мог на спор почесать пяткой за ухом. Выражение его лица при этом сохраняло полную невозмутимость. На привалах обычно сидел, скрестив ноги в позе лотоса.

— Слыхали, что Сэнсэй изрёк? — воскликнул Филя. — Всё материальное — сон!

— Как матрица, что ли? — спросил Степашка.

— Как компьютерная игра…

— И лучший миг есть заблужденье, раз жизнь есть только сновиденье…

— Пушкин! Ты что там, уснул, что ли? Просыпайся, Пушкин!

— А? Что?..

Авантюрист Пушкин получил своё прозвище за неистребимую привычку сочинять стихотворные экспромты прямо на ходу, многие из которых нельзя было бы привести в каком-нибудь печатном издании по соображениям цензуры. Далеко не все экспромты получались удачными, но попадались среди них и настоящие жемчужины, которые потом «шли в народ» и со временем превращались в своеобразный зонный фольклор. Так как Пушкин был пошляк и острослов, многие обижались на его шутки. Но терпели, во-первых, потому, что он был толковым авантюристом, а не просто чесал языком, а во-вторых, потому, что с ним никогда не бывало скучно. Он был как бы душой любой компании. К тому же, все понимали, что если поэт кого и обидел, то сделал это явно не со зла.

Вообще в Зоне «литературные прозвища» были не то чтобы редкостью. Ярый лично знавал одного авантюриста по прозвищу Достоевский, который якобы получил кличку за активную пропаганду идей всепрощения, как у Фёдора Михайловича в «Преступлении и наказании». Правда, поговаривали, что когда карлик запер их в подземельях Агро-Комплекса вдвоём с зелёным напарником-отмычкой, Достоевский, когда закончилась еда, съел, чтобы не подохнуть с голоду, ногу своего напарника. Если бы тот напарник выжил, его, как несложно догадаться, прозвали бы Одноногий Сильвер… Другое объяснение, более правдоподобное, что авантюрист получил своё имя за близость к взглядам Раскольникова, что тоже у многих вызывало ассоциацию с Достоевским.

Если авантюрист сильно, лирически любил Родину, Русь-матушку необъятную, его могли прозвать Есениным. (Или Кобзарём, если он был из Украины.) Ходили даже слухи об авантюристе-проводнике по прозвищу Джойс… Уж этот водил своих подопечных ТАКИМИ тропами, что меньше всего хотелось им позавидовать. На этом фоне авантюристы По и Лавкрафт даже не казались столь страшными, как их рисовали (стало быть, Ван Гог и Сальвадор)…

Так как Пушкин дежурил ночью «собачью вахту», то, соответственно, толком не выспался, и днём на привале задремал. Сидевший рядом Гулливер заметил это и растолкал напарника, и теперь тот включился в разговор.

— Эх, сейчас бы бабу… — мечтательно сказал Пушкин, зевая и потягиваясь. — Странная вещь выходит. Когда у тебя есть баба, ты только и думаешь, как не сойти с ума от её постоянных заскоков. И вот ты попадаешь в Зону, и сперва радуешься. Но счастье длится недолго. То есть ты-то может и хотел бы совсем обойтись без баб, но твой стояк по утрам считает иначе. Я вот что думаю. Сейчас наука шагнула далёко вперёд. Появились секс-куклы, которые внешне, наощупь, и там почти неотличимы от настоящих женщин. Правда, пока эти куклы охрененно дорогие. Но в будущем прогресс будет идти вперёд, и стоимость материалов будет удешевляться. А значит, такие куклы могут получить массовое распространение. И в итоге дойдут и до Зоны. Тогда хоть каждый авантюрист сможет таскать такую у себя на спине. Захотел — в любой момент снял, использовал, потом повесил обратно. А если кто-то вдруг подкрадётся к тебе с тыла и выстрелит в спину, то пули застрянут в ней. Она тебя собой закроет. Не знаю, как вы, мужики, но я бы такую боевую подругу ни на одну живую женщину в мире не променял…

Кто-то засмеялся, кто-то лишь улыбнулся краешком губ, кто-то сохранил каменное лицо. Чувство юмора — штука довольно субъективная в том смысле, что едва ли можно найти двух разных людей, у которых оно будет проявляться совершенно одинаково.

— Тихий, а вот скажи, — продолжал Пушкин, — раньше, в Большом Мире, когда тебе нравилась девушка, ты что-нибудь делал, чтобы привлечь её внимание?

— Ну… — замялся Тихий.

— Дай угадаю: пытался разжечь в ней любопытство своим глубокомысленным молчанием?.. — В компании раздался смешок. Тихий никак не отреагировал. Пушкин «пожалел» его и переключился на следующую «жертву»: — Кто вообще не парится по поводу девушек, так это Сэнсэй. Он уже давным-давно достиг просветления и полной гармонии со всей Вселенной. Ему наши земные страсти по барабану.

Сэнсэй флегматично пожал плечами.

— А ты, Ярый, чего молчишь?

Ярый не нашёлся, что сказать. С одной стороны, за время своего пребывания в секте он очень соскучился по нормальным живым людям, не бездумным роботам. Но с другой, иногда ему хотелось сбежать от этих неловких пустых разговоров.

А ещё он думал о Косатке. И вспоминал слова, брошенные ему напоследок: «Ты же понимаешь, что не сможешь вечно держать меня под опекой, под присмотром этого своего наёмника?.. Я не комнатный цветочек, который можно просто поставить на подоконник и поливать пару раз в месяц, чтобы он не засох». Ярый снова и снова прокручивал в голове эту фразу и ощущал какое-то смутное беспокойство, но не мог себе объяснить, почему.

— Пушкин, а почитай нам стихи!.. — неожиданно предложил Блэкмор. — Сымпровизируй что-нибудь. А то мы что-то давно тебя не слушали. Ты же можешь, мы знаем.

— Ну, если вы настаиваете… — деланно засмущался Пушкин. — Тогда ладно…

Пушкин залез на пенёк. Сам невысокого росточка, кудрявый, авантюрист даже внешне чем-то напоминал великого поэта, разве что кудри были более светлого оттенка. Его тёмные подвижные глаза почти всегда смеялись, даже когда сам он не улыбался. Пушкин театрально откашлялся и начал декламировать:

Шагаем дружно с Филей

Мы в город Светлый Путь.

Хана вам, херафимы!

От нас не улизнуть.

Идём путём опасным

Мы в город Светлый Путь.

Дрожите, гондурасы!

Фанатикам — капут!

Держитесь, лилипуты,

Ведь с нами Гулливер!

Вас всех уконтрапупит

Его огромный х…р.

Когда он закончил, засмеялись практически все, некоторые даже зааплодировали. Пушкин слез на землю и отвесил глубокий поклон.

— Браво, браво! — торжественно воскликнул Блэкмор и добавил: — Эти слова хорошо легли бы на музыку. Будь у меня с собой гитара, я бы сразу попробовал подобрать мелодию и спеть. Жаль, что я не умею сочинять, как ты…

— Почему не умеешь? — спросил Пушкин. — Разве ты никогда не писал песен на свои собственные слова? То есть ты не подумай, я не против. Мне лестно, что мой талант ценят, просто решил полюбопытствовать.

— Пробовал писать, и не раз. Но всё не то. У меня не получается сочинять стихи так же складно, как у тебя. Музыка мне намного легче даётся. Достаточно лишь выбросить из головы всё лишнее, немного подождать и мелодия сама почти сразу начинает звучать в голове, а я только записываю. Но вот с текстами беда. Очень редко так бывает, чтобы и слова, и музыка пришли вместе. Обычно я сначала пишу музыку для песни, а потом долго ищу слова.

— Ясно. А у меня наоборот. Стихи сами начинают звучать, обычно я над ними не ломаю подолгу голову. А вот музыку как-то никогда не тянуло сочинять. Хотя в детстве мне взрослые говорили, что у меня типа есть слух и всё остальное… Как-то раз в юности я попробовал научиться играть на гитаре. Потому что девки тащатся по музыкантам, а я хотел быть популярным. Но оказалось, что это офигенно сложно. Я стёр себе пальцы в кровь и бросил эту грёбаную затею. В общем, в области музыки я решил остаться лишь ценителем, а не творцом. Чёрт возьми, не знаю, зачем я тебе столько всего наговорил. В Зоне вроде как не принято много болтать о своём прошлом…

Когда отряд авантюристов подходил к блокпосту бандитов на бывшей автобусной остановке, Пушкин сказал:

— Мужики, а прикиньте, как блатные обделаются, когда заметят наше приближение? Я даже эпиграмму заранее сочинил, послушайте:

Базилио и Ко

Присели на очко.

— Только не вздумай прочитать её бандитам, — предупредил Холод. — Мы же не хотим развязать войну.

— Ты думаешь, они обидятся? — спросил Пушкин. — Но вы же меня им не отдадите, верно, мужики?

— А что мы, по-твоему, вынуждены будем сделать?

— Но у нас численный перевес! У них нет шансов!

— Мы соблюдаем нейтралитет, — сказал Холод. — Правильно я говорю, Ярый?

— Правильно, — кивнул Ярый. — Наш главный враг — секта. Нужно делать всё по-умному.

— Эх, мужики, я вас, конечно, уважаю, но иногда вы бываете невыносимо занудными…

Ярый отметил, что обстановка на блокпосте изменилась с момента прошлого посещения. Из шестерых бандитов осталось трое, причём один сильно прихрамывал. Бандиты в этот раз, как и предсказывал Пушкин, действительно вели себя необычно. При виде вооружённой до зубов толпы авантюристов они заметно стушевались. Ладно бы ещё просто толпа, но она состояла не из абы кого, не из каких-нибудь там новичков, а из суровых парней, о некоторых из которых по Зоне бродили легенды.

Бандиты старались держаться нагло, но чем больше они тужились, тем сильнее выдавали свою неуверенность. Тупорылых шуточек и подколов на долю авантюристов выпало гораздо меньше. Даже те, что были, казались какими-то вялыми, без огонька, и звучали не так задорно, как обычно. Ярый очень ждал этой встречи, чтобы посмотреть на реакцию Базилио, как тот будет юлить, и взять условный реванш за их прошлые встречи. Но штатного клоуна нигде не было видно.

— А где наш старый приятель, Базилио? — как бы небрежно поинтересовался Кухня у блатных.

Выяснилось, что два дня назад блокпост подвергся нападению двоедушника. И Базилио оказался в числе тех несчастных, которые пали жертвами мутанта.

— Эх, жаль, такая эпиграмма пропала, — посетовал Пушкин, когда они миновали блокпост и уже прошли порядочное расстояние по дороге, ведущей к мёртвому городу. — Вот надо же было этому козлу Базилио именно сейчас сдохнуть. Столько лет прозябал, и ничего ему не делалось, а тут вдруг взял и коньки отбросил.

«Жил, как ничтожество, — подумал Ярый, — и умер бесславной смертью. Однажды и со мной произойдёт то же самое. Можно ли будет сказать обо мне, что я чем-то сильно отличался в лучшую сторону от Базилио?..»