Загадочная пленница Карибов

КОРАБЕЛЬНЫЙ ВРАЧ ХОЛЛ

Знаете, кирургик, я не питаю иллюзий по поводу своей квалификации. Мое врачебное искусство ненамного выше среднего, даже если за долгую жизнь я снискал какое-то признание.

Еще в первый день их пребывания на «Фальконе» Таггарт говорил о том, что солнце посылает свои лучи каждому на земле, но его ободряющие слова не возымели действия на Витуса, и в последующие дни он пребывал в мрачном настроении. Он взял в привычку после обеда забираться на фок-мачту и проводить там, на головокружительной высоте, два-три часа. Он смотрел на небо, на море, на все, что делалось на корабле. Однако даже самый прекрасный вид на безбрежный океан, отливающий всеми оттенками голубого и зеленого, на плавно скользящий по нему «Фалькон» под надутыми белыми парусами, на пенящиеся волны за кормой, которые свидетельствовали о том, с какой быстротой корабль устремился к родным берегам, — ничего не могло рассеять печаль Витуса.

— Ты не должен все время думать только об Арлетте, — говорил маленький ученый, который в этот день сидел подле Витуса. — Отвлекись, подумай о чем-нибудь другом. Сколько времени ты уже не заглядывал в рукопись «De morbis»?

— Для этого погода слишком хороша.

— Ну, тогда займись чем-нибудь другим. Таким я тебя еще никогда не видел.

— Я все задаю себе вопрос, где искать Арлетту. Во всяком случае, не в Гаване.

— Хм, а кто тебе сказал, что в Англии у тебя больше шансов? Если бы она вернулась домой, об этом слышал бы Таггарт, который уже не один месяц бороздит Карибику.

Витус грустно взглянул на друга:

— Просто не знаю, что и думать.

— А нечего думать, лучше скажи-ка мне, что это за суета на главной палубе? — Маленький ученый ухватился за выбленочный трос и свесился вперед, чтобы хоть что-то разглядеть своими близорукими глазами.

Витус посмотрел вниз.

— Там кто-то шатается, словно пьяный. А рядом собрались матросы и не знают, что делать.

— Доктор Холл! — раздалось под ними. — Позовите скорее доктора Холла!

Это был голос Дорси. В сторону кормы кто-то помчался.

— Пойдем, Магистр! — Вся меланхолия в момент слетела с Витуса. — Посмотрим, что там случилось.

Оба заспешили вниз по вантам. Магистр делал это куда медленнее, не доверяя своему зрению.

На палубе Витус быстро взял инициативу в свои руки. Он велел двум матросам подхватить нетвердо стоящего на ногах товарища и усадить его на прочно закрепленный ящик возле шлюпки.

— Как тебя зовут? — спросил он одного из них.

— Пинт, сэр. Как пинта эля. — Пинт был низкорослым малым, почти столь же широким, сколь и высоким, с бицепсами, как у борца. — А это Мадди, — он показал на второго, такого же мускулистого парня в самом соку.

— Хорошо, Пинт и Мадди, держите его покрепче. Кто-нибудь может сказать мне, что здесь произошло?

— Да, сэр, — ответил Пинт. — Дьюн — это Дьюн, который поранился, — он вдруг налетел на натянутый канат. Так, ни с чего, и никто не знает почему. И полетел головой прямо в форштевень шлюпки. Вон там. — Он махнул рукой.

Витус с Магистром, который к этому времени благополучно спустился на палубу, прошли к указанному месту. К форштевню прилипло несколько волосков Дьюна, обильно смоченных кровью. На настиле палубы тоже остались пятна крови. Магистр присвистнул:

— Ничего себе вмазался! Дело дрянь…

Витус помрачнел:

— Да уж, хорошего мало. Эй, Дьюн, ты меня узнаешь?

— Д-да, сэр.

— Хорошо. Дай я осмотрю твою рану.

Витус осторожно повернул его голову к свету. Видно было немного, во всяком случае, на первый взгляд. Но когда он раздвинул слипшиеся волосы, то нащупал шишку с запекшейся на ней кровью. Он внимательнейшим образом оглядел ушибленное место и с горечью подумал, что его самые худшие подозрения подтвердились. Черепная кость была вдавлена, хоть и не слишком, но вполне ощутимо, и, скорее всего, треснула. А под сводом черепа, должно быть, гематома, и послужившая причиной того, что Дьюн потерял равновесие.

— Ну какой диагноз, кирургик? — Холл прибежал так быстро, как только могли его нести старые ноги, и теперь стоял, затаив дыхание, подле Витуса.

— Полагаю, перелом теменной кости и к тому же внутричерепная гематома, сэр. Но, простите, не буду вмешиваться в вашу сферу. Здесь вы врач, а я всего лишь пассажир.

— Чепуха! — Холл медленно набрал воздуху. — Вы прекрасно знаете, как я ценю ваше мнение. И все-таки позвольте, я тоже осмотрю раненого. Как твое имя, «сокол»?

— Это Дьюн, сэр. Дункан Райдер, — ответил за него Пинт.

— Прекрасно, Дьюн. Давай-ка поднимись и попробуй сделать ко мне пару шагов.

Дьюн с усилием поднялся и, нетвердо ступая, выполнил распоряжение доктора.

— Прекрасно, прекрасно. Можешь сесть.

Холл осмотрел рану на голове, пришел к тому же выводу, что и прежде Витус, потом осмотрел нос и уши пострадавшего, нет ли там крови, и наконец выпрямился.

— Скажи, Дьюн, а у тебя в глазах не двоится?

— Н-нет, сэр.

— Прекрасно, прекрасно, а мутной пелены перед глазами нет?

— Н-нет, сэр.

— Темных пятен или чего-то подобного?

— Н-нет, сэр.

— Но прямо стоять тебе трудно, — Холл уже говорил сам с собой. Он отвел Витуса в сторону. — Ваш диагноз точен, кирургик, ничего другого я и не ожидал. Согласен с вами по всем пунктам. Думаю, необходимо провести трепанацию черепа. — В голосе Холла послышалась горечь, и Витус тут же понял, в чем дело. — Проблема в том, что у меня не слишком богатый выбор хирургического инструмента. Нет ни трепана, ни сверл для вскрытия черепа. Как вы, допускаете, что больной обойдется без операции?

Витус энергично покачал головой:

— Ни в коем случае, доктор! Как знать, что у него еще, кроме диагностированной нами гематомы? Во всяком случае, и она давит на твердую оболочку мозга, а вследствие травмы гематома может еще увеличиться.

— Ужасное положение, просто ужасное! — прошепелявил доктор, и слово «ужасное» звучало в его устах «уффасное».

— Согласен. И мы должны что-то предпринять. Мой набор инструментов тоже небогат, но различной величины трепаны имеются. Думаю, средний подойдет. Само собой разумеется, он в вашем распоряжении.

— Хм… э-э… да.

Витус заметил замешательство старика.

— Если позволите, сэр, я все подготовлю к операции. — Витус огляделся.

На палубе собрались немало матросов, которые нашли себе здесь занятие. Он обратился к одному из них, вроде бы ненароком оказавшемуся здесь:

— Как твое имя, «сокол»?

— Ач, сэр.

— Хорошо, Ач, иди доложи командиру, что Дьюн получил травму черепа и его надо срочно оперировать. Операцию проведем здесь, на палубе.

— Да, сэр! Уже бегу!

Когда немного погодя появился Таггарт, не преминув при этом отметить косо сидящий кофель-нагель по правому борту и чан с дегтем, которому здесь не место, Витус уже подготовил больного к операции.

Раненый сидел прямо на палубе, крепко привязанный спиной к ящику. Высоту ящика Витус отрегулировал так, что голова Дьюна наполовину выступала над ним.

— Смирно! — скомандовал Дорси, когда Таггарт приблизился к месту происшествия, недовольно оглядывая всех. — Сэр, докладываю…

Командир махнул рукой:

— Отставить, Дорси. Я уже в курсе. Эй, Дьюн, мой мальчик, оставайся сидеть, встать ты все равно не сможешь — Таггарт наклонился к нему и похлопал по плечу. — Все будет хорошо, сынок. Доктор Холл и кирургик — лучшие врачи на флоте. Скоро снова будешь плясать хорнпайп[101] или джигу!

— Т-так т-точно, с-сэр!

— Вот и хорошо. — Таггарт прошелся взглядом по своим «соколам», каждый из которых вдруг срочно нашел здесь дело. — Дорси, всех зевак отсюда вон, и убрать паруса, чтобы килевая качка была меньше. Скажем, по большому парусу с фок- и грот-мачты. Если возникнет необходимость, обращаться ко мне.

— Есть, сэр!

— Хорошо. Я буду у себя. — Он повернулся к доктору Холлу и Витусу. — Легкой руки вам, джентльмены! Дункан Райдер — храбрый матрос. Дома у него осталась семья — жена и дети. Думаю, вы понимаете, о чем я. — Он коротко поклонился и удалился обратно на корму.

Таггарт был не из тех, кто сует нос не в свое дело, он давно уже понял, что доверие к людям приносит куда лучшие плоды, чем мелочная опека. Разумеется, иногда люди допускали ошибки, которых в ином случае могло бы и не быть, но, как правило, это случалось лишь однажды, и Таггарт знал, что тем надежнее он сможет полагаться на этого человека в будущем. Вот и сейчас он считал, что вполне может доверять доктору Холлу, тем более что ассистировать ему будет сведущий в своем деле кирургик. Да и чем он, Таггарт, мог помочь в такой ситуации? Разве что помолиться. С такими мыслями он отправился в свою каюту, где занимался с первым офицером штудированием карт.

— Речь у Дьюка тоже нарушена, — заметил Витус, доставая из своего сундучка инструмент. — Пора начинать, сэр.

— Хм… э-э… конечно, мой мальчик. — Холл вертел в руках бутылочку, на которой была этикетка «Liquor laudanum»[102] — Я дал Дьюну довольно большую дозу. Может быть, его речь нарушена отчасти из-за этого. По крайней мере, боли в области раны он уже не испытывает.

— Это хорошо. В случае необходимости дадим ему еще дозу. — Витус по одному перебирал трепаны над головой Дьюна, чтобы определить, какой из трех больше подходит. Как он и предполагал, лучше всех годился средний. Трепан представлял собой коловорот со съемной фрезой — металлическим цилиндром, один конец которого переходил в острые зубья пилы. Это делало ее похожим на перевернутую корону, поэтому хирурги и называли ее корончатой. С ее помощью можно было проделать довольно большое отверстие в черепном своде. Витус отложил собранный трепан, добавил к нему шпатель, пинцет и гам — скребок для соскабливания мягких тканей с костей. — Все готово, можем начинать. На случай каких-либо осложнений магистр Гарсия будет у нас под рукой и…

— …и, само собой, Энано, уи-уи! — Никем не замеченный Коротышка поднырнул ему под руку. Он явился с камбуза, где по своему обыкновению сразу установил добрые отношения с повелителем горшков. Он снизу посмотрел на врачей простодушными глазами и пропищал: — Заговариваю кровь и приношу счастье, приношу счастье и заговариваю кровь…

— Ладно, Энано, оставь свои шуточки. — Витусу было не до забав. Он протянул доктору Холлу хирургический нож: — Сэр, предлагаю вначале выбрить голову, лучше полностью, чтобы потом удобнее было наложить повязку.

— Конечно, мой мальчик, конечно, — старик принялся за работу.

— А ты, Энано, принеси большой кувшин воды.

— Уи-уи, жбан влаги, не обращенной в вино? Почему бы нет? — Коротышка уже собрался бежать, но Витус остановил его, ему еще кое-что пришло в голову:

— Забери этот каутер для прижигания, его надо раскалить добела, чтобы в любой момент он был под рукой. Потом возьми трепан и сходи с ним к капитану. Попроси у него подходящую по диаметру фрезы монету: золотой дукат, золотой талер, золотой дублон, эскудо или эскудильо — думаю, у него найдется. Скажи капитану, что монета нам нужна, чтобы закрыть потом отверстие в черепе, и это должно быть именно золото: с благородным металлом меньше риска попадания инфекции и воспаления.

— Уи-уи, кирургик, больше нище? Тогда я слинял! — Энано ускакал вприпрыжку.

Холл тем временем заканчивал брить голову раненого. Вокруг опять собралось немало «соколов». Они торчали и на палубе, и на вантах, вытягивали головы. Здесь были и Ач, и Пинт, и Мадди. Дорси как начальник должен бы их прогнать, но он и сам с таким же напряжением следил за тем, что делает доктор. Витус с удовлетворением констатировал, что Дьюн уже ничего не чувствует. Доктор Холл отложил бритву и выпрямился.

— Что ж, начало положено.

— Какой разрез вы хотите делать, сэр? — спросил Витус и, заметив, что доктор колеблется, осторожно предложил: — Наверное, в форме двойного «Т»? Это классический разрез, который часто применяется с древности, потому что таким образом мы получаем два хорошо раскрывающихся лоскута кожи. Разумеется, в нашем случае требуется особая осторожность, чтобы не повредить височную артерию.

— Разумеется, разумеется, — пробормотал Холл.

Витус с тревогой наблюдал, как старый доктор не уверен в себе. Наверное, ему не часто приходилось вскрывать черепную коробку, и в этом не было ничего постыдного, но тогда он должен бы обратиться к Витусу. Однако было понятно, что и просить о помощи намного более молодого коллегу ему было трудно. В конце концов доктор совладал с собой и взял скальпель. Витус вздохнул с облегчением, когда увидел, что руги старика не дрожат, и он уверенной рукой сделал требуемый разрез. Показалась кровь, даже слишком много крови, что сильно затрудняло работу. Может быть, Холл все-таки задел височную артерию?

— Каутер! — крикнул Витус. — Энано, каутер!

— Уи-уи, здесь я, тот, кто остановит кровь.

Коротышка, который прибежал, таща с собой все, что от него требовалось, поставил кувшин на ящик, рядом положил трепан и золотой дублон и снова пропищал:

— Я тот, кто остановит кровь.

И прежде чем Витус успел возразить, пристроился возле ко всему безразличного Дьюна и, вытянув в трубочку свои рыбьи губки, запел фальцетом:

Он пропел свой стишок еще раз, вкруговую вертя руками, и Холл, который, как и все прочие, словно лишившись языка, наблюдал завораживающие пассы малыша, наконец-то обрел дар речи:

— Невозможно, невозможно! Кровотечение в самом деле остановилось!

«Соколы», потрясенные не меньше доктора, боязливо отступили на несколько шагов. Как и все матросы, они были до кончиков ногтей суеверны. Пинт прошептал непослушными губами:

— Пресвятая Дева, колдовство! Этого не может быть! Колдовство!

Витус недоверчиво посмотрел на открытую рану, но не мог не признать, что доктор был прав — кровь остановилась.

— Уи-уи, замри дотоле по моей воле! — в последний раз сказал Энано и, ухмыляясь, спросил: — Жбан подать, кирургик?

— Нет-нет, вода будет нужна позже. — Витус все еще глазам своим не верил.

Неужели Энано обладает такими силами, что может сделать невозможное, необъяснимое? Как странно, они с Магистром думали, что хорошо знают малыша, а поди ж ты, он все время чем-нибудь да удивит!

Холл первым стряхнул оцепенение и уже просунул в разрез пинцет, чтобы раздвинуть лоскуты кожи, протянул руку, и Витус подал ему гам, чтобы он мог очистить поверхность кости от остатков соединительных тканей.

— Вот и она! Прекрасная белая черепная кость! Да, кирургик, как мы и предполагали, отчетливо виден перелом. Три трещины на темени, расходящиеся в форме лучей. Подводите трепан.

— Я? Почему я? — удивился Витус. — Я полагал, вы… — он оборвал себя, не желая повергать доктора в смущение, но Холл сам высказался недвусмысленно:

— Но, мой мальчик, разумеется, это вы должны делать трепанацию. В первую очередь, потому что это ваш инструмент, и кто, как не вы, лучше всех можете им работать. А во-вторых, еще полтора года назад мои руки были скрючены подагрой. Так что и пациенту пойдет на пользу, если оперировать его будете вы.

Витус собрался было возразить, но передумал. Ни к чему врачам выносить свои разногласия coram publico, что никогда еще не производило хорошего впечатления. Напротив, это вселило бы неуверенность и послужило кривотолкам.

— Хорошо, сэр, я приступаю. Магистр, подай мне, пожалуйста, трепан и держи наготове кувшин с водой. Сейчас он нам понадобится.

Витус верхом уселся на ящик так, чтобы голова пациента находилась между его широко расставленными ногами. Он перепроверил, хорошо ли закреплены части трепана. Потом сравнил диаметры фрезы и золотого дублона — они идеально подходили друг другу. Успокоившись, он снова отдал монету Коротышке:

— Начисти дублон так, чтобы он блестел, иначе все, что на нем осело, попадет в череп пациента.

— Уи-уи, Витус.

Витус осмотрел трепан. Да, фреза даст достаточно большое круглое отверстие, чтобы убрать и вдавленный фрагмент кости, и гематому. Он пару раз прокрутил инструмент вхолостую, чтобы проверить, как идет фреза. Дьюн никак не реагировал: лауданум действовал, давая раненому благодатное забытье.

Витус еще раз проверил, все ли готовы. Коротышка неподалеку начищал дублон, впрочем, оставаясь начеку, если потребуется подать из сундучка еще какой-либо инструмент. Рядом верный Магистр держал наготове кувшин с водой. Все вроде бы в порядке. Только Холл стоял без дела, но тут уж он сам виноват: раз отказался оперировать, то и ассистировать будет другой. Витус глубоко вдохнул. Как всегда, в решительный момент его напряжение отступило. Он взялся за дело. Провел контрольную проверку несколькими мягкими поступательными движениями. Зубцы под легким нажимом хорошо входили в кость. Ну, с Богом!

— Магистр, ты готов? Как только скажу «воды», охлаждай фрезу.

— Сделаю.

Витус равномерными движениями начал поворачивать ручку, про себя поблагодарив капитана за то, что у корабля мягкий ход. Корончатая фреза крутилась: влево… вправо… влево… Мелкая, как мука, костная крошка летела во все стороны.

— Воды!

Магистр наклонил кувшин, и охлаждающая струя полилась на операционную зону. Дьюн засопел, другой реакции не было. Витус продолжил. С негромким хрустом зубцы вгрызались в череп.

— Энано, кисточку! Смахни опилки!

— Уи, кирургик!

Все глубже фреза погружалась в теменную кость. Делались лишь короткие остановки на охлаждение инструмента и очищение операционной зоны от костной муки. Размеренно и ровно, как работает колесный механизм часов, Витус крутил ручку трепана до тех пор, пока не почувствовал сопротивления — верный признак того, что кость практически пройдена. Он осторожно вынул инструмент и на мгновение распрямился. Потом взял тонкий шпатель, вставил конец в просверленную канавку, поддел диск и с легким хрустом вынул его. Заглянув в открывшееся отверстие, Витус с облегчением установил, что оболочка мозга — слава Богу! — не повреждена. Засохшие сгустки крови на ней образовались в результате травмы.

— Dura mater[103] не затронута, сэр, — сообщил Витус, и старый доктор удовлетворенно кивнул. — Энано, пинцет!.. Спасибо!

Осторожно, с педантичной точностью Витус удалил кровяные корочки, костную пыль и мелкую крошку, несколько раз сильно подул и, только убедившись, что все безукоризненно чисто, удовлетворенно вздохнул.

— Энано, дублон.

Золотая монета без проблем улеглась в круглое отверстие, а потом повела себя строптиво — никак не хотела встать вровень с поверхностью кости. Видимо, где-то по краю высверленного отверстия была неровность. Витус снова вынул монету, нашел крохотную зазубрину, удалил ее трехгранным скребком, и чуть погодя дублон при легком нажатии встал точно как надо. Витус и надеяться не смел, что монета так точно подойдет. И ничем закреплять не придется. Череп зарастет сам по себе, образуются наросты, которые возьмут монету в кольцо.

— Ну вот и все! — С затекшими членами Витус слез с ящика и заглянул Дьюну в лицо. «Сокол» все еще находился в полузабытье. — Похоже, одной дозы достаточно, доктор.

— Да, вы правы, кирургик. Примите поздравления — прекрасная работа! — Слово «прекрасная» в его устах звучало как «прекрафная». — Если позволите, наложение швов я возьму на себя. — Голос Холла звучал бодро. Он в свою очередь взобрался на ящик и, потихоньку напевая, наложил лигатуру.

— Кажется, операция прошла удачно! — От звучного голоса Таггарта все вздрогнули. Он незамеченным подошел с кормовой палубы, что в штатной ситуации было немыслимо. Но сейчас ситуация была нештатная: еще никогда «соколам» не приходилось присутствовать при таких захватывающих событиях. Капитан, понимая это, закрыл глаза на оплошность команды. Однако Дорси стал белым, как мел, и набрал воздуху, чтобы отрапортовать, но Таггарт неожиданно мягко остановил его:

— Не будем беспокоить Дьюна. Выглядит так, будто он все перенес. Монета пригодилась, доктор?

— Да, сэр, — ответил Холл, накладывая последний шов. — Все прошло хорошо. С Божьей помощью скоро он снова будет прыгать, как ягненок.

— Рад это слышать. Теперь он единственный в моей команде, у кого голова — чистое золото, — Таггарт скривил одну половину лица, что должно было означать улыбку, и продолжал: — Примите мою особую благодарность, доктор, я даже не мог надеяться, что вы… э-э… что операция пройдет так удачно. Еще раз благодарю вас!

— Сэр, я… — Холл хотел возразить, но капитан отмахнулся:

— Знаю-знаю, хотите сказать, что только выполняли свой долг. Я приму это к сведению. Все хорошо, что хорошо кончается. И вам, и вашим друзьям, — он обратился к Витусу, — я признателен за оказанную помощь. Прекрасная работа, джентльмены, прекрасная!

Он небрежно отдал приветствие — махнул рукой — и довольный, как на ходулях, прошествовал обратно к своей каюте.

— Кирургик, шшш, кирургик? Вы спите?

— Нет, доктор, не сплю. Все еще прокручиваю в голове операцию.

Как и доктор Холл, Витус лежал с открытыми глазами в их совместной каюте. Они переговаривались шепотом, хотя в этом не было необходимости: Магистр и Энано спали как убитые на своих койках.

— Как раз об этом я и хочу с вами поговорить, кирургик. Мне не дает покоя, что капитан незаслуженно похвалил меня.

— Ну что вы говорите! Вы внесли немалую лепту в успех операции.

— Это так, но я не поправил командира, когда он решил, что я провел всю операцию целиком. Снова и снова думаю об этом. Я хочу извиниться перед вами.

Витус и вправду был расстроен поведением Холла и сейчас нашел признание доктора в высшей степени порядочным поступком: оно потребовало от старика мужества.

— Но, сэр, если уж положа руку на сердце, то командир сам не дал вам возможности возразить.

— Да-да, и все-таки… — Холл беспокойно ворочался в своей койке. — Знаете, кирургик, я не строю иллюзий по поводу своей квалификации. Мое врачебное искусство ненамного выше среднего, даже если за долгую жизнь я снискал какое-то признание. — Прежде чем продолжить, он покашлял. — И тем радостнее было моему старому сердцу, когда меня как врача отмечают при всей команде. Если честно, у меня просто не хватало мужества, назвать вещи своими именами.

— Не судите себя строго, сэр. Человек — это не только его дело, но и он сам, и все его поступки. Вспомните, как вы помогли мне когда-то! Это было здесь же, на этом корабле, когда вы узнали в моем гербе герб Коллинкортов. Если бы вы тогда этого не сказали, даже не знаю, где бы в Англии я стал искать свою семью.

— Знаете что, — Холл оживился, — пойдемте-ка прогуляемся. Свежий воздух на верхней палубе нам не повредит.

— Согласен.

Они осторожно поднялись и вышли на палубу. Холл целеустремленным шагом обогнул рулевую рубку, оставил по левую руку один из четырех кнехтов и ухватился за грот-стень-ванты по правому борту.

— Это мое любимое место. Часто сюда прихожу. Нам, старикам, уже не требуется столько сна, кирургик. — В тусклом лунном свете его усмешка показалась маской.

Витус огляделся:

— Хорошо здесь в это время!

И вправду. Ночь была ясной, ветерок — легким, ход «Фалькона» — ровным и стремительным, так что все мысли о сложной операции мгновенно выветрились из головы Витуса. Он и доктор были единственными на верхней палубе, не считая рулевого в рубке у их ног, который неусыпно нес вахту. Перед ними в извечном движении поднимался и опускался нос корабля — снова вздымался и снова устремлялся навстречу первостихии. По сторонам от них волны омывали борта, бурля и вскипая, словно на порогах горной реки. Позади, за кормой, они усмирялись, вливаясь в сверкающую, простершуюся до самого горизонта морскую гладь. Над ними, перебирая струны такелажа, пел свою песню ветер. Пел о том, что так было всегда и так будет всегда.

— Мир и покой, — тихо промолвил Холл. — Чуть больше этого умиротворения — и весь свет стал бы лучше. Чуть больше понимания между людьми. И чуть больше понимания самого себя… — Он смущенно кашлянул. — А что касается моих врачебных способностей… Мне не в чем себя упрекнуть, кирургик. Я сын бедного каменщика, который клал колодцы в Корнуолле, а сейчас я доктор медицины и многого достиг. Я превосходно лечу контузии, ушибы, переломы конечностей, вскрыть фурункул или удалить свищ — для меня дело обычное, внутренние болезни не тайна, перелом ключицы или носа — тоже открытая книга. Я могу подискутировать на тему учения о четырех жизненных соках, но когда дело касается опасных для жизни операций, я… я… мне изменяет мужество. Если надо удалить камень или катаракту, ампутировать гангренозную ногу, у меня опускаются руки. Нет, само собой разумеется, я не уклоняюсь и делаю должное, но… как бы это сказать… против воли, что ли, да… И часто со страхом.

Витус молчал. С одной стороны, он чувствовал себя польщенным, что старый доктор с ним так откровенен. С другой же — откровения коллеги были ему мучительны.

— Наверное, вам не слишком приятно, что я так открыто говорю об этом, кирургик, но есть вещи, которые человек однажды должен высказать. И я думаю, вы как раз тот, кому это можно сказать.

— Это большая честь для меня, сэр, — Витус вдруг почувствовал, что разговор больше не доставляет ему мучений.

— Помните, кирургик, полтора года назад вы удалили мне все зубы, потому что предполагали, что они во многом причина моей подагры. Мужественное решение, которое, надо заметить, полностью оправдало себя. Но, поверьте мне, я бы на вашем месте на такое не решился. Вы понимаете, о чем я?

— Думаю, да, сэр. Весь вопрос в том, как далеко может зайти врач, чтобы взять на себя ответственность. Иногда кажется, что нет необходимости в срочной операции, и врач может себе позволить отсрочить ее, особенно если она связана с риском для жизни. Или он оперирует, и на это нужно мужество. И Божья помощь. Думаю, мне до сих пор просто везло, что сложные операции удавались мне. — Он замолчал, снова обратившись мыслями к недавней трепанации черепа. — Надеюсь, это можно будет сказать и в отношении Дьюка.

— Безусловно, мой мальчик. Даже если возникнут какие-то осложнения… помните: вы сделали все, что могли… и вся жизнь еще перед вами…

— Спасибо, сэр!

Холл сменил тему:

— Если уж мы заговорили о вашей жизни, скажите, что заставляет вас надеяться найти леди Арлетту в Англии, если позволите личный вопрос?

— Ну, — Витус подыскивал нужные слова, — думаю, мне больше не на что надеяться: в Гаване ее точно нет. И на Роанок-Айленде тоже не может быть, после того как индейцы отвоевали свой остров. Можно, конечно, избороздить всю Карибику, но где ее искать? С таким же успехом я могу это делать и в Англии.

— Мне нелегко это говорить, кирургик, но, полагаю, в Англии у вас нет никакого шанса. Конечно, я могу заблуждаться, но, если бы леди Арлетта предприняла вояж в Англию, от нас с капитаном Таггартом это не укрылось бы. Вы должны знать, что каждые несколько недель мы сносимся с английскими торговыми судами, идущими на родину, и ни один из капитанов даже отдаленно не упоминал о том, чтобы леди Арлетта была на борту или пыталась на него попасть.

Витус с тяжелым сердцем кивнул:

— Знаете, вы уже второй человек, который не верит, что Арлетта вернулась в Англию. Магистр Гарсия почти слово в слово сказал то же самое.

— Не принимайте это слишком близко к сердцу, мой мальчик. Возможно, мы ошибаемся. Никогда не оставляйте надежду. И, кроме того, как я только что сказал, у вас вся жизнь впереди. — Холл ободряюще положил ему руку на плечо.

— Конечно, сэр.

Каюта капитана Таггарта во всем соответствовала его прямолинейной натуре. Она была просто и продуманно обустроена, без всяких вычурностей, с малым количеством удобной, но дорогой мебели. Возле глобуса и красного дерева стола для карт, за которым принимались все судьбоносные для «Фалькона» решения, был надежно привинчен еще один стол, который служил капитану обеденным. По правому борту над койкой висела застекленная полка, тоже из ценных пород дерева. Ее преимущество состояло в том, что в ней при любой качке обеспечивалась сохранность дорогого венецианского хрусталя. Здесь были еще и четыре тяжелых сундука испанской работы. По их внешнему виду уже можно было судить о драгоценностях, которые они хранили в себе. Сундуки располагались под иллюминаторами, выходящими на корму, возле умывальных принадлежностей и ширмы, за которой скрывался гальюн. Пожалуй, общее внушительное впечатление нарушал лишь толстый остов бизань-мачты, проходивший через середину каюты. В противоположность большинству испанских капитанов, которые буквально облепливали свою бизань изображениями Господа, у Таггарта на ней висело одно-единственное распятие. Под ним, у основания мачты, стоял драгоценный трофей: chrismatorium — шкафчик со сводчатой крышкой, изготовленный из чеканного серебра, который служил вместилищем для миро и елея.

Вообще-то такому явному атрибуту другого вероисповедания было не место в каюте англиканца, но Таггарт плевал на это, потому что среди «соколов» было немало католиков. А у них, если они тяжело заболевали или находились при смерти, принято было совершать обряд помазания, чтобы, согласно их вероучению, приобщиться Божьей милости, и Таггарт им в этом не отказывал. Он не знал, есть ли на то благословение архиепископа Кентерберийского, и в Articuli fidei, тридцать девятом догмате веры англиканской церкви, не слишком-то разбирался, но ни у кого и не собирался испрашивать позволения. На море свои законы. В счет идет только то, что облегчает тяжелую жизнь моряка. И когда Таггарт говорил о своих «соколах», он подразумевал всех — от последнего матроса до дипломированного судового врача.

Именно поэтому однажды утром Таггарт пригласил Витуса в свою каюту и теперь стоял с ним перед вертящимся глобусом.

— Гавана, сэр, — твердо говорил он, тыча при этом узловатым пальцем в остров Куба. — Вы возвращаетесь сюда.

Витус, который никак не мог взять в толк, зачем его вызвал капитан, остолбенел:

— Э-э… что вы имеете в виду, сэр?

— Я имею в виду, что шансы найти леди Арлетту в Англии у вас минимальные, если не сказать нулевые. Извините, что говорю это прямо, но надо смотреть правде в глаза.

— Вы уже третий, кто сомневается, что Арлетта отплыла в Англию.

Таггарт раскрутил глобус.

— И с полным основанием, я полагаю. Лучше возвращайтесь обратно в Гавану. И, если это будет угодно Всевышнему, вы ее там встретите, — подобие улыбки скривило обезображенный шрамом уголок рта, что придало его лицу почти добродушное выражение. — Вы, молодые, слишком нетерпеливы. Стоит пару недель безуспешно порыскать в поисках возлюбленной — сразу кидаетесь в панику, что больше не увидите ее никогда. Я не слепец, кирургик, и от моих глаз трудно скрыть, как вы э-э… удручены. Посему я принял решение переправить вас на «испанец». Вы с друзьями пересядете еще сегодня и возьмете курс на Кубу.

— Сэр! Но вы не можете пожертвовать своим трофеем!

— А я и не собираюсь этого делать. Бывший невольничий корабль высадит вас в Гаване, а после присоединится к «Фалькону» в назначенном пункте. Это совсем несложно.

— Но сэр, сэр… Но…

— Никаких «но». Я поговорил с доктором Холлом, и он того же мнения: для вас это будет наилучшим выходом. Вообще доктор рассыпался в похвалах в ваш адрес и рассказал мне, что это вы столь удачно прооперировали Дункана Райдера. Я знаю своего Холла. По сути, он человек высокопорядочный, честный, справедливый. Он ходит со мной уже восемнадцать лет… или девятнадцать? И за это время ни разу не дал повода усомниться в его надежности… — Таггарт заметил, что снова впал в многословие, и закончил коротко: — Во всяком случае, все решено. Фернандесу флажковыми сигналами передано новое распоряжение, и он уже радуется встрече с вами. Разумеется, и с магистром Гарсиа, и с малышом Энано, с которым я, признаюсь вам, расстаюсь неохотно. Вы знаете почему.

Глаза Витуса заблестели:

— Сэр, не знаю, что и сказать! Это… это…

— Это приказ, — сухо сказал Таггарт.