Загадочная пленница Карибов

ПИРАТ ДЖОН-ЧЕЛЮСТЬ КАТТЕР

Я — Челюсть! И, прежде чем ты умрешь, тебе будет дозволено послушать мою песню!

Двумя днями позже, а именно 19 января 1578 года, на расстоянии всего пятидесяти миль западнее «Галанта» с попутным ветром мчался другой парусник. Это был боевой корабль поколения New Fighting Galleons[20], одна из жемчужин английского кораблестроения. Он равнялся ста пятнадцати футам в длину, а его грот-мачта, равно как и фок-мачта, гордо несли по три прямых паруса; к тому же ради лучшей маневренности еще две мачты на корме красовались латинскими парусами, и впереди, на бушприте, раздувался огромный парус.

Галеон был быстрым и маневренным и тем не менее хорошо вооруженным: шестнадцать тяжелых пушек по восемь с обоих бортов батарейной палубы, двенадцать более мелких шпрингалов на главной палубе и, не в последнюю очередь, шесть мортир, равномерно распределенных по всей длине фальшборта.

«Виджиленс»[21], корабль превосходный во всех отношениях, сошел со стапелей anno 1570 под ликование народа. Был у него только один недостаток, и немалый. Теперь он назывался «Тормент оф Хэлл»[22], и английский флаг с красным крестом на белом поле, который когда-то гордо развевался на его мачте, давно исчез. Его место занял пиратский флаг — черное полотнище с двумя белыми перекрещенными костями, а над ними вместо обычного на пиратских кораблях черепа — одна громадная нижняя челюсть с оскаленными зубами.

Человек, который командовал под этим флагом, стоял сейчас на главной палубе в окружении своих сотоварищей и обводил взглядом толпу, требуя тишины. Тот, кому не приходилось видеть его раньше, при встрече с ним сразу бы понял, почему его флаг выглядел так необычно. Потому что сам он был обладателем челюсти щелкунчика — широкой, зубастой, перемалывающей все.

Он вымахал крупным, тяжеловесным и, вооруженный до зубов, своим видом внушал панический страх всякому. Шпагу, которая висела в позолоченных ножнах на одном его боку, с другого боку дополняла острая как бритва рапира; спереди всем на обозрение за пояс были заткнуты два огромных разбойничьих пистолета и кинжал дамасской стали. Но мало кто знал, что этим арсенал капитана далеко не исчерпывался. В каждом сапоге у него было спрятано по остроконечному стилету, а на спине, промеж лопаток, под камзолом и рубахой — нож, на крайний случай. Кто бы ни намеревался победить Джона-Челюсть Каттера, должен был одолевать одно оружие за другим, а это пока никому не удавалось. Поэтому Джон-Челюсть и был до сих пор неизменным предводителем и капитаном на этом корабле.

Он вытащил из-за пояса кинжал и коварно улыбнулся, глядя, как двое его людей схватили одного из своих и потащили к грот-мачте.

— Ты меня обворовал, Хьюитт, — произнес он сладко, как если бы делал комплимент красивой женщине.

Хьюитт, молоденький, едва вышедший из отрочества парнишка нежной наружности, взвился, но тут же был грубо скручен за руки.

— Нет, Челюсть, нет! Я ничего не крал у тебя! Клянусь своей бессмертной душой, это был не я! Поверь мне!

Джон-Челюсть кивнул. «Конечно, не ты, маленький засранец, — подумал он. — Я точно знаю, что это были Смит и Эванс, оба сейчас вон как стараются держать тебя. Это они сперли алмазы из моей каюты. Только вот, башка твоя стоеросовая, и тот и другой в авторитете на борту и строят мне козни, поэтому-то я уж лучше покараю тебя, балду. Я ученый: никогда не затевай боя, пока не уверен, что выиграешь его! А со Смитом и Эвансом я еще не на той позиции. Парочка доносов отсюда, парочка ябед оттуда, пара угроз — и я покажу им, с кем они имеют дело! С живых шкуру спущу! Так пусть до этого не подозревают, а то мало ли что взбредет им в голову! Жаль, засранец, но придется тебе поплатиться!»

А вслух он сказал:

— Ты украл у меня алмазы, Хьюитт. Прошлой ночью. Ты пробрался в мою каюту, пока я был на палубе, и стибрил их. Смит и Эванс тебя видели, так, парни?

Оба мазурика удивленно вытаращились, а потом ревностно закивали:

— Да, да, Челюсть, так оно и было! Да! Да, точно, да!

— Вот видишь? А знаешь, Хьюитт, как мы поступаем с такими, как ты? — Его взгляд озверел, глаза налились кровью. — Давай, Смит, придави правую руку этого собачьего отродья к мачте!

Смит повиновался, хоть это было и нелегко, потому что Хьюитт отчаянно сопротивлялся, выкрикивая при этом:

— Это не я, Челюсть! Клянусь Богом, это был не я! Обыщи меня, обыщи мою койку, мой сундук — все обыщи! У меня нет твоих алмазов!

Джон-Челюсть обвел тяжелым взглядом своих людей, его нижняя челюсть задвигалась.

— Кто-то из вас верит тому, что мелет это собачье отродье?!

Многоголосое «нет!» раздалось ему в ответ. Джон-Челюсть с высоко поднятым кинжалом двинулся к мачте. В глазах Хьюитта плескался дикий ужас. И под рев всей банды главарь вонзил свой кинжал прямо посередине ладони паренька. Клинок намертво пригвоздил руку «вора» к грот-мачте. Хьюитт издал такой страшный крик, что и у видавших виды пиратов кровь заледенела в жилах.

Челюсть Джона-Челюсти работала безостановочно:

— Ты знаешь правила, Хьюитт. Если сможешь самостоятельно освободиться в течение часа, отделаешься только испугом, нет — так… — предводитель скрылся из виду.

— Хьюитт, бедный сукин сын, а, Том? Это, конечно, был не он. Дьявол его знает, кто мог это сделать, да только не бедный сукин сын, этот бедолага Хьюитт…

— Тс-с-с, Джимми! Вот дойдет до ушей Челюсти! Думаешь, если ты плотник, так он даст тебе спуску, да? Не пыжься! Коли Челюсть рассвирепеет, он любого из нас разделает под орех.

Оба немолодых уже человека, плотник Джим и его подручный Том, стояли у палубного прохода на правый борт, возле двери, ведущей к фальшборту, которую они только что сняли, чтобы заменить обвязку. Прежде оба служили на торговом судне, захваченном пиратами «Тормент», и в живых им удалось остаться только потому, что Джон-Челюсть надеялся, что они смогут изготовить ему новое фигурное украшение для носа галеона, которое он им подробным образом описал. Это должна была быть резная фигура дьявола с крючковатым носом и выдвинутой вперед тяжелой нижней челюстью. Вот уже час они работали здесь и вынуждены были наблюдать, как Хьюитт, выбиваясь из сил, пытается левой рукой вытащить кинжал из грот-мачты, чтобы спасти себе жизнь. Паренек совсем обессилел от боли и кровопотери, потому что Джон-Челюсть глубоко всадил клинок не только в дерево, но и в его руку, и теперь, после множества тщетных попыток, осел и сдался.

— Вон Челюсть возвращается! — с горечью воскликнул Джим и показал в сторону кормы, где появился предводитель в сопровождении своей разномастной своры.

— То, что сейчас будет, не для моих глаз, — пробурчал Том. — Ты как хочешь, Джими, а я смываюсь! — и действительно исчез под палубой.

А Джим остался. Он даже не знал, почему, но какое-то подспудное чувство заставило его это сделать.

Джон-Челюсть в несколько размашистых шагов подошел к Хьюитту, который сейчас являл собой комок боли, крови и слез, и одним мощным рывком выдернул свой кинжал.

— Люди, все видели, что вору не удалось высвободиться, чем он и подтвердил свою виновность! — обратился он с каменным взглядом к толпе. — Смит и Эванс, за борт эту паршивую собаку!

Оба мазурика подняли Хьюитта, который сам уже не держался на ногах, бесцеремонно перегнули его через поручни и сбросили головой вниз в море под раскатистый хохот остальных головорезов.

— И так будет с каждым, кто попытается меня обокрасть! — Джон-Челюсть энергично заработал челюстью, остановив неподвижный взгляд на Смите и Эвансе. — Будет кормить акул! Запомните это все!

Он только-только собрался разойтись в полную силу, как его отвлек зычный выкрик с марса:

— Эге-е-й! Позади слева по борту па-а-арусни-и-ик!

— Точнее, где? Разрази меня дьявол!

Несмотря на все свое тяжелое вооружение, Челюсть с поразительным проворством начал карабкаться по выбленкам на грот-мачту — он должен был видеть добычу своими глазами! Вся банда рванула за ним. И как только все взоры устремились в ту сторону, где на горизонте белело крохотное пятнышко, Джим, плотник, развернулся в противоположную. Он никак не мог оторвать взгляда от одиноко чернеющей фигурки на глади бесконечного моря, которую все дальше относило от корабля. Не слишком раздумывая, он воспользовался моментом: с натугой поднял тяжелую дверь и через отверстие в фальшборте бросил ее за борт. Со страшным грохотом, задевая все, что можно было задеть, она пролетела вдоль корпуса корабля и, ударившись под конец об обшивной пояс, плюхнулась в воду, подняв фонтан брызг. Только теперь до сознания Джима дошло, что он сотворил. Если Челюсть заметил, как он… Господь всемогущий! Скованный ужасом, Джим кинул взгляд на другой борт судна, где предводитель стоял высоко вверху на вантах и, приставив ладонь ко лбу, выслеживал будущую жертву.

— Это торговец! — заорал он вниз своим сподвижникам. Происшедшего на правом борту он не заметил. — Жирный торгаш! Может, даже из Англии, не могу разобрать флаг! Ну, братва, зададим ему жару!

Джон-Челюсть подумал о том, что в прошлом году им не выпадало удачи выследить и разграбить ни одного испанского галеона с сокровищами. В придачу к сплошной невезухе в Новый год они имели несчастье угодить в такой неистовый шторм, что их угнало за сотни миль от Антильских островов, на восток, в открытое море. Ему срочно был нужен фарт, хотя бы для того, чтобы держать на поводке таких негодяев, как Смит и Эванс. Покуда ему удавалось сдерживать грызню и не подпускать никого к себе близко, действуя то мытьем, то катаньем. Но где свора собак, там зайцу смерть, и рано или поздно может дать осечку даже самое грозное оружие. Неудачливый вожак — считай мертвец. Все они одного пошиба! Стоит только почуять кровь, и налетят, как коршуны, на подстреленного рогатого! Тот парусник за кормой — его он бросит им на растерзание!

Джон-Челюсть не спеша спустился вниз на палубу, обвел взглядом свой сброд и рявкнул:

— Чертов торгаш принесет нам удачу!

А потом сделал то, о чем ходила молва по всей Карибике: выдвинул вперед квадратный подбородок и с хрустом вывихнул челюсть. Пираты сгрудились, ухмыляясь в предвкушение того, что сейчас произойдет. А Челюсть принялся клацаньем костей выбивать мотивчик, немудреный, но оглушительный из пяти-шести звуков разного тона, который тут же подхватил каждый из его подпевал. Потому что это была их песня!

Когда песня кончилась, Джон снова вправил свою челюсть и, потрясая кулаком, издал клич:

— «Тормент оф Хэлл» не посрамит своего имени! Зададим торгашу адовых мук! Готовьте корабль к бою!

— Канарское течение за последние дни здорово продвинуло нас на юг, мистер О’Могрейн. Когда вы собираетесь установить новый курс и подналечь? — Стаут стоял подле штурмана на баке, плотно сжав веки.

Море было неспокойно. Беспорядочно пересекавшие друг друга водные потоки разного направления гнали рябь.

— Еще две склянки, сэр, проследуем по течению, а потом возьмем прямой курс на запад.

— Хорошо, — процедил Стаут, не разжимая век. — А почему мне никто не доложил, что впереди по правому борту на видимом горизонте парус?

— Простите, сэр, но марс на фок-мачте пустует.

Скряге это было хорошо известно. Малочисленность команды не позволяла постоянно держать там человека.

— Похоже, я единственный на борту, у кого глаза на нужном месте, — недовольно пробурчал он.

— Да, сэр.

— Пауэлл должен послать кого-нибудь на грот-мачту, наверх, на рею, если позволите, — ядовито изрек он.

Через некоторое время матрос сверху сообщил:

— Трех- или четырехмачтовый галеон, сэр. Берет курс на нас.

— Чьего подданства? — Стаут раскрыл глаза и выпрямился.

— Англичанин, сэр.

Стаут довольно хмыкнул:

— Прекрасно, англичанин! Если он держит курс прямо на нас, мне это на руку. Может, их капитан соблаговолит мне сообщить нынешние цены на товар в Новом Свете.

Парусник соотечественников между тем значительно приблизился, но его корпус пока еще оставался за линией горизонта.

— Сэр, — начал О’Могрейн, — при всем моем уважении не могу не предостеречь: стоит соблюдать осторожность! Незнакомец может оказаться…

— «Незнакомец» — англичанин! — грубо оборвал его Стаут. — Вы собственными ушами это слышали. Но постараемся развеять ваши страхи. — Он сложил руки рупором и прокричал наверх: — Можешь различить конструкцию судна?

— Нет, сэр! — донеслось с мачты. — Хотя… кажется…

— Ну, что там, каракатица тебя задави?

— Английского типа, сэр!

— Так что, мистер О’Могрейн, корабль английской конструкции под английским флагом! Довольны?

— Э-э… Да, сэр!

Стаут пробурчал себе что-то под нос и предался более приятным мыслям. Два свежих окорока, что он выторговал в Фуншале, всплыли перед его взором. Трата была велика, и он пошел на это только потому, что два окорока продавались едва ли не по цене одного. Стаут подумывал уплести еще пару ломтей нежно приконченного мясца, порезанных на тончайшие кусочки — с наслаждением, со вкусом! — прежде чем пуститься в разговоры с другим капитаном.

— Если что-нибудь будет нужно, обращайтесь к мистеру Джеральду. Я у себя в каюте.

— Не нравится мне это дело, кирургик! — в который раз сокрушался О’Могрейн. — Чужак от нас на расстоянии каких-нибудь трех-четырех кабельтовых и держит курс прямо на нас, а мы до сих пор не знаем, с кем имеем дело. По типу конструкции он относится к New Fighting Galleons, но названия не разобрать, словно его специально затерли. Если бы меня спросили, я бы поспорил, что это «Виджиленс».

Витус, который вместе со штурманом следил за морем, спросил:

— А чего плохого, если это он?

— Весьма подозрительно… Военный корабль не ведет себя таким странным образом.

— А вы уже посылали сигнал «What ship?»[24], мистер О’Могрейн? — вмешался стоявший поодаль Магистр.

— И не раз. Но чужак хранит молчание. Наблюдатель на марсе вроде бы видел на командной палубе какую-то фигуру, которая дружественно махала рукой, однако я не верю такой дружбе. И Джеральд, первый, того же мнения. Сейчас лучше бы свистать боевую готовность, но у него тоже связаны руки. Капитан отдал категоричный приказ не вмешиваться, а также идти тихим ходом, чтобы не проскочить мимо… Вон! Смотрите! Они брасолят, чтобы затормозить и подойти к нам вдоль борта! Могу поклясться, что это «Виджиленс»!

Чужак был на расстоянии не больше четверти кабельтова, когда события последовали одно за другим. Внезапно палуба встречного кишмя закишела людьми — дикого вида, свирепыми, со сверкающим, зажатым в кулаках оружием. Сверху, с марсовой площадки, где сидели стрелки, заговорили мушкеты, и матросы «Галанта», как цыплята, посыпались с рей. Подкатывались ядра, разворачивались пушки, взвивались абордажные крюки и вгрызались в фальшборт «Галанта». Первые пираты перескакивали с корабля на корабль.

— Это пираты! Проклятые Богом пираты! Матерь Божья! — пробормотал О’Могрейн, непрерывно крестясь. — Это конец!

— Нет, это только начало! — яростно возразил Витус. — Еще не все потеряно. Бежим на верхнюю палубу, там мы сможем дать им достойный отпор!

Он бросился вперед, Магистр и штурман не отставали от него. По дороге на корму они столкнулись с Джеральдом и Пауэллом, которые, стоя среди кучи тел, неистово жестикулируя, отдавали команды. Команды, которые никто не слушал и не бросался исполнять.

— Возьмите на носу пару матросов, Джеральд, спуститесь на нижнюю палубу, вооружитесь и защищайтесь!

Первый офицер вытянулся в струнку:

— Да, сэр! — Ответ, предписанный уставом, но в нынешних обстоятельствах он выражал нечто большее — четкий приказ командира был тем самым, чего ему, офицеру, недоставало.

Вместе с Пауэллом они кинулись на носовую часть судна. А Витус поспешил дальше. Наверх. В их каюту, где хранилось его собственное оружие. Магистр и О’Могрейн по-прежнему были с ним.

— Вот твой нож, сорняк! О’Могрейн, возьмите этот кинжал — все лучше, чем ничего! А для меня моя добрая старая подружка! — он ухватил свою шпагу. — А теперь вперед! И да поможет нам Бог!

Когда они вновь очутились на верхней палубе, пираты перли уже как нескончаемый поток через фальшборт. Рефлекторное движение, которым Витус выбросил вверх шпагу, уловив блеск стали слева от себя, спас ему жизнь. Кирургик отразил удар и отпрянул назад. Его противник занял пустующее место, подставив незащищенный бок. Витус, не раздумывая, вонзил шпагу меж ребер.

— О’Могрейн! Взять оружие этого ублюдка!

— Да, сэр!

Витус помчался в сторону поручней: ограждение за спиной обеспечит им защиту с тыла. Маленький ученый несся рядом, за ним — О’Могрейн. Шпага Витуса со свистом разрезала воздух, а пара точных ударов снискала уважение разношерстного сброда. Негодяи рассыпались по сторонам, уступая дорогу. Бросок. Удар. Взгляд по сторонам. Бросок.

Враг стал осторожнее. Витус загородил товарищей. В мозгу проскочило мимолетное воспоминание об Артуро, maestro di scherma[25], который так превосходно обучил его своему искусству. Но эта резня мало походила на четкий регламент поединков, которые они проводили с Артуро!..

Под собой, на главной палубе, он внезапно обнаружил Джеральда и Пауэлла с кучкой бесстрашных матросов. Среди них сражался и Робсон. Они фехтовали плечо к плечу, прижимаясь к борту корабля и отражая натиск все умножающихся сил пиратов. «Зачем, Боже всемилостивый, я так старался вернуть ему здоровье, если здесь и сейчас у него отберут жизнь ни за понюшку табака!»

— Джеральд держитесь! — в отчаянии крикнул Витус, понимая, насколько бессмысленно звучит его призыв в бесконечно накатывающих волнах атакующих.

По крайней мере, самому ему сейчас стало легче: за спиной барьер, по правую и по левую руку отважно сражающиеся Магистр и О’Могрейн. Трое пиратов внезапным рывком ринулись на них. Двое тут же пали от руки его боевых соратников. Витус сделал выпад вперед и продемонстрировал один из своих финтов перед размахивавшим боевой секирой третьим головорезом с черными пеньками гнилых зубов в раззявленном рту. Мерзавец среагировал, как и следовало ожидать, и Витус вонзил клинок в его наглую рожу. Магистр со своей стороны довершил дело. Пират отступил назад, но, прежде чем он упал, ко всеобщему удивлению с небес спустился белый покров, который погреб под собой многих, — это был один из латинских парусов, сбитый залпами мушкетов.

На короткое мгновение повисла тишина, все остановилось. А затем бой разгорелся с новой силой. Боковым зрением Витус отметил, что многие из нападавших перепрыгивали обратно на вражеский галеон, сжимая в руках, под мышками, закинув на горб пожитки из пассажирских кают: сундуки, ящики, сумки. Среди них мелькнули и сундучки с нарядами, и шляпные картонки обеих «дам» — Фебы и Филлис. А далее… его короб! Его посох! Его саквояж с медицинскими инструментами! Зачем этой сволочи его вещи?! И как последний штрих в этом карнавале безумия, на пиратский борт поперли огромный окорок, соблазняющий сочными розовыми боками.

— Ну погодите, песье отродье! Я с вами еще посчитаюсь!

Безостановочно он продолжал размахивать шпагой, колоть, убивать. Его инструмент! Он любил его! Он не мог без него обходиться! Скальпели, ланцеты, иглы… И манускрипт «De morbis», его бесценное сокровище! Творение лучших умов медицины! Любой ценой он должен его спасти! В нем проснулось второе дыхание, с удвоенной силой он ринулся в бой и при молниеносном повороте заметил на проходе к верхнему ярусу по правому борту новое действующее лицо. Стаут! Один бился он с четырьмя или пятью душегубами. Можно было к нему относиться как угодно, но сейчас никто не отказал бы ему в мужестве. Одного из противников он поднял за грудки, как малое дитя и бросил другому под ноги. Мгновение, которое он выиграл таким маневром, Стаут использовал для того, чтобы поднять свой кинжал с обагренной потоками крови палубы. С ним в руке он шагнул навстречу следующему…

«Удачи, капитан! — пожелал про себя Витус, защищаясь от следующей волны пиратского штурма. — Не могу вам сейчас помочь!» Еще два поверженных им рухнули на палубу, и Витус увидел, как короткий сильный удар клинка рассек надвое череп того, кого все называли не иначе как «скупердяем». Пират, которому принадлежал клинок, был громадного роста и могуч, как буйвол. Но самым примечательным в нем была выдающаяся челюсть. Два-три раза бугай дернул кинжал, наконец ему удалось вытащить клинок, и Стаут осел, как мешок с овсом, но залитый кровью и с подергивающимися членами. Пират-исполин теперь выкрикивал во все стороны приказы — похоже, он был здесь главным…

Хлынул новый поток пиратского отродья. Магистра и О’Могрейна оттеснили. Витус ринулся было за ними, но силы оставили его. Снова над грудой тел погибших и раненых материализовалась фигура великана с мощной челюстью. «Это он виновник всех несчастий!» — пронеслось в голове кирургика. Витус ринулся вперед, чтобы застать его врасплох, когда тот не ожидает нападения, но поскользнулся в луже крови и, напрасно пытаясь сохранить равновесие, глупо размахивая руками, грохнулся затылком о дощатый настил палубы.

Джон-Челюсть Каттер с удовлетворением проследил взглядом падение светловолосого парня, который сражался, как бешеный берсерк. Он принял это как знак окончания битвы на борту незадачливого «торгаша». Сопротивление торгового суденышка неожиданно оказалось упорнее, чем он ожидал.

Наконец-то человек с квадратным подбородком облегченно вздохнул.

— Хватит глазеть! Вниз, в грузовой трюм! Тащите оттуда все!

Пираты россыпью бросились вниз. Ящики, мешки и сундуки, особенно запертые, таили в себе неимоверные возможности. Каждый мог хранить в своих недрах кучи золота…

— Золото! Золото! Золото! — Джон-Челюсть подошел к светловолосому юнцу. Этот парень уложил чуть не половину его лучших бойцов и при этом был едва ли выше среднего роста! Правда, мускулистый, хоть и поджарый. И, похоже, он-таки мертв.

Ненависть захлестнула Джона-Челюсть, когда он поднял безжизненное тело и, держа его в железных клещах, встряхнул, как молодого щенка. В светлоголовом обозначились признаки жизни, его ресницы дрогнули. Джон-Челюсть, упираясь ногами в дощатый настил, прохрипел:

— Я — Челюсть! И, прежде чем ты умрешь, тебе будет дозволено послушать мою песню! — с душераздирающим клацаньем он вывихнул нижнюю челюсть, и кости с энтузиазмом ударили друг о друга: