Заговор против маршалов. Книга 1

13

Божий мир, накрытый дымчатой полусферой твер­ди, цепенел в морозном тумане. Дорога вилась по горно­му склону, укрепленному каменной кладкой. Внизу клокотал незамерзающий белый поток. Сквозь опушен­ные инеем буки грозно темнели слоистые нагроможде­ния скал.

Дальний градек ^[9] смутно прорисовывался на сизой кайме завороженного леса, словно на ломкой промас­ленной бумаге старого волшебного фонаря.

«Хорьх» с брезентовым верхом и вместительным багажным ящиком, сбавив ход у накренившегося распятия, свернул на узкую дорогу, плотно обсажен­ную неказистыми черными ветлами. Прибитая к ство­лу жестяная табличка указывала направление на Ротенхауз.

Хозяин поместья Макс-Эгон Мария Эрвин Пауль фон Гогенлоэ созвал на охоту друзей. Князь Роган и оба брата д'Эсте уже разместились в замке, остальных ожидали с часу на час.

В машине с комфортом расположились журналист Карл Виттиг, аккредитованный при министерстве ино­странных дел Чехословакии, и его давний знакомый Генрих Родац, бывший пилот. Он только что прибыл из Испании, где представлял концерн «Юнкере», и щед­ро делился местными новостями.

— Все будет зависеть от выборов в кортесы. Бели красные соберут большинство, фаланга нанесет сокру­шительный удар. Это очень серьезные люди, можешь мне верить. Я бы на твоем месте срочно перебрался в Мадрид.

— Возможно, я так и сделаю,— согласился Виттиг, дабы лишний раз поддержать репутацию независимого журналиста.

Мысленно он уже прикидывал, как откликнутся на испанские события в Восточной Европе.

— Кто еще ожидается? — исчерпав тему, осведо­мился Родац.— Советник Траутмансдорф не обещал?

— Честно говоря, не в курсе,— внутренне вздрог­нув, Виттиг отрицательно помотал головой.

Старина Генрих никак не должен был знать о его связях с советником министерства иностранных дел рейха.

— Прошлой осенью мы вместе с ним охотились в Беловежской пуще.

— Говорят, он классный стрелок? — словно бы не­хотя осведомился Виттиг.

— Недурной,— Родац покосился на новенький, с фирменной этикеткой, ружейный чехол журналиста.— Самозарядное?

— Браунинг,— небрежно кивнул Виттиг. Он впер­вые собирался принять участие в охоте титулованной знати и ощущал себя не слишком уверенно.

— Давно знаешь Макса? — Генрих явно прощу­пывал однокашника, с которым не виделся много лет.

— Встречались несколько раз,— Виттиг неопреде­ленно пошевелил пальцами.— В Праге, в Берлине... А что?

— Просто спросил... Ты что, увлекся охотой?

— Какое там! Так, изредка пробавляюсь.

— Хочешь совет? Если Макс предложит тебе дру­гое ружье, не вздумай отказываться. Охота на оленя — это обряд, ритуал.

Дорога вывела на горбатый каменный мостик, от­куда открылся вид на замок и деревеньку внизу.

— Чудесная панорама,— восхитился Виттиг.— В стиле немецких романтиков. Максу этому здорово по­везло.

— Да, старый товарищ, ему можно лишь позави­довать... Ты уже бывал здесь?

— Как-то не приходилось.

— Получишь громадное удовольствие,— заверил Родац и принялся перемывать косточки высокородным друзьям Макса фон Гогенлоэ.

Как и прочие родовые гнезда австро-венгерской знати, Ротенхауз находился в частном владении. Рух­нула лоскутная империя, в Австрии и Чехословакии установился республиканский строй, но право собствен­ности оставалось неприкосновенным. Сыновья застре­ленного в Сараеве эрцгерцога Франца Фердинанда про­должали безбедно жить в Конопиште. Потомки герцога Рогана, счастливо избежавшего гильотины, тоже не со­бирались расставаться с дворцом в Сыхрове, где были собраны бесценные полотна и редкие исторические реликвии. Как и во времена Габсбургов, закупались по всему миру экзотические саженцы для регулярных парков и оранжерей, приобретались августейшие ма­нускрипты, с особым тщанием реставрировались мемо­риальные покои.

В Конопиште, где последний германский кайзер вместе с наследником австрийской короны подготовили убийственную для обеих династий войну, заново от­делали спальню Вильгельма.

Во дворце Роганов, куда наезжал не только беглый Людовик Восемнадцатый, но и композитор Сметана, поступили более демократично, отдав предпочтение чешскому гению. Его мраморный бюст украсил музы­кальный салон. Все-таки он славно потрудился под гостеприимным кровом пана Рогана, чье галльское имя уже звучало совсем по-чешски. Дыхание почвы и ветры веков не проходят бесследно. Ротенхауз, как и рогановский Сыхров, местные жители тоже давно именовали на свой лад: «Червоный Градек». Однако князья Гогенлоэ во всем придерживались немецкой то­понимики: Карлсбад вместо Карловых Вар, Мариенбад вместо Марианских Лазней. Про наследственный феод и говорить не приходится. Словом, республика никому не мешала жить в полном согласии со своими убеждениями. Д'Эсте открыто поносили Адольфа Гит­лера, вольнодумец Роган высмеивал и фашистов, и ком­мунистов. Жуир Макс-Эгон тайно субсидировал судето- немецкую партию Генлейна. Симпатизируя национал- социализму, он тем не менее оставил для себя за­пасную лазейку — паспорт княжества Лихтенштейн. И это была единственная дань роялистским традици­ям. Шестой отпрыск знатного рода, он имел право на титул принца с предикатом «эрлаухт» — сиятель­ство.

Генеалогическое древо светлейших («дурхлаухт») князей Гогенлоэ вело свой корень с 1170 года, от во­инственных баронов Франконии, верой и правдой слу­живших кайзерам Священной Римской империи. В табе­ли рангов императорско-королевского двора Франца- Иосифа значились три родственных дома: Гогенлоэ — Вальденбург — Бартенштейны; Гогенлоэ — Вальденбург — Бартенштейн — Якстберги; Гогенлоэ — Валь­денбург — Шиллингсфюрсты старой и новой линии. Княжеские дипломы их были отнесены к единой, но не самой древней дате — 21 мая 1744 года. Поэтому удостоенные первого разряда медитизированных кня­зей, Гогенлоэ заняли место в категории «В». Много выше оказались Лобковицы, Ауэрсперги и Шварценберги. Как и великогерманские родственники из Лангенбургской линии властителей Гогенлоэланда, они стояли на самой верхней ступени. Но какое это имело значение сейчас, когда старый мир лежал в руинах?

Заядлый путешественник и вообще человек современ­ных воззрений, Макс-Эгон не интересовался геральди­ческими побрякушками. Демонстрируя гостям гербы, развешанные в оружейном зале, лишь бегло перечислял родственные фамилии: «Романовы — цари, а затем императоры Великороссии; Кобурги — английские ко­роли и ныне царствующий монарх Греции; принц Баден- Баден... граф Фобер-Кастель... граф Приттвиц-Гафрон...» Затем следовали уточнения: «Вторая ветвь пер­вой линии», «Первое ответвление второй ветви...»

В длинной череде коронованных родичей попадались и не совсем благородные имена, вроде московских куп­цов Шишиных. Но Макс-Эгон не стыдился случайных «дичков», привитых к ветвям княжеского древа. Малая толика мезальянсов не портила голубой крови. На­против, золотая инъекция живительна для любого организма. Родословная любимой жены принца доньи Марии де ла Пиедад Итурбе и Шольц маркизы де лас Навас тоже не избежала бюргерского привоя. Затесав­шийся средь испанских грандов немецкий виноторговец Шольц оставил потомкам недурное наследство. К тому же он еще при жизни начал писаться фон Шольц, а это ничуть не хуже, чем фон Сименс. Кстати, именно этот породнившийся с Гогенлоэ магнат индустрии познакомил Макса с графом Траутмансдорфом. С это­го момента большая политика незаметно вплелась в патриархальный быт Ротенхауза. В перерывах между тостами и выстрелами охотничьих штуцеров, за лаун-теннисом и партией в бильярд здесь творилась ис­тория.

Короче говоря, у молодого принца (тридцать де­вять — не возраст) были все основания для оптимизма. Поместье находилось в превосходном состоянии, погре­ба славились редкостной коллекцией вин, а лес — луч­шей охотой в Богемии.

В отличие от бережливых д'Эсте — в Конопиште дичь подавалась лишь в особо торжественных слу­чаях — владелец Ротенхауза охотно потчевал гостя мясом оленей и вепрей. Про зайцев с краснокочанной капустой или там седло серны даже говорить нечего. И фазаны бывали, и форель в кипрском вине, и жаре­ные вальдшнепы, и белые лебеди с начинкой из рако­вых шеек. Птица, само собой, подавалась к столу в оперении и на литых серебряных блюдах. Оленя зажа­ривали, как правило, целиком.

Вблизи замок выглядел мрачновато. К нему вела прямая, словно по линейке проложенная, аллея.

Гостей встретил дворецкий — сухонький тонкогубый старичок с повадками иезуита.

— Добро пожаловать в Ротенхауз, господа! — не без торжественной нотки провозгласил он, шепнув слуге, куда отнести чемоданы.— Ужин в семь часов, а пока предлагаю немного передохнуть.

Виттиг и Родац проследовали за ним в отделанную темным дубом гостиную, сплошь увешанную рогами оленей, лосей, серн и косуль. Под каждым трофеем белела аккуратная, готическим шрифтом выполненная этикетка с точным указанием даты и места. Пули Макса настигли несчастных животных не только в здешних хомутовских угодьях, но и в лесах Германии, Ав­стрии, Испании, Польши, бог знает где ещё.

Дворецкий приблизился к ампирному столику, тре­петно раскрыл переплетенную в шагрень гостевую кни­гу с гербом и предложил расписаться.

Ступая по устилавшим наборный паркет медвежьим шкурам, гости совершили почетный обряд.

— Где его сиятельство, Курт? — спросил Родац, до­вольно потирая руки.

— Принц просил извинить, что не встречает вас лично,— старик отдал поклон.— С рассветом он отбыл на место. Позвольте показать комнаты?

— Какие могут быть извинения, Курт? — довольно засмеялся Родац.— Все в полном порядке... Охота, надо полагать, состоится?

— Как обычно, господин капитан... Вот ваша ком­ната. Завтрак будет подан в постель. Ровно в пять. Вам чай или кофе?

— Кофе, Курт, вы очень любезны.

— Прошу за мной, доктор Виттиг,— старый мажор­дом величественным жестом указал на мраморную лест­ницу.— Ваши покои в бельэтаже.

После скромного ужина все разошлись по своим ком­натам, чтобы как следует выспаться. Виттигу удалось лишь коротко перемолвиться с Траутмансдорфом.

— Зачем понадобилась вся эта канитель, граф? — спросил он; когда они остались наедине.— Не лучше ли было увидеться в Праге? Или в Берлине?

— Учитесь сочетать приятное с полезным,— отшу­тился советник.— Благо представилась такая возмож­ность... Или вас что-то не устраивает?

— Напротив, все очень мило... Между прочим, мой старый приятель Родац уже спрашивал про вас. Мне показалось, что неспроста.

— Не будьте таким мнительным,— Траутмансдорф беспечно рассмеялся.— Генрих знает меня, а я давно знаю Генриха. Нам нечего делить.

— Полагаете?

— Уверен, милый Карл. Наш испанский друг ан­гажирован абвером. Неужели вы не догадывались?.. Ну, не беда. Я думаю, у нас будет возможность все как следует обсудить. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, граф.

Ранний подъем дался Виттигу с неимоверным тру­дом. Уже сидя в санях, под теплой медвежьей полостью, подбитой зеленым сукном, он впал в сонное забытье. Убаюкивающе поскрипывали полозья. Звездными иго­лочками переливались синие сугробы. Холодные струй­ки приятно освежали лицо.

Макс-Эгон сам расставил охотников по номерам. Как наименее опытного, Виттига выдвинули вперед на левом фланге. В ста шагах от него расположился Роган, далее следовали Траутмансдорф, оба д'Эсте и Ро­дац. Хозяин затаился в еловом распадке, куда скорее всего могли выгнать зверя. Все участники были в тра­диционном охотничьем наряде: зеленая куртка с корич­невыми отворотами, гольфы и шляпа с петушиным пером.

Принц выпустил ракету, высоко взметнувшуюся над кромешной грядой букового леса, и протрубил в рожок. Не успел растаять дымный извилистый след, как донес­ся лай спущенной своры.

Загонщики, загодя обложившие дичь, шли прями­ком на засаду.

Спасти оленя могло разве что чудо. Макс-Эгон, Родац и Траутмансдорф не знали промаха.

Красавца быка удалось завалить с третьего выст­рела.

— Восьмилеток,— довольно улыбнулся принц Гогенлоэ, сосчитав ответвления тяжелых рогов.

Поджаренную в муке печень попробовали прямо «на крови», согласно неписаным традициям благород­ной забавы. По кругу пошли фляги с боровичкой и коньяком.

Повар не успевал подбрасывать хворост. Костер трещал, взвиваясь искристым роем к верхушкам елей.

Ветер постоянно менялся, и пахнущий можжевельни­ком дым слегка пощипывал глаза. В закопченном кот­ле тяжело побулькивало гороховое варево. Борзые растаскивали дымящуюся требуху по окровавленному снегу.

— В самый раз успели,— граф Траутмансдорф смахнул снежинки с бровей.— Того и гляди, закрутит метель. Может, поедем?

Переложив флягу в левую руку, Гогенлоэ зачерп­нул черпаком и, выждав, пока остынет, попробовал густой суп.

— Добавь копченой грудинки,— приказал он пова­ру и, сделав капитальный глоток, передал флягу Траут- мансдорфу.

Граф покорно приложился.

Виттиг в свой черед молча проглотил порцию и откромсал ломтик печенки. Есть хотелось до умопом­рачения.

Пока вырезали пули да рядили, какая из них ока­залась смертельной, окончательно рассвело. Резко уси­лился ветер.

Наконец принц нашел, что горох разварился в са­мую меру. Хмурый толстяк в переднике, надетом по­верх егерьской куртки, роздал сухие хлебцы. Обжигаясь и торопясь, хлебали алюминиевыми ложками из сол­датских мисок.

Чтобы не озябнуть, журналист налег на коньяк. Хмель не брал на холоду. Только давило в затылке и поламывало в висках. Не принимая участия в азарт­ном споре — лично ему даже выстрелить не довелось,— он залез под полость и закрыл глаза.

Почетный приз — голова с рогами — достался Родацу, и в честь героя дня прокричали троекратное: «Хох!» Чаши с объятым синим пламенем пуншем увен­чали рыцарский праздник.

Только к вечеру следующего дня Виттиг и Траутман­сдорф смогли заняться делами. Благо их комнаты находились рядом, о чем своевременно позаботился принц.

— Группенфюрер Гейдрих просил передать вам самый теплый привет,— советник включил «Телефункен» и настроился на Берлин.— Он очень к вам рас­положен, Карл.

— Благодарю, граф. Я чрезвычайно польщен вни­манием группенфюрера.

— От нас ждут конструктивных идей. Как по- вашему, что бы могло катапультировать чехов из до­говора?

— Катапультировать? — переспросил журналист, словно прислушиваясь к звучанию слова.— Ориги­нально... Не знаю, что и сказать. Прага пребывает в эйфории. Особенно теперь, когда русские набирают темп. Я уже докладывал вам, что визит Уборевича про­ходит на волне сплошного восторга. Генерал Фиала во всем идет ему навстречу. Они посетили заводы «Шко­да», побывали на артполигоне. Мои друзья из раз­ведслужбы МИДа считают, что заказы последуют без промедления. Вы же понимаете, что это значит: двухсотпятимиллиметровые орудия, трехсотдесятимиллиметровые гаубицы, зенитки, минометы. Про лучшие в мире авиамоторы я уже не говорю.

— С Трудом верится, что маленькая страна способна насытить такого гиганта, как сталинская Россия.

— И совершенно напрасно, граф. Чехословакия — крупнейший экспортер оружия. Удвоить, даже утроить мощности — вопрос времени. Были бы ассигнования. Это тот случай, когда коммерция подкрепляет политику. Боюсь, что нарушить подобный альянс — непростая за­дача.

— Иначе бы ее поручили не нам с вами, коллега. Ре­комендую обратить пристальное внимание на таких гос­под, как Опоченский и Смутный; нажать на Зенкла, на Берана... Впрочем, все это паллиативы.

— Очень многое будет зависеть от Парижа. Если бы удалось предотвратить ратификацию... Бенеш сразу ока­жется на мели, и климат в Праге существенно переме­нится.

— Легко изрекать самоочевидные истины. Смею уве­рить, что в рейхе пристально следят за перипетиями французской политики, хотя далеко не все понимают значение вопроса.

— Чехи ничуть не заблуждаются насчет наших ко­нечных целей. Люди Гейнлейна прямо-таки толкают их в объятия Москвы. Только ослабив давление, временно конечно, мы получим хоть какую-то свободу маневра.

— Вы сами знаете, что это невозможно,— повысив голос, отчеканил Траутмансдорф.— Воля фюрера дик­тует политику, а не наоборот.

— Что же тогда остается? Тонкая игра?.. Пока чехи уверены, что я работаю на них, дезинформация может пройти. Но надолго ли? Рано или поздно последует ра­зоблачение, и мы утратим контроль.— Виттиг прижался спиной к нагретому калориферу и, не глядя на собесед­ника, продолжал размышлять вслух: — Выгода сомни­тельна, а потери очевидны... Необходим какой-то дли­тельный, постепенно затягивающий процесс. Нечто вро­де дипломатической инсценировки?

— Конкретно?

— Пока не знаю. Но пьеса должна быть разыграна по всем правилам.

— Это вопрос техники. Важна идея.

— Идея проста, ибо не имеет альтернативы. Не ос­лабляя нажима, мы бы могли дать понять, что готовы, при известных условиях, разрешить спор мирным путем.

— И Бенеш поверит?

— А вот это нас не должно волновать. Главное, во­влечь в отвлекающий процесс.

— Дельная мысль, Карл, поздравляю,— Траутмансдорф покрутил верньер приемника: передавали последние новости.— Когда речь идет о жизни или смерти, вы­бирать не приходится. Хватаются за любую соломинку. Но что мы получим в итоге? Договор с Москвой — ко­зырь в любых переговорах. Бенеш не выпустит его из своих лап. Мы ровно ничего не выигрываем.

— А время? Оно всегда несет в себе новое качест­во. События могут повернуться так, что нам действи­тельно удастся катапультировать Чехословакию из договора.

— Или Россию из Европы, что намного лучше.

— Или Россию,— с чувством подхватил Виттиг.— Во всяком случае мы ничего не теряем.

— Тихо! — Траутмансдорф предостерегающе под­нял палец.

«...спровоцированные коммунистами беспорядки на улицах Мадрида и Барселоны...» — берлинский диктор перешел к обстановке в Испании.