6

Самолет Люфтганзы, прибывший из Лондона, встре­чал в Темпельгофе майор Остер. Получив из рук пило­та запечатанный конверт, он сел в «опель», поджидав­ший с работающим мотором прямо на летном поле, и поехал в управление военной разведки и контрраз­ведки.

Германское посольство и разведывательные службы тщательно собирали любую информацию о визите военной делегации СССР: газетные вырезки, радио­перехват, светские сплетни, слухи. Все материалы, включая фотографии Тухачевского и Путны, где они были запечатлены рядом с самыми разными, порой совершенно случайными людьми, спешно переправля­лись в Берлин. Судя по всему, не приходилось, по край­ней мере в обозримом будущем, опасаться существен­ных изменений британской позиции.

Стало известно, что руководитель экономического департамента Форин оффиса Эштон-Гуэткин и советник Чемберлена Лейт-Росс готовят записку, в которой высказываются в пользу таможенного союза с Герма­нией. В руки агента абвера попал обрывок копироваль­ной бумаги с фрагментом текста чрезвычайной важ­ности:

«Германская экспансия в плане растущего экспорта была жизненно необходимой, естественным направле­нием для нее явилась Центральная и Юго-Восточная Европа, и в обмен на прежние германские коло­нии ей могли предоставить компенсацию в виде суб­сидий».

Нетрудно было прийти к успокоительному заклю­чению, что Великобритания с пониманием относится к восточной политике рейха и, следовательно, едва ли пойдет на сближение с Москвой. Предложение субсидий означало не только согласие с программой вооружений, но и недвусмысленную ее поддержку. Но в отношениях между странами нет раз и навсегда завоеванных рубежей, а ветры над Темзой отличаются особым непостоянством. Коварство Альбиона вошло в пословицу.

Глагол «мочь», употребленный в прошедшем вре­мени, явно не способствовал безудержному оптимизму. Мало ли какие похлебки варятся во всякого рода кан­целяриях? Куда важнее, что подадут на стол.

Миссия Тухачевского определенно повлияла на на­строения в высших военных кругах, что так или иначе скажется на ситуации во Франции. В будущем подоб­ное развитие событий может привести к значительным осложнениям.

Рудольф Гесс потребовал предложений.

Получив секретный пакет из партийной канцелярии, Гейдрих позвонил Канарису. Условились встретиться с глазу на глаз. Интересы рейха превыше симпатий и антипатий. Фридрих Вильгельм Канарис, возгла­вивший абвер всего несколько месяцев назад, ни на йоту не сомневался в том, что Гейдрих подслушивал и его телефоны. Благо, штаб-квартира абвера находилась в непосредственной близости от военного министерства.

Случай любит выкидывать забавные коленца.

Шефа СД Канарис помнил еще лейтенантом воен­ного флота: оба служили на одном корабле. Как стар­ший офицер крейсера «Берлин», он даже входил в со­став «суда чести», разбиравшего скандальное дело Гейдриха.

Внешнюю канву составляли похождения по женской линии: адюльтер в своем (морских офицеров) кругу. Было и еще кое-что, слегка напоминавшее брачную аферу, прикрытую скоропалительной женитьбой. Но все это так, зыбь на поверхности, каемка прибоя. Истинная причина лежала много глубже, в сфере политики. Весной 1931 года это еще считалось несов­местимым со службой. Особенно на флоте, где чуть ли не каждый второй мог похвастаться дворянской приставкой «фон». Генералам-аристократам, даже от­прыскам коронованных фамилий, вовсе не возбраня­лось поддерживать национальное движение господина Гитлера, но формальная принадлежность к партии была несовместима с присягой. Офицер не мог позволить себе якшаться с нацистами, тем более эсэсовцами, уже успевшими снискать дурную славу. Для этого надо было выйти в отставку, как Рем или Геринг. Иное дело абвер: работа в военной разведке считалась по­четной. Но такого субъекта, как Гейдрих, полковник Николаи никогда бы не взял к себе в штат.

Одним словом, оскандалившегося героя пришлось выкинуть за борт. Национальная революция помогла ему вновь выплыть на поверхность. Менее чем через два года о нем упоминали уже с опаской. Он составляет списки противников режима, обеспечивает прикрытие поджигателям рейхстага, а затем их же и убирает. Не в пример флоту черный корпус уготовил своему любимцу феноменальный взлет. В двадцать девять лет — бригаденфюрер, эсэсовский генерал. Затем лик­видация Рема и его шайки, тесные связи с Герингом, организация концлагерей.

Канарис располагал подробным досье на Гейдриха. По нынешним временам, там не было темных пятен. Пороки проклятого прошлого обернулись несомнен­ными достоинствами. Даже неумение деликатно рабо­тать. Вернее, нежелание: Гейдрих способен по-медвежьи ополчиться даже на очень серьезного противника, но он ничего не делает по наитию, под влиянием чувств. Все заранее продумано. Канарис колебался лишь в оценке его аналитических возможностей. Для того чтобы просчитать комбинацию на много ходов вперед, требуется полная свобода воображения. Грубой силой ее не заменишь. Это все равно что лупить по клавишам молотком. Звук громкий, а мелодия не вы­танцовывается. А ведь Гейдрих прилично играет на скрипке, и вообще из музыкальной семьи. Люди подоб­ного склада обычно прибегают к более утонченным методам.

Болванов, вырядившихся в комбинезоны телефо­нистов, сразу же засекла контрразведка, хотя сам Канарис предусмотрительно постарался остаться в тени. За провокационной эскападой скрывалось нечто более значительное, чем простое соперничество. Гейдрих проводил волю диктатора. Возможно, прямо и не выска­занную, угодливо предугаданную, но волю.

В докладе фон Бломбергу Канарис воздержался от неуместных домыслов, но постарался покрепче науськать «Резинового льва».

Заваруха вышла на славу. Фюрер, как и следовало ожидать, занял беспристрастную позицию. Пойманных на месте преступления головорезов отправили в Дахау. Скорее всего, они уже на свободе.

Канарис принял Гейдриха в салоне, отделанном темным резным деревом. С рогами оленей удачно со­четался мейсенский фарфор — вазы на камине, тарел­ки с пейзажным рисунком, чубук кайзера Вильгельма Первого.

— Я получил сведения, что маршал Тухачевский в середине февраля прибудет в Париж,— удобно устро­ившись в гобеленовом кресле, Гейдрих с хрустом раз­мял пальцы.

— Предположительно тринадцатого,— ласково кив­нул Канарис.

— Туда же направляется и генерал армии Уборевич. В Чехословакии он развил поразительную активность. Военные заводы уже начинают работать на русских.

Кажется, достигнуто соглашение о сотрудничестве разведок.

— Даже так? — равнодушно удивился Канарис.— Бенеш взял резвый темп.

По данным абвера, вопрос о миссии разведуправления Красной Армии еще не вышел из стадии об­суждения.

— Если славяне так быстро смогли договориться, то что мешает нам, немцам? — пошутил Гейдрих.— Знакомая картинка! — он показал на блюдо, запечат­левшее старый замок в лесистых горах.

— В самом деле? — Канарис обернулся, словно не помнил, где и что у него висит.— Кажется, это ваш Вевельсбург? Господин Гиммлер затеял грандиозную перестройку?

— Обычный ремонт. Строения очень запущены, и некоторая реконструкция, конечно, понадобится.

— Еще бы! Такая древность. Со времен Аттилы, можно сказать.

В глубине души Канарис потешался над этой макабрической чепухой: гунны, рыцарь-висельник Вевель и прочее. Но коль скоро кровавая романтика стала составной частью нацизма, с ней приходилось считать­ся. Арендовав за одну марку в год поместье, принад­лежавшее когда-то падерборнскому епископату, Гим­млер намеревался основать там духовный центр СС. Словно школьник, начитавшийся готических романов, он жил грезами об орденском государстве, безбожно перемешав иезуитскую иерархию с тевтонским ритуа­лом. Все валил в одну кучу: рыцарей «круглого стола», катаров и нибелунгов. Кошмарное месиво! Но даже оно превосходно вписывалось в бюрократические струк­туры.

В штаб-квартире на Вильгельмштрассе существо­вало особое ведомство «Вевельсбург», возглавляемое штандартенфюрером Таубертом, который исправно подписывал умопомрачительные счета главного архи­тектора Бартельса.

Канарис отдавал должное деловитости нацистов. Они умели воплощать в реальность любой бред. Это даже нравилось. Пропустив мимо ушей намек на со­трудничество, он задал несколько вопросов на темы древней истории, столь своеобразно понимаемой рейхсфюрером, и, описав полный мистический круг, возвра­тился к началу беседы, к английским новостям.

— Не будем забывать, досточтимый коллега, что король Артур, столь почитаемый вашим патроном, был предводителем бриттов. В книге фюрера о нашем английском партнере тоже говорится вполне уважи­тельно, как о потенциальном союзнике. В отличие от французов, этих легкомысленных представителей вы­рождающейся латинской расы, к тому же переме­шавшихся с неграми. Я правильно излагаю? — В бе­седах с людьми типа Гейдриха Канарис придержи­вался удобной роли несколько усталого, слегка цинич­ного шутника. В последующем пересказе интонации ускользают и доносчик предстает чуть ли не идиотом.— Итак, насколько я представляю, нам предстоит пора­ботать во Франции. Что вы предлагаете?

— Обратиться к французам. С ними все же проще, чем с русскими,— почти в тон ответил Гейдрих, доско­нально изучивший повадки партнера.— Начнем с ли­деров?

— Если удастся помешать ратификации, то совет­ско-чешское соглашение потеряет практическую цен­ность. Это очевидно. Ключевой фигурой, безусловно, является Леон Блюм. Но я бы поостерегся от повто­рения заманчивого опыта с Луи Барту. Нет, вы не думайте, я не испытываю к Блюму особых симпатий. Он же из Моисеева племени... Кстати, почему господин Штрайхер упорно именует их всех Исидорами? Это так принято?

— Думаете, устранение Блюма ничего не даст?

— При нынешних настроениях французы могут еще больше качнуться влево. Но это мое мнение. Решать вам.

— Вы же знаете, что я ничего не решаю. Нужны новые идеи. А тут вся надежда на вас.

— Спасибо за доверие. Всегда рад служить.

— Значит, можно надеяться на помощь? Я имею в виду парижские связи.

— Это я должен просить вас о помощи. В Париже вы обскакали абвер на целый корпус. Но все, что в наших силах, мы сделаем.

— Если дело только за Блюмом, то я не вижу осо­бых препятствий. Хороший посредник или даже цепь посредников... Вас волнуют следы?

— Меня уже мало что волнует в этой жизни. Перед лицом крупного общественного возмущения никто в мелочах копаться не станет. Достаточно молвы. Нетруд­но предугадать, какие адреса будут названы. Очень уж ограничены возможности... Опять усташи? Поли­тика мстит за шаблонный подход.

— А если сами французы?

— «Боевые кресты» полковника де ля Рока?.. Мы, конечно, не вправе удерживать французских пат­риотов от проявления праведного гнева. Почему бы и нет? И все же я остаюсь при своем мнении. Нем­ножечко пугнуть, пожалуй, не вредно.— Канарис при­нял на колени большую персидскую кошку.— Но не больше.

— Хорошо. Тут не будет проблем.

— Гора родила мышь. Если так пойдет дальше, нас обоих просто уволят, вытолкают взашей... Выкла­дывайте, что у вас на уме, дорогой коллега.— Кошка заурчала и выпустила когти. Пришлось согнать.— Вы же знаете, с какой готовностью я иду вам на­встречу.

— Никакой задней мысли... Просто я подумал, что всякий двусторонний договор предполагает, есте­ственно, две сферы влияния. Пока мы обсуждали только одну.

— В России становится неимоверно трудно рабо­тать,— с полуслова понял Канарис.— НКВД имеет ты­сячи добровольных помощников. Все следят за всеми. Выезд и въезд под строгим контролем, обмен людьми сведен до минимума. У нас очень мало достоверной информации. Едва ли я сумею сообщить вам что-либо новое.

— Однако у вас на руках вся колода. Это я пришел на пустое место,— посетовал Гейдрих.— Судя по газе­там, в Советском Союзе разворачиваются любопыт­нейшие процессы. Режим явно не обладает всей полнотой власти. То, чего мы достигли в считанные дни, у них растягивается на годы.

— Поверьте, что я с неослабным интересом слежу за московскими событиями. Вы совершенно правы, там еще много неясного. Однако я почти уверен, что в самом ближайшем будущем у нас появится возмож­ность проводить более активную политику.

— Французы и особенно чехи одобрительно отзы­ваются об их армии. Теперь к общему хору присоеди­нились и англичане. Особенно лейбористская печать. Ваше мнение?

— Это, безусловно, серьезная, причем быстро расту­щая сила. У нас в генштабе тоже придерживаются такой точки зрения. Вам это, конечно, известно...

— Однако в среде высших офицеров имеются суще­ственные разногласия?

— Как и всюду, коллега, и это нормальный про­цесс. Я в курсе дискуссий, которые временами выпле­скиваются на страницы печати, но не склонен к поспеш­ным выводам. Споры между новаторами и традициона­листами неизбежны в генеральской среде. Вы знаете, какой это замкнутый, разъедаемый завистью мирок. Тухачевский и этот Иероним Уборевич определенно принадлежат к лагерю твердых реформаторов. Круп­ные танковые формирования, ударная авиация, мас­сированные десанты — это их конек. Кстати, здесь эти люди близки к воззрениям германской школы.

— Что делает их особенно опасными.

— Несомненно.

— Было бы интересно ознакомиться с имеющими­ся на них материалами. У нас почти ничего нет, я имею в виду существенное. Вы же знаете, что я вынужден был начинать с нуля.

— Вы знакомы с нашими традициями, старый друг.— Канарис взял бронзовый колокольчик.— Такие вопросы решают на высшем уровне... Чашечку кофе?

Загрузка...