Заговор против маршалов. Книга 1

18

1. СС — это избранный с определенной точки зре­ния союз нордически запрограммированных мужчин.

2. Согласно национал-социалистическому мировоз­зрению и в сознании того, что будущее нашего народа за­висит от отбора и от сохранения расово- и наследствен­но-здоровой чистой крови, я ввожу... для всех нежена­тых членов СС разрешение на брак.

3. Цель, к которой мы все стремимся,— это созда­ние наследственно-здоровых, ценных родов немецки запрограммированного типа.

4. Разрешение на брак будет или не будет даваться, только исходя из принципа наследственного здоровья.

5. Каждый эсэсовец, намеревающийся жениться, должен отныне получить разрешение на брак от рейхсфюрера СС.

6. Эсэсовцы, которые, несмотря на неполучение раз­решения на брак, все же женятся, вычеркиваются из списков СС, они могут и сами выйти из рядов СС.

7. Соответствующая обработка заявлений с прось­бами разрешения на брак является прерогативой ве­домств по расовым вопросам СС.

8. Ведомство по расовым вопросам СС ведет «родос­ловную книгу СС», в которую вносятся семьи родствен­ников эсэсовцев после выдачи разрешения на брак или положительного ответа на заявление с просьбой же­ниться.

9. Рейхсфюрер СС, руководитель расового ведомства и референты этого ведомства клятвенно обещают не разглашать секретов, связанных с вышеизложенным.

10. СС ясно, что благодаря этому приказу они сде­лали шаг, имеющий огромное значение. Всякие насмеш­ки, издевки и превратные толкования нас не трогают, будущее принадлежит нам.

Рейхсфюрер СС Г. Гиммлер

Аппарат «черного ордена» трясло в лихорадке чис­ток. Приказ, подписанный «Кайзером Генрихом» на закате «Веймарской плутократии», обрастал добавле­ниями, ужесточавшими отбор. К концу минувшего года из охранных отрядов было исключено шестьдесят ты­сяч членов.

Отныне каждый эсэсман обязывался представить справку об арийской принадлежности предков, начиная с 1800 года. Для командиров степень чистоты повыша­лась на два поколения — с 1750 года. Новая элита ни в чем не желала уступать титулованному дворянству.

Фюреры с офицерскими «квадратиками» и гене­ральскими «листиками» уподобились прилежным ар­хивариусам. Вздымая вековую пыль, часами листали пергаметные страницы древних актов, рылись в церков­ноприходских книгах, мусолили гербовые свитки. Каж­дому понадобилось генеалогическое древо. Поиски кор­ней нередко приводили на кладбище. Запись о похорон­ном обряде позволяла сделать кое-какие выводы, нев­зирая на несовместность понятий раса и религия. Дух, свобода воли и прочие неуловимые вещи принадле­жали скорее к области метафизики. И только кровь была священной и одновременно вещностно-осязаемой субс­танцией. Мистическая кровь предков! Сквозь поваленные доски она давно ушла в землю, соединилась с почвенной стихией. Для справки годились разве что пожел­тевшие кости. Форма черепа считалась надежнейшим расовым признаком. Головы вымеряли по всей стране. Песня, которую тонким дискантом затягивали под бара­банный бой умытые мальчики с кинжалом «гитлерюгенда» на бедре, наполнилась обновленным содер­жанием.

Дрожат одряхлевшие кости

Земли перед боем святым...

Мраморный Гамлет, склоненный над черепом бедно­го Йорика, нередко украшал немецкие склепы, но не всякий решался на шутки с потусторонним миром. Могилы разрывали только в случае крайней нужды. Тем более что расовое ведомство принимало к рассмот­рению нотариально заверенные снимки кладбищенских плит в порядке косвенных доказательств. Изнуритель­ная, а зачастую и вовсе бесплодная процедура истори­ческих изысканий не обошла стороной даже ветеранов уличных потасовок и пивных путчей. Старые борцы, яичные друзья самого Гиммлера были поставлены перед беспощадным выбором: либо найти арийских праба­бушек, либо распроститься с черным мундиром и его гробовыми эмблемами.

Никто не возмущался, не протестовал и тем более не допускал «издевок» и «насмешек», как о том спе­циально предупреждалось. Приказ есть приказ. Да и родился он не на заброшенном пустыре, подобно чер­тополоху.

Когда роковым образом сцеплявшиеся события не­удержимо влекли Европу к августу четырнадцатого, ее помраченный разум взрастил и другие сорные травы — белену и дурман. В Германии и в Австрии, в Англии и в России — повсюду, игнорируя противостояние коалиций, расползалась оккультная экзоплазма. Окон­чательно оформились теософские общества, в двенад­цатом году немец Теодор Рейсе и англичанин Алистер Кроули основали «Орден восточного храма». Усвоив основные идеи и по-своему истолковав принцип элитар­ного «внутреннего круга», Теодор Фрич и Герман Поль сформировали секретный «Германский орден». Скорее политическую партию, чем тихое братство миетиков-духовидцев. В основу доктрины легли зажига­тельные идеи Гвидо фон Листа (магическое истолкова ние северных рун) и Йорга Ланца фон Либенфельса (сакрализация немецкой крови). Герои «хельдинги» белокурой расы господ противостояли «аффлингам» — обезьяноподобным недочеловекам. Пуще всякой сквер­ны Либенфельс заклинал героев от кровосмешения. Связь белокурой женщины с недочеловеком была объ­явлена преступлением, «расовым позором».

Идеолог партии Альфред Розенберг придал отрывоч­ным наметкам обличье системы. Его «Миф XX века» стал самой популярной книгой в Германии, своего рода кратким курсом нацистской философии.

«Моя борьба», разумеется, оставалась на недосягае­мой высоте, вне всякой конкуренции. Она вмещала в себя все: прошлое, настоящее, будущее: откровение свыше и квинтэссенцию всех наук. Фюрер дал новую библию, а его идеолог — комментарии к ней.

Каждому полагалось знать, к какой расовой группе он принадлежит: чисто нордической, преобладающе нордической или смешанной с добавкой альпинской, динарской и средиземноморской крови. Восточным гиб­ридам и метисам неевропейского происхождения путь в СС был заказан. Досадная пестрота в трех первых группах тоже рассматривалась как явление временное. В будущем путем направленной селекции предполага­лось довести чисто нордический показатель до абсолюта. Программа была рассчитана лет на сто, если не дальше, пока же приходилось довольствоваться тем, что есть.

Среди вождей народа и партии один Бальдур фон Ширах отвечал арийскому идеалу: светлые волосы, го­лубые глаза, соответствующее строение тела. Фигура — для эсэсовца особенно важен был высокий рост — оценивалась по девятибалльной шкале. В зачет опять- таки шли первых три балла.

Гиммлер не слишком доверял представленным справкам. Фальшивые свидетельства и подкуп ответст­венных лиц сделались широко распространенным яв­лением. Вооружившись лупой, рейхсфюрер сам изучал стати своих паладинов и их невест. Для пущей объек­тивности фотографироваться надлежало в купальных костюмах.

Заочный экзамен подозрительно напоминал разгля­дывание фривольных открыток, хотя намерения рейхсфюрера не имели ничего общего с вульгарным любо­пытством. Работая с циркулем и линейкой, он замерял пропорции, справлялся с таблицей и уж потом, на ос­ нове холодных чисел, выносил окончательный вердикт. Вынув очередную фотографию из личного дела, попут­ но знакомился с агентурными данными. В жестких рам­ках тотальной системы любые интимные тайны прев­ращались в смешной пережиток.

Массовый принцип предполагал полную обезличку, не оставляя места эмоциям и прочим нюансам вырожденчества. «Я заглянул в глаза человеку будущего,— предрек Ницше,— и увидел в них смерть».

И он пришел, одержимый волей власти человек бу­дущего.

— В моих орденских замках подрастает молодежь, которая ужаснет мир,— сказал фюрер.— Мне нужна молодежь, жаждущая насилия, власти, никого не боя­щаяся, страшная... Свободный, прекрасный хищный зверь должен сверкать из ее глаз... Мне не нужен интел­лект. Знания погубили бы мою молодежь.

Молодые сверхчеловеки проходили подготовку в «орденсбургах» Фогельзанг, Зонтхофен и Кресинзее. В приютах «Лебенсборна» выкармливали младенцев, начатых от расово безупречных производителей. При­нятие нюрнбергских законов, в свою очередь, отра­зилось на всех сферах государственной деятельности. В проект структуры тайной полиции были заложены такие новинки, как «церковь, секты, эмигранты, масоны, евреи» (Второй отдел) и «гомосексуалисты» (Одиннад­цатый).

Идея преображала действительность. Оживали фан­томы. Молодые люди в черных мундирах называли себя романтиками и идеалистами. Они готовились взять в свои руки весь мир.

Мы идем, чеканя шаг.

Пыль Европы у нас под ногами.

Ветер битвы свистит в ушах:

Кровь и ненависть, кровь и пламя.

Учил Заратустра: «Я — предвестник грозы и тяже­лая капля из тучи; а имя той молнии — сверхчеловек».

И еще говорил он: «Я учу вас о сверхчеловеке. Че­ловек есть нечто, что должно превозмочь».

Они поверили, они сумели превозмочь. Впереди жда­ла их невиданная работа.

«Но некогда спросил я и едва не подавился своим вопросом: как? жизни нужна и сволочь людская?» — так говорил Заратустра.

В извечном противоборстве огня и льда источник су­ществования Вселенной.

Выстроить новый мир чистоты, безжалостно ис­пепелив старый,— сверхчеловеческое предназначение государства СС.

Головы, руки, ноги — сколько прошло их под уве­личительным стеклом «Черного герцога»! Носы, глаза, подбородки...

Возносясь духом к заснеженным пикам Гималаев, излучением третьего глаза проницая чертоги Вальхалы, он терял ощущение реальности. Где «орден» и где «го­сударство»? Где Генрих Гиммлер и где Генрих Второй?

Из состояния самогипноза, обычно кончавшегося упадком сил и приступами слезливости, его, как всегда, вывел Кестнер.

Пока длился сеанс лечебного массажа, Гейдрих дожидался в приемной.

— Арестован мелкий шантажист Отто Шмидт,— избегая благостно-просветленных глаз шефа, он с места в карьер перешел к делу. Холодно, лично незаинтересо­ванно, буднично.— Здесь собственноручно подписан­ный им протокол допроса. Дело ведет Иозеф Мейзингер.

— Помню,— Гиммлера клонило ко сну, и он не сразу ухватил суть.— У него волчья хватка.

— Мейзингер дело знает,— подтвердил Гейдрих.— Речь идет о генерал-полковнике Фриче,— на всякий случай напомнил он.— И других весьма влиятельных лицах.

Гиммлер сменил пенсне на очки для чтения. Пока­зания Шмидта уличали Фрича в пристрастии к гомо­сексуальным забавам. Кроме него назывались имена статс-секретаря Функа, полицай-президента Потсдама, штандартенфюрера фон Веделя, графа фон Гольтца и прочих высокопоставленных персон.

— Это бомба, Гейдрих! — рейхсфюрер отложил про­токол.— Прежде чем что-то предпринимать, следует хорошенько подумать.

— Понимаю. Именно поэтому я и решился обра­титься к вам за советом.

— Кто этот Шмидт?

— Личность известная. Специализировался на де­ликатном шантаже, дважды судим. Действует, как пра­вило, в одиночку, терпелив. Может годами вести слеж­ку, пока не наберет достаточно материала. Само собой, набирает жирных котов, с кого можно содрать по­больше.

— Его что, подкупили? Или, может быть, силой зас­тавили дать показания?

— Не думаю, рейхсфюрер,— Гейдрих оставил себе путь для отступления.— Задержание связано совсем с другим делом, но поскольку парень значится в карто­теке, Мейзингер попутно размотал остальное. Впрочем я специально не интересовался.

— И совершенно напрасно. На очной ставке он мо­жет от всего отпереться, и вы,— Гиммлер выделил об­ращение,— окажетесь в пиковом положении.

— До очной ставки еще далеко.

— Нужна стопроцентная гарантия. Работа, согла­ситесь, грубая. Случайное знакомство, ночью... С педе­растами, конечно, бывает и не такое, но... Как, например, Шмидт узнал, что человек на вокзале в Ванзее гене­рал? Приметы — темное пальто с бобровым воротником и белый шарф — указывают на штатского. Не так ли?.. Откуда тогда столь подозрительная осведомленность — генерал, и именно Фрич?.. Тут, правда, говорится об удостоверении, но, положа руку на сердце, это шито белыми нитками. Вы и сами прекрасно видите. С какой целью станет генерал-полковник барон фон Фрич по­казывать служебное удостоверение какому-то сомни­тельному типу? И где? На темном перроне. Или он спе­циально подошел к фонарю? Не рассказывайте сказки, любезный Гейдрих. С этим Шмидтом нужно еще рабо­тать и работать.

— Понимаю, рейхсфюрер. Делом занимается геста­по, где я не имею права приказывать.

— Пока,— насмешливо бросил Гиммлер.— Не при­бедняйтесь. Когда вам нужно, вы делаете все, что хо­тите.

— Лишнее доказательство, что не я был инициа­тором. Слабости следствия налицо, и я бы никогда не рискнул прийти к вам с сырым материалом. Но есть одно обстоятельство,— Гейдрих помолчал, изображая внутреннее борение, и, словно решившись на крайнюю меру, полез в портфель.— Я знаю, что это покажет­ся не совсем убедительным, но ничего не поделаешь... От нашего источника получены сведения о конфиден­циальном разговоре между Фричем, Боком и Нейратом. Они намерены представить фюреру резкий мемо­рандум в связи с намеченным вступлением в Рейнскую зону. Фрич назвал это опасным блефом. Доводы все те же, рейхсфюрер: военное противодействие противника, к которому мы еще недостаточно подготовлены. Пос­леднее отчасти верно,— как бы нехотя признал он.

— Войны не будет. Мы действуем наверняка.

— Я бы рад был втолковать это нашим господам. Они определенно наделали в штаны... В общем, такое вышло стечение обстоятельств.

— Звукозаписи, как я понимаю, у вас нет?

— В том-то и дело.

— Тогда подождем меморандума, иначе нас просто не поймут.— Гиммлер возвратил документы.

— Шмидта можно пока попридержать,— пони­мающе кивнул Гейдрих.

— На ваше усмотрение.— Гиммлеру попалась на глаза фотография стройной шатенки.— Поздравьте от моего имени хауптштурмфюрера Хагена. Я одобрил его выбор.