Заговор против маршалов. Книга 1

4

Знак движения, солнечный знак, знак мирового огня.

За окнами буйствует зимнее солнце. Пробиваясь сквозь занавеси, ласкает теплыми зайчиками бронзовый бюст фюрера, радужно расслаивается в хрустальных гранях чернильниц.

Поерзав на подушечке, Гиммлер наклонился к столу и раскрыл кожаный с металлическими уголками бювар. Поверх утренней почты лежал голубой конвертик. Адъютант оставил письмо нераспечатанным. Глянув на обратный адрес, рейхсфюрер взялся за разрезальный нож с массивной рукояткой оленьего рога, но тут же от­дернул руку. Запах! Какой неприятный запах! Рот наполнила густая слюна, руки ожгло зудящим кома­риным ядом.

Гиммлер гадливо отбросил конверт.

Поочередно оглядев каждый палец, затем оба рука­ва — алая повязка с хагенкройцем, острый угол шевро­на,— сдул с локтей воображаемые пылинки. Десять лет минуло с той поры, как они с Маргарет продали злосчастную птицеферму, а болезнь так и не прошла. Странная, унизительная болезнь. Она могла годами дремать, затаившись в клетках, пока ее не будил какой- нибудь посторонний запах. А если не запах, то внезап­ное касание или неожиданно резкий звук. Предугадать, когда и как отзовется отравленная кровь, было никак не возможно, а значит, и уберечься от приступа. Тошнотворно-неотвязного, словно пляшущий на сквозняке пух. Идеализм артаманов [4] обернулся сплошным муче­нием. Загаженные клетки, битые яйца, свалявшееся перо. Пачкалась не только одежда. Под угрозой оказа­лась душа, взлелеянные в сердце грезы, сама идея чистоты. Мечты о духовном оздоровлении обернулись коварным недугом. Крестьянское хозяйство, труд на своей земле, естественная пища, зачатие на природе — все, что так притягательно рисовалось воображению, обернулось засасывающей трясиной.

Обратив в наличность принадлежавшую Маргарет клинику, приносившую весьма солидный доход, они меньше всего думали о меркантильных материях. Здо­ровый инстинкт властно звал прильнуть к живительно­му источнику, отмыться в кристальных струях от раз­лагающей скверны больших городов.

Они обманулись в своих надеждах? Нет, тысячу раз нет! Магия проявляется в символическом жесте. Зачем, спрашивается, ему, как и всем старым борцам, потребо­валось порвать связи с церковью? Казалось бы, интим­ный акт чистого волеизъявления, но партия строго сле­дила за тем, чтобы идеальное подкреплялось веществен­ным — полицейской справкой о выходе из прихода. Великая идея всегда имеет две ипостаси: небесную и земную. Вера артаманов позвала его окунуться в навоз­ную жижу. Пусть затея с выведением чистопородной линии саксонских леггорнов не увенчалась успехом. Не о жалких несушках были помыслы, но о поколениях немецких мужчин и немецких женщин. Не в яйценоскости смысл — в действии. Мир — это воля и представле­ние. Реальная действительность далека от философско­го совершенства. Вечная борьба льда и огня, материи и духа рождает великое и омерзительное. Иначе откуда это тошнотворное дуновение? Изнурительный зуд? Паленые перья, перетопленный жир, хруст скорлупы — мерзость, ставшая памятью плоти. Охранная память, трижды целительный недуг. При мысли о бетонных склепах там, внизу, где заживо разлагается истерзанное мясо, пульс остается ровным. Мгновенное ощущение дурноты вызывают испарения крови и экскрементов. У каждого явления свои побудительные причины. Когда в ящик с опилками падает отделенное от головы тело и, содрогаясь, вздымает древесную пыль, может начаться кожный зуд. Нервная реакция, конечно, сказывается, особенно на первых порах, но основная причина — ув­лажненные частицы дерева.

Вождь всегда приносит себя в жертву идее, ибо он есть воплощенная воля. Оперировать следует лишь от­влеченными числами, лишенными каких бы то ни было личностных качеств. Дахау — столько-то, гильотина в Платцензее — столько-то. А если имя, то как энтомоло­гический термин, характеризующий особь. Индиви­дуальное неизбежно растворится в массовом. Это залог не только психической, но и физической гигиены.

Гиммлер вынул похожий на карманные часы пульве­ризатор и, опрыскав руки, тщательно оросил злопо­лучный конверт. Освежающее дуновение фиалки по­могло преодолеть рвотную спазму.

«Самый уважаемый из всех полицай-президентов!

У Вас весьма похвальная привычка следить за проис­ками врагов отечества, например, с помощью телефона. Но почему Вы, глубокоуважаемый король всех сыщи­ков, распространяете слежку на разговоры жен бравых министров, благодаря чему их домашние слышат по телефону сплошной треск? Может быть, стоило бы Ва­шим чиновникам прекратить подслушивание, хотя бы тогда, когда речь идет о рецептах рождественских кор­жиков и когда госпожа жена имперского министра ве­дет абсолютно невинную беседу со своей больной ма­тушкой??! Если же по каким-то причинам, непостижи­мым для простой смертной, неискушенной супруги министра, такое подслушивание совершенно необходи­мо, то, может быть, его можно было проводить как-то более незаметно? Разговоры по телефону превратились для нас в мучение, ибо, когда Ваши усердные и стара­тельные комиссары подключают нас к сети подслуши­вания, мы слышим одни лишь помехи. И только тогда, когда супруга имперского министра начинает пользо­ваться выражениями, которые она, собственно говоря, не должна была бы знать, Ваши чиновники прекращают свое дурацкое дело. Повторяю, разговоры мои касались рецептов рождественского печенья, которые, видимо, особенно интересуют Ваших сотрудников... Но шутки в сторону, милый господин Гиммлер, может быть, вовсе не Вы тот злодей, который нас подслушивает... Тогда прошу выяснить, кто же в этом повинен? Покорнейше прошу также, чтобы нас не охраняли постоянно, иными словами, не охраняли круглые сутки, а только по ночам.

С сердечным приветом и пожеланием счастливого рождества всей Вашей семье от нашей семьи. Привет жене. Приходите к нам в гости.

Ильза Гесс»

Гиммлер внимательно прочитал письмо, затем еще раз пробежал глазами по строчкам, задерживаясь на особо язвительных пассажах. Крепко, крепенько, ничего не скажешь... Разыгрывает невинную барышню, чертовка! Но смела. В этом ей не откажешь: смела до дерзости. Чувствует свою силу. Он конечно же знал, что его люди прослушивают телефон заместителя фюрера по делам партии. Очевидно, этим занимается и Гейдрих, и, надо полагать, еще кое-кто.

Но самое забавное заключалось в том, что праведный гнев фрау Гесс направлен не по адресу. Постоянные по­мехи проистекали от работы иных служб. Рейхсфюрер догадывался, каких именно. Вместо того чтобы упраж­няться в колкостях, «госпоже министерше» следовало бы зачислить Генриха Гиммлера в друзья по несчастью.

Рейхсфюрера СС тоже подслушивали. Это выясни­лось чисто случайно через несколько дней после того, как гауляйтер Берлина Иоахим Геббельс предоставил в распоряжение центрального аппарата СС несколько новых зданий, составивших на Вильгельмштрассе це­лый квартал. Церемонии новоселья, как и положено, предшествовал детальный осмотр помещений. Тут-то и выяснился весьма тревожный факт. Телефонные аппа­раты оказались подключенными к постороннему источ­нику.

СД не составило особого труда установить, что ино­странная агентура — по соседству располагались по­сольства — совершенно ни при чем. Столь рискованным делом, как подслушивание разговоров секретнейшего из учреждений рейха, занималась служба криптогра­фического анализа и радиоразведки при министерстве авиации. В официальной переписке она фигурировала под названием Форшунгсамт — «Исследовательская служба», или, пуще того, «Институт имени Германа Геринга». Почтенное учреждение с солидным штатом в три тысячи квалифицированных специалистов, не чу­раясь теоретических разработок в области связи, основ­ное внимание уделяло сугубо практической деятель­ности. Именно здесь были разработаны детали совмест­ной с абвером операции «Тевтонский меч», иначе го­воря, убийства министра иностранных дел Франции Луи Барту и югославского короля Александра. Причем настолько тонко, что военная разведка вышла из дела в белоснежных одеждах. Непосредственных исполни­телей — усташей из хорватской националистической организации Павелича — европейская печать почему-то связывала с происками гестапо. Гиммлера, отличавше­гося крайней чувствительностью, подобная предвзятость глубоко огорчила. Следующий теракт — убийство ав­стрийского канцлера Дольфуса — осуществили уже СС. Терять было нечего. Зато в Форшунгсамт с удвоенным рвением взялись за радиоперехват, телефонные и теле­графные линии.

В осведомленных кругах считалось, что контролю подлежат в первую очередь заграничные депеши, равно как и всякого рода информация, исходящая от прожи­вающих в рейхе иностранцев. Однако вскоре сюда же были причислены и всякого рода «неблагонадежные», что напрямую затрагивало прерогативы гестапо. Но даже с таким соперничеством рейхсфюрер СС мог бы скрепя сердце смириться. Как-никак Геринг еще в быт­ность его министром внутренних дел Пруссии куриро­вал тайную полицию. Наивно было бы надеяться, что он так, за здорово живешь, расстанется со знаменитой картотекой, заведенной еще при кайзере Вильгельме. Передаст ее в чужие руки, притом целиком, да не сняв предварительно копий!

Гиммлер не питал на сей счет никаких иллюзий. Стремление Геринга распространить свой контроль и на мало-мальски значительных функционеров — на кого выборочно, на кого постоянно — тоже не вызывало особых эмоций.

Со времен Наполеона, создавшего трехслойную систему сыска, где одна служба тайно следила за дея­тельностью другой, такое было в порядке вещей. Под имперским орлом со свастикой тоже уживались при­чудливые ответвления самых разнообразных ведомств: «Иностранный отдел» министерства пропаганды и «Третий отдел» МИДа, «Бюро Риббентропа», являюще­еся по сути внешнеполитическим органом партии, и «Внешнеполитическое бюро Розенберга», «Заграничные организации НСДАП» гауляйтера Боле и «Колониаль­ный отдел», также входящий в партийный аппарат.

Свое особое место занимало и «Фольксдойче Миттельштелле» («ФОМИ») — «Центральное бюро зару­бежных немцев», находившееся под патронажем Ру­дольфа Гесса. Однако наиболее могущественным сопер­ником черного корпуса оставался конечно же абвер. Объединивший под своим крылом разведки трех родов войск особняк на Тирпицуфер помимо широко развет­вленной агентуры располагал дивизией специального назначения «Бранденбург». О таком Гиммлеру приходи­лось пока только мечтать. Эсэсовские формирования «Мертвая голова» годились на охрану концлагерей, не более. Короче говоря, партнеры подобрались солидные, и каждый претендовал на тотальный контроль.

И все же эмоции взяли верх. Чувствуя себя глубоко уязвленным, шеф СС встал в позу и даже попытался обратиться лично к Гитлеру, хотя на него никак не рас­пространялась подобная привилегия. Гессу пришлось вмешаться и осадить не в меру прыткого коллегу. Он сам проинформировал фюрера об инциденте с под­слушиванием, что практически провалило первоначаль­ный замысел Гиммлера. Как и следовало ожидать, фю­рер довольно прохладно отнесся к жалобе на чудовищ­ное самоуправство военно-воздушных сил — прямые на­падки на Геринга, само собой, исключались — и посове­товал не дразнить армию. Это был полный афронт. Мало того что не поняли, так еще и оговорили! Гиммлер за­подозрил даже, что Геринг и Гесс заранее сговорились у него за спиной, а теперь просто поставили на место, как нашкодившего школяра. Тайно соперничая в боль­шом и малом, они тут же объединились, едва замаячил очередной претендент. Обиднее всего, что такое можно было заранее предвидеть, как и реакцию фюрера, кото­рый слишком дорожил бесценной информацией Форшунгсамта и вообще предпочитал не полагаться на одну, даже самую резвую лошадь. Иначе бы он не доверил Гессу общее руководство зарубежной разведкой.

Положа руку на сердце, следовало признать, что СД пока не более чем побег могучего корневища, побочный придаток. Гейдрих совершенно прав. Стоит перекрыть питающие артерии, как все захиреет. С Гессом тягаться никак нельзя. Мало того что в кассу «ФОМИ» стекаются деньги со всего мира. В распоряжении рейхслейтера находится еще и «Фонд Адольфа Гитлера», куда беспе­ребойно поступают пожертвования ведущих банкиров и столпов индустрии. Через «ФОМИ» не только осущест­влялась связь с организациями немецких национальных меньшинств за границей, но и координация различных секретных служб внутри рейха. Потому-то и потерпела фиаско первая попытка прильнуть к живительному источнику, что казначей Шварц и пальцем не смел шевельнуть без кивка второго человека в партии. Гесс опирается на тайную власть и вполне реальные мил­лионы. В этом его сила, а не в сентиментальных воспо­минаниях фюрера о годах заточения в Ландсберге, подаривших миру библию национал-социализма. Впро­чем, одно практически неотделимо от другого. Одним словом, следовало без промедления погасить конфликт.

Гиммлер попросил адъютанта соединить его с квар­тирой рейхслейтера.

— Фрау Ильза?.. Это говорит незаслуженно обижен­ный, но по-прежнему преданный вам Генрих Гиммлер.

— Очень мило с вашей стороны, что вы так скоро откликнулись, господин полицай-президент! — в голо­се госпожи Гесс звучала удивленная нотка.— Вы при­нимаете мое приглашение?

— С превеликим удовольствием, но прежде хотелось бы устранить одно маленькое недоразумение, омрачив­шее нашу дружбу.

— Вы считаете это недоразумением?.. Слышите треск?

— Безусловно, хотя, не скрою, ваши обвинения глу­боко огорчили меня... Позвольте говорить прямо, фрау Ильза, без обиняков?

— Сделайте одолжение, дорогой полицай-президент!

— Я бы предпочел, чтобы вы называли меня просто Хайни,— проворковал Гиммлер. Своим обращением она намеренно ставила его в неловкое положение. Ох уж эта игра в простушку, не различающую чинов! — Тогда я готов забыть нанесенную мне обиду.

— Не хотите ли вы этим сказать...

— Да-да! — перебил он с наигранной горячно­стью.— Ни одно из наших учреждений ни в малейшей степени не причастно к тем маленьким огорчениям, на которые вы жаловались, милая фрау. Клянусь честью!.. О себе я уж и не говорю! Надеюсь, вы не подозреваете меня лично?

— Вас?.. Конечно же нет,— она казалась слег­ка озадаченной.— Я лишь поделилась с вами сомне­ниями...

— Значит, мы реабилитированы в ваших глазах?

— Будем считать инцидент исчерпанным, хоть это и не снимает основного вопроса...

— Вас интересует источник помех?

— Даже очень интересует... Вам удалось выяснить, в чем тут секрет?

— Иначе я был бы никуда не годным полицай-президентом, как вы лестно меня называете, фрау Ильза.

— Я просто сгораю от любопытства.

— Весьма сожалею, но это не тема для телефонного разговора,— Гиммлер сменил игривую интонацию на сугубо официальный тон.— Бели ваш муж найдет для меня несколько минут, я буду рад доложить ему все обстоятельства дела. Они не столь просты, как это может показаться. Смею уверить, уважаемая госпожа.

— Муж? — на сей раз ее замешательство не выгля­дело притворным.— Но он даже не подозревает о моем письме. Ведь он так занят...

— О, мне известно, как умеет работать Рудольф Гесс! Да это все знают!.. Кстати, сам он не жаловался на неполадки?.. Или они возникают лишь в тот момент, когда речь заходит о коржиках?

— Право не знаю,— она отозвалась с явным про­медлением.— Я только не помню, чтобы мы обсуждали подобные темы.

— Тогда я вдвойне благодарю вас за доверие* фрау Ильза. Целую ручки.

Проверив, как записалась беседа, Гиммлер распоря­дился снять номер с прослушивания. Временно.

Вечером он увиделся с Гессом в правительственной ложе кинотеатра «Уфа Па ласт» на премьере широко разрекламированного фильма «Наш вермахт».

Особенно эффектно выглядели танки, на полном ходу ворвавшиеся на широкий плацдарм. Нацелив стре­ляющие орудия, они надвигались гремящими гусени­цами прямо на зал. Выскакивали из окопов солдаты, па­дали, подкошенные пулеметным огнем, и рвались впе­ред сквозь проволоку и дым. Нескончаемые эскадрильи, падающие на крыло самолеты, серии бомб, разрывы, разрушенные дома. В самый кульминационный момент на экране появлялся фюрер и зрители встречали его дружными аплодисментами.

Сидевшие рядом генералы ограничились вежливыми хлопками. Сняв фуражки с кокардами, они остались в перчатках.

— Какая мощь! — на всякий случай заметил Гим­млер.

— Прекрасная операторская работа,— похвалил Гесс, не повернув головы.

Гиммлер не сомневался, что разговор с женой рейхслейтера не останется без последствий. Гесс конечно же все знал, и письмо было написано не без его участия. Но форсировать события явно не стоило. Молчание — тоже знак.

На следующее утро они вновь встретились на еже­годном приеме, который Гитлер давал для дипломати­ческого корпуса. Направляясь через анфиладу комнат в зал приемов, где ему решительно нечего было делать, Гиммлер едва не столкнулся с «Пуцци», шефом партий­ного отдела внешнеполитической пропаганды.

— Сервус! — фамильярно, как старый бурш, при­ветствовал он приятеля.

«Пуцци» отличался остроумием и всегда был хорошо информирован. Поболтать с ним было намного приятнее, нежели топтаться в толпе чиновников рейхсканцелярии и МИДа.

— Привет, «Черный герцог»,— Ханфштенгль знал, что прозвище доставит удовольствие эсэсовскому гла­варю.

— Вы не очень торопитесь?

— Увы! — развел руками Ханфштенгль.— Семь минут до начала.— Он покосился на каминные часы.

Вышел озабоченный Гесс и, стрельнув по сторонам глубоко запавшими глазками, подозвал Гиммлера.

— Фюрер просит вас задержаться,— объявил он.

Гиммлер покорно кивнул и, скрывая тревогу, тихо

отошел в сторону. Постояв у камина, он присел на ди­ванчик. Отсюда была видна как раз та часть зала, где стояли дипломаты. Явились почти все аккредитованные в Берлине послы и посланники. Многие были в треу­голках с плюмажами, бархатных камзолах или бо­гато убранных золотым позументом мундирах. Ви­зитки, а тем более смокинги явно остались в мень­шинстве.

— Благословенный восемнадцатый век! — пошу­тил итальянский посол Черутти. Он казался не в меру оживленным и резво перебегал от одной группы к дру­гой.— Можно подумать, что бог, устав от наших войн и революций, передвинул стрелки назад.

— В восемнадцатом веке хватало своих неприятнос­тей,— заметил американский посол Уильям Додд.— Вспомните хотя бы взятие Бастилии, казнь Людовика и Марии Антуанетты, Наполеона, наконец...

— Вы, как всегда, правы, эчеленца. Что ж, исто­рия — ваш конек.— Оглянувшись по сторонам, Черутти удостоил поклона советского полпреда Сурица, стоявше­го особняком..

На нем была простая черная тройка, и он не без стеснения взирал на мелькающие вокруг бутоньерки, парадные шпаги, фрачные ордена. В меру оживлялся, когда кто-нибудь останавливался возле него, но едва оставался один, вновь принимал безучастно-скучающее выражение.

Ровно в двенадцать вошел Гитлер. За ним почтитель­но следовали министр фон Нейрат, его заместитель фон Бюлов, статс-секретарь Мейснер.

Папский нунций в красной мантии князя церкви вышел вперед. Послы, заняв подобающие рангу место, образовали полукруг. Нунций огласил витиеватое позд­равление на довольно скверном французском. Гитлер растроганно улыбнулся, хотя ничего, кроме «Христос» и «мир», не понял.

— Мне удалось существенно сократить безработи­цу! — поблагодарив за добрые пожелания, похвастался фюрер, сцепив пальцы внизу живота.

— За счет гонки вооружений,— шепнул француз­ский посол, обернувшись к стоявшему за ним амери­канцу.

Уильям Додд молча опустил веки. Он уже знал истинную цену шпилькам Франсуа Понсе, оказавшего нацистам финансовую поддержку.

Приблизившись к прелату, Гитлер неловко дернулся, высвобождая для пожатия руку, и пустился в витиева­тые рассуждения на темы церковной истории, потом довольно долго рассказывал о каком-то австрийском монастыре. Легат его святейшества благожелательно поддакивал, не давая иссякнуть беседе.

Затем наступил черед живчика Франсуа Понсе, так и сиявшего жизнерадостной улыбкой.

— Я слышал, что на Сене ожидается высокий паво­док, не грозит ли это славному Парижу? — поинтере­совался рейхсканцлер.

— О, ваше превосходительство! Надеюсь, что навод­нения не случится.

— Что ж, очень рад.— Гитлер шагнул к Уильяму Додду.

— Я слышал ваш разговор с его преосвященством,— сказал посол, пожимая протянутую руку.— Надеюсь, что исторические изыскания помогают вам скрасить досуг.

— Да! — Гитлер принял озабоченный вид.— Я даже предпочитаю историю политике, которая меня из­нуряет... Когда вы намерены переехать во дворец Блюхера?

— Боюсь, что от меня это мало зависит, господин канцлер.

— Крайне досадно, что из-за метро это замечатель­ное строение находится в угрожающем состоянии. Того и гляди, могут обрушиться стены... Но ничего, все, на­деюсь, устроится,— не дослушав ответа, Гитлер тепло приветствовал английского амбассадора.

И гости, и хозяева прекрасно понимали, что обмен дежурными фразами значит не больше, чем протоколь­ная любезность. Каждый, однако, стремился выказать себя с наиболее выгодной стороны. Общество несколько оживилось, когда фюрер надолго задержался возле русского дипломата. Судя по всему, беседа протекала непринужденно. Не в пример прочим. Это наводило на размышления.

Потом начался разъезд. Машины подавались с короткими промежутками. Отъезжающие одаривали прислугу чаевыми.

Гесс появился, когда Гиммлер, оставшись в полном одиночестве, уже начал терять терпение.

— Обстоятельства изменились,— скрестив на груди руки, небрежно уронил Гесс.— Фюрер сейчас очень занят.

— Понимаю, рейхслейтер,— Гиммлер встал, одер­нув мундир,— вы говорили, что у него есть вопросы ко мне?

— Вопрос.

— Я бы мог как следует подготовиться, если бы знал, в чем дело. Хотя бы приблизительно...

— Так уж и не догадываетесь! — Гесс насмешливо вздернул кустистые брови.— Хотите откровенно?

— Трудно выразить словами, как я дорожу вашим товарищеским отношением, рейхслейтер.

— Словами?.. Недурно сказано! Время требует от нас не слов, а поступков.

— Что я должен сделать, рейхслейтер? — смиренно, как проштрафившийся школяр, потупился Гиммлер.— Приказывайте.

— Приказывает фюрер, я могу лишь советовать, как товарищ по партии.— За ханжеским смирением Гесса проскользнула откровенная издевка.— Вам не кажется, что ваши парни взяли слишком резвый темп, Гиммлер? Фюреру надоели телефонные склоки. Имейте это в виду.

— Я не совсем понимаю вас, рейхслейтер? — про­лепетал Гиммлер, несколько успокаиваясь.— Какие склоки?.. Почему-то стало хорошим тоном валить на нас чужие грехи.

«Неужели эта стерва так ничего и не сказала ему? — подумал он, готовясь выбросить козырную карту. Но Гесс опередил его, сразу же дав понять, что стоит выше всяких личных обид.

— Бедный вы, бедный... Я не спрашиваю, зачем вам понадобилось подключаться к телефонной сети военного министерства, мой кроткий Генрих! — Гесс презритель­но хмыкнул.— Но имейте в виду, что господа с Бендлерштрассе принесли официальный протест. Они жаждут крови.

«Только этого не хватало! — внутренне обмер Гим­млер.— Не позже, не раньше».

— Боюсь, что я не совсем в курсе...

— Что ж, тем хуже для вас. Имейте в виду, что мы не намерены вмешиваться.

— Я понимаю,— удрученно кивнул Гиммлер.— А у них есть доказательства?

— Ваших засранцев,— напевно и с очевидным удо­вольствием протянул Гесс,— задержали на месте прес­тупления, так сказать... Нешуточная ситуация, Гим­млер. Как бы не повторился уже известный спектакль.

— Что бы вы посоветовали, рейхслейтер?

— Проглотить пилюлю, как бы горька она ни была. Главное, не пытайтесь выгораживать своих уголовни­ков. Их придется дезавуировать... Непосредственных начальников тоже задвиньте куда-нибудь подальше.

— Это все?

— Посмотрим, как будут развиваться события...

— Спасибо, рейхслейтер! — Гиммлер облегченно перевел дух.

Он лишний раз убедился, что Гесс говорил не только от своего имени. Но зато Гейдрих хорош! Прет напролом, как танк. Министр Фрик совершенно прав: убийца.