Закон Мерфи. Том 1

Глава 12 Excommunicado

Новый день должен был ознаменоваться, как я смутно надеялся, извинениями полковника и признанием наших заслуг в спасении его жизни от любопытной инсектоидной кремнийорганики. Мало ли чего в состоянии стресса не скажешь сгоряча, но утро, по идее, вечера мудренее? Но нет, утро началось с того, что Андервуд плотно оккупировал мой кабинет, выгнав меня в отдел и заявив, не поздоровавшись:

— Сегодня собеседование с личным составом. Мартин, принесите мне их дела. Роман, зайдите. Потом по приглашению.

Я ободряюще улыбнулся Берцу, тот в ответ чуть приподнял уголок губ, обозначая полуулыбку, и пошел на эшафот. Я порадовался: наконец-то проверяющий допустил первый просчет в нелегком деле взбесить и перессорить моих подчиненных. В звездном берете я был уверен, как в наступлении нового дня, чью неизменную незыблемость может прервать только глобальный апокалипсис — или смерть наблюдателя. Но подыхать я пока не собирался, а о гибели звезды или мира мне бы Тайвин рассказал.

Марта я притормозил:

— Ты не торопись. Покопайся там в архиве от души, может, до тебя и очередь не дойдет.

Март кивнул и унесся вниз собирать папки. В век цифровых технологий важные документы по-прежнему предпочитали дублировать на аналоговые носители: инфосферу можно взломать, данные уничтожить, стереть или скопировать, а вот добраться до бумажек в нашем архиве надо было еще суметь.

Я собрал остальных оперативников в кучку и произнес напутственную речь:

— Так, ребят. Вы все видите, что Андервуд ищет зацепки, чтобы мы перегрызли друг другу глотки. Вы это знаете, я это знаю. Поэтому, что бы он ни сказал, что бы он ни сделал: сцепили зубы и терпим. Понятно?

— А зачем ему это надо? — подал голос Красный.

— Если б я знал, — покачал головой я. — Может, у него задача такая, ну, помимо самой проверки. А может, он как человек такой… придирчивый. Хотя нет. Я нутром чую, что он ведет какую-то свою игру. И очень нас всех удивит.

— Ты б прямым текстом сказал, — Вик улыбнулся одними губами, но взгляд у него остался холодным. Андервуд точно успел за несколько дней порядком его взбесить. — Он…

— Стоп! — поднял руку я. — Не материться. Это мы всегда успеем.

Мы кивнули друг другу и разошлись. Я сел на подоконник и принялся легкомысленно болтать ногами и пить кофе — если не дают толком работать, что ж, буду демонстративно страдать от безделья. Один за другим мои ребята входили в кабинет, а потом вылетали оттуда пулей, кто пунцово-красный, кто мертвенно-бледный. Большинство сразу, ни слова не говоря, уходили в спортзал и возвращались минут через пятнадцать, слегка взъерошенные и с влажными от холодной воды волосами, сочувственно на меня поглядывая.

Красный вообще схватил обоих стажеров сразу, только вернувшийся из архива Март лишь стопку папок на чей-то стол успел положить. Я хмыкнул им вслед — вот они удивятся, Костя, бывший инструктор по восточным единоборствам, мог их по залу тридцатью разными способами раскидать, если не больше. Взгляды остальных оперативников мне крайне не понравились: судя по всему, полковник решил докопаться до личной жизни, мировоззрений и увлечений, а по пути и обо мне посплетничать. Но допытываться я не стал, скоро сам все узнаю.

Наконец из кабинета вышел побагровевший Али и, подойдя ко мне, хлопнул по плечу:

— Ты справишься. Удачи.

Я с сомнением посмотрел на оперативников, а их внимание перекрестилось на мне: не знаю, что им наговорил полковник, но точно каждого до глубины души задел. Исключением не стал и Берц. Злые, молчаливые, доведенные до крайней степени холодного бешенства, мои подчиненные жаждали мести за перебирание исподнего и сатисфакции за невероятную выдержку. Чувствуя себя просто ангелом отмщения, вооруженным лишь острым словом, но облаченным в незримые доспехи поддержки моих первопроходцев, я пошел к себе в кабинет прямиком в змеиную пасть проверяющего.

— Я вас не вызывал, — прищурились на меня из моего же кресла ярко-зеленые глаза. Я готов был поклясться, что мгновение назад их выражение, как и выражение лица полковника, было абсолютно другим. Но сейчас на меня смотрел кто-то еще более опасный, чем гидра, скорпикора, химера и суккуба вместе взятые, те-то просто ядовитые хищники, а у Андервуда еще и обширный опыт в сочетании с недюжинным умом за ширмой снобизма и брезгливости, в этом я был уверен.

— А я не имею права войти к себе в кабинет? — спокойно осведомился я.

— Пока имеете, — холодно ответил полковник, так резко подчеркнув это свое «пока», что я почувствовал уже не первую порцию тоскливого предчувствия грядущих неприятностей, но решил на его замечании внимания не заострять и спросил:

— Мне выйти?

— Нет, раз уж зашли. Приступим. Что вы скажете о личных качествах ваших подчиненных?

Я, стоя по другую сторону собственного стола, порядком напрягся, чувствуя себя нашкодившим школьником перед директором школы. Захотелось на мгновение сказать что-нибудь в духе «Я больше не буду!», но вместо этого я сцепил руки за спиной, изгнал идиотское ощущение из головы и, сосредоточившись, уточнил:

— Вам про кого рассказать? И что конкретно вас интересует?

— Про всех. Недостатки. Пятна в биографии. Ваши претензии. — Андервуд смотрел на меня испытующим взором, а я ни секунды не колебался.

— Их нет.

— Идеальных людей не бывает. — Проверяющий смотрел на меня с легким презрением и превосходством, словно говоря: «Прекраснодушный дурак обыкновенный, одна штука».

— Не бывает, конечно. Но своим людям я верю, а работе мелочи не мешают, — стоял я на своем.

— И что, голотатуировки, окрашенные волосы и серьга в ухе у вашего сотрудника — это норма? — приступил к пикировке Андервуд.

— Не запрещено. К тому же, татуировки закрывают производственную травму. Химера постаралась, — отбил я подачу, защищая Вика.

— Увлеченность мистикой и эзотерикой для первопроходца — непозволительная роскошь, — продолжал наступление полковник.

— Не запрещено. На качестве работы не сказывается, а разрядить атмосферу иногда помогает. — Вот еще, ты мне тут до Уилла будешь добираться, номер не пройдет.

— А что Марк и Сергей вместе в одном модуль-блоке живут, вы, скажете, не знали?

Я-то знал. Я вообще много чего про своих ребят знал. В том числе и тот факт, что наши интроверты, попугайчики-неразлучники, в одном детдоме росли, и только цепляясь друг за друга, в жизнь выплыли и до нас добрались. И что в одном из выделенных им жилых модуль-блоков они живут, а в другом у них художественная мастерская, одна на общий творческий псевдоним, я тоже знал. А вот просто вместе они живут или не просто, я не знал и выяснять не собирался — не мое дело, хотя по колонии слухи об их амурных подвигах ходили, так что и тут ревизору совсем не стоило перегибать палку. Но полковнику я об этом рассказывать точно не хотел.

— Не запрещено. К тому же, есть такое понятие «дружба», если вы не знали.

Андервуд чуть зубами не заскрипел.

— А вы с кем живете?

— С подушкой и книжкой. Мужа в подвале под домом не держу, если вы о слухах в колонии.

— А Максимиллиана?

— Я противник служебных романов. Но свою позицию никому навязывать не собираюсь, если вы про Виолетту и Константина.

— А хотели бы?

Не знаю, к какой части моего высказывания полковник задал вопрос, но по контексту мне оба варианта одинаково не понравились. Я окончательно заледенел и скучным безэмоциональным тоном заявил Андервуду с внешним спокойствием, хотя внутрь мне сейчас можно было руду с оксидом лютеция засовывать — расплавилась бы как миленькая:

— Я считаю, что ваши вопросы неуместны и к нашей профессиональной компетентности никак не относятся. Копаться в грязном белье — не в моих привычках. К тому же, у нас есть негласное правило: на работе разговаривать о работе, а личную жизнь оставлять дома и сплетничать вне рабочего времени.

— Правило вполне уместное. Как и мои вопросы. Честь мундира зависит не только от вашего соответствия занимаемой должности и выполняемых согласно должностной инструкции обязанностей, но и от ваших личных качеств. В том числе и от личной жизни, даже если вы ее и не обсуждаете, — парировал полковник.

Я злобно фыркнул и ответил:

— О мундире на Земле особо не подумали, когда начали первопроходцев гонять по программе подготовки. Которую мы здесь своими силами конкретизировали и довели до ума. И мундир мы сами себе создали, нам о нем и заботиться. Мне пора, и так полдня потеряли на разговоры, а у нас еще подготовка к экспедиции и, — я сверился со смартом, включив зануду, — две заявки в жилые сектора, одна срочная.

— Я еще не закончил с вами разговаривать! — поднял голос проверяющий, привстав в кресле.

— А я еще пока занимаю свою должность, а вы — свою, хоть и сидите на моем месте. — Я постарался, вспыхнув, свое «пока» тоже выразительно подчеркнуть. — И я бы у вас Марта предпочел забрать, он оперативник у меня на стажировке, не у вас. А то, мне кажется, вы его со своим личным мальчиком на побегушках перепутали. Мне надо вернуться к работе, выполнять непосредственные служебные обязанности. Честь имею.

Я развернулся и пошел к выходу, старательно сдерживаясь, чтобы не нахамить еще сильнее — мне и этот разговор с рук не сойдет, надо было быть спокойнее. Но я за своих бойцов готов был, как показала практика, и химере в пасть полезть, не то что от обнаглевшего ревизора их отбить.

— Вы учтите, вашему креслу, судя по всему, не очень долго быть занятым. Может, вам следовало бы подумать о… перспективах заранее? Это лишь вопрос времени, с Аристархом и руководителем колонии я уже обсуждаю дальнейшее будущее оперативного отдела, — ударил мне в спину Андервуд.

Я чуть не споткнулся, но устоял, уцепившись за дверной косяк и приостановившись на пороге. Вчерашняя рана разошлась, испачкав в крови переборку, и я было зашипел, подражая скорпикоре, но сдержался. Несколько секунд боролся с тем же искушением, что испытал Али — немного подрихтовать шикарный профиль полковника, — но не стал тратить время и оборачиваться, просто открыл дверь и молча вышел. К шефу заходить не стал — еще на заре моего назначения главой оперативного отдела он четко обозначил приоритеты: ему принадлежит безусловное право отстранить меня и назначить любого другого оперативника на мою должность. Если он примет такое решение, так тому и быть — в конце концов, не всегда же мне пряниками баловаться, вот и заслуженный за мое безалаберное самоуправство кнут.

Дверь за Честером закрылась, и Гриф обессиленно рухнул в его кресло. Чувствовал он себя на редкость мерзко, и ему срочно требовался душ и гигантская кружка кофе, черного и концентрированного до состояния битума.

Он осознал свою ошибку сразу, как только зашел Роман. Конфликтолог привык, что самый близкий сослуживец, как правило, самый злейший враг: улыбается начальству, а за спиной грезит о его кресле, и автоматически пригласил оперативника, наиболее приближенного к рыжеглазому. Но ни один укол Берца не достиг — матерый звездный берет сам кого хочешь на каверзных вопросах мог бы съесть. А памятуя работу с командиром «Альфы», разведгруппы, где Роман служил до Корпуса первопроходцев, Грифу приходилось быть втройне осторожным — технологию стресс-тестов астродесантник мог вычислить, потому как сам через них проходил, и тогда весь процесс насмарку. Но вроде обошлось — там был сценарий «похищение», да и Андервуд на глаза отряду не показывался, действуя через засланного казачка.

Зато на болевые точки остальных оперативников он надавил от души, и с сожалением констатировал, что, похоже, на Честере слегка перестарался. Оперативник действительно спас ему жизнь, и полковник это понимал. И остался в полном удовлетворении и от их работы, и от кремнийорганической природы, хоть ничем себя и не выдал. Но, глядя на темно-бордовый след на дверном проеме, в то же время он с горечью осознавал, что сказанного уже не вернешь, и придется учиться на своих драматургических ошибках по ходу пьесы.

Выходя из кабинета, Андервуд снова ощутил чувство безотчетного и неуютного беспокойства — пятнадцать пар глаз смотрели на него с характерным прищуром, словно выбирая, какую иглу зарядить в игломет против умной, опасной и ядовитой твари — бронебойную или разрывную. И только шестнадцатая — рыжая с вертикальным зрачком — обдавала потерянным взглядом. Полковнику сразу вспомнились все штампы про побитых собак, подстреленных волков и младенцев с отнятыми конфетками, но самоирония справиться с неприязнью к себе не помогла. За оперативный отдел Чез готов был биться до последнего, но себя как профессионального руководителя уже почти похоронил — и это тоже был просчет, ставивший проект под угрозу.

Оперативники сдвинулись, загораживая Честера: теперь они приняли эстафету и безотчетно прикрывали свое непутевое начальство от незримой опасности. Грифу стало еще более неприятно от самого себя, и он, выхватив из рук подошедшего к нему Мартина папки с делами, не прощаясь, почти выбежал из офиса.

Что двигало Грифом, он и сам не понимал. И зачем он перегибает палку, сосредотачиваясь на жестких вариантах по отношению к первопроходцам, по сути и психологии своей людьми совершенно иной породы, чем военные или гражданские — тоже. Объективно коллектив уже прогнан им и на соответствие должностным инструкциям, и на адаптивность к ситуации, и на лояльность к лидеру, и на выполнение приказов, и на солидарность. Андервуд не отдавал себе отчет в том, чего хотел добиться бесконечными придирками, но что-то едкое внутри заставляло раз за разом цепляться к мелочам, злить оперативников, пытаться поссорить их.

И когда он вчера выставил себя злобным придирчивым ублюдком — о чем, несомненно, знает уже половина колонии, если не вся, слухи имеют свойство мгновенно расползаться, — и когда сейчас он пытался доискаться до самых затененных уголков души первопроходцев, ему практически не пришлось играть, до того он вжился в роль. И только вернувшись в выделенный ему жилой модуль-блок, сняв форму и глотнув кофе, Гриф позволил себе отпустить самоконтроль и призадуматься.

Честер и его команда — действительно практически единый организм. Не без особенностей, не без притирок друг к другу, но со своими устоявшимися традициями, отношениями и, главное, с безоговорочным доверием каждого к каждому. Поступок и уход Макс мог развалить коллектив изнутри, подспудно заставив первопроходцев подозревать сослуживцев в наушничестве, а мог и сплотить на почве совместно пережитого негативного опыта, что в результате и получилось. Но почему же он, профессиональный конфликтолог, раз за разом действует наподобие предательницы, подло, глупо, как мелочный завистливый бюрократишка?

Зацепившись за завистливость, Гриф, бездумно перелистывая характеристики, которые знал и без того почти наизусть, продолжил размышления и вскоре нашел причину. И ей оказалась именно она. Зависть.

Да-да, полковник Андервуд, матерый ирбис, способный на мягких лапах подкрасться за охотящимся на него охотником, разрушить дружбу, манипулировать любовью и состраданием, вертеть как угодно страхом и ревностью или создать из ненависти симпатию, банальнейшим образом завидовал молодому балбесу и его оперативникам самой что ни на есть чернейшей завистью. Он отчаянно хотел стать в два раза моложе и быть частью спаянного опытом, интуицией и доблестью Корпуса. Но не мог. А потому изо всех сил искал, чем расколоть этот выбешивающий до белого каления гладкий камушек дружбы и взаимной поддержки — ну не бывает так в жизни, не бывает! Кто-то обязательно должен завидовать лидеру, хотеть большего, что-то кому-то всегда не нравится, кто-то обязательно будет способен на гадость.

Вот почему он постоянно задевает оперативников, пикируется с Честером и раз за разом пробует их на зуб с разных сторон — первопроходцам-то на его старания хоть бы хны. Только, как и положено, злятся, терпят и прикипают друг к дружке все ближе и ближе.

Гриф устало выдохнул — нет, так дело не пойдет, он должен был им помогать, а не подтачивать сомнениями. Но, объективности ради, пока что все его нападки встречали единодушный отпор, только укрепляющий отдел. Хотя, казалось бы, куда уж больше. И все сильнее становилось желание наконец-таки уже макнуть Честера в болото собственной неуверенности по полной программе, отстранив от командования, помочь ему оттуда вылезти и на этом закончить и издевательства над ним и бойцами, и заодно над самим собой.

Правда, для этого, похоже, придется после отстранения Честера побыть еще большей сволочью и бюрократическим идиотом еще раз, желательно при всей колонии, как только случай подвернется. Чтобы оперативники захотели вернуть начальника обратно до нарушения дисциплины, чтобы их начальник поверил в себя, и чтобы вокруг этого сдвинутого идеалиста с черной дырой на экзоброне вместо щита сплотились заодно и колонисты: лишней поддержка со стороны населения не бывает. Быть идиотом и сволочью Гриф очень не любил, несмотря на то, что умел. Но особого выбора он не видел. Работу следовало довести до конца — и довести до конца не просто хорошо, а безупречно.

Вечером меня вызвал к себе на ковер шеф. Я, полный дурных предчувствий, собрал оперативников и тихонько предупредил:

— Что бы мне сейчас ни сказали, что бы ни случилось… В общем, помните, вы должны всегда держаться друг за друга. И не вмешиваться! Поняли?

Оперативники, включая стажеров, кивнули. Они знали, что их бунт ничего не решит, и я очень порадовался их дисциплинированности и понятливости.

Я прикрыл глаза, собрался с духом, глубоко вдохнул и зашел, обнаружив в кабинете и Андервуда, и Аристарха Вениаминовича, и почему-то Вернера. Дверь шаркнула, отрезая меня от моих ребят, и я встал перед начальством в гордом одиночестве, заложив руки за спину в безотчетном жесте неуверенного беспокойства.

Ревизор остро на меня посмотрел и негромко сказал куда-то между мной и моим руководством:

— До чего же вы любите безумную самодеятельность, Честер. Лезете бездумно везде, куда не просят.

Я понимал, что терять мне нечего, Андервуд принял решение не в мою пользу, судя по тональности высказывания, и менять его не будет. И хотя пока он его официально не огласил, надышаться руководящими позициями я уже не успею, потому я обреченно поинтересовался:

— Вы про высадку на Седьмой? А почему вы думаете, что это была исключительно моя идея? Нет, вы правы, безусловно, но как вы узнали?

— Проанализировал ваше поведение в ряде показательных случаев. Ваши наклонности к суицидальным поступкам во имя идеалов Корпуса вам во многом помогают, но они же вас и губят. Вы не всегда сможете прикрыть собой команду и все сделать в одиночку.

Мне стало теплее на душе — никто меня не сдавал с потрохами, я сам — ходячее пособие по тому, как делать не надо. Я вспомнил все свои дикие выходки, включая последнюю с флаером и высадкой. Прикинул, что бы было, если б авантюры мои не удались, слегка похолодел. Потом вспомнил, чего мы с ребятами смогли достичь благодаря нашему неуемному любопытству в сочетании с моей фирменной легкой сумасшедшинкой, с какими сложностями справлялись вместе с оперативниками, и с отчаянной храбростью утопающего в собственноручно разведенном болоте посмотрел на проверяющего:

— Да. Я понимаю. Но что-то моя команда никогда не сможет за меня сделать. Например, ради них, колонии или чего-нибудь еще по-идиотски самоубиться.

Ревизор со странным выражением лица ответил на мой взгляд, глаза в глаза, и на секунду меня затопило чуждое мне чувство сожаления вперемешку с уважением. Точно не мои эмоции, как странно. И показалось, что я насчет него прав, он совсем другой по натуре. Все обойдется, он сейчас подмигнет, ухмыльнется и попросит что-то такое, в моем духе, может, в экспедицию его взять, может, еще раз в поле сходить или попробовать погладить ложную скорпикору, но мимолетное ощущение тут же испарилось. Андервуд отвел взгляд, поднялся, держа в руках голопланшет как забор между собой и мной, и объявил торжественным тоном, будто зачитывал не приговор, а благодарность:

— Ввиду многочисленных нарушений в работе оперативного отдела Корпуса первопроходцев по результатам ревизионной проверки постановлено: отстранить от должности руководителя отдела Честера Уайза на неопределенный срок для проверки соответствия занимаемой должности. Сдайте оружие, код-ключ, удостоверение. Остальную амуницию Корпуса можете вернуть в течение трех-семи дней. Ваш жилой модуль-блок и флаер останутся закреплены за вами до окончательных результатов ревизии.

Я дрогнул, принимая удар, и опустил глаза, чувствуя глубокую опустошенность и подступающий к горлу ком. Ну вот и все. Оставалось только сохранить лицо до конца. Повисло молчание, и среди его вязкого звона я все никак не мог найти подходящих слов, и только уловил их за хвост, как кто-то зашел в кабинет.

Тайвин, смущенный непривычной тишиной, а потом пронесшимся гулом шепотков из оперативного отдела, зашел к ним и спросил у первого попавшегося, коим оказался Берц:

— В чем дело?

Роман его сильно удивил. С волнением, ему несвойственным, оперативник сплел пальцы, немного ими похрустел и, слегка успокоив нервы простым и привычным ритуалом, ответил:

— Мы думаем, Честера увольнять собрались. Он с нами практически попрощался! И запретил вмешиваться. Может, вы…

— Конечно.

Не став стучаться, штатный гений просто открыл дверь и вошел, застав момент, когда все замолчали. И, судя по выражению лица и позе друга, застывшего со сцепленными за спиной руками и уткнувшимся в пол взором, ничего хорошего не произошло. Выглядел он так, будто его только что публично казнили. Тайвин никогда не видел главу оперативников в таком удручающем состоянии. Честер бывал часто и сердитым, и раздраженным, злился, хмурился, иногда грустил, как и всякий нормальный человек, но такую неизбывную тоску и затравленное выражение лица ученый наблюдал впервые.

— Чез…

— Тайвин, Аристарх Вениаминович, вот скажите, — он вскинул на штатного гения глаза, полные уверенности в собственной правоте. — Я действительно настолько бесполезен? Я понимаю, я недоучка, ничего толком не умею, да и не научусь уже. Но мы работаем с вами вместе четвертый год, неужели за все это время никто не заметил мою полную профнепригодность? Или просто никто не хотел замечать… — Честер вздохнул, как-то по-особому тяжело замолк, положил на стол игломет, удостоверение, код-ключ от офиса и, больше не сказав ни слова и ни на кого не посмотрев, быстрым шагом покинул кабинет и направился на улицу.

Тайвин проводил его взглядом, не находя слов, пока дверь автоматически не закрылась, оставив шокированных оперативников переваривать услышанное. Затем побледнел, только скулы заалели, и ледяным тоном спросил у Аристарха и руководителя колонии, напрочь игнорируя Андервуда:

— Ну и как это понимать?

— Профессиональное несоответствие должности. Прискорбно, но факт, — пояснил уязвленный ревизор.

Вернер и Аристарх переглянулись, на что ученый сразу же среагировал: к людям он относился примерно как к титриметрии — в определенный момент они достигают точки эквивалентности, и выражение лица неуловимо меняется, позволяя просчитать, что за раствор у них внутри плещется и какой концентрации. А поскольку конечную точку титрования ученый чувствовал не просто хорошо, а практически идеально, то, перенеся практику химии на практику психологии и конкретный момент времени, попробовал начальство прижать к стеночке и выпытать побольше информации.

— «Профессиональное несоответствие» Честера — бред собачий, тут и гением быть не надо, чтобы настолько простой и очевидный факт не понимать. Так в чем дело?

— Тайвин, не сердитесь. Честера необходимо пока убрать из поля зрения. На вашу и его команду нацелена вся мощь наших, скажем так, антагонистов, которые, как вы понимаете, не прочь воспользоваться не вполне законными методами. И ваш друг им сильно мешает. Честера можно подкупить? — задал риторический вопрос Аристарх Вениаминович.

— Глупости какие, — фыркнул Тайвин. — Нет, конечно. Но это не значит, что надо его показательно увольнять. Вы его состояние видели?

— Не увольнять, а временно отстранять. Ему будет полезно немного подумать, — жестко отрезал Гриф. — Утечка информации идет или от Корпуса, или от «Авангарда», и мне надо найти ее источник. А без командира команда может начать делать глупости, особенно если в ней завелся «крот». Я надеюсь, вы придержите язык за зубами.

— А пока Честер будет пребывать в депрессии, скорее всего будет сидеть дома и слушать музыку, — добавил Аристарх. — Возьмем под наблюдение, целее будет. Кстати, как вы полагаете, он не натворит глупостей?

— А вот об этом было бы полезно немного подумать заранее, — мстительно высказался ученый.

Он в целом счел аргументацию за отстранение приемлемой: кому сливают сведения, он даже спрашивать не стал. Недавняя катавасия с ментатом оказалась для него убедительно-показательной: «Апостол» — серьезная угроза, и то, что кошкоглазый будет в стороне — очень хорошо. Тем более, насколько он успел узнать оперативника, именно дома тот и будет переживать крах своей карьеры и чаяний. И что-то еще тут крылось, знать бы, что, какое-то двойное дно, не только из-за синдиката начальство воду мутит.

Беспокойство за эмоциональное состояние друга только усилилось, как бы ненароком оперативника с его-то тонкой душевной организацией до клинической депрессии не довели и не сломали. Точнее, его-то не сломают, а вот он сам себя — вполне может. Ученый, памятуя о том, что к суициду его друг не склонен, для себя решил, что выждет день-другой и обязательно Честера навестит, и, не попрощавшись, вышел из кабинета.

Руководство снова переглянулось.

— У нас действительно не было других вариантов? — Вернер недоучку-оперативника по-прежнему чуть-чуть недолюбливал по старой привычке, хотя признавал его успехи, но и руководителя колонии решение вышестоящего начальства порядком покоробило.

— Нет, — печально произнес Аристарх. — Аналитики сказали, это единственный вариант нейтрализовать сразу все заинтересованные стороны. Утечка информации действительно имеет место быть. И, смею вас уверить, не от нас.

Он выразительно посмотрел на Андервуда. Тот покачал головой:

— Не сходится. График полета шаттлов с оксидом лютеция приходил на Землю не мгновенно, а банда Трехпалых чудесным образом оказывалась на месте почти сразу. Так что…

— А у Корпуса, кстати, графика не было априори, потому что он нам без надобности. Только у меня доступ к информации есть, — невозмутимо отметил Аристарх. — Так что…

Взгляды сошлись на руководителе колонии, и Вернер поджал губы. Ему расписываться в наличии в коллективе «Авангарда» трещины очень не хотелось, и он уязвленно оправдался:

— Управлять штатом в полсотни человек и колонией в одиннадцать тысяч одновременно не так уж просто, коллеги, немудрено, что я «крота» у себя под носом не заметил. Выходит, зря вы сейчас Честера отстранили?

— Почему же, — ответил Аристарх Вениаминович. — «Апостол», как мы видим из недавних событий, активно жаждет Честера с места сдвинуть. Лучше уж мы сами его сдвинем и дадим синдикату возможность себя проявить во всей красе, а вы проследите, чтобы они лишнего себе не позволили. Да и полковник Андервуд хотел поработать… вы знаете. Пока Честер запрется дома и будет оплакивать работу, он безвреден и бесполезен для «Апостола», его не тронут. А проверка на прочность убеждений ни ему, ни его ребятам лишней не будет и пойдет на пользу.

Андервуд согласно кивнул и устало расслабился. Работать не хотелось совершенно, хотелось вернуть Честера и поддаться флеру приключений, немножко побыв героем. И хотя бы раз в жизни не натужно вылепливать из очередного тюфяка боеспособного командира, а пожить ради удовольствия и самого себя, окунувшись в работу Корпуса и вместе с ним и его лидером с головой — в пространство кремнийорганического мира. Гриф переборол себя и, потирая кончик носа, со вздохом произнес:

— Задали мне жару ваши ребятки, Аристарх, и еще зададут, зуб даю. Я не уверен, что мое присутствие обосновано, они и сами справляются. Жизнь мне вон спасли, красоты местные показали. Я впечатлен. Хотя… коррекция всегда к месту.

Седовласый комплимент от Грифа оценил — услышать от конфликтолога хоть одно положительное слово было подобно летнему снегу в субтропическом климате Шестого, уникальный случай — но губы скорбно поджал. Ему вариант со стресс-тестом по сценарию «увольнение» никогда не нравился. И тем более — по отношению к лидеру первопроходцев, коего он любовно выращивал уже четвертый год подряд, постепенно перекладывая на будущего преемника собственные функции и полномочия. И уж конечно в свете недавних событий, после которых полной уверенности в душевном, ментальном и физическом здоровье первопроходца у Аристарха Вениаминовича не было.

Как Честер отреагирует на шоковую ситуацию, когда не надо никого спасать кроме себя? Аристарх Вениаминович не знал, но понимал, что слишком оперативника все это время жалел. Гриф прав, и с этой стороны тоже надо личность проверить и укрепить. А тут еще «Апостол»… И Макс. На псевдоуволенную оперативницу у шефа Корпуса первопроходцев сложились определенные планы, наступила пора встретиться с ней и обсудить одну интересную перспективу, о которой ни Андервуду, ни Честеру знать было не положено. Пока. Он выдохнул и посетовал:

— Я с вами согласен, но прилива энтузиазма у меня ваши решения не вызывают.

Гриф наморщил аристократический нос.

— Я привык.

Тайвин, закрыв за собой дверь, внимательно оглядел поверх очков бледных, но решительных оперативников, столпившихся под дверью кабинета начальства — еще бы, уход Честера и его слова видели и слышали все, а уж душевное состояние начальства за годы работы чувствовать научились отлично — потому останавливать и расспрашивать не рискнули. Первопроходцы молча ожидали от штатного гения подробностей, и он не стал тратить время на схему «очевидный вопрос — аналогичный ответ», предпочтя максимально сократить объяснения:

— Нет, не уволили. Отстранили. Роман, вы пока за старшего, — непререкаемым тоном заявил ученый, решив временно взять на себя опеку над беспокойным отделом.

Берц кивнул и, тоже не задавая лишних вопросов, разогнал всех по местам. Расходясь, бойцы старого состава, заметно успокоенные, выразительно переглядывались, высказывание Тайвина было воспринято вполне однозначно: «пока» — значит, временно, отстранили — не уволили, Берц — это надежно, а там, глядишь, и Честера дождемся. Тайвин только вздохнул — впору весь отдел к аналитикам переводить, умные, черти. Так у начальства с их задумкой ничего не получится, но другого выхода нет — надо делать вид, что Честера действительно то ли отстранили, то ли уволили, и отслеживать реакцию единственного уязвимого на его взгляд звена — стажеров. В остальных оперативниках он ни на йоту не сомневался.