Закон Мерфи. Том 1

Глава 2 Полночь, век XXIII

Поделившись с ребятами долей восторгов по поводу изумительно-сиреневого мира и потенциальных новых оперативников, первую половину дня я убил только на то, чтобы договориться с Объединенным астрофлотом. Точнее, с той частью его командования, что привезла ударный отряд специального назначения и быстрого реагирования на перехват банды Трехпалых. Численность — сотня отлично обученных астродесантников, а двоих отдать жадничали! Можно подумать, у них с какого-то перепугу вся структура из-за пары бойцов нарушится.

Мне пришлось подключить к делу Аристарха Вениаминовича и даже задействовать руководителя колонии Вернера, который из должности полковника давно вырос и стал теперь полноценным генерал-майором, по совместительству не только нашим куратором и начальником военного отделения «Авангард» от Межмирового правительства, но и уважаемым в колонии градоуправителем. Вернер долго ворчал, но помочь согласился, и предоставив мне досье на потенциальных первопроходцев, и переговорив кое с кем в кулуарах.

В итоге на торжественной церемонии я с превеликим удовольствием перехватил наградной чип из его рук и попытался Марта к себе переманить. И мне вроде бы даже это удалось, но тут уже он и Ви должны были проявить инициативу и попробовать с заранее предупрежденным начальством побеседовать по душам. А если у них адаптивности для проявления силы воли и свободы выбора не хватит — что ж, значит, нам не по пути. Но ребята меня не разочаровали, и во второй половине дня я уже подписывал рапорт о переводе.

Берц, зашедший ко мне в кабинет, глядя на то, как я лихорадочно строчу стилусом в планшете, улыбнулся краешком губ и спросил:

— А ты когда последний раз ел?

Я, не отрываясь от документации и даже высунув кончик языка от усердия, ответил:

— Мы с Таем утром кофе пили.

Подняв голову на очень выразительно молчащего серого кардинала и свою левую руку по совместительству, я заметил, что дверь в мой кабинет оказалась волшебным образом открыта, и на меня с интересом воззрилась великолепная пятерка — слаженная группа бывших астродесантников, которые, в отличие от остальных наших индивидуалистов, предпочитали поддерживать внутри своего микроколлектива подобие дисциплины и воинского братства.

Стратификация по интересам среди тесно взаимодействующих между собой людей количеством больше пяти меня совершенно не удивляла, я подобный эффект еще с дружеских посиделок на Земле наблюдал: дай возможность людям поговорить о чем-то своем, они тут же разобьются на кружочки человека по четыре, максимум пять, и будут свою линию гнуть. Я и не препятствовал — пусть развлекаются, работу они выполняли на отлично, в коллектив вписывались идеально, стабилизируя чересчур творческие натуры вроде Красного, Дэйла или Вика. Только одно меня беспокоило: в порыве признательности за новую специальность и интересные возможности они взяли надо мной негласное шефство. И теперь я расплачивался за собственное попустительство гиперопекой со стороны подчиненных.

— Ро-о-ом, — жалобно протянул я. — Они ж меня сейчас обедать потащат! У них менталитет на здоровом образе жизни повернутый, а я тут ни при чем!

— Вот именно, потащат, и ты точно тут при чем, — назидательно отметил Берц. — А поскольку они сходить на перерыв уже успели, то будут вокруг тебя стоять, в рот и в тарелку заглядывать, чтобы ты гарантированно сытым остался. Оно тебе надо? Так что давай-ка сам. Может быть, все-таки когда-нибудь случится чудо, и ты запомнишь, что прием пищи у человека должен происходить трижды в день. Завтрак, я так понимаю, ты благополучно пропустил, кофе считать за еду не будем. Вопрос ужина я оставлю на твое усмотрение, но пропускать обед при возможности его съесть — нехорошо.

Я пристыженно вылез из-за стола:

— Но…

— Без но. — Берц был неумолим. — Потом допишешь, никуда прошение о переводе не денется. А гастрит заработать — дело быстрое и неблагодарное.

— Может, я распечатаю… — с надеждой глянул я в сторону пищевого принтера, нашей новой игрушки.

— Нет. Ты ирисок себе наштампуешь, кофеем полирнешь сверху и будешь доволен. А то я не знаю. Сам посуди — одно дело, когда совсем времени нет, тогда можно и этот печатный станок включить, чтобы калорийной бумаги пожевать, другое — когда работники столовой ради Корпуса стараются, а кое-кто, не будем показывать пальцем, — укоризненно смерил меня взглядом Берц, — просто ленится на два этажа ниже спуститься.

— Ладно, — сдался я. — А ты видел, чтобы Тайвин обедать ходил?

— Нет.

— О, чудесно. Не одному же мне страдать.

— Вот и правильно, — невозмутимо кивнул Берц и мечтательно добавил: — Пищевой принтер я когда-нибудь выброшу. Удовольствие от правильно приготовленной еды не должно подменяться высокотехнологичными суррогатами.

— Я тебе выброшу! Доиграешься, заставлю всему отделу полдники делать, как в садике, — пригрозил я и убежал за ученым.

Прихватив оказавшего немалое сопротивление штатного гения, я направился в место священнодействия плит и пищевых конвертеров. Столовую нам выделили небольшую и уютную, на семь столиков, что и понятно — зачем громадное помещение на штат из нескольких десятков человек, из которых в лучшем случае тут одновременно присутствует развеселая компания лиц на восемь-десять?

Тайвин по привычке выбрал место у окна, я примостился рядом, задумчиво разглядывая корпоративные деликатесы: овощной салат, тарелку пюре с чем-то мясным и стакан сока. Вот и стоило оно того… Однако через некоторое время, сыто развалившись на стуле в ожидании, пока ученый, привыкший все делать обстоятельно, расправится со своей порцией, я вынужден был констатировать — да, Берц, как обычно, прав. Бегать и быстро думать лучше на голодный желудок, а медленные и спокойные дела делать — на сытый. В рапорте о переводе ошибаться нельзя, а я там пару неточностей уже сделал…

— Чез, — отвлек меня от размышлений Тайвин.

— Ась? — отозвался я, выныривая из мыслей.

— Ты мне доверяешь?

— Вот это поворот, — изумился я. Посмотрев на друга и поняв, что мой ответ для него чем-то сильно важен, я честно признался: — Верю.

— Тогда положи на стол левую руку, и что бы я ни сделал, не убирай. Понял?

— Хорошо, — я подчинился, до предела заинтригованный.

Тайвин из кармана халата достал какую-то маленькую металлическую фиговину, положил мне на запястье и на нее нажал. Кисть обволокла тонкая матово-черная пленка, а ученый под моим пристальным взором взял со стола нож и воткнул мне прямо в центр ладони. Признаться, я очень хотел руку отдернуть. Но обещания надо выполнять, и я сдержался. В месте удара пленка мгновенно затвердела, и нож безвредно соскользнул, вонзившись в столешницу.

— Это то, о чем я думаю? — едва не взвыв от восторга, восхищенно спросил я.

— Ты про наноброню? Она. Я почти год с ней возился, вот, решил тебе результат промежуточной полуготовности показать.

— Как она работает? — крутя рукой во все стороны и рассматривая технологическую новинку, спросил я.

— В спокойном состоянии это просто обычная нанитовая пленка, где наниты связаны между собой электротоническими связями, только со свойствами нейросети, чтоб сразу работала как нейронная цепь и нечто среднее между легким и тяжелым вариантом экзоброни.

— Угу. Вроде пока понятно. А если грызанут?

— При ударе или укусе, как только кинетическая энергия начинает переходить в потенциальную энергию деформации, то есть фактически мгновенно, наниты активизируются и работают по принципу сверхаддитивности…

— Это как в той притче про веник? — уточнил я.

— Про веник? А… да, именно так. Вся броня в точке приложения силы воздействия становится единой крупной сверхчастицей, которая при продолжении точечного воздействия только сливается в более плотное облако и укрепляет броню в месте удара, — Тайвин выглядел неимоверно довольным, но тут же прицепился к другому: — А почему ты сказал, что не доверяешь мне, а веришь? Есть разница?

— Конечно, — пояснил я. — Доверие — это половина веры. Вера — это безусловное доверие на невербальном уровне плюс нечто, словами не описываемое. То есть если бы я тебе просто доверял, то спросил бы, зачем тебе моя рука, и точно меня ножиком кромсать бы не позволил. Еще и в твоем ментальном здоровье усомнился. А я тебе верю. Поэтому даже спрашивать не стал. Не только миру надо доверять, людям — тоже.

— И многим ты так веришь? — поинтересовался ученый.

— Тебе. Ребятам своим, — ответил я, вынимая из ножен обязательный элемент комплектации первопроходца — нитиноловый нож. — Родителям. Шефу. Пожалуй, что и все.

— Так, а доверяешь….

— Всем по умолчанию, если не докажут обратного. Как Алан и компания. Или Макс, — отметил я и с размаху ударил сам себя ножом.

Мы с Тайвином с интересом склонились над результатом — поскольку скорость движений у меня была повыше, решимости экспериментировать побольше, а нитиноловый нож поострее столового в нехило так раз, то и эксперимент вышел другим. Нож застрял. Я попробовал надавить, но броня только твердела, как и обещал ученый. Нож не продвигался дальше ни на миллиметр, и я не стал усердствовать, побоявшись, что отломится кончик — а оружие после этого или на помойку, или Дану на переточку, обе перспективы безрадостные, а вещь редкая и дорогая, жалко, — и попросил штатного гения:

— Вынь?

Тайвин куда-то нажал, и пленка собралась обратно в небольшую серебристую каплю, я успел только нож подхватить. С сомнением глядя на крохотную капельку крови, выступившую над небольшой царапиной, я резюмировал:

— Так дело не пойдет, Тай. Зверье тут еще быстрее, чем я, зубы у них острые, да вдобавок ядовитые. Раскусить не раскусят, но травануть могут. Поэтому прости, но если только как дополнение к основной броне.

Тайвин расстроенно кашлянул.

— Я понял, доработаю.

Я почувствовал себя злобным взрослым, отнявшим леденец у младенца.

— Извини…

— За что? — удивился задумавшийся гений. — Отрицательный результат ничуть не хуже положительного, так даже интереснее. В «Радугу», надеюсь, тебя не понесет, как полколонии, сегодня вечером? А то, может, ты мне компанию составишь, я ряд тестов проведу…

— Чего? А когда это чудовище магазинное успело сюда доползти, зачем вообще оно тут и когда обратно собирается?

— Да вон, виднеется уже, почти на орбите. Ты еще не видел? Взгляни, — Тайвин неодобрительно покачал головой, отмечая мою невнимательность, которой я и сам удивился немало. Это ж надо, полифенизм у химерки, когда она в саранчу превращается, я выцепить в состоянии, а третий планетоид на небе не приметил. — Как обычно, три недели провисит, до конференции и во время, ради прилива туристов и прилетел, собственно. Потом дальше двинется, дольше нельзя, а то орбита спутников начнет нарушаться, и для планеты вредно. Так не любишь торговые центры?

— Не люблю, Тай, всеми фибрами. У меня менталитет другой. И делать мне там точно нечего, так что к тебе зайду, как будет возможность, — пообещал я, поднимаясь из-за стола и вручив ученому обратно его новую разработку. — Пойду-ка с шефом поговорю, надо ограничить въезд любопытствующих.

Вечером этого непростого дня я вместо того, чтобы зайти к ученому или поехать домой, внезапно развернул флаер в сторону торговой станции на орбите, хотя совершенно туда не собирался. Сначала я вообще спонтанно хотел поехать в бар, но что-то меня смутило — с каких пор мне приспичило пить в одно лицо? А что потом мне на орбите понадобилось, я и вовсе не знал, но вроде чувствовал жизненную необходимость пополнить запасы кофе и новой музыки, хотя и того, и другого хватало с избытком, а приятно пообщаться о новых веяниях среди семи нот я мог только в одном месте — и точно не в «Радуге».

Заходя в сверкающие двери какого-то шопинг-центра крупнейшего во всех семи системах торгового планетоида, медленно кочующего между Землей и Пятью мирами и добравшегося теперь и до Шестого, я чувствовал себя полным идиотом в немудреных штанах с множеством карманов, легкомысленной оранжевой футболке и берцах. Вокруг сновали на каблучках яркие юные девы, шатающиеся от бутика к бутику, как стайки экзотических рыбок среди разноцветных кораллов. С легким презрительным превосходством на меня поглядывали лощеные представители офисной интеллигенции в костюмах индивидуального пошива из последних коллекций от модной индустрии — треть современных материалов для которой добыли, в общем-то, наши ученые да я с ребятами в экспедициях. Хищные грации льнули к пухлым кошелькам мужчин постарше. Что. Я. Здесь. Забыл?

— Чез?

Я обернулся и увидел Макс. Не сказать, что я был приятно удивлен, но смог приветственно улыбнуться. Она сильно изменилась за прошедшее время — сменила вечную броню на легкий приталенный брючный костюм и босоножки, распустила волосы, изменила прическу, похоже, что даже освоила основы боевой раскраски воительниц на любовном фронте. И точно.

— Привет! А я замуж выхожу.

А глаза отчаянные-отчаянные. Угу, так я тебе и поверил.

— Так это же здорово. Поздравляю! — поняв, что полгода уговоров самого себя выкинуть ее из сердца и памяти оказались безрезультатными, я стал искать предлог, чтобы смыться из этого ада брендов, трендов и внезапных воспоминаний. — Извини, я тут ненадолго, мне уже пора. Когда свадьба?

— Через неделю.

— М-м-м. Долгой и счастливой тебе семейной жизни. — Увидев, как она собралась что-то сказать, я упреждающе заметил: — Прийти не смогу. Мы в командировку послезавтра, и что будет — пока непонятно, сама знаешь. Работа такая.

Зачем я соврал про командировку, я так и не понял. Наверное, в ответ на ее вранье — а она мне точно солгала, я по глазам видел. Макс вздохнула и улыбнулась, и я сообразил, что мне действительно пора — я начинал чувствовать себя виноватым в том, что выгнал ее. Как складывается теперь ее жизнь — без нас, без вечной беготни по экспедициям, без привычных подколов, почти в параллельном мире, для которого она такая же чужая, как и я, как почти мы все. По-своему странные, талантливые и некоторые даже гениальные, но что бы мы делали, оказавшись вне Корпуса? Я не мог себе этого представить, но отступать от своего решения не был намерен.

— Чез, я…

— Давай не будем, — попросил я, постаравшись спрятать взметнувшуюся изнутри боль. Надо же, а я думал, прошло. Не прошло, стало только глубже и острее. Ну, если подумать, а как я хотел, разбитый вокруг мир можно собрать заново, а проданное доверие и утраченную жизнь не вернешь никогда — и я, и Тайвин побывали и на грани, и немного за ней, чтобы понять эти прописные истины. Поэтому я еще раз изобразил подобие улыбки, скомкано попрощался и ушел.

Я безумно, оказывается, по боевой валькирии соскучился, и домой мне категорически не хотелось, хотелось вернуть Макс в отдел, с ее острыми язвительными шуточками. Но только ту Макс, которая всегда прикрывала мне спину, которая подхватывала меня с полуслова, понимала с полувзгляда, не ту, которая продала ученого и предала меня и весь Корпус. Я словно осиротел без своей помощницы.

Так. Еще немного, и я прямо тут развернусь и пойду ее ловить и упрашивать прийти обратно. Я внезапно отдал себе отчет в том, что на протяжении прошедшего с ее ухода времени испытал весь спектр эмоций — от глубочайшего разочарования и обиды до едкого сожаления от вопроса «а что, если бы мы…», — и практически спустил уже всю ситуацию в архив памяти, запретив себе и просто вспоминать о Макс и ее поступке, и тем более детально это обдумывать, если бы не внезапные ностальгические всплески.

И начались они аккурат пару часов назад, когда меня потянуло сначала на алкогольные подвиги — при том, что я не имею ни привычки пить, ни тем более ходить в одиночку по барам, — потом на орбиту за каким-то чертом. Интересно, надо будет разобраться. А хотя чего ждать, попробую покопаться в ситуации прямо сейчас, штатный гений в это время домой даже не начинает собираться, с ним и посоветуюсь. И я полетел обратно на работу.

Тайвин, как я и ожидал, задержался, и, сидя за столом, уставленным пробирками и какой-то сложной аппаратурой, которая пикала и мигала, задумчиво перебирал бумаги, с отсутствующим видом витая в облаках.

— Не помешаю? — я легонько стукнул костяшками пальцев по дверному косяку.

— Чез? Не, не, заходи. Я тут думаю. — Тайвин рассеянно махнул в сторону свободного стула. Время приближалось к полуночи, все его лаборанты уже давно смылись, Гайяны тоже видно не было мои оперативники либо по домам морально готовились к покорению нового мира, либо дежурили на вызовах. Похоже, на работе остались сегодня только мы.

— Слушай. Мне надо с тобой посоветоваться. — Я собрался с духом, удостоверился, что ученый поднял на меня взгляд и готов выслушать. — Пару часов назад… — и я как на духу выложил все, что со мной происходило, включая встречу с Макс. Тайвин хищно подобрался и внимательно уставился мне в глаза.

— Ты ведь мне ни слова восторгов по поводу зрелища планеты с орбиты не сказал. Это необычно. Думаешь, кто-то на тебя… м-м-м… ментально воздействует?

Я задумался.

— Странно, я даже внимания не обратил. Ну… Да, я бы сказал примерно так, но это антинаучно? — я вопросительно глянул на штатного гения. Тот раздраженно дернул плечом, продолжая смотреть на меня.

— После наших с тобой приключений я готов поверить хоть в телепатию, хоть в магию, — хмыкнул Тайвин. — Жалко, что зафиксировать и измерить их нельзя. А органы чувств не самый лучший инструмент для науки.

— Душа у меня болит, — внезапно пожаловался я. — Как она без нас?

— Душа или Макс? Ты как собака на сене: когда у тебя под боком была на все готовая девица, даже глазом не моргнул, а как она дел наворотила, так сразу жаль. — Меня немного покоробило, но Тайвин безжалостно продолжил: — Ты сам знаешь, что принял верное решение. Ничего, выживет и без Корпуса, она сильная. И вообще, забудь уже. Душа болеть не может, у нее болевых рецепторов нет, природой не предусмотрены.

Я тоже хмыкнул и продолжил молча предаваться унынию и скорби. Тайвин убедился, что я в относительном порядке, и уткнулся обратно просматривать свои записи. Через некоторое время я обнаружил, что загнал сам себя в безвыходное положение — хотелось петь и пить, превратив зачатки горестных сожалений в полноценный катарсис, но завтра был новый рабочий день, и было нельзя. Душа требовала выхода, и я решился.

— Тай…

— М-м-м? — Ученый вопросительно посмотрел на меня из-под очков.

— Давай, что ли, еще раз попробуем.

— Да ты что, как ты там говоришь, слон в лесу сдох! — Тайвин был изумлен, но мгновенно откуда-то вытащил свой универсальный сенсор и подсунул мне. Приборчик он смастерил несколько месяцев назад, и с тех пор все с ним за мной бегал, вдруг я опять буду кого-то воскрешать, а ему удастся магически-биологическое нечто поймать и измерить. Но пока у нас ничего не получалось. — Он включен и настроен. Я там кое-что изменил, короче, неважно. Ты попробуй, я мешать не буду.

Я положил левую руку на сканер, сосредоточился, подумал о себе, о работе, о Макс, о жизни, и вдруг принялся напевать новомодную астро-рок балладу про пронзительное одиночество среди звезд, которая сейчас звучала из каждого утюга.

Мне почему-то показалось, что она как нельзя кстати подходит к моменту, а петь я всегда любил и умел, поэтому даже тени сомнений не возникло, так было надо — и все тут. Когда я уже почувствовал себя почти тем самым первопроходцем, который один-одинешенек покоряет дальние космические рубежи, ученый вдруг с интересом подался ко мне и поставил указательный палец мне на тыльную сторону руки.

— Давай, жги.

И я вновь почувствовал то самое живительное тепло, которое без вреда для меня пролилось с ладони в окружающее пространство — как я понял, просто меня сейчас было много для себя самого, и требовался какой-то выход. Сенсор замигал разноцветными огоньками, выдал невообразимый график, я в изумлении замолчал, а Тайвин щелкнул у меня перед носом пальцами. Чувство тепла исчезло, ладонь снова была просто ладонью, а не проводником непонятно чего.

— Отлично. Неделю не буду дразнить гамадрилом. — Гений был неимоверно доволен. — А если серьезно, ты молодец. Не то что эти… парапсихолухи…

— Кто-кто? — немедленно поинтересовался я.

— Я подумал о том, что раз рациональные методы познания действительности вменяемого результата мне предоставить не могут, то следует обратиться к альтернативным источникам человеческого знания. Такого массированного скопления отборного мракобесного коллективного галлюцинирования я в жизни никогда не видел! — рассказал мне ученый, в пылу праведной научной злости активно жестикулируя и подчеркивая в последней фразе почти каждое слово паузой и восклицательной интонацией. — Мне и про торсионные поля рассказали, и про то, что, оказывается, на Шестом живут чипированные нанитами зомби, а не колонисты, причем, ты понимаешь, чипированные и управляемые мной! Каково мне про то, что я гениальный злодей планетарного уровня, слушать, ты хоть можешь себе представить?

Я захихикал, а Тайвин продолжил жаловаться:

— Я попробовал выяснить, какими методами эти, с позволения сказать, специалисты, — он иронично показал пальцами кавычки, — могут исследовать человеческую ауру, или как там она в их системе терминологии называется… Так ни терминологии, ни точной дефиниции термина нет, не то что вменяемого ответа, как они снимки получают! Эффект Кирлиан подменили на Хоторна и радуются, блаженные!

— Э-э-э…

— Неуч, — с досадой махнул на меня рукой Тайвин. — Эффект Кирлиан — это просто фиксация коронного барьерного разряда в газе. Красиво получается, конечно, вроде как на снимке вокруг человека целое биополе светится, но на самом деле такое свечение можно хоть от табуретки получить, от тебя — тем более. А про эффект Хоторна, если коротко… Вот провели, например, эксперимент, неважно, какой, получили положительные результаты, подогнали под изначальный запрос — и вот вокруг криво использованной методики общество восторженных идиотов собралось! Так целую плеяду псевдонаук и вырастили, по одной, а то и по несколько на каждое когнитивное искажение, коих и так до хрена и больше! Тьфу!

— Не злись, — продолжал веселиться я. — И что говорят?

— Что такого не бывает, и я им плохого качества монтаж прислал. Вот так. Ты, оказывается, со своими выкрутасами не можешь существовать.

— А что за ролик ты им выслал?

— В палатах запись ведется, я и попросил из госпиталя копию, как ты над моим телом экспериментируешь. И из архивов поднял, как ты с Виком обошелся, точно так же, как и со мной, как я и предполагал. Ладно, не бери в голову. А с этим твоим невидимым недругом с его негативным ментальным воздействием мы разберемся. Поезжай-ка ты домой, выспись.

— Ты хоть что-то понял? — отмахнулся я от предложения. Сейчас мне было решительно интереснее знать, что происходит с моим телом и со мной.

Ученый внимательно на меня посмотрел, чуть помедлил с ответом, но принял решение в мою пользу.

— Биоэлектрический потенциал клетки, если ты не знаешь, — это поддающаяся измерению разница электрических потенциалов между возбужденным участком клеточной мембраны и невозбужденным. Клетка — это же не только крохотный биохимический завод и носитель информации, это еще и гальванический элемент, производящий электричество. И вот оно — важнейшая часть функционирования такой сложной системы, как человек. Благодаря биологическому электричеству работают сердце и мышцы, а электрический скат вообще имеет для восприятия специальные электрорецепторы, — просветил меня Тайвин, поправив очки. — Ириску хочешь?

— Нет, — мотнул головой я. — Ты продолжай, мне интересно.

— Точно не хочешь? Так вот. Мы с тобой, к сожалению, не в мире разреженного эфира живем, как полагал Тесла, а во вполне материальной реальности. А у человека биоэлектричество в достаточной мере изучено и прекрасно поддается измерению и регистрации. Поэтому я взял за основу схему обычного усилителя биопотенциалов, метод многоканальной стимуляции для вызова потенциала и настроил сканер на измерение потенциала, связанного с событием. Регистрация е-волны, измерение биоэлектрической активности мозга при когнитивно вызванном потенциале р-триста, добавил к поиску регистрацию потенциала действия…

— Хорош, хорош, это я уже не знаю, это к тебе и твоим познаниям, я не разберусь, — с сожалением прервал я ученого.

— Ладно, я понял, когнитивная нейробиология у тебя слабое место, — вздохнул Тайвин, — попробуем по-другому. Если коротко, то давай так. Ты произвольно управляешь биоэлектрическим потенциалом своего организма, хотя я думал, что это принципиально невозможно. Как — огромный вопрос. Но это факт. А вот каким образом ты можешь заставить откликнуться биоэлектричество того, на кого ты воздействуешь, я вообще себе представить не могу никак. И это тоже факт, но факт, вменяемому изучению поддающийся. А вот необъяснимый факт того, что ты ириску не хочешь — меня гораздо сильнее беспокоит.

— Почему?

— Потому что ты готов их тоннами употреблять. Мне кажется, если тебе в фазе глубокого сна предложить ириску, ты только рот раскроешь пошире.

— Ну-у-у… — задумчиво протянул я. Сказать мне было нечего — ириску действительно не хотелось, хотя Тайвин был прав, я за это сладкое изобретение человечества душу бы, конечно, не продал, но чтоб отказываться, когда предлагают…

Чувствуя себя до странности неловко, будто обманул сам себя, я перевел тему, сыронизировав:

— Это я, получается, теперь скат, люден или гигантский кошак?

— Электроорганов ты себе не отрастил новых, в псионику я не верю, да и сейчас не полдень двадцать второго века, а скорее полночь двадцать третьего, и что-то до сих пор ничего в волнах не было видно. Так что — почему кошак? — как всегда в своем репертуаре разложил все по полочкам друг.

— Когда у тебя что-то болит, что делает кошка? Правильно, приходит тебя греть и лечить, — охотно пояснил я. — Вот чем она лечит? Не мурлыканьем же. Наверно, чем-то таким. И не надо мне рассказывать, что кошки на больное место приходят потому, что оно горячее, чем остальные участки тела. Кошки — животные древние, неприкосновенные и лечебные.

— Хочешь быть кошаком — будь им, — милостиво разрешил мне штатный гений. — Но принципиально это ситуации не изменяет, как и моего научного бессилия в этом вопросе. Это же, к псам, какая-то, получается, резонансная биоэнергетика, только не та, что у парапсихолухов, а нормальная, на уровне биофизики…

Внезапно он замер, и по лихорадочному огоньку в глазах я понял, что мой очкастый друг наткнулся на очередную гениальную идею в своем мозгу, споткнулся об нее, поднял и теперь увлеченно рассматривает. В таком состоянии внутренней сосредоточенности его можно и не дозваться — не услышит просто. Я попробовал осторожно поинтересоваться:

— И как?

— Что ты имеешь в виду? — отозвался Тайвин.

— Идея стоящая?

— Если когерентные колебания биопотенциала перешли к резонансным, то флуктуационное электромагнитное поле любой отдельно взятой клетки должно было что-то до этого порога довести… Тогда метаболизм нарушится… а он и нарушился, ты чуть концы не отдал… — Тайвин посмотрел на меня, но на самом деле куда-то сквозь. — Я пытаюсь понять, как принцип работы резонансного двигателя может быть связан с твоей биоэлектрической активностью, и пока не могу. Давай ты не будешь мне мешать?

— Ладно, не буду, — пожал плечами я и ушел к себе, попутно решив домой не ехать, пока не распечатаю себе на пищевом принтере пару ирисок и не проверю, прошла любовь и помидоры завяли, или все у меня со вкусами и организмом в порядке. И гений пусть пока в тишине и одиночестве подумает, а я попробую привыкнуть к мысли о том, что я или окончательно превращаюсь в кота, или становлюсь подобием электрического ската в человеческом обличье, потому что идея про сверхчеловека мне пришлась категорически не по душе. Мне и своих обычных человеческих слабостей хватает с избытком, и сверхъестественных даром не надо.