Закон Мерфи. Том 1

Глава 13 И света белого не видно…

Третий день я сидел дома, тоскливо пил кофе с коньяком и слушал возвращенную мне и почищенную от посторонних примесей музыку. Мир мой рассыпался, и собирать его я пока совершенно не хотел. Хотелось же мне снова одновременно застрелиться, напиться и подебоширить, но жить я слишком любил, здоровьем дорожил, игломет сдал, а пресекать свои негативные стремления начистить кому-нибудь лицо меня апостольский ментат научил качественно и надолго. Какая ирония, думал я, а я-то за Макс переживал. Закон мгновенной кармы в действии, что ли?

Первый шок я уже перенес, успел и, свернувшись в клубочек в углу душа, всласть повздыхать — я бы и поплакал, да не смог. И все равно было больно, обидно, а ближайшее будущее не то чтобы виделось в черных тонах — не виделось вовсе.

Что дальше делать, я понятия не имел. Всю обстановку моей квартиры перевезли с Земли, то есть мне каким-то образом надо все это барахло собрать, упаковать и отправить обратно, видимо, и самому сверху упаковаться. Я огляделся, понимая, что для меня это задача совершенно невыполнимая, и проще всего будет оставить кому-то ключи и уехать с легким сердцем и полным рюкзаком самого нужного. Вот только оно, сердце, изображало обморочную скалу и легче становиться не собиралось — до чего зловредный орган.

В дверь постучали, и я, не глядя, пошел открывать. На пороге стоял Тайвин, он, внимательно меня осмотрев, посчитал мой плачевный вид приемлемым для визита, поэтому подвинул меня в сторону и зашел. Движением правой брови он отразил все отношение к моему моральному разложению — высоко и иронично ее приподняв, он ехидно осведомился:

— Пьем-с?

Я грустно вздохнул и протянул ему кружку с кофе.

— Вот.

Тайвин понюхал содержимое, глотнул, поморщился.

— Коньяка там немного больше, чем кофе, не находишь?

— Не нахожу, — мрачно ответил я, отнял кружку и плюхнулся на диван.

Тайвин деловито собрал со стола рядом грязную посуду, отнес на кухню, и вскоре оттуда донесся умопомрачительный запах свежей яичницы. Я понял, что за три дня толком ничего не ел и порядком зарос, и даже немножко устыдился.

— Ты и готовить умеешь?

— Только яичницу, — ослепительно улыбнулся гений. — Исключительно талантливый человек не может быть исключительно талантлив во всем.

— А ты от скромности не умрешь, — позавидовал я и снова ушел в сумрачные размышления.

— Я и тебе не дам, ни от скромности, ни от голода, — обрадовал меня штатный гений, ставя передо мной тарелку, полную вкусного даже на вид блюда и садясь рядом. Я честно попробовал поковыряться в его творении, но не преуспел.

— Чез, — начал он, но я его прервал.

— Молчи уж. Я все думал, когда этот чудесный фарс наконец закончится. Я глава оперативного отдела, у меня под началом настоящие астродесантники, первопроходцы, у меня, ты понимаешь? Кто я, а кто они. Новые миры, скорпикора моя ложная. Это было… — я зажмурился, чтобы позорно не расплакаться. Друг осторожно обнял меня за плечи, и я, как маленький, уткнулся к нему куда-то в подмышку и, не сумев все-таки сдержаться, всхлипнул.

— Не переживай, Чез. Все временно, — утешил он меня в своем стиле. Я наскоро утер глаза и, стараясь больше не показывать чувств, попытался вести себя как гостеприимный хозяин.

— Кофейку?

Тайвина чуть не разорвало, когда он увидел бледного заросшего оперативника в состоянии полной прострации, для него характерной примерно так же, как для скорпикоры — второй хвост, и почти физически разболелось где-то внутри, когда Чез отчаянно старался не разрыдаться.

Ученый дико разозлился — вот ради чего надо было лучшего оперативника вгонять в состояние субклинической депрессии, чтобы его подчиненных побесить и стажеров проверить? И скорпикоре Салливана, тупой бронированной твари, понятно, что бойцы Честера на провокации ни «Апостола», ни Андервуда не отреагируют. Просто дождутся возвращения обожаемого начальства на его законное место, да и дело с концом.

Тайвин, все еще держа оперативника за плечи, слегка его встряхнул и с чувством высказался:

— Какой, к псам, кофе? Ты, твою мать, Честер Уайз. Глава оперативного отдела, легенда Шестой колонии, прирожденный лидер и отличный боец, может, даже биологический маг, пес тебя задери, и кто тебя знает, на что ты еще способен. Благодаря тебе здесь живут одиннадцать тысяч колонистов. И неплохо живут, смею заметить. — Несмотря на то, что Честер все время порывался что-то сказать, ученый не давал себя перебить. — Из-за тебя и твоей недюжинной интуиции, я уверен, перецапались все промышленные разведки, контрразведки и мафии Земли и Пяти миров. Да тебя сама мать-природа сотворила первопроходцем! И именно ты первым должен ступить на порог любого нового мира, и только твое любопытство не дает нам всем сидеть на заднице ровно.

Выдохнув, Тайвин внимательно посмотрел на оперативника. Тот несмело улыбался, и на дне кошачьих зрачков зарождалась та безумная надежда на лучшее, что ученый и надеялся там пробудить.

— Мы, — с мягкой полуулыбкой поправил гения Честер. — Это все сделали мы, все вместе. И мой вклад тут ничуть не больше, а то и меньше, чем у тебя, аналитиков, твоих и моих ребят. Ну, бывших моих, — улыбка угасла, и Тайвин сделал ход конем.

— Тебя не уволили, а отстранили, не забывай. А еще ты спас мне жизнь. Дважды. И это, уж ты меня прости, ни на кого больше спихнуть не получится.

— Медики же были, — просиял оперативник, принимая правила игры.

— Были. Но не они меня по кремнийорганическим джунглям таскали на своем горбу, и не они лупили локтем в грудину почем зря. И ты — мой друг. Научись уже себя ценить, дурное ты создание.

Напоследок хорошенько хлопнув друга по плечу, гений ретировался, стараясь оставить за собой последнее слово, а за мягко скользнувшей в пазы дверью — глупо ухмыляющегося и немножко ошалевшего Честера, чьи чайные глаза вновь набирали свою обычную искристую глубину.

Тайвин очень зря мне хвалебные оды спел. Я так впечатлился его словами, что нашел в себе каплю смелости съездить и сдать амуницию, как и было предписано. Авось не растаю при виде ребят и офиса, уговаривал я себя, но на дне сердца прочно поселилось давнишнее и отлично мной изученное чувство: синдром самозванца. Я уж думал, что прогнал эту пакость, и за последние полгода даже не вспоминал о том, как терзался ей со страшной силой несколько первых лет своей должности кряду, пока окончательно к креслу начальника не привык и пока заваруху с «Апостолом» вместе с ребятами не прошел. Андервуд же умудрился мне разрушить всю броню самоуверенности буквально за несколько дней, а ее остатки практически изничтожил отстранением. Я особенно не сомневался, что в итоге он снимет меня с места и уволит, а потому судорожно размышлял, чем потом в жизни заняться.

По всему выходило, что я кроме родителей, оперативников и Тайвина по большому счету во всех семи — ну, уже восьми — мирах никому толком и не нужен, а осваивать новую профессию в двадцать семь лет мне казалось делом абсурдным и бесперспективным. Я и понадеялся, что, может, ребята что подскажут, в конце концов, не все сразу к нам в Корпус пристроились, мне есть чему у них поучиться. Особенно у Вика — вот уж кто точно мне расскажет, как надо умеючи прожигать жизнь и деньги. Он, сын богатых родителей, мажором четверть века рос, а сумма непотраченной зарплаты у меня за годы работы на счету скопилась такая, что не проконсультироваться у знающего человека, куда ее девать, значит бездарно упустить шикарную возможность себя побаловать в кои-то веки. Ну и что, что не хочется. Надо, для душевного здоровья, и я это прекрасно понимал.

Несмотря на уговоры, внутренне я напускной внешней смелости вернуться на работу соответствия не ощущал и подсознательно выбрал время пересменки, когда все, кто на дежурстве, будут в офисе, и я никому на глаза не попадусь, если просочусь на склад и сдам форму, аптечку и прочий инструментарий. Нечего себе и ребятам попусту душу травить. Так и произошло: единственным свидетелем того, как я тихой сапой прокрался к коменданту-кладовщику, стал он сам.

На складе царил полумрак, привычно пахло дезинфектантом для формы и экзоброни, оружейным маслом и чуток — медикаментами. Из глубины стеллажей на звук моих шагов вынырнул повелитель рабочего комфорта Корпуса, и мы церемонно кивнули друг другу. Наш хитрый выжига-комендант все собирался найти себе более хлебную должность и все никак от нас не уходил. Сколько баталий мы с ним провели, воюя на почве его феноменальной рачительной запасливости в противовес расточительности оперативного отдела! Впрочем, инстинктам параноидального хомяка я научился как раз у него.

— Поговаривают, можем более не увидеться, уважаемый? — встретил меня внимательным прищуром голубоватых глаз наш извечный оппонент по материальному обеспечению.

Я улыбнулся, сгрузил к нему на стойку потрепанные временем и полевой работой вещи, положив сверху офицерский голобинокль — тот самый, что я у него первым делом выцыганил, прилетев на Шестой, за красивые глаза и доплату, разумеется, — и ответил:

— Вполне вероятно. Впрочем, кто знает.

Пересчитав навскидку амуницию, комендант вопросительно на меня посмотрел, а я молча пожал плечами и сделал вид, что понятия не имею, чего не хватает. Он сверкнул вечной приклеенной полуулыбочкой и понимающе усмехнулся:

— Тэк-с, комплект легкой брони, комплект тяжелой, визор, аптечка, нож, комплект парадной формы, комплект повседневной отсутствует, подлежит списанию, остальное в наличии… Если что узнаю — расскажу. И орлов ваших не обижу.

— Спасибо, — искренне поблагодарил его я и уже было собрался развернуться и сбежать, пока пересменка не кончилась, но тут на склад зашел один из оперативников.

— О, Вик! — обрадовался я. — Тебя-то мне и надо!

— Весь к твоим услугам, — склонил голову первопроходец, тряхнул шевелюрой, на сей раз кислотно-оранжевого оттенка с хамелеоновыми кончиками, и откинул в сторону вечно мешающую ему непослушную прядку, а у меня на секунду снова защипало в носу, и я постарался сохранить в памяти такой простой, обычный и в то же время важный жест. На всякий случай.

— Мне нужен твой совет, — как ни в чем не бывало начал я. — Надо одномоментно куда-то срочно потратить прорву денег.

— Сколько? — заинтересовался Вик.

Вместо ответа я протянул ему личку с открытой вкладкой зарплатного счета. Вик присвистнул.

— Нет, я знал, что ты только работать умеешь, но чтобы настолько… А чего тебе хочется?

Я пожал плечами — очевидно же — и сообщил:

— Дальше работать.

— Ну так вот тебе и ответ, — хитро ухмыльнулся Вик. — Сколько ты стоишь? На пару-тройку часиков сафари в составе боевой пятерки? И не разоришься, и удовольствие получишь.

Я было рот открыл, чтобы ответить, а потом в тихом ошеломлении захлопнул обратно. А и правда, если я не могу больше официально занимать свое место, то кто мне мешает таким экстравагантным способом попрощаться?

— Пойди к Тайвину и скажи, что под его должностью штатного гения пьедестал шатается, — засиял я, ухватил Вика за плечи от избытка чувств и хорошенько обнял. — Я бы никогда не додумался! Спасибо, Вик.

Тем же вечером моя заявка на ознакомительный сафари-тур пролетела утверждение как по маслу, оставив меня довольным слоном предвкушать поездку. Но утром накануне выхода я чувствовал себя так, будто уезжаю после прощальной вечеринки из знакомого района куда-то к черту на рога без права вернуться. Когда-то так и случилось, даже дважды, когда я категорически не смог ужиться с одноклассниками — сначала из-за цвета глаз и формы зрачков, потом из-за характера. В третьей школе, правда, мне невероятно повезло и с педагогическим составом, и с классом. А вот когда мы переезжали в первый раз, с восемнадцатого радиального кольца Московского мегалополиса и тридцать второго транспортного уровня поближе к центру и повыше, я вроде и понимал, что так будет лучше, но первые друзья у меня там все же оставались, и я устроил, помню, дикий рев и скандал. В следующий раз было гораздо проще, ну а потом я принял концепцию конечности школы. Но здесь-то я точно заканчивать работать не собирался, как и уезжать, поэтому ощущал себя раком-отшельником, у которого отняли его обжитую красивую раковинку, оставив на произвол судьбы и радость хищникам.

Я глубоко вздохнул, приземляясь: оперативники уже ждали меня на посадочной площадке возле офиса, как договаривались накануне, но пришел, к моему удивлению, весь отдел, даже те, кто должен был быть на выходном, и стажеры прибежали. Я выбрался из флаера, постаравшись с привычным оптимизмом поприветствовать ребят:

— Да начнется новый день, полный оперативных чудес и научных свершений! Что на повестке?

Берц подошел и развернул передо мной голограмму с заявками, неторопливо и обстоятельно озвучив текущий фронт работ.

— Через неделю, если ничего не изменится, экспедиция с энтомологами, они какую-то новую тварюшку нашли, хотят поближе посмотреть. Три текущих вызова под куполом, все от туристов, стажеров с дежурными направим. Что еще… Один любопытный сафари захотел.

— Угу, — кивнул я, подхватывая игру. — Кого поставишь?

— А кто приглянется, — обозначил улыбку Роман. — Кто сафари заказал, тот и свиту подбирает.

— Капризный какой. Небось отказ подпишет, — притворно покачал головой я. — Нынче туристы-аферисты не особо сознательные попадаются.

— Возможно, — кивнул Берц и развернул стандартную форму отказа от ответственности, освобождавшую подписавшего от нудной полуторачасовой лекции по безопасности, а совесть первопроходцев — от необходимости беречь жизнь, здоровье и имущество самоуверенных идиотов.

Я, разумеется, палец приложил, поставив свою биометрическую подпись, и посмотрел на оперативный отдел. Стажеры и мои первопроходцы ждали молча, но молчание — я кожей ощущал — приобрело какой-то болезненный оттенок, словно от того, кого я выберу, что-то могло зависеть. И я не смог промолчать. Внимательно посмотрел на всех и постарался как можно более убедительно и проникновенно донести свою мысль.

— На самом деле я взял бы всех. Без исключения. Но ситуация не позволяет, вы же знаете.

Чувствуя, что этого недостаточно, я повысил голос, включив в него любимые командные нотки, и ребята мгновенно подтянулись.

— Для оперативника главное — что?

— Мир, — раздался слаженный хор ответов.

— Правильно. И?

— И миру надо доверять. — Хор прозвучал чуть менее слаженно и более угрюмо, и я уточнил:

— Жизненно необходимо. А кроме мира надо точно так же доверять друг другу. И я объявляю это вторым главным принципом работы оперативного отдела Корпуса первопроходцев. Поэтому никакой подковерной возни. Я запрещаю. Принято?

Дождавшись, пока все кивнут, я продолжил:

— Пойдет вон тот вихрастый, те два молчуна и еще тот, кто сегодня с правой ноги встал.

Синхронно ухмыльнувшись, Вик, Марк с Сержем и Уилл окружили меня и принялись одевать в тяжелую экзоброню, как и положено было обращаться с несмышленышем-туристом. У Берца пикнул лист заявок, и я насторожился. На мой вопросительный взгляд Роман, пробежавшись наскоро глазами по тексту, ответил:

— На Шестой прилетел Салливан собственной персоной. Хочет, чтоб мы ему поймали гептапода для опытов и изучения поведения.

— Странно, что скорпикору не запросил. А чего сам с нами пойти не хочет? — я немного удивился: какие люди, и прямо здесь.

— Да кто его поймет, — пожал плечами Берц.

— Он насекомых боится, — раздался знакомый голос, и я обернулся. Из офиса к нам вышел Тайвин.

— Да ты что! — изумился я, поневоле заулыбавшись. Все-то он обо всем и обо всех знает, зараза очкастая. — Вот это поворот! Ладно, попробуем добыть, раз уж все равно в сафари собрались.

— Ты ничего не забыл? — Берц улыбнулся краешком рта, а я, занятый подбором в уме мест обитания гептаподов, нахмурился и попытался понять, что не так. Он не стал тяготить меня угадайками и ожиданием и, фыркнув, озвучил: — Ты турист. Пятерку добери.

— А, слушай, точно! — чуть не хлопнул я себя по лбу и тоном избалованного жизнью скучающего денди в экзоброне с капризной интонацией добавил: — Девицу мне подай, вон ту, чернявую да смышленую.

Ви мгновенно сорвалась с места в раздевалку, а я, оглянувшись, тихонько, но так, чтобы слышали все, включая Марта, сказал:

— Без доверия к миру мы бы здесь не выжили, и вы это знаете. Теперь ваша задача — научиться доверять себе, коллегам и другим людям, без этого не выживет ни Корпус, ни колония, ни человечество в целом, тем более на Шестом. Договорились?

— А если кто-то снова… — Уилл не стал заканчивать мысль, но я понял.

— Без если. Я верю вам всем и в вас. Безоговорочно. — отрезал я.

На этой ноте мы негласно свернули серьезные темы и принялись по привычке безалаберно подкалывать друг друга, дождались Ви, погрузились во флаеры и вылетели на юго-западный край силикатной степи: там, где начиналось небольшое болотце с густым буреломом опасного хрупкого подлеска, жили гидры — и их основная добыча, гептаподы.

Серовато-красные громадные сфероиды в красную крапинку, с семью ногами, пастью в центре тела и рассыпанными по ободку приплюснутого диска тела простыми глазками предпочитали селиться около водоемов, болот и низеньких кустарников, избегая открытых пространств, как и густых лесов. Правда, иногда я видел стайки гептаподов и посреди разнотравья хрустальных лугов и их красочного безумия на южной стороне колонии и юго-восточных окраинах, но это скорее были кормовые угодья, из которых стаи уходили каждый вечер на ночевку в более привычные места обитания. Бегали эти твари со скоростью сломанного флаера или допарникового автомобиля с двигателем внутреннего сгорания, и застать их на привычном месте дневного отдыха можно было только в одном случае — если ты досконально изучил маршрут их передвижений и не будешь им мешать.

Пока мы шли к их прогулочной тропе, я, будучи в центре пятерки, оторвался по полной и сыграл роль непроходимого биологического дурня с шилом в одном месте и нездоровым любопытством в другом. Я проверил всех по слабым местам: Ви — на технику безопасности при работе с животными, Марка с Сержем — на правила сопровождения неопытного человека в поле, к Вику прицепился по представителям флоры и фауны, а к Уиллу — на предмет организации условных сигналов в боевой пятерке, а то слишком он любит попусту без дела поговорить, когда не надо. Импровизированный экзамен первопроходцы и Ви выдержали с блеском, и я выдохнул с чувством глубокой удовлетворенности жизнью: не пропадут.

Ждать возвращающихся с утренней охоты гептаподов мы засели в сторонке от тропы, и я, не забывая впитывать окружающий мир всей душой — на будущее — все никак не мог понять, каким образом Салливан рассчитывает поизучать поведение этих стайных всеядных зверьков, если мы ему только одного, и того дохлого притащим? Я стащил шлем, знаком велел ребятам сделать то же самое и на время остановить запись выхода. Нечего ревизору компромат отдавать прямо в руки, а я собирался в очередной раз немного покомандовать.

— Слушайте, но ведь если мы сейчас пристрелим семиногое, они тропы сменят. Как тогда поведение изучать? Что-то Салливан не подумал, значит, надо подумать нам.

— А если модуль записи на конкретное животное настроить, и чтоб через двое суток сюда вернулся, а потом отсюда же забрать? — подала дельную мысль Ви.

— И почему мы так раньше не делали? — задал я вопрос сам себе вслух, и сам же и ответил: — Потому что дураки были. Ви, это прекрасно. Вик, доставай.

На самом деле, конечно, модули круглосуточной записи с возможностью программируемой настройки, которые по принципу мини-квадрокоптеров можно было запустить на двое-трое суток в воздух, чтобы следовали заданной траектории или за объектом, появились на Шестом и у нас в смартах относительно недавно, но мне и правда не приходило в голову применить их настолько экстравагантным способом. Вик выщелкнул из своего смарта модуль и вместе с Ви занялся его настройкой, и буквально через пару минут мы дождались гептаподов, совершающих привычный моцион на послеобеденный отдых, запустили модули, основной и дублирующий, и со спокойной совестью оставили животных в покое.

— А образец? — спросил Марк, а Серж молча кивнул, повторяя вопрос.

— Будет случай — притащим. Просто так зверей убивать только туристы умеют, а нам не надо такими глупостями заниматься, — нравоучительно произнес я. Интроверты спорить не стали, и мы двинулись в обратную сторону.

Встречали нас тем же составом, что и провожали в поле — всем отделом. Оперативники с шуточками принялись снимать с меня броню, а я, пребывая в полном удовлетворении жизнью, подставлял им конечности — пусть работают строго по правилам, как положено. Вдруг тут где-то Андервуд ошивается, поводов ему давать не надо.

— Ути, божечки! Какое прелестное групповое занятие! — тут же отозвался, не к ночи будь помянут, ревизор своим скрипучим баритоном. — Не то начало визгейма для взрослых, не то сын полка у вас инвалид на попечении у шестнадцати нянек.

Ребята замолчали, заметно похолодев, но продолжили меня разоблачать, а Берц спокойным и очень вежливым тоном пояснил:

— Действия при работе с туристами производятся исключительно по инструкции. Уверен, вы уже ознакомились с ее текстом.

— Вы, Честер, интересными путями цепляетесь за призраки власти, — проигнорировав Романа, принялся доставать меня ревизор. — Я частенько встречал у маленьких начальничков синдром вахтера, но у вас он сродни болезненной мании.

Я вздрогнул. С этой стороны на нашу маленькую сафари-шалость мне и в голову не приходило посмотреть. Оперативники в ответ сложили мою гостевую броню аккуратной кучкой на предназначенном для этого поддоне и молча, но быстро рассыпались полукругом, в центре которого оказался Андервуд и стена за его спиной. Красный обернулся с вопросом в глазах, но я был слишком ошеломлен, чтобы быстро отреагировать, и ребята, не сговариваясь, сделали шаг вперед. Ревизор попятился и нервно хмыкнул:

— Вы знаете, я уже бывал в такой ситуации. Ничем хорошим ваши действия не закончатся. Для вас, разумеется.

Гриф не блефовал: ему действительно доводилось доводить проверяемых до неприглядных шагов в его сторону. И он обычно справлялся, если не сам, то с посторонней помощью — всегда находился тот, кому кадровые перестановки приходились на руку, и единственный случай, когда полковник оказался в ситуации бэд-бита, проигрывая при изначально сильном раскладе, ему тоже успешно удалось пережить.

Оперативники сделали еще шаг, сжав полукольцо вокруг Андервуда, и полковник почувствовал лопатками стену. Он заставил себя изобразить сдержанное волнение и плохо скрытый страх: потер шею под воротничком, слегка его оттянул, сглотнув, потер ладони о форму, словно они вспотели. Ладони и правда оказались слегка влажными. Он попытался надавить повторно:

— Еще шаг, и я оповещу ваше руководство.

Андервуд демонстративно достал смарт, занеся палец над экраном. Кого и как он там собрался вызывать, оперативники видеть с такого ракурса не могли, но Гриф на всякий случай выставил подготовку к прямой трансляции к Аристарху Вениаминовичу. Мало ли.

Оперативники, не спуская с него глаз, сдвинулись плечом к плечу. Беловолосый Константин снова обернулся за негласными уточнениями к Честеру и Роману, и Андервуд случаем воспользовался. Он с тревогой посмотрел поверх плеч первопроходцев: шок и первое искреннее удивление сменилось неподдельным интересом, и начальство принялось наблюдать за ситуацией с огоньком неудовлетворенной жажды мщения.

— Отзовите своих упырей! — голос пришлось сломать на звонкой ноте, иначе не поверят. Впрочем, получилось убедительно и для самого себя.

Честер склонил голову, раздумывая, а Роман неотрывно смотрел на его реакцию. Пару секунд спустя рыжеглазый делано пожал плечами, сделав вид равнодушный и незаинтересованный в судьбе ревизора.

— А я больше им не указ. И я бы поостерегся в выражениях на вашем месте, иначе, как вы сказали… Ничем хорошим ваши действия не закончатся. Для вас, разумеется.

Оперативники скользнули вперед еще на полшага, и Грифу окончательно стало не до показухи. Он прижался всей спиной к стене и приготовился к чему угодно.

Красный обернулся в третий раз, и Честер не стал усугублять ситуацию, еле заметно мотнув головой Берцу. Тот, продолжая неотрывно следить краем глаза за отстраненным руководителем, слегка кивнул — принято — и скомандовал:

— Разойтись!

Первопроходцы мгновенно рассыпались и, казалось, полностью потеряли интерес к ревизору. Они подходили к Честеру, обнимали, шутили, пожимали за руку, хлопали по спине и плечам, демонстративно на Грифа не обращая ни малейшего внимания. Их обожаемый начальник отшучивался, улыбался, салютовал в ответ, но Андервуд видел растерянную беспомощность в его взгляде, словно Честер прямо сейчас терял стержень бытия и прощался со всем белым светом сразу и навсегда, а не только с оперативным отделом, и то на время. У полковника тут же зачесались руки дать оперативнику подзатыльник или ремня, чтобы сработал телепорт «задница-голова». До чего же молодежь любит из сложного, но посильного в целом испытания делать архиважную трагедию! Но он сдержался. Дождавшись, пока первопроходцы разойдутся, оставив только Берца и Честера, Гриф еле заметно выдохнул, нехотя поморщился от необходимости работать и не преминул уколоть рыжеглазого.

— Превышение служебных полномочий…

— Вы сами меня отстранили, — прервал его холодным тоном Честер и поддел в обратную сторону: — И теперь мне же жалуетесь. Ситуация странная складывается, не правда ли?

Он хотел было добавить что-то, и Андервуд насторожился. Ну скажи, скажи что-нибудь про то, что ревизора вербально не оскорбляли и ни кончиком пальца не тронули. Ух, тут открылось бы море возможностей за слова зацепиться! Но умница Честер замолчал, передав эстафету общения с проверяющим своему бессменному серому кардиналу, и Берц с непробиваемым видом поинтересовался:

— Вы еще что-то хотели спросить или уточнить?

Гриф покачал головой с притворной брезгливой спесивостью и молча скрылся за дверью склада, внутренне пребывая довольным по уши: один начал справляться сам с собой, понимая, почем фунт лиха бывает, а второй изящно выгнал, зараза. И Андервуд, оглядевшись и убедившись в том, что в помещении никого нет, развернул аппаратуру и погрузился в наблюдение.

Слышно и видно было отлично: инфракрасными жучками с функцией записи и передачи голороликов в онлайн режиме он по всему офису успел наследить, плохо было только то, что сами они не активировались — нужен был сигнал, иначе через пару часов автозаписи кончалась память, и устройство начинало перезаписывать информацию само в себя. Да и постоянно использовать прослушку полковник не хотел — считал вопиющим непрофессионализмом, полагаясь по большей части на глаза, уши, мозг, интуицию, смекалку и чутье. Но и случая подсмотреть лишний раз и подслушать упустить не мог.

С минуту начальник и его заместитель просто молчали. Затем Честер, совершенно потерянный с виду, вздохнул. Заметно было, что ему тяжело, и Гриф было подумал, что он сейчас сорвется, но первопроходец себя переборол и, медленно подбирая слова, сказал Роману:

— Прощай. Не знаю, увидимся ли еще. Передай ребятам, что…

Берц не стал торопить, и Честер собрался с духом:

— Мне очень сложно такое вслух говорить, Ром. Но я вас всех очень ценю. И люблю. Знаешь, я одну вещь понял: я так-то на самом деле очень одинок, у меня только родители, Тай да вы и есть… Были.

Берц попытался было что-то возразить, но первопроходец поднял руку, останавливая подчиненного:

— Нет. Молчи. Просто дай мне уйти. А то разревусь — и никакого достоинства не останется, вот уж попрощался так попрощался.

Берц кивнул и промолчал, а Честер повернулся к офису и смыслу всей своей жизни спиной и вздрогнул, когда на плечо ему опустилась ладонь Романа. Андервуд прислушался еще внимательнее к тихим словам мудрого оперативника:

— Не прощайся, Чез. Просто помни, что темнее всего перед рассветом. Я ребятам все передам, но тебе ответ не нужен, ты и так все знаешь сам. Иди.

Честер отошел на пару шагов, когда голос Романа остановил его еще раз:

— И возвращайся.

Андервуд готов был поклясться, что почти тронул невидимую нить прочнейшей связи между оперативным отделом и их руководителем, когда предугадал реакцию: Честер слегка повернул голову, бросил взгляд за плечо, коротко и уверенно кивнул: вернусь.

Вот уже второй раз Гриф не посмел выйти из укрытия и разбить с размаху об пол хрустальный шар доверия между начальником и подчиненным. Полковник негодующе фыркнул сам на себя и только вознамерился толкнуть дверь и задать Берцу парочку провокационных вопросов, как его самого швырнуло о камни.

— Остановиться вовремя не умеете, да? Не смею вас в этом винить, навык чрезвычайно сложный и плохо поддается освоению.

За спиной Андервуда возник тонкий силуэт Тайвина, и ревизор чуть не вскрикнул от неожиданности, но сдержался и тихонько ответил:

— Зато навык подглядывать и подслушивать вы осваиваете семимильными шагами.

— Учусь у лучших, — заметил штатный гений и ушел, оставив за собой последнее слово и обескураженного, но очень злого ревизора.