— Это защищенный канал?
— Добрый вечер. Вы каждый раз спрашиваете. Зачем? Ответ вам знаком.
— Прошу прощения. Добрый. Я должна убедиться в безопасности.
— В безопасности чего или кого?
— Всего и всех.
— Максимиллиана…
— Аристарх Вениаминович, ответ на вопрос, который вы хотели задать, вам тоже прекрасно знаком.
— Понимаю. Что ж, приступим?
— Приступим. За последний месяц обстановка изменилась. Помимо сопровождения грузов и членов синдиката мне начали давать поручения по слежке за Безымянным. Это один из заместителей Джефферсона.
— Глава Совета синдикатов сомневается в своем заместителе? Это что-то новое.
— Безымянный — скользкий тип, хуже ужа. Насколько я успела понять, он раньше Аланом командовал, теперь Джефферсон экономиста к себе забрал и приближает. Я думаю, это из-за сдвига по фазе.
— У кого и какого?
— Не у Джефферсона и тем более не у Алана. Этому вообще с психикой ничего не грозит, у него вместо мозга калькулятор. Я о Безымянном. Он половину собственных ресурсов вкладывал несколько лет подряд в изучение возможностей подчинения человека. Недавно с инфразвуком возился, сейчас с психомиметиками экспериментирует. Естественно, Джефферсону такая аномальная активность не по вкусу. А теперь Безымянный переключился на ресурсы «Апостола». И в синдикате шороху навел — они куда-то восемь шаттлов снаряжают. Не знаете, куда?
— Конечно, знаю. И вы, смею надеяться, сделали логичные предположения. Озвучите?
— Хотите сказать, координаты Седьмого утекли?
— Еще нет. Но, как вы выразились, «утекут». Скажем, через день-другой. Вы же завтра с оперативниками встречаетесь?
— Я… Нет, дня через три. Поняла. Но вряд ли промышленники меня с собой позовут. И знаете… Я бы за Чезом приглядывала поплотнее.
— Думаете, могут навредить?
— Не думаю. Это так, на уровне предчувствия. И за Тайвином тоже присмотрите, мало ли.
— С чем связаны ваши опасения?
— С тем, что эта парочка может оказаться востребованной, особенно если Седьмой отличается от других колоний и Шестого.
— Да, Седьмой неземного типа. Я вас услышал. Присмотрю.
— Аристарх Вениаминович…. Вот что Совету нужно? Я правда не понимаю. Вроде серьезных заданий не дают, а вроде и напрямую не выгоняют, вроде ничего сверхсекретного я не узнаю, но и информация не сказать, чтобы общедоступная… Так и болтаюсь, как известно что известно где.
— Не вздыхайте так тяжело. Максимиллиана, правда здесь не в том, что вы им не подходите, а в том, что друзей держат близко, врагов еще ближе, а предателей — на расстоянии вытянутой руки. Чтобы можно было либо раскрыть ладонь, либо сжать ее в кулак по ситуации. А как вы сами считаете, новое назначение будет перспективным?
— Думаете, проблема в этом? Я же все их просьбы тогда выполнила, кроме той, последней, с нашим гением…
— Конечно. Если вы смогли «предать» любимую работу и потенциально любимого человека, то сейчас вы должны быть озлоблены на весь мир, а на «Апостол» — в особенности. А вы спокойны и лояльны к тем, кто вам карьеру, если не всю жизнь разрушил. Может, есть подвох? Или какая-то глубоко спрятанная у вас внутри до поры до времени бомба с часовым механизмом тикает?
— Ваша правда. Не думаю, что им реально нужна слежка в моем исполнении. Я же на виду постоянно и незаметна, как синий цирковой слоник. Тут другое. Я хочу отказаться. И, скорее всего, напрошусь в телохранители.
— К кому?
— К сыну Джефферсона.
— Ах да. Милый молодой человек, перспективный астрофизик, насколько я успел узнать.
— Точно. А еще у него пунктик на честности, науке, зуб на криминальную активность отца, острый ум и независимая от Совета команда.
— Хотите, чтобы я вас благословил на новые подвиги?
— Хочу.
— Дерзайте, Максимиллиана.
— Спасибо.
Свернув голограмму, Макс задумалась. С одной стороны, год выдался из рук вон тяжелый: работа в подполье не давалась ей просто — боевая валькирия от природы не умела юлить, и специальную подготовку пришлось пройти урывками и в обстановке такой жесточайшей секретности, что ей это стоило смены гардероба, половины косы и глобально потрепанных нервов. В том числе из-за мнимого молодого человека, под личиной которого схоронился нужный в конкретный момент специалист. В горы Третьего они полезли погулять на выходные? В оперу на Пятом слетали? В сафари поехали мамонтов глянуть на Первый? Как бы не так.
Более того, ей пришлось изобразить новую настолько декоративную неземную влюбленность, что угораздило наврать при случайной встрече Чезу про свадьбу, а потом сыграть глубочайшее разочарование и размолвку, после которой она картинно пребывала в депрессии и расстройстве чувств по меньшей мере месяц. И только после этого с ней наконец связался представитель «Апостола» — и хорошо, что им оказался не Алан: двуличного экономиста, из-за которого вся ее жизнь чуть не пошла наперекосяк, она бы, не задумываясь особо, приложила чем-то тяжелым сразу при встрече. Но умный промышленник к ней старался не приближаться и глаза не мозолить лишний раз.
С другой, миссия обязывала молчать, терпеть и делать, но обратно в Корпус под крылышко к Честеру Макс по-прежнему хотелось до дрожи в коленках. Поэтому в рамках попытки втереться в доверие к «Апостолу» она вот уже несколько месяцев подряд безо всякого энтузиазма выполняла их поручения и притиралась к тусовке наемников в барах Третьего — вотчины Совета промышленных синдикатов, куда входил и «Апостол». Там и завела много полезных, а еще больше — бесполезных знакомств, от которых ей хотелось плеваться куда-то за пределы видимости и горизонта событий. Но раз в пару недель Макс исправно прилетала на Шестой, чтобы попробовать помириться хотя бы с ребятами. И, надо сказать, первопроходцы, к ее удивлению, заблудшую в промышленных кознях коллегу долго в собственном соку не мариновали.
Сначала с ней обстоятельно разговаривал Берц, и Макс могла поклясться, что за его спокойной снисходительной прямотой крылся поистине недюжинный опыт и интерес к тому, как справится с назначением его неопытная коллега по астродесанту, словно он сам прошел такие перипетии, что ей могли только в страшном сне присниться. Но вслух он провокационных вопросов не задавал, двусмысленных реплик не отпускал и вообще обошелся с ней крайне обходительно и бережно, за что Макс была Роману безмерно признательна.
Второй ласточкой возвращения расположения первопроходцев стал Красный. Он с совершенно невозмутимым видом принял приглашение Макс попить кофе в космопорте и с момента первой же встречи на нейтральной территории обозначил приоритеты: «Как ты была для меня ценным собеседником и прекрасным сослуживцем, так и остаешься». За что Макс осталась Константину благодарна до мозга костей.
Постепенно к коалиции периодических встреч стали присоединяться поочередно практически все, но про Честера в их маленькой компании заговорщиков речь не заходила. Макс всегда спрашивала, но оперативники никогда не говорили. И всех все устраивало, хотя сама боевая валькирия предпочла бы тактичному молчанию громкие и шумные разборки, да вот коллеги пресекали все попытки просто заикнуться о произошедшем на корню. Макс потрепыхалась несколько раз, побилась мотыльком о свет фонарного столба их сплоченной тишины и прекратила попытки выяснить, что думает о ее поступке руководитель оперативного отдела.
Тем ценнее стала для нее неожиданно подвернувшаяся перспектива охранять ненаглядного сыночку главы преступного мира — так у нее будет меньше возможностей заглядывать к ребятам, меньше времени на раздумья и незаслуженные терзания и больше доступа к интересным сведениям. А Джефферсон, в свою очередь, тоже вряд ли упустит случай сплавить подальше сомнительный элемент в ее лице: так он и сыну безопасность обеспечит, и ее навыки попусту расходовать не будет. На том она и поставила точку в размышлениях, отослав резюме директору Совета промышленных синдикатов.
Роман постучался в кабинет Честера. Зная о том, что заседает в кабинете беспокойного рыжеглазого руководителя другой человек. Помня о том, как он провожал сегодня Честера с работы практически в последний путь, разумеется, с точки зрения «бывшего» начальника. Понимая, что путь этот отнюдь не последний, и близко не предпоследний, чего донести Берц был до мальчишки не в состоянии, не вправе и не в силах.
Берц быстро понял, куда ведут паучьи нити ревизора: слишком знакомой показалась картина, и по настроению в коллективе, и по состоянию первопроходцев, и по поведению проверяющего буквально с момента демонстративного отстранения Честера. Бывший астродесантник передового оперативного отряда «Альфа» всуе, но благоразумно про себя, а не вслух, помянул много чего и сразу: излишне ретивые вышестоящие инстанции; уровень стратегического планирования, который учитывает интересы простых исполнителей чуть более, чем никак; чрезмерное стремление начальства воспитать максимально лояльные кадры, вплоть до слепого подчинения приказам в сочетании с социальной и профессиональной активностью и инициативностью… Берцу ли было не знать признаки стресс-тестов. Но сомнения все равно оставались, и немалые. Вдруг ревизор просто обыкновенный бюрократический дурак.
Дверь отъехала в сторону, и на Романа воззрился недоумевающий взгляд полковника. Оперативник не стал испытывать терпение Андервуда, и с порога, прерывая реплику ревизора о том, что тот никого к себе не вызывал, первопроходец поздоровался:
— Здравия желаю.
Тонкой леской между ним и полковником натянулось молчание. Берц улыбнулся краешком рта, не желая прерывать небольшую неудобную паузу, и слегка прищурился. Андервуд подобрался, ответно сузил глаза и переспросил:
— Я вас не приглашал, но готов внимательно выслушать. Вы что-то хотели?
— Да, — прямо и просто ответил Берц. — Когда вы планируете возвращать нам Честера?
— А с чего вы вообще взяли, что в мои планы входит вам его возвращать? — с неприкрытым удивлением переспросил Андервуд.
— А у вас есть другие кандидатуры на его должность? — терпеливо и со знанием дела уточнил Роман.
— Мне почему-то кажется, что данный вопрос вне вашей компетенции, — начиная закипать, но пока еще медленно и степенно промолвил полковник, не желая эскалировать конфликт и развивать монстра из крохотного зародыша неповиновения. — Ваше экспертное мнение я при необходимости уточню, но не факт, что непосредственно у вас.
— Я понял, — улыбка Берца стала откровенно натянутой, хотя и без того не отличалась теплотой и искренностью. — Тем не менее, смею заметить, что оперативный отдел дезориентирован, и бойцы хотели бы некоторой определенности в дальнейших перспективах.
— А вы выступаете амбассадором оперативного отдела Корпуса, надо полагать, — со сладким предвкушением скандала зашипел ревизор. — И кто вам, позвольте осведомиться, навязал подобный функционал?
— Вы, — с подобающим подобострастием и вопиющей бесстрастной наглостью ответил Роман. — Не переадресовывать же вопрос Аристарху Вениаминовичу или непосредственно Честеру.
— Вы забываетесь! — рявкнул Андервуд, от всей души стукнув кулаком об стол. Не забыв, впрочем, поберечь руку — в его возрасте с суставами следовало быть аккуратным.
— Просто превышаю свои служебные полномочия. Но не более, чем того требуют обстоятельства, — ответствовал на выпад ревизора Берц и мягко поинтересовался: — Раз ответа у вас пока нет… Разрешите идти?
— Идите, — буркнул Андервуд, не найдя подходящей едкой реплики. Чертовы оперативники! Надо к Аристарху наведаться.
Свернув голограмму, Аристарх Вениаминович задумался. С одной стороны, год выдался из рук вон тяжелый: сначала катавасия с «Апостолом», чуть не пославшая псу под хвост все усилия по созданию Корпуса первопроходцев, потом вынужденная авантюра с Максимиллианой, навязанная руководством с Земли, теперь вот к прочим головным болям добавились похитители руды, а потом еще и непонятно откуда и зачем возникший любитель психоакустических манипуляций, чуть не ввергший колонию в неконтролируемый хаос.
С другой, отчет оперативницы немного прояснил ситуацию: некий Безымянный, обладавший, судя по словам Макс, психотическим профилем личности, стал злом ожидаемым и иррационально предсказуемым, а оттого намного более понятным, нежели абстрактно-денежные интересы Совета синдикатов. Злодейское зло ради зла и мирового господства Аристарху было всегда как-то намного легче понимать, чем прагматичную беспринципную рациональность.
Похоже, что Макс права: попытаются Честера и Тайвина в очередной раз или уворовать, или устранить, причем скорее первый вариант, чем второй. Оперативники Корпуса, как и ученые, в своих рядах инородных элементов не потерпят и пришлым сомнительным индивидуумам прижиться не дадут, а другого повода начальников убирать с должностей нет — только если их ставленники от Совета заменят. Как же невовремя оказалась эта стрессовая проверка… Сейчас бы как раз главу оперативников со своей заместительницей мирить и посвящать в тонкие подробности планов Межмирового правительства, вместе бы они идеально сработали, но надо же такому было приключиться, чтобы раз — и сразу все навалилось.
Ему было искренне жаль бедную девочку. Аристарх отлично понимал, что Макс к Честеру неравнодушна, равно как и оперативник к ней. Только обе стороны пока старательно и очень успешно прячутся не только друг от друга, но и от самих себя. И, несмотря на возраст, опыт и взгляды на жизнь, им двоим требуется пройти недюжинный путь понимания того, чем отличаются рабочие отношения, простой интерес или смутная привязанность от поистине проверенных временем и испытаниями чувств. И помочь пока не сложившейся парочке тут не мог никто, кроме них самих. К тому же именно в текущий момент и от Макс, и от Честера требовалась выдержка, гибкость и умение не биться в забор лбом, а просочиться сквозь стены проблем и препятствий на жизненном пути, и излишние интриги и переживания на любовной почве были сейчас совершенно не к месту и не ко времени.
Аристарх вздохнул и вызвал в кабинет бывшего воспитанника: с Грифом требовалось немедленно и серьезно поговорить. Андервуд явиться не замедлил и с порога выдал претензию:
— Ваши подопечные чересчур самостоятельны. Вы полагаете, это нормально?
— Иначе никак. А что сподвигло тебя на столь далеко идущие выводы? — поинтересовался Аристарх.
— Общение с Романом.
— Вот те на! — неподдельно удивился шеф Корпуса первопроходцев. — Неужто раскусил? Не слишком ли быстро?
Андервуд поморщился: разговор изначально не задался.
Но только Аристарх хотел высказать веское «фи» излишне топорным методам работы Андервуда, как по всему зданию разнесся критически неприятный сигнал «Cito!», и пришлось срочно бросать беседу и переключаться на более животрепещущий повод для беспокойства.
— По какому случаю общая тревога? — поинтересовался штатный гений, ловя в коридоре полковника Андервуда практически за шиворот.
— Ребенок пропал. Девочка, два с половиной года, предположительно ушла за купол. Ведем поиски.
— Где Честер? — ученый снял очки и, прищурившись, пришпилил ревизора к месту рапирой взгляда. — Вы же понимаете, что без него поиски обречены на провал?
Андервуд вздрогнул от вопроса, охладившего коридор до минусовой температуры, и от неожиданности сказал ровно то, что думал:
— Да, понимаю. Понятия не имею, где он, нужны были все ресурсы, и наблюдение я снял, как только узнал причину тревоги. Сейчас выясню…
— Не трудитесь, дома его точно нет. А вы понимаете, что оперативный отдел без Честера — что металлоискатель без индукционной катушки? — ученый повернул голову и посмотрел через стекло на оперативников, лихорадочно составляющих план прочесывания ближайших полевых секторов.
Андервуд кивнул, но ученый проигнорировал его жест и продолжил:
— Нет источника переменного тока — нет результата поиска. — Тайвин прикрыл глаза. Глубоко вдохнул. Выдохнул и остро взрезал тишину: — Вы, зная его натуру, рассчитывали, что он смирно останется сидеть на месте? Он же на работе повернутый и при общей тревоге что угодно мог предположить. А вы его не вызвали. Вы представляете, хоть на секунду, состояние человека, которого вы фактически морально убили? Близкого к клинической депрессии? И в ключевой момент необходимости его навыков вы к нему не обратились. Что, предпочли добить, чтоб не мучился?
Полковник только собрался возразить, как штатный гений, не поворачивая к нему головы, тихо добавил:
— И не надо мне тут про стресс-тесты и экстремальную психологию. А то я сам не догадался. Только вы не учли, что с такой непредсказуемой личностью ваши техники и работать будут соответственно. Пес с вами, поеду выясню, где он, чтобы лишних рук не занимать.
Грифу ничего не оставалось, кроме как потерянно смотреть на презрительный профиль Тайвина. Чувствовать себя виноватым и стыдиться собственного поведения, профессии и принятых решений полковнику очень давно не приходилось, а тут раз за разом Андервуда макают носом в его же ошибки. И возмутиться-то не на кого, сам во всем виноват.
Гений повернулся обратно к Грифу и смерил пронизывающим взором еще раз:
— Я понимаю, что факт моей неприязни к вам ничего не изменит, и я, конечно, промолчу. Но молите тех, к кому вы там обычно обращаетесь, чтобы Честеру пришло в голову что-то простое, понятное и вменяемое, что поможет ему без последствий пережить инерцию ваших недальновидных действий.
На следующий же день после стычки с Грифом и прощального сафари я устроил себе вечер алкоголя, нытья, самокопаний и сожалений, но порядком переборщил. Откровенно устав грустить, поздним вечером я понял, что сидеть и напиваться в одиночку мне катастрофически не нравится, о чем рано утром мне дополнительно сообщили организм и самочувствие. Но день я себе спас, основательно отоспавшись и прогнав контрастным душем все остатки тоски и переизбытка кофе с коньяком.
К тому же и Тайвин, и Берц очень неосторожно заронили мне в душевные глубинные самокопания зернышко сомнений в худшем исходе ситуации, и я тут же за робкие надежды уцепился. Поэтому собрал термос с чаем для разнообразия, нехитрый перекус и решил слетать на экватор — забрать брелок. Хотя бы займусь полезным для себя делом в кои-то веки, заодно будет время поразмыслить — пять часов туда, пять обратно.
Как только я решился, на улице прозвучал сигнал «Cito!» — знак тревоги к общему сбору, что мы с Ви сгенерировали совсем недавно. Он прорезал душу до самых потаенных глубин. С полчаса я пристально смотрел на смарт, но тот оставался недвижимым и темным. В самом-то деле, чего ты ждешь, Чез, что к тебе с рыданиями прибегут оперативники и попросят вернуться? Кто им даст, да и кому я нужен, без меня обойдутся. И, запретив себе думать о том, что в колонии случилось, и тем более лезть куда не просят — хватит, обжегся уже — я полетел к космопорту: следовало оставить траекторию полета у диспетчеров. Только сердце болело как проклятое — его скребли острыми когтями все представители семейства кошачьих сразу.