Замкнутый круг

X. Алексей Блонский «Замкнутый круг» Глава 7. Званый ужин

Шесть лет назад я поступил на службу в самую известную компанию в городе, едва закончив университет. Будучи еще на четвертом курсе, я прогулял полгода криминалистики, а когда наконец-таки соизволил явиться, преподаватель дал мне практическое задание, чтобы хоть как-то исправить плачевное положение. Мне предстояло побыть в шкуре следователя.

— Сделаешь трасологическую экспертизу.

— Что?

— Хотя… даже не так. Пойди, — говорит, — на улицу и найди следы шин, зафиксируй их всеми возможными способами, начиная от фотографии, заканчивая слепками, опиши их, составь протокол осмотра места происшествия и идентифицируй транспортное средство. Будешь следователем и экспертом в одном флаконе. Потом посмотрим, что с тобой делать. Две недели на все.

Как ежик в тумане я шарился в учебниках, пособиях, на всевозможных сайтах, даже смотрел обучающие видео. За три дня мои нулевые познания выросли как на дрожжах. Вряд ли меня узнала бы собственная мать, если бы увидела, как я по ночам зачитывался научными трудами известных теоретиков криминалистики. Эта тема буквально поглотила меня, знания впитывались как в губку.

Прихватив все необходимое, я нашел первые попавшиеся на улице следы. При том я не стал искать «удобные» отпечатки, где было бы все видно и понятно. Не знаю зачем, но по собственной воле я усложнил задачу. Следы зафиксировал на камеру телефона, после чего снял гипсовые слепки, досконально описал их, нашел в интернете картинки отпечатков шин и стал сравнивать. Самое сложное оказалось идентифицировать машину. Резина почему-то была летняя, и половина линий стерта от тормозов, либо между полосами забился снег, из-за чего я потратил все отведенное время на походы по автосалонам и шиномонтажкам. Преподаватель увидел блеск в моих глазах и разрешил сдать задание позже.

Оглядываясь назад, я понимаю, какая невероятная удача преследовала меня весь тот месяц. Насколько сильно я горел делом. У меня даже дрожали руки, когда я сдавал окончательный вариант задания.

Я получил заслуженные баллы и был спасен от отчисления. Но на этом огонь не погас, нет. Все в группе меня возненавидели за то, что я стал невыносимым всезнайкой по криминалистике. А весной преподаватель попросил меня задержаться после пары. Он положил передо мной личное дело Шатрова Бориса Геннадьевича.

— Кто это?

— Водитель автомобиля, который ты идентифицировал.

В удивлении я схватил бумаги и всмотрелся в его фотографию.

Невероятно.

— А еще преступник, три года в розыске.

Что-то во мне щелкнуло в тот момент. Я посмотрел в сияющее лицо преподавателя и понял, что сделал нечто большее, на что был способен.

Вечером того дня, меня познакомили с будущим наставником — Игорем Николаевичем. Он с нетерпением дожидался окончания моей учебы, придерживая место помощника частного детектива в известнейшей в городе компании.

Чистая случайность, что я нашел именно эти следы. Чистая случайность, что мне, студенту, который первый раз в жизни столкнулся с криминалистикой, удалось верно определить машину. И так же, чистая случайность, что ее владельцем оказался преступник, за которым гонялись аж частные детективы.

Жизнь посмеялась тогда надо мной или дала пинок под зад, наблюдая, как я безалаберно упускал свое предназначение? В любом случае эта дорога привела меня к Плешецкой, а затем жизнь развернется на сто восемьдесят градусов.

Игорь Николаевич заменил мне отца. Его теплое отношение ко мне, родительская забота и поддержка до сих пор отзываются в моем сердце бесконечной благодарностью.

С родителями у меня всегда были напряженные отношения. Мать до сих пор не подозревает, чем я занимаюсь после увольнения. Когда я был в классе четвертом, перестал задавать ей вопросы, куда делся мой отец, и почему на все школьные праздники родители одноклассников приходят в полном составе, а моя мать одна? Она всегда делала такое лицо, будто я совершил преступление, словно слово «папа» было запрещено произносить в ее присутствии. И ее отношение ко мне было холодным всю жизнь. Может быть, она видела во мне его черты. А когда я стал старше, она, по всей видимости, совершенно слетела с катушек, потому что иногда звала меня его именем, а затем умолкала на час, наказывая себя за беспечность. Конечно, я понимаю, что ей было тяжело и больно, но как сын, я никогда по-настоящему не чувствовал ее любви.

Словом, до встречи с Игорем Николаевичем, я чувствовал себя балластом на шее матери, и думал, что это в порядке вещей.

Теперь мы практически не общаемся. Созваниваемся только по праздникам. И все эти разговоры переполнены нашими мучениями и фальшивыми словами радости, что у обоих в жизни все нормально.

После увиденного в окне гостиной половину ночи я проворочался в постели, мучаясь от давно, как мне казалось, заживших ран. Черты ее лица размыты в моей памяти. Лишь смутный силуэт и белые пышные волосы.

Ускользала сквозь пальцы, насмехалась.

Издевки больно били по самолюбию в который раз. Я ненавидел ее.

Я ненавидел всех женщин, подобных ей.

Она робко хохотнула, и в уголках ее глаз собрались складки. Заразительный смех, шлейф ванильных духов. Она была невысокая, но бойкая.

Никогда не забуду нашу первую встречу. Первые дни на службе, я полностью растерян, не знал за что схватиться. Один требует одно, другой — другое, мозги закипали как пельмени в бурлящем бульоне. Стол был завален бумажками так, что вряд ли из-за них виднелся мой затылок. Шесть непрерывных часов я пытался разгадать тайну печати — в каком месте ее ставить, какую дату писать, за каким номером регистрировать, как вдруг распахнулась дверь, из окна дунул ледяной сквозняк — бумажки полетели во все стороны, устроив настоящий ураган. Пронзительный девчачий голос заструился:

— Есть в этом месте хотя бы один чайник!? Ой…

Она поймала мой гневный взгляд, я готов был придушить незнакомку.

Уже через три часа мы целовались за столиком в пиццерии неподалеку от работы.

Спустя месяц мы лежали в постели, и она смеялась над моими волосами, которые сама же и запутала, а я разглядывал складки в уголках ее глаз. Мне кажется, тогда я был на пике счастья. Ни до этого момента, ни после, не чувствовал себя более живым.

— Хватит смеяться надо мной, — нарочито грозно сказал я.

Она только сильнее прыснула, а в следующий момент оказалась в моих объятьях. Губами я оставлял на ее коже горячие поцелуи, а она визжала, что ей щекотно.

— Давай поженимся? — неожиданно сказал я, и сразу сдулся. Сболтнул не подумав, поддавшись мимолетному порыву чувств.

На ее лице мелькнуло замешательство, а потом она улыбнулась и ответила: «Давай».

Невероятно. Мы поженились, едва друг друга зная.

Тогда была уверенность, что ничего правильнее в жизни я еще не делал.

Как ни в чем небывало, как раненый боец на поле сражения Плешецкая встала и пошла. Я специально приехал пораньше, чтобы понаблюдать за Плешецкими за завтраком. Они сидели в семь утра и спокойно ели. Домработница хозяйничала на кухне, Лика потягивала чай из фарфоровой кружки, Плешецкий разговаривал по телефону. Они были рядом, но так далеко друг от друга.

Чем вызвано вчерашнее поведение Плешецкого, я в тот момент так и не понял. Оставалось надеяться, что он не проговорился обо мне, иначе все дело пойдет коту под хвост.

Остальную неделю в доме было спокойно. Плешецкая ни разу не вышла без мужа в свет. Внешне она никак не выражала того, что внутри у нее бушевал шторм. Когда Плешецкий уезжал на работу, я ставил прослушку в вентиляционные трубы, торчащие из стены дома. Они вели через ванную в кухню, поэтому я несколько раз нарывался на сольный концерт душевого пения. Очень недурного, хочу отметить. Несколько раз я улавливал разговор Плешецкой с Терентьевым по телефону, но они обсуждали лишь кафе.

Когда домой возвращался Плешецкий у меня был большой соблазн не снимать прослушку, но совесть не позволяла. Все же, я считал, если муж рядом, то следить за Плешецкой уже не этично.

Если в моем положении вообще разумно размышлять об этике.

С каждым прожитым днем Плешецкая открывалась мне как сюжет неплохого сериала. По вечерам она зажигает ароматические свечи, кривляется перед зеркалом и без конца расчесывает волосы. После каждого приема еды обязательно следует чай с чем-нибудь сладким. На перекус она может съесть сырые овощи даже без соли — морковку, сладкий перец, помидор. Иногда таскает из холодильника какую-то траву, предположу, что салат. Оставаясь наедине с собой, постоянно поет. Включает музыку на колонке, если есть настроение — танцует, если нет — с каменным лицом открывает рот, подпевая. К слову, это выражение лица бросало меня в дрожь. Она пользовалась им в любой ситуации — когда узнавала плохие новости о самочувствии матери, когда у Плешецкого был тяжелый день на работе и он срывал злость на ней, когда в фильме, который она пересматривает в трехсотый раз начинается грустная сцена. У Лики пропадали все эмоции, глаза становились стеклянными, и лишь одно отличало ее от робота — нахмуренные брови.

В конце концов любопытство победило, и я перестал убирать микрофон перед приходом Плешецкого. Дело было поздно вечером на кухне. Лика нарезала овощной салат, а мой заказчик сидел с телефоном в руках за обеденным столом. В краешке окна я мог разглядеть их затылки.

— Чем занималась весь день? — спросил он своим подростковым голосом.

— Ничем. С майонезом или с маслом?

— Майонез домашний?

— Наталья приготовила сегодня утром.

— Тогда с майонезом. — После недолгой паузы в неуютной тишине, Плешецкий спросил: — Ну расскажи что-нибудь, что у тебя в жизни происходит?

— Лейла меня никуда не приглашала, так что я не выходила из дома. Хочешь, спроси у Натальи, чем я занимаюсь.

— Я спрашиваю у тебя! — резко через сжатые зубы сказал Плешецкий, хлопнув по столу, но сдержав большую часть раздражения.

Лика никак не отреагировала, продолжив стучать ножом по разделочной доске.

— Завтра вечером открываем ресторан после ремонта. Будет много уважаемых людей. Надень платье поприличней, я заберу тебя в шесть.

— Зачем я там?

— Потому что ты моя жена, нет? Или это для тебя уже ничего не значит?

Мне показалось, я услышал неподдельную тревогу в его голосе. Тогда я подумал, может быть, он обратился ко мне не из чествования своего самолюбия, а потому что действительно переживал о распаде брака?

— Просто обычно ты меня никуда не берешь, вот я и спрашиваю. Конечно, то, что я твоя жена, для меня многое значит.

— Все гости придут парами, кроме того, будем угощать постояльцев. Байрамов и Сергеев придут с женами, так что, думаю, найдешь себе развлечение.

Она пожала плечами, выражая согласие.

Наш с Максом план был идеален. Мы сидели в моей машине недалеко от отеля «Plevas», где собралось уже немало людей.

— Как спалось? — усмехнулся я.

— Давай ты оплатишь мне все ночи в этом отеле? До конца жизни? Согласен получать половину своей доли в таком случае.

— У меня кончается неприкосновенный запас, — сказал я. — Теперь он уже не неприкосновенный.

Этой ночью Макс заехал в гостиницу Плешецкого, чтобы попасть на мероприятие. Пришлось выложить круглую сумму, потому что все номера были заняты, кроме президентского люкса. Я одолжил ему свой костюм, который был ему немного великоват. Наконец он причесал волосы и стал похож на приличного человека.

Я проводил его взглядом, настраивая звук на телефоне. Когда Макс отошел на достаточное расстояние, мы проверили исправность связи. Руки немного подрагивали, а настрой сбивали самоуничижительные мысли. Я боялся, что Плешецкий меня вычислит. Нарушая его личные границы ради собственных целей, я лез на рожон. Руководствуясь появляющимися во мне чувствами, я был слеп ко всем опасностям. Стал глуп и нелогичен. Но в то время я ничего не замечал, или не хотел замечать. И даже следующие слова Макса никак не привели меня в чувства:

— Напомни, зачем мы это делаем?

— Терентьев должен появиться здесь, если они достаточно близки с Плешецким, а значит с Ликой они будут контактировать в любом случае.

— Почему ты уверен, что они будут делать это прямо под его носом?

— Не уверен, но лучше перестраховаться.

Представьте, я верил в это и убеждал себя, что интуиция не подведет. Я отрицал очевидное, закрывал глаза на свое положение.

Я влюблялся вопреки.

И не понимал этого.

Как можно влюбиться в женщину, с которой даже не знаком? Ни разу не пообщавшись, не обменявшись взглядами? Я заглянул слишком глубоко в ее душу, и даже с разбитым в дребезги сердцем, смог возродить те чувства, которые когда-то презирал…

Она появилась на закате. Изящная нога в тоненькой туфельке выскользнула из машины, а за ней вышла девушка. У меня перехватило дыхание. Шелковое платье струилось по изгибам ее тела, светлая кожа в тяжелых солнечных лучах казалась бархатистой. Она накрасила губы любимой красной помадой, уложила короткие волосы небрежными волнами. Сколько женственности и красоты было в ее походке, в ее жестах…

Она не принадлежала мне.

Как бы я ни пытался увидеть в ней ту, кем считал ее муж, передо мной стояла девушка тысячи кораблей.

— Зашел в ресторан, — раздалось в телефоне.

— Отлично. Вижу Плешецких, займись чем-то естественным, не привлекай внимание.

— А у-э…

— Что?

Я услышал с каким усердием Макс что-то проглотил, причмокнув от удовольствия.

— Говорю, я уже.

— Что видишь?

— Ну… Ресторан неплохой. Устроили фуршет, официанты с подносами, прямо как в фильме, — он усмехнулся. — Диванчики мягкие, живая музыка и куча деловых мужиков. При чем все друг с другом знакомы. Боюсь, как бы меня не спросили, кто такой.

— Успокойся, никто не спросит… надеюсь.

— Вижу Плешецкую. Она подошла к каким-то двум девушкам.

— Одна высокая и смуглая, другая низкая блондинка?

— Да.

— Подруги. Подойди ближе, попробуй услышать, что говорят.

Внутри засела тревога. Я колотил кончиками пальцев по приборной панели, уставившись на окна гостиницы, через которые совершенно ничего не было видно. Около двух минут Макс не отвечал, я слышал какофонию голосов, приглушенного оркестра и звона бокалов.

— Не могу ничего разобрать в этом наушнике! Как будто оглох на одно ухо, — сказал Макс.

— Попробуй на вид определить, спокойные они или чем-то встревожены, ругаются или просто что-то обсуждают?

— Да все нормально. Тут скорее я выгляжу подозрительно, общаясь сам с собой.

— Где Плешецкий?

Снова я остался на едине с собой. В тот день я нервничал больше, чем в первый. Тяжело справиться с тревогой из-за того, что не знаешь, откуда она взялась. Мне вдруг почудилось, что Плешецкий сейчас постучит в окно моей машины. Я разверну голову и увижу его разъяренное лицо. Затем опущу окно и посмотрю взглядом невинной овечки, притворяясь, будто не знаю, зачем он подошел. Раздастся долгая тирада о том, какой я непрофессионал, как я смею вмешиваться в его личную жизнь, когда задача стоит совершенно в другом, врежет мне, чтобы знал с кем имею дело, и наш договор тем самым будет расторгнут.

И что самое страшное — я больше не увижу ее.

Да, пожалуй, это волновало меня больше прочего.

— Нашел! — шепнул Макс. — Общается с каким-то мужчиной.

— Терентьев?

— Нет, другой. Низкий, с огромным пузом, лысый.

— Таких не знаю.

Какое-то время все было спокойно. Макс ел все, что попадалось ему под руку и давал мне оценку по пятибалльной шкале. От скуки он принялся развлекать меня шутками, делая вид, что разговаривает по телефону.

— Слушай, может свернем операцию, и я поеду домой? Ничего же не происходит, сам видишь… то есть, слышишь, — сказал он.

— Не знаю. Звучит разумно, конечно, но вдруг все-таки мы упустим что-то важное?

— Что тут может быть важного, как быстро этот пузан наберется коньяка?

— При чем тут пузан? Только не говори, что ты перепутал его с Плешецкой.

— Да нет, они просто разговаривают.

— Одни?

— Ну да.

— И ты тут рассказываешь мне анекдоты про евреев!? Макс!

— Все, все! Не паникуй! Сейчас… Вот, кажется… Он сказал что-то про выставку… Нет, про устриц… Нет, все-таки про выставку.

— Просто слушай их! Не надо говорить мне все…

— Лёх…

— Что?

Я услышал на заднем фоне какой-то возмущенный крик. А затем прекратилась музыка, и началась перебранка. Я распознал голос Плешецкого, который вначале перепутал с женским, но не понимал, о чем он говорит.

— Ох, ё… — протянул взволнованно Макс.

— Что? Что случилось?

— Плешецкий ударил этого лысого. Прямо в нос!

— За что?

Макс не отвечал, крики на заднем фоне усилились, а затем из гостиницы массово начали выходить возмущенные люди.

— Вечеринка кончилась, мне надо идти.

— Ты можешь сказать, что произошло?

Макс шепнул, что в коридорах слишком много народу, и растягивал мое терпение, пока не дошел до своего номера.

— Короче, слушай! Стояла твоя Плешецкая мило общалась с этим лысиком — ничего неприличного! Как я понял из контекста, он муж одной из ее подруг, и они обсуждали театральную выставку, на которую ты ездил на днях. Короче, Плешецкая как-то пошутила, лысый засмеялся, и взял ее за руку. Ну не то, чтобы прям за руку, просто за локоть, как дружеский жест. Ну и потом налетел Плешецкий, начал орать, мол какого хрена ты к моей жене пристаешь и все в таком духе. Лысый сначала не понял, моргал только как немая рыба, а потом ему в нос-то прилетело! Лысый набросился на Плешецкого, но куда ему! У того вон какие мышцы, как будто к олимпиаде готовится, ну короче лысый еще и по уху получил. А потом Плешецкий завопил, мол, вечер окончен и все в шоке просто начали расходиться! Я за вещами забежал в номер, сейчас прийду к тебе.

Он собрал все свои вещи и стал спускаться, как вдруг услышал голос Плешецкого. Дверь одного номера была неплотно закрыта. Макс подошел ближе, и я услышал:

— … всегда будешь, понятно!? Потому что у тебя нет другого выхода! Твое состояние, твоя мать, твоя жизнь — все!

— Да о какой жизни ты говоришь!? — кричала Плешецкая. — Когда ты сказал Наталье, чтобы она докладывала обо всем, чем я занимаюсь, пока тебя нет? Или, когда выставлял меня полной дурой перед своими коллегами!? Или, может быть, когда клялся сжечь на хрен консерваторию, на вручении дипломов!?

Макс вздрогнул и обронил тихое ругательство. Из соседнего номера вышел мужчина, застав его за подслушиванием. Мы оба замерли в ожидании перестрелки.

— Они всегда ссорятся, — крякнул мужчина старческим голосом. — Вся гостиница стояла под этой дверью, как вы сейчас.

Макс шумно выдохнул, и я вместе с ним.

— Он подмигнул мне, — шепнул Макс.

Снова послышалась ругань, а затем нервный голос Макса заставил меня забыть, как дышать.

— Фак, кажется, он ее ударил! Что мне делать!?

— Успокойся! Ты… ты уверен?

— Да, хрен бы тебя побрал! Прямо сейчас бьет ее… даже жутко…

— Не знаю, не знаю! — я перебирал в голове все планы развития событий. Мысли слились в кашу. Перед глазами стояла картина из гостиной — распластавшаяся на полу Лика, приглушенный свет… боль и обида, которые я почувствовал сквозь расстояние. — Нельзя просто так взять и ворваться туда!

— И что делать!? Оставить все как есть?

— Постучи и убеги!

— Что!?

— Постучи и убеги! Как в детстве! Давай!

Долгие три секунды Макс собирался с духом. Я слышал удары, и крики через его наушник. Мне было страшно. Затем он собрал всю силу в кулак и начал барабанить по двери так, будто начался пожар. И побежал по лестнице. Я понял это по звуку его шагов, и неровному дыханию. Я уже видел в окне, как Макс положил ключ от номера на ресепшн и выбежал из отеля со всех ног. В костюме и с пакетом-маечкой из продуктового он выглядел комично, но мне было не до смеха. Макс сел в машину и заорал:

— Давай, давай, поехали!

Я ударил на газ, мотор издал недовольный рев, но поддался.

Мы уехали.

И оставили ее наедине с тираном.