Замкнутый круг

XXVIII. Алексей Блонский «Замкнутый круг» Глава 18. И кто из нас все-таки хуже?

3 июля 2023 года

Я слышал голоса. Они были знакомы мне и незнакомы, а еще среди них я различал мой собственный, внутренний, голос. Пытаясь зацепиться хотя бы за одну фразу, я карабкался вверх по сознанию, выползая из его непроглядных глубин.

«Так и будешь торчать в конторе все время? Это просто невыносимо! Я чувствую себя какой-то домашней зверушкой, которая сидит под дверью и машет хвостиком от любого звука, надеясь, что хозяин вернулся! Так дальше продолжаться не может…»

Беспокойство охватило меня, когда помимо ее голоса появился и образ белых кудрей. Они пружинили за спиной, а она уходила от меня.

«Иной раз я переживаю, что он похож на отца. Это в их крови так с женщинами поступать — заделал ребенка и растворился, будто его и не было. Вдруг Леша такой же вырастет?»

Я практически явственно ощущал на щеке неровность розетки в соседней от кухни комнаты. Мать каждую субботу делила с подругой полторашку пива, а основной темой их разговора был мой отец, которого я не видел даже на фотографиях.

«Мы с тобой как Шерлок и Ватсон, только вне закона. Когда-нибудь напишу про тебя сборник рассказов… Нет, давай лучше ты напишешь, гуманитарные предметы мне никогда не давались…»

Макс стоял в центре комнаты одного подростка, куда мы однажды пробрались. Одна половина его лица проглядывалась в сером лунном свете, а вторая утопала в кромешной тьме. Через открытую дверь был слышен храп родителей, а в моих ушах гремел барабанным маршем пульс. Тогда мне казалось, что ничего страшнее я уже не переживу.

«Увольняться из-за женщины, и перечеркивать свое будущее — это невероятная глупость, Леша! Ты самый смышленый детектив, и без тебя наша работа застрянет на мертвой точке. Не уходи, подумай…»

Игорь Николаевич смотрел на меня глазами, полными надежды, но в глубине души понимал, что раз уж я решил, то не отступлю. За три с половиной года он сумел изучить меня от и до, поэтому не сильно надеялся, что сможет что-то изменить.

«Знаешь, я сегодня же скажу ему, что ухожу. Нет, правда. Я больше ни дня не собираюсь оставаться в его доме. Мы с тобой уедем куда-нибудь, хочешь? Хотя нет, уехать не получится. Я же все-таки открыла кафе. Ну ладно, давай просто спрячемся, где он нас не найдет…»

Ее запах ворвался в мое сознание, и это стало конечной точкой охватившего меня бреда. Вдруг я вспомнил последние события, и паника заполнила собой все пространство внутри. Я ничего не видел, лишь размытые оранжевые пятна. Приложив немало усилий, я сумел открыть глаза. От яркого света заболела голова, и ко мне вернулось осязание. Я почувствовал боль во всем теле, словно меня закинули в стиральную машинку на максимальный отжим.

Чья-то холодная рука накрыла мою, и незнакомый голос произнес:

— Тихо-тихо… Шш-шш…

— Леха! Ты очнулся?

Что за дебильный вопрос? Конечно очнулся, или он думает, трупы шевелятся? Озвучить эти мысли мне не удалось.

— Оставлю вас. Не заставляйте его напрягаться, — произнес женский незнакомый голос.

Некоторое время я потратил, чтобы привыкнуть к освещению, а затем увидел-таки встревоженное лицо Макса.

Я выдавил слабую улыбку и сказал:

— Расстроился?

— В смысле? — не понял Макс.

Говорить было тяжело, но я откашлялся и продолжил:

— Расстроился, что я очнулся? Так бы все деньги перешли тебе по наследству, — улыбка стала шире, и я почувствовал, как сильно гудит мое лицо.

— Придурок! Я реально думал, что ты умрешь! Когда я тебя увидел, подумал, что тебе уж точно не выкарабкаться… Слава богу, скорая уже грузила тебя, иначе…

— Я прокатился на скорой? Наверно это было круто, все детство мечтал.

— Тяжелое же у тебя было детство!

В попытке засмеяться, я закашлялся от сдавившей грудь боли.

— Сколько сейчас время? Я что, всю ночь без сознания провалялся? — спросил я. Зрение практически полностью пришло в норму, и я разглядел больничную палату, где стояла еще одна кровать, две тумбочки и шкаф.

— Вообще-то ты тут уже вторые сутки бока отлеживаешь.

— Аа-аа… Так вот почему так сильно болят ребра.

— Ну… в этом уж вряд ли кровать виновата, — Макс нервно улыбнулся, боясь сказать мне, сколько увечий я получил в тот злополучный вечер. — Медсестра сказала, что у тебя, цитирую: «многочисленные синяки, ссадины и царапины, повреждение волосяного покрова, ушибленные раны в области живота и груди, вывих челюсти, а также ожоги первой степени на руках и второй степени на бедрах и коленях». Кажется как-то так.

— Повреждение волосяного покрова? Только не говори, что я лысый. Мне так нравилась моя шевелюра…

— Нет, просто кто-то выдрал тебе пару клочков. Теперь ты с гордостью можешь носить прическу «лужайка».

— Ужасно…

Мы посмеялись, и атмосфера в палате значительно разрядилась. Отталкиваясь от перечисленных повреждений, моя память стала восстанавливать события вразнобой, а я пытался соединить их в хронологическом порядке.

— А что случилось с Мариной? — встревоженно спросил я.

— С ней и с Мишкой все в порядке. Не знаю, что с тобой творил Плешецкий, но его, так называемый, телохранитель сбежал при первом же звонке. Он заманил меня домой, чтобы я не приехал тебе на помощь. Как я понял, Плешецкий хотел с тобой разобраться… И когда тот бугай свалил, я поехал в кафе. Ты помнишь, что произошло? Откуда пожар?

— Да… Кажется, это Плешецкий и поджарил всех. Не уверен. Он ворвался в кабинет и устроил такой цирк. А Терентьев ему помогал какое-то время, а потом тоже свалил. Словом, мы начали драться, и Лика все узнала не от меня… Он вывернул все в свою пользу, и у меня не было возможности ей объяснить… Хотя, знаешь… Наверное, он ничего не вывернул, все было так, как он и сказал. Что я следил, что он должен был мне за это заплатить и прочее.

— И что она сказала?

— Ну… Ничего не сказала, но вряд ли после такого она захочет меня слушать. А потом на нас что-то упало, кажется, это была горящая штора. И я отключился. Лика сильно пострадала?

— Я ее не видел.

— Как? А где она тогда…

— Когда я приехал, на месте уже была скорая, я спросил в какую больницу тебя повезут и поехал сразу туда. На улице была толпа, наверное, она не пострадала, раз ее не привезли сюда же. Потому что Плешецкого тоже забрали.

— Он здесь?

— В реанимации. Я спрашивал, сказали, что состояние тяжелое. Вас вытащили из-под кулис, тебя накрыло только наполовину, а его, вроде как, с головой. Я это все краем уха слышал, когда медсестры и врачи толпились в коридоре, а еще около скорой пожарные объясняли, что произошло.

— Подожди, ты сказал, я здесь вторые сутки… И что… За это время она ни разу не пришла в больницу?

— Может и приходила, но со мной не пересекалась. Меня к тебе только два раза пустили, это второй. Я рад, что ты очнулся! — Он достал откуда-то пакет и сказал: — Я тут кое-что привез. Зарядку, тапочки, одежду, шампунь и мочалку…

— Какая забота. Спасибо.

— Да это Марина. Она хотя и бесилась, что все это, по сути, из-за тебя произошло, но пакет собрала. Надеюсь, ты постираешь мои трусы после себя!

Я состроил саркастическую гримасу, но все же остался благодарен.

На поправку я шел быстро, а чем больше проходило времени, тем чаще я задавался вопросами, на которые ответа не было. Например, что делать с Ликой? Сможет ли она хотя бы перестать злиться на меня? Я не мечтал о прощении. А о том, что мы сможем быть вместе, — и подавно.

В день выписки я решил узнать о состоянии Плешецкого. Относительно него в моей голове была своя колонка вопросов. Но все они отпали в один момент, когда мне сказали, что пациент с таким именем на днях скончался в реанимации. Он получил ожоги третьей и четвертой степени на все тело, боролся за жизнь несколько дней, но в итоге победила смерть. Врачи удивлялись, как он так долго продержался, и Плешецкий посмертно прославился в их больнице как самый крепкий мужчина.

Я считаю, что и такой славы он не был достоин.

Первым делом, выйдя из больницы, я поехал к Лике. Их дом встретил меня пустыми окнами. Некогда кипевшая в нем жизнь закончилась, все дышало запустением. Конечно, как я мог подумать, что она останется здесь. Наверняка поехала жить к матери. Я караулил ее возле подъезда, не зная какая квартира мне нужна, и потратил на это три дня, так и не добившись результата.

Она исчезла.

Сбежала.

Когда ушла она, мне казалось, что внутри меня копошатся белые черви, пожирая прогнившие внутренности и останки сердца. Сейчас же там было пусто. Ничего. Глухая тьма. Словно я перестал существовать.

Словно меня и не было никогда.

Еще неделю мы с Максом ломали голову в поисках Лики, но так ничего и не добились. Я боялся сделать хуже тем, что снова пытаюсь ее выследить. И сдался.

Весь июль я провел у матери за городом. Помогал на огороде, чинил сарай. Она все удивлялась, где я научился держать в руках инструмент. А я так и не решился посветить ее в ужасающую правду моей жизни. Она знала, как я страдал в прошлый раз из-за девушки, и теперь у нее не было сомнений в причине моего разбитого состояния. Но ничего не говорила. Она просто была рядом. Кормила фирменным супом из щавеля, бурчала на то, что я не сторговался на молоко с соседкой, гоняла собирать иван-чай и наставляла следить за температурой в сенках, где он сушился. Ни разу она так и не задала вопроса, который гложил ее поздними вечерами. Я слышал, как она причитала в двенадцатом часу на кухне, заваривала чай и подолгу смотрела в темное окно, за которым было видно только кусты крыжовника.

Однажды после вечернего полива она как обычно накрыла на стол и позвала меня к ужину. Сама села рядом, теребя в руках корку черного хлеба, и вдруг сказала:

— Хочу поговорить с тобой об отце.

Я сразу подумал про деда, она всегда его так называла. Закинув в рот кусок котлеты, я кивнул, давая понять, что слушаю.

— Когда ты был маленький, постоянно спрашивал меня о нем, помнишь?

Все еще крутя в голове образ деда, который умер, когда мне было девять, я растерялся. А потом осознание пробежалось по моей спине холодным потом.

— Я не говорила тебе, потому что боялась, вдруг ты посчитаешь его поведение нормальным. Вдруг ты неосознанно переймешь его… качества.

Шумно проглотив котлету, я спросил:

— К чему ты клонишь?

— Словом, мы с ним были недолго знакомы, и я по глупости забеременела. А он как узнал, так и слинял, забыв о нас с тобой, как о страшном сне.

Я ждал продолжения, но она уставилась на меня вопросительным взглядом.

— Ты знал?

— Ну да, — я пожал плечами.

— Откуда?

— Из твоих откровений с подружками на кухне. Думаешь, было не слышно? — я чуть усмехнулся, но она была настроена серьезно, и, кажется, мое признание не мало ее шокировало.

— И поэтому ты перестал спрашивать? Я так и знала, что все это его гены в тебе!

— Какие гены? Ты о чем вообще?

— Да о том, что ты девиц своих бросаешь так же, как и он меня бросил!

— Себя вообще слышишь? Откуда тебе знать, что у меня в жизни происходит? Ты хоть раз звонила? Спрашивала, как у меня дела? Спрашивала, как я живу после ее ухода? Нет. Ты всегда придумываешь себе собственное объяснение и живешь с ним, не желая узнать правду! — Я набил рот едой, злясь на мать, вспомнив почему мы так редко общаемся. — Тебе кажется, что все зло, что было у тебя в жизни — из-за отца! Ты так узко мыслишь! И все беды, которые в моей жизни происходят, тоже ему приписываешь! Тридцать лет прошло, неужели так сложно простить?

— Я никогда его не прощу! Он бросил нас, и тебе пришлось расти без мужского внимания. Отец еще помогал до девяти лет, — она имела ввиду деда, — и все равно ты вырос без царя в голове!

— Такого ты обо мне мнения?

— А какого я должна быть? Если ты ушел с хорошей работы, и шлялся три года не пойми где, не звонил, не приезжал. И вот снова ты здесь. И снова все из-за девушки!

— А ты не задавалась вопросом, как я добился того, что меня взяли на хорошую работу? Ни разу не гордилась мной? Ни когда я диплом получил, ни когда из армии вернулся, ни когда деньги тебе высылал каждый месяц? Ни разу не сказала спасибо, ни разу не похвалила. А все только переживала, что я такой же как отец стану. Нет у меня отца! И плевал я на него, и на то, почему он так с тобой поступил! И тебе стоит. Или вы, женщины, обиду до конца жизни носите? Из принципа?

Тут она не нашлась с ответом, а я бросил вилку в тарелку и хлопнул дверью.

Разговор про отца не оставил меня равнодушным. Может быть, именно он и подтолкнул меня на встречу, которую я назначил, вернувшись в город. Я сидел в кофейне рядом со сгоревшим кафе «Angelicus» и высматривал в окно того, с кем боялся встретиться на протяжении долгих лет. Я заметил его издалека, и он совершенно не изменился. Все те же седеющие волосы, морщинки вокруг глаз и добрый взгляд. Игорь Николаевич зашел в кофейню, огляделся и, увидев меня, широко улыбнулся.

— Ну привет, — сказал он, разводя руки в стороны.

Я окунулся в его объятья словно мальчишка, а он ободряюще похлопал меня по спине.

Было непривычно снова видеть его, говорить с ним. Трепет отзывался в моих руках нервной дрожью, будто я и правда встретился с отцом.

— Образумился наконец-то и решил вернуться? — улыбчиво спросил мой бывший начальник.

Истеричный смешок вырвался из моих уст, но я собирался поговорить с ним о том, что совершенно не смешно.

— Я бы и правда хотел вернуться, но прежде всего позвал вас, чтобы просто поговорить.

— Поговорить? И о чем же?

— Вы знаете, что были для меня самым близким человеком, — я усмехнулся — это было защитной реакцией моего организма на серьезные разговоры. Игорь Николаевич принял озабоченный вид, сомкнув широкие брови. — И в какой-то мере даже заменяли мне отца.

— Очень лестно это слышать, Леша. И ты был мне близок. Я до сих пор считаю тебя одним из лучших людей в своем окружении.

— Ну, это вы поспешили с выводами.

— Нет, я всегда так считал и продолжу считать, несмотря ни на что.

— А если я скажу вам, что занимался не совсем законными делами после ухода с работы? Точнее, совсем незаконными.

Он попереминался на стуле, обдумывая сказанное, и многозначительно почесал ухо.

— И чем ты занимался таким, что я должен перестать считать тебя хорошим человеком?

Я наклонился к нему поближе и совестно опустил взгляд в стол. Наверное, даже покраснел.

— Занимался частной слежкой, пренебрегая законами, — шепнул я.

Затем я отклонился обратно и принялся залпом пить уже остывший кофе. Когда Игорь Николаевич переварил услышанное, то наклонился ко мне точно так, как я сделал это пару минут назад, и так же прошептал:

— Все когда-нибудь оступаются, Леша. В этом ничего зазорного нет.

— Но… Вы не поняли, я делал такие вещи, за которые честные люди сидят.

Он глубоко вздохнул, заглядывая прямо мне в душу. От такого взгляда по мне пробежались мурашки.

— Главное, ты понимаешь свою ошибку, признаешь ее и раскаиваешься. Ты ведь раскаиваешься?

Я поспешно кивнул.

— Ты же знаешь наши «справедливые» законы — не пойман, не вор. И если ты думаешь, что твое признание позволит тебе отлынивать и не возвращаться на работу, то глубоко заблуждаешься.

Он ехидно улыбнулся и подмигнул мне. Сердце пропустило удар.

— Ты ведь никого не убил?

— Нет.

— Ну и хрен бы с этим! Давай, возвращайся.

И я почувствовал, как отцовская поддержка разливается теплом по моим венам.