Замкнутый круг

XVII. Верный товарищ, заслуживший доверие еще в те дни, когда Василий Плешецкий был при делах

Двое мужчин сидели в прохладном кабинете. За окном уже стемнело, помещение освещал яркий белый свет лампы. Плешецкий любил, когда светло, и в его доме, и на работе, да и, признаться, во всех отелях использовали исключительно светодиодные лампы наивысшего качества. Плешецкий не терпел напрягать глаза, копошась в бесконечном количестве бумаг, разложенных по папкам — синяя для бухгалтерии, красная для договоров, желтая для счетов и так далее. Все эти папочки имели собственное место в шкафу. Плешецкий пользовался только шкафами, он не любил открытые полки, создающие так называемый визуальный шум. Если все же и были полки в его окружении, то они обязательно заставлены симметричными книгами подарочных изданий, фоторамками или коллекционным набором французского коньяка, который иногда дарят ему в связи с работой. Первую такую бутылку вручили еще его отцу в честь открытия отеля. Маленький Артем стоял подле него в белой футболке-поло и с замиранием сердца смотрел, как отцу вручают сияющую стеклянную бутылку с коричневым напитком. Ему тогда только исполнилось восемь лет, но он уже знал, что питье это только для взрослых, оттого этот подарок казался ему еще более возвышенным.

Плешецкий бросил взгляд на пустующее место на полке, где должна была стоять та самая бутылка, и его всего передернуло от гнева. Глаза налились кровью, а руки затряслись словно у заядлого алкоголика. Эта сучка проникла в его кабинет, устроила тут черт знает что и вылакала целую бутылку самого ценного коньяка! И при том она знала, насколько Артем ей дорожил! Знала, что именно эта бутылка положила начало успешному бизнесу его отца! Знала и все равно нагадила! Как драная кошка! Как наглая сука!

Плешецкий и Терентьев разбирали бухгалтерскую отчетность, и вот уже который квартал Артем все не мог свести цифры в единую картину. С математикой он всегда был на «ты» — не то в нем говорили отцовские гены, не то дорогостоящее образование, обеспеченное озабоченным родителем, давало о себе знать. Но в конце концов рядом с Артемом был верный друг и коллега, заслуживший доверие долгими упорными годами работы с сетью отелей «Plevas». Но последние дни мнительность Артема сосала его под ложечкой. Он привык ей доверять, но одно дело — интуиция, которая, к слову, редко подводила, а другое — Тереньтев. Одна только его фамилия внушала Плешецкому теплоту и спокойствие.

Артем потер то место под ребрами, что у него саднило уже на протяжении часа, вытянул спину и взглянул на часы — семь минут двенадцатого. Он знал, что Лика спала в своей комнате, и это немного успокаивало его. Хотя она и приперлась всего лишь час назад, за что уже получила по всем заслугам, по его жилам все равно растекалось умиротворяющее спокойствие, что она здесь, дома, а не в компании какого-нибудь сального недоразвитого мужика, у которого должно быть нет яиц, чтобы вести открытую борьбу за женщину! И вообще, какого хрена он должен бороться за свою собственную жену!? Не она ли давала клятву быть верной!? Не она ли обещала жить с ним долго и счастливо!?

Плешецкий посмотрел на документы в своем ноутбуке и на столе, возвращаясь в реальность из потока гневных мыслей.

— Уже поздно, жена, наверное, беспокоится? — спросил Плешецкий.

— Она привыкла.

— Я уже ничего не соображаю, что в этой таблице? Разве мы уже не считали эти долбанные полотенца для отеля на Луначарского полтора часа назад?

— Нет, там были халаты. И полтора часа назад мы разбирали другой отель.

— Точно…

Артем приложил согнутый указательный палец к губам. Странно, но он был совершенно уверен, что речь шла о полотенцах… Плешецкий смотрел в лицо Терентьеву — его добродушные карие глаза тонули в возрастных морщинках и усталости. Да и кроме того, все еще свежи были раны после того случая год назад, когда Артем всерьез заподозрил Арса, будто тот его обсчитывает.

— Давай еще раз посмотрим тот отчет? — предложил Плешецкий. — Все же мне кажется, я еще не совсем сошел с ума.

С невозмутимым видом Терентьев достал синюю папку и вынул из нее нужную страничку с таблицей. Он повернул документ Артему и указал пальцем на слово «халаты», напротив которого была цифра шестьдесят, обозначающая количество штук.

— Видимо все-таки сошел, — сказал Плешецкий, потирая затылок.

— Мы заработались. Может, продолжим завтра?

— Да, ты прав.

Терентьев собрал свои вещи, устало попрощался и направился к выходу.

Артем раскачивался на стуле, болтая ногой влево-вправо, и задумчиво смотрел в окно, за которым неярко светили фонари частного сектора. «Халаты, халаты, халаты, — думал он. — Почему я решил, что речь шла о полотенцах?» Он глубоко вздохнул, закрыв глаза. По ним приятно распространилось тепло век, наполняя сетчатку влагой. Тяжело было открыть их обратно, но Плешецкий все же нашел в себе силы встать со стула.

Он уже подошел к выключателю, как бесконечный поток мыслей о полотенцах и халатах все же одержал победу над уверенностью. Плешецкий вернулся к шкафу, достал синюю папку и вытащил два смущающих его отчета. Он стал одновременно перелистывать их двумя руками, попутно сравнивая категории закупок. В отеле на Луначарского меньше номеров, поэтому количество закупаемых товаров было разное, но все же и там и там были и халаты, и полотенца. Только вот почему некоторые позиции в отчете для отеля на Луначарского совпадали по количеству с отелем в центре города, где номеров в полтора раза больше? Артем сжал и разжал глаза, сделав короткую передышку, прежде чем снова впустить в свою голову непрошенные мысли.

Подозрительные мысли.

Он еще раз пробежал глазами отчеты и все же решил набрать Арса.

— Да? — ответил тот после первого же гудка.

— Почему мы закупаем так много полотенец, тапочек, простыней и наволочек для отеля на Луначарского? Там же всего пятнадцать номеров, на человека выйдет по три больших полотенца и два маленьких? Не жирно?

— Я понял, о чем вы. Когда в том месяце мы проводили ревизию, оказалось, что половина вещей изношены чуть ли не до дыр. Поэтому было принято решение заменить старые полотенца и простыни.

— Ну и кто это решение принимал?

— Я и управляющий. Он должен был направить вам запрос, не получали?

— Не получал! — вскипел Плешецкий. Какого черта он еще и виноватым остается?

— Как приеду, сразу вам его отправлю, не переживайте. Вы все еще в офисе?

— Да, я все еще в офисе, — сцепив зубы сказал Артем.

— Отдохните, на свежую голову лучше думается.

Плешецкий вздохнул и расслабил плечи. Все-таки в чем-то Арс был прав.

Тем не менее, он продолжал терзал себя этими долбанными полотенцами. Что бы сказал его отец, будь он жив и знай, как ведет дела его бестолковый сын? Артем помнил каждый шлепок, каждый удар ремнем и каждую затрещину от отца в те моменты, когда тот ловил его на косяке. Артема воспитывал только отец, и иногда какая-нибудь одноразовая сиделка, если у отца не было времени из-за работы. Мать умерла при родах. Когда Артем был маленький, он пытался разузнать у отца подробности, но тогда он еще не понимал, что задавать вопросы Василию Плешецкому было равносильно тому, чтобы кидать монетки в фонтан на счастье — бессмысленно. В какой-то момент Артем довел своими расспросами отца до того, что тот сильно шлепнул его по затылку, и маленький хрупкий мальчик неловко упал на руку, а после целый месяц ходил в гипсе. Отец лишь винил его за «слабость», мол только девчонки могут ломать себе кости, потому что они никчемные слабачки, годные супы варить, да детей грудным молоком вскармливать.

Будучи подростком, Артем уже был вовлечен в отцовский бизнес. Он стоял за стойкой регистрации, таскал тяжелые чемоданы по номерам, драил туалеты. Отец считал, что достойный владелец должен знать всю подноготную своего отеля. Нельзя сказать, что подростковый возраст Артема сопровождался бунтарством или скандалами, но все же иногда он перечил отцу. В те дни, когда он хотел погулять с друзьями, а его заставляли напяливать дурацкую красную форму портье. Или когда его заставляли пропускать важные соревнования в его спортивной секции, ради занятий с репетитором. «Ты собираешься отелем управлять или в шортиках по полю бегать!?» — кричал на него отец, и тогда все становилось на свои места.

Когда Артем учился в университете, отец стал давать ему более ответственные задания — работу с документами, и тогда малейший его промах оборачивался жесточайшим телесным наказанием. От отца он перенял привычку поднимать чуть что руку, и главное — бить по тем местам, которые можно скрыть одеждой. Он пережил это на собственном опыте, и не знал, что можно иначе. Иногда Артем думал, может быть и к лучшему, что мамаша померла. Если отец тратил бы на нее свои нервы, то он не дожил бы до шестидесяти, когда инсульт унес его в могилу.

Все же, несмотря ни на что, Артем любил своего отца.

Тем вечером Арс ехал домой в полном бешенстве, хотя вид у него был совершенно спокойный. Кто бы знал, с каким трудом ему дается эта невозмутимость, эта фальшивая вежливость, это лицемерие! Он ехал на большой скорости, и видел перед глазами не дорогу, а Лику. Ее влажные волосы, струящиеся по молодому телу, ее розовые соски, ее сочные губы, длинные ноги… Он раздевал ее глазами не раз и не два. Это успокаивало его, давало надежду.

Отвлекало от гневных мыслей.

«Как дела?» — написал он ей сообщение одной рукой, попутно выруливая на объездную дорогу. Его нервы напряглись до предела, кончики пальцев покалывало, а стояк, появившийся от одной только мысли, что Лика сейчас печатает ему ответ, лежа полуобнаженной в своей постели, непокорно пульсировал в такт подступающей к нему крови.

«Договорилась с рабочими, завтра начнут. Спасибо тебе большое!»

Арс улыбнулся одним уголком губ. Она ему благодарна. И за многое, что он для нее делал. На что ради нее шел…