Замкнутый круг

XVIII. Алексей Блонский «Замкнутый круг» Глава 12. Как я смаковал затишье перед бурей

Утром я стоял возле кафе, пытаясь разлепить глаза после беспокойной ночи. Уже было невыносимо душно — солнце нагрело асфальт, и жар сочился от города горячим воздухом. Рядом ребята готовились выгружать стройматериалы, мы ждали Лику. Время близилось к пол девятому, а ее все не было. Я не на шутку переволновался, метался из стороны в сторону, не зная, то ли мне схватиться за мешки со шпаклевкой, то ли стоять в стороне и не мешать.

Она приехала на такси, и даже не успев еще выйти из машины, принялась извиняться. Лика открыла помещение и ушла куда-то внутрь, пока мы разгружались.

Знаете это чувство — ожидание и реальность? Когда ты рассчитываешь на одно развитие событий, а получаешь полную хрень? Вот и я в то утро испытывал некое разочарование. Почему-то я ждал, что ко мне ее отношение будет особенным, учитывая то, как мы общались накануне. Я ждал, что она улыбнется мне, поддержит светскую беседу, пусть короткую. Но я так в этом нуждался, и сильно разочаровался, когда она поставила меня в ряд с рабочими. Таская тяжеленные десятикилограммовые мешки, я пытался выпустить пар, и задумался, почему вообще она должна как-то меня выделять? В ее глазах я просто выполняю свою работу. Она не знает, о том, что я с головой погружен в ее внутренний мир. Для нее я просто незнакомец, случайный человек в жизни. Она не знает меня, не испытывает никаких чувств, да и не должна. Это как ревновать какую-нибудь кинозвезду, когда узнаешь о том, что она в браке или встречается с кем-то — бессмысленно.

В этом нет логики.

Мы принялись разводить шпаклевку. Ребята жестами указывали мне, что делать, и доверили самую безобидную работу — перемешивать. Проглатывая злость, я держал дрель со специальным сверлом в ведре и смотрел как лопаются густые серые пузыри, а Лика в это время закрылась в своем импровизированном кабинете, где стоял только офисный стул. Дело шло размеренно и гладко, маленькими шажками ребята выравнивали стены, приближая время к обеду. А я потерял даже смысл притворяться рабочим, потому что она так ни разу и не вышла проследить за ходом работы.

Стоя в туалете перед небольшим запачканным зеркалом, я умыл лицо и хорошенько в него всмотрелся. Я хотел увидеть ответы на все свои вопросы — что я здесь делаю, чего хочу, почему злюсь? Может быть, со стороны я выглядел странно — взявшись мокрыми руками за волосы, оттянув их к затылку, но туалет такое место, где можно уединиться с самим собой хотя бы ненадолго… Я никак не ожидал, что откроется дверь и испуганный женский голос вскрикнет:

— Ой!

Лика захлопнула дверь, а затем медленно приоткрыла ее, заглядывая внутрь.

— Я не заметила, что горит свет… У тебя все в порядке?

Я стоял как школьник, которого застукали за курением, ища место куда бы можно было спрятаться.

— Да, все хорошо… Жарко… я просто умылся.

Она до конца открыла дверь, и я разглядел ее тонкую посиневшую кожу под глазами. Видимо, ночь была бессонной не только у меня.

— В двенадцать должен прийти мальчик на прослушивание, вы, может, хотите пообедать?

— Да, скажу ребятам, что у нас перерыв.

Я поспешил выйти, но мы столкнулись в дверном проеме. Уступая дорогу, я сделал шаг вправо — а она влево. Затем я — влево, а она — вправо.

— Извини, — она неловко посмеялась, и мы снова синхронизировали шаг.

— Стой, — я поддержал ее смех.

Неуверенно мои пальцы сжали ее хрупкие плечи. Я постарался сделать этот жест максимально нейтральным, но то, как близко ее лицо находилось к моей шее, сделало ситуацию чуть ли не интимной. Невольно я окунулся в ее сладкий запах, и он вскружил мне голову. Отодвинув Лику в сторону, я переместился, и наконец нам удалось разойтись. Мы смеялись над нелепостью ситуации, но мне было невероятно страшно.

Когда я вышел в главный зал, сердце продолжало тревожно биться о грудную клетку, а растерянность пульсировала в висках.

Похоже, я был счастлив.

Глупая улыбка не сходила с лица. Я объявил перерыв и вышел закурить, столкнувшись в дверях с парнем, за спиной которого висела гитара.

Меня словно окатило ледяной водой. Только я ступил на уличную лестницу, как тревога пробежалась между лопатками и засела где-то в затылке. Я вдохнул сигаретный дым, но он не унял дрожь. Голова была пуста, и я не понимал происходящего. Что это, паническая атака? Не было повода для переживаний, ни о чем плохом в тот момент я не думал. Но тело кричало мне: «Осторожно! Осторожно!». Меня бросило в пот — корни волос стали влажными. Казалось, горячий летний ветер душит меня, истязает. Хотелось убежать, спрятаться, найти безопасное место, но от страха я туго соображал и не мог сделать даже шага. Ноги приросли к земле.

Парни вышли из кафе, и я услышал через открытую дверь звуки гитары.

— Мы в кофейню, здесь недалеко, ты с нами? — спросили меня.

— Нет, спасибо, идите.

Я придержал дверь, и, когда из кафе вышел последний, тихо прошел внутрь, присев на табуретку в углу, чтобы никому не мешать.

Гитаристу на вид было лет шестнадцать. Он стоял перед сценой, неуверенно держа в руках инструмент, и настраивал струны. Лика стояла рядом, терпеливо ожидая начала, а я подумал, что не смог бы на ее месте выносить людей, которые плохо знают, что делают. Она подсказывала ему какую струну отпустить, какую натянуть, и делала это совершенно открыто и искренне, как настоящий учитель. Я был другой. Терпение и выдержка, которые я тренировал в себе годами, заканчивались ровно тогда, когда выходили за границы меня самого. Все, что касается выработки собственной силы воли, — пожалуйста. Учить кого-то, наставлять его и преодолевать с ним путь с нуля — увольте. И при этом мне было безумно неловко, когда парни пытались научить меня держать в руках дрель, и параллельно не привлекать к этому внимание Плешецкой.

Наконец парень стал играть. Даже не разбираясь в музыке, я сразу уловил фальшивые ноты, а на гитаре их нельзя было не услышать. Тем не менее, Лика его не остановила. Я надеялся, что хотя бы поет он хорошо, но и тут ошибся. Его тихий, неуверенный и слабый голос утопал в звуках гитары.

Не выдержав этого мучения, я громко выдохнул, отчего парень чуть сбился, а Лика обернулась. Я сделал виноватое лицо, безмолвно извиняясь, а она развела жевательные мышцы челюсти в стороны, округлила глаза и сделала такое лицо, будто ее сейчас стошнит. Лика искрилась от еле сдерживаемого смеха, а затем вернула свое внимание на парня, будто ничего не произошло.

Через пять мучительных минут он закончил, и Лика, скрестив руки на груди, сказала мягким и вежливым голосом:

— Сколько ты уже занимаешься гитарой?

— Два месяца.

— Ну, для такого срока очень хорошо, ты же начинал с нуля? — парень кивнул. — В день открытия, к сожалению, я не смогу тебя включить в список выступающих. Ты делаешь большие успехи, и, может быть, если придешь чуть позже, сможешь выступить…

Парень кивал все это время, выражая согласие, хотя было видно, как он расстроился.

— … поэтому, давай, буду ждать тебя в следующий раз, хорошо?

— Ладно, до свидания. Спасибо, что выслушали!

Лика проводила его взглядом, и как только он вышел, обратилась ко мне:

— Безнадежный случай… За два месяца, выучить только три аккорда! Ни слуха, ни голоса… Ему надо много лет потратить на занятия вокалом, чтобы из него слепили что-то более-менее сносное.

Я удивился, как ловко она соврала ему в лицо. Ни одним мускулом не дернула, и даже голос не дрогнул — ее ложь гладко легла в его сознание, как подтаявшее сливочное масло на только что поджаренный кусок хлеба.

Может быть, она все же не так и проста?

Следующие дни были похожи один на другой. Мне еще не приходилось так долго выматывать себя тяжелой работой, но из-за того, что Лика постоянно находилась со мной в одном помещении, приходилось быстро учиться ремонту. Большая часть успеха далась мне благодаря парням. Они ловко исправляли мои косяки, и брали инициативу в разговорах с Плешецкой о ходе дела. Я же все это время боролся с нервами, и они доконали меня до такой степени, что я перестал спать. Если удавалось беспокойно задремать хотя бы на три часа — это уже был огромный успех. В сонном бреду мне мерещился Плешецкий, пересчитывающий мои реберные кости.

Когда я уже не видел выхода из сурового дня сурка, в кафе пришел Терентьев. Он появился громко и неприятно. Вошел, словно в свой собственный дворец, с ходу стал раздавать замечания, но я заметил, что делал он это исключительно из чувства собственной важности. На деле, его не интересовали детали, сделано — и сделано. С Ликой же он общался как с секретаршей, но тем не менее, она сохраняла спокойствие. Видимо, привыкла к такому обращению.

Терентьев разговаривал по телефону, внимательно наблюдая за тем, как мы шкурим неровности шпаклевки на стене.

— Да, я понял. Нет. Они сказали, что перепроверят документы. Конечно, проследят. Я еще раз все посчитаю, не беспокойтесь. Да. Сейчас буду.

Нос его был задран чуть ли не выше глаз. Он ходил по пыльному грязному полу в лакированных туфлях, а голос его отражался эхом, летая из угла в угол. На его фоне я чувствовал себя ничтожеством — в потной футболке, с сальными волосами и покрытым с ног до головы крошками высохшей штукатурки. Казалось, сейчас он заставит меня полировать его дорогущие туфли, а потом уйдет, вытерев об меня ноги.

— Анжелика, мне нужно отлучиться, тут без меня все в порядке?

— Да, езжай! — крикнула она, копаясь где-то за кулисами.

— Сегодня капнет денюжка, я тебе передам за мебель.

— Хорошо! — она выглянула из-за бархатной шторы, утирая со лба проступившие капельки пота: — Надеюсь, все будет нормально…

— Не беспокойся, — Терентьев оголил белоснежные зубы, и пошел к выходу.

— Погоди, я не забрала вещи из твоей машины! — крикнула ему Лика, и побежала вслед.

Она таскала огромные коробки с аппаратурой — штативы, микрофоны, провода — и составляла их на сцене. Краем глаза, я поглядывал на ее голые щиколотки, торчащие из-под голубых джинс, и не понимал, почему это так завораживает. Эти изящные движения, цвет одежды, подчеркивающий тон ее кожи, и сама фигура — все просто идеально. Словно я смотрю на произведение искусства.

Мы закончили готовить очередную стену к покраске и объявили небольшой перекур. Выйдя на улицу, я достал из заднего кармана пачку сигарет и сунул одну в рот, копаясь в шортах в поисках зажигалки. Но она не понадобилась, потому что я услышал знакомые женские голоса, и выронил сигарету. Лика несла последнюю коробку, и уже спускалась по лестнице вниз, как вдруг ее окликнули:

— Лика!? Плешецкая! — кричала Лейла Байрамова. — Привет! Ты что тут делаешь?

— В таком виде! — подхватила Сергеева.

Она медленно развернулась, коробка в ее руках превратилась в огромный балласт, тянущий на дно. Я как никто понимал, что сейчас происходит внутри нее — паника, тревога, желание исчезнуть, провалиться под землю. Лика широко улыбнулась, откинув с лица растрепавшиеся волосы.

— Привет-привет, я тут по делам… — она судорожно перебирала мысли в голове, бегущей строкой отражающиеся в ее небесно-голубых глазах.

— Что у тебя? Кон-ден-саторный микрофон… — читала Сергеева надпись на коробке. — Зачем тебе? — усмехнулась она.

— Да, тут такое дело… Решила вспомнить студенчество… Не зря же у меня диплом по концертному исполнительству… — голос Лики чуть дрогнул, но она держалась. Широкая улыбка не слезала с ее лица, зовя на помощь.

— Я думала ты бросила музыку, — сказала Байрамова. — Артем же говорил, что тебе это образование только для галочки было нужно.

— Нет, я не бросала, — сказала Лика, и я услышал нотки зарождающегося гнева. Подруги тоже уловили напряжение и стали серьезными. — Артем много чего говорит, не подумав…

— И делает, — вставила Байрамова.

— У Вити все еще не сошел отек с носа, — сказала Сергеева. — Ты ему передай, чтобы он хотя бы сделал вид, что ему жаль.

— Я постараюсь, — сказала Лика и спустилась на нижнюю ступеньку, показывая тем самым, что разговор окончен. — Ладно, увидимся как-нибудь.

Подруги кивнули, осматривая помещение без вывески, и ушли, обсуждая произошедшее немыми переглядками.

Когда Лика развернулась, я заметил то самое выражение лица, которое у нее невольно получается. Каменное, безэмоциональное. Означающее, что внутри полыхает пожар.

Ведомый ноющим чувством в солнечном сплетении, я последовал за ней. Нутро твердило оставить все как есть, но ноги сами несли меня. Я застал ее вжавшейся в стену. Она неровно дышала, прижав коробку к груди, глаза ее были на мокром месте и быстро бегали из стороны в сторону. Заметив меня, она не смогла успокоиться, а только еще пуще прежнего занервничала. Я забрал из ее рук коробку, поставив на пол, и прикусил изнутри щеку. Сердце ускорило темп, и я был уверен, что в тот момент, оно стучало в такт ее сердцебиению.

— Лика? — неуверенно уронил я. Спрашивать, все ли у нее в порядке, было бессмысленно, но я не находил других слов.

Она посмотрела на меня потерянным взглядом, похожая на забитую в угол мышь. Лика обхватила себя руками, в попытках успокоиться, а я положил ладонь на ее плечо.

— Все нормально, просто… просто…

Она срывалась на слезы, но все еще с большим трудом удерживала их внутри. Я чувствовал себя бесполезным. Мне хотелось кричать, рвать и метать, потому что я ощущал ее боль. Она давила на меня, кружила голову. И в то же время я не мог ничего ни сделать, ни сказать, ведь по легенде, я ничего о ней не знаю.

— Что случилось? — спросил я, надеясь, если она откроется мне, то хотя бы ей станет легче.

Лика набрала в легкие побольше воздуха и сказала:

— Мой муж он… — она остановилась, унимая дрожь в голосе. — … он не знает обо всем этом…

Лика обвела мокрыми глазами помещение главного зала, и сколько безнадежности и сожаления в них было…

— Он не знает, чем я тут занимаюсь, и никогда бы не позволил открывать кафе или заниматься чем-либо другим. Просто у него такие установки. Паршивые! Он убежден, что жена должна сидеть дома, воспитывать детей, вышивать крестиком или что там еще они делают… И если он узнает об этом месте, он все разнесет тут…

И вот она не сдержалась. Заплакала. Она представила, как все, чего она добилась упорным трудом разбивается вдребезги, и не справилась с эмоциями.

Большим пальцем я поглаживал ее плечо, не позволяя себе большего, но это не успокаивало ее.

— Как он узнает?

— Я вообще никому не говорила, ну, кроме Арса. Ни маме, ни подругам… А тут я встретила их. Только что. И они все ему расскажут. Не ему так своим мужьям, а те передадут ему. Потому что это порочный круг, из которого нет выхода! По нему все сплетни разлетаются, и все обо всем в курсе. А тем более Вика, у нее вообще рот не затыкается! Она только и живет тем, чтобы всех за спиной обсуждать.

Слова лились из нее непрерывным потоком, и она не могла остановиться. С каждой минутой ей становилось все легче и легче, огромный камень падал с ее души. Не перебивая, я слушал ее и был той точкой опоры, в которой она так нуждалась.

— Все будет в порядке, — наконец сказал я, когда ее речь иссякла. — Они наверняка ничего конкретного не поняли. Ну микрофон и микрофон, ну какое-то помещение. Кто из этой логической цепочки придет к выводу о целом кафе? Вряд ли они будут сплетничать. Может быть, они уже наткнулись на какую-то более сочную новость и теперь ее обмусоливают.

Она не кивнула и никак не согласилась, но и не стала отрицать. Лика вытерла слезы, и я отстранился, услышав за дверью голоса парней.

— Спасибо, — шепнула она, и поспешила уйти.