Замыкание

Глава 23

Большой Императорский новогодний бал в этом году проходил в Ливадийском дворце под Ялтой, на берегу Черного моря.

От традиционных вальсов на паркете Большого Кремлевского дворца пришлось отказаться. Да и не было там никакого паркета, равно как и части самого здания, и ни одна строительная бригада никак не успела бы привести все должный вид к дате новогоднего торжества.

Впрочем, даже если успели бы восстановить – танцевать среди сожженного центра города, под траурный колокольный звук церквей, отмаливающих павших… Готовить платья и наряды в бутиках, когда улицы полны нищих, у которых бойня отняла крышу над головой… Улыбаться и шутить в атмосфере шаткого перемирия, назначенного двумя громкими именами, но не императором, и истово верить, что следователи не заберут следующий танец у вашего партнера?

Ливадийский дворец был компромиссом между всеобщей скорбью и твердой волей государя не отказываться от торжества. Все проблемы оставались там, в Москве – смута и ее расследование; длинный список помилованных, грянувший в газетах; даже сам Император – и тот предпочёл следить за восстановлением города, доверив проведение бала сыновьям. Что, в общем-то снижало уровень мероприятия и слегка успокаивало тех, кому приглашение в Ливадию не прислали. Слегка – потому что все получившие заветный билет были из числа верных семей, не затронутых списком на помилование. Отвратительным списком, в которым было множество фамилий, непричастных к смуте – о чем те громко вещали из каждой газеты и телеканала, вбухивая огромные бюджеты. Но что-то никто не требовал себя из него исключить.

В кулуарах же высоких кабинетов понимали, что в Ялте формировалась новая элита государства – тех, в чью пользу перекроят государственные контракты и переставят охранять безопасные участки границы. Внешне ничего не изменится – раз император решил не обострять до массовых казней и штурмов княжеских твердынь, помиловав всех скопом, то наказывать станет экономически. Вернее, выражать немилость, оставляя родовые предприятия без заказов и заставляя нести потери на границе с Китаем. Соответствующие указы уже готовились, а Его величество показательно отказывал в аудиенции заинтересованным лицам.

В таких условиях, приглашение на скромное новогоднее торжество, ограниченное невеликим размером самого Ливадийского дворца, становилось воистину бесценным. Показаться по ТВ среди «чистой» от претензий публики было жизненно необходимо, а шанс переговорить с принцами в приватной обстановке и как-то повлиять через них на отца – переводило охоту за билетом в стратегическую задачу для кланов. Впрочем, не обязательно получить приглашение самим – можно уговорить кого-то из счастливчиков взять спутника или спутницу. Правда, в этот раз все оказались на редкость несговорчивыми…

Как среди приглашенных на такое мероприятия оказался обычный рядовой, пусть даже лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка – удивляло многих. Не всех – иные помнили юношу внутри Кремлевских стен, который решал, куда приладить знамя полка в окружающем бардаке. Самым очевидным местом показалась надвратная башня – и стяг Лейб-гвардии охотно подхватил набегающий ночной ветер.

Кажется, в этот момент кто-то кричал виват князю Давыдову, прозорливо поясняя окружающим, что тому давным-давно пора было взять власть над империей вместо размягшего тюфяка на троне. Но потом всех сочувствующих забрали немногословные люди в черных мундирах, а рядовому скупо выразили благодарность. Они бы и самого Ломова забрали, но явно находились под впечатлением от старшего по званию лейб-гвардии полка – ротмистра Самойлова, изволившего встретить супругу у ворот Никольской башни.

Явление княгини Черниговской, большими силами подошедшей к Кремлевским стенам, было встречено настороженным вниманием – перемирие, объявленное князем Давыдовым, к тому времени наводнило Красную площадь множеством людей из числа благородных, спешивших высказать свое почтение и абсолютную верность победившей стороне. Потрепанные битвой, измотанные чувством неопределенности и тоской от потерь друзей и близких – весь этот сброд, собравшийся группками по десять-двадцать человек, смиренно ожидал открытия ворот, чтобы изложить свою точку зрения на события государю. Ночь над ними освещалась искусственным огнем, порождавшим контрастные тени; холодный ветер доносил сырость с разрушенной набережной, заставляя ежиться и тоскливо смотреть на закрытые ставни. Уже организовалась некая негласная очередь – в которой никто не стоял, но понимал свое место, исходя из происхождения и времени, когда они подошли на покаяние.

В таких условиях, молодая княгиня всеми была воспринята без малейшего энтузиазма – со злостью, которую не скрывались показать к выскочке, занявшей княжеский трон. Потом разглядели Ивана Александровича Черниговского, шедшего за княжной, оживившись на мгновение – явление нового Первого советника, о котором судачили последние два дня, смотрелось для просителей перспективней простого ожидания. Этот мог – и должен был! – заступиться.

Но вместо благосклонной реакции на приветствия, Иван Александрович мазнул о них равнодушным взглядом, демонстративно сжав ладонь в кулак.

И тени всех людей, стоявших на площади, склонились перед ним в поясном поклоне.

А когда Первый советник встал на месте, и княжна продолжила движение к воротам в одиночестве, оказалось, что толпа кланяется лично ей, провожая каждый ее шаг – невероятная дикость для всех родовитых, зубами скрежетавшими на бесстыдное поведение собственной тени. Не стерпел кто-то из ближних к кремлевским стенам господ – рядовой Ломов видел, как от группки в пять человек вышел немолодой господин в расстегнутом на груди дождевике и широким шагом двинулся к Ивану Александровичу. Княжну он проигнорировал – нормальное поведение в присутствии клановой гвардии Черниговских, ежели хочешь прожить подольше. Да и перемирие все еще в силе, что примиряет честь с бездействием.

– Кажется, вы забываете, кто дал вам пост Первого советника. – Прошипел в лицо Ивану Александровичу мужчина с гербом Скрябиных.

– Никогда об этом не забуду. – Спокойно ответили ему, глядя глаза в глаза. – Но это не тот, о ком ты думаешь.

– Ах так вы заговорили. Вы не знаете, с кем связались, Иван Александрович. Вас недолго и убрать с поста! – Со злой дрожью выговорили ему.

– Это ты, милейший, не знаешь, с кем связался, – показал в хищной улыбке зубы старик и взглядом указал на медленно распахивающиеся ворота Никольской башни.

В центре которых, заложив ладони за спину, дожидался господин ротмистр.

Скрябин обернулся на ворота и недоуменно посмотрел на его сиятельство вновь.

– И что? Кто этот человек?

Иван Александрович не ответил, молча и непонятными чувствами глядя на то, как стоят напротив друг друга юноша и молодая княгиня. Молчат, будто разговаривая взглядами – и там столько всего мелькает, что простая речь никак не справится, даже за десяток часов.

– Кто этот человек? – Требовательно обратились к Ломову.

– Он не человек. Он – деяние, нацеленное на. – Спокойно пояснил ему рядовой, придерживая древко полкового знамени плечом.

– На что? – Терял терпение Скрябин.

А Ломов недоуменно посмотрел на его сиятельство – самый полный ответ уже был дан.

– На что он нацелен? – Резко дернули его за мундир, взяв за ворот.

– А вы мне, случайно, не снились? – Пригляделся к нему Ломов, внимательно изучая черты лица, оказавшиеся так близко.

– Сумасшедший, – отпустив, раздраженно отодвинулся от него князь.

И был тут же перехвачен рукой Ивана Александровича за горло – суматошно вцепившись в крепкие пальцы, вздернувшие его над землей.

– Присмотрись внимательней, рядовой, – вновь повернули князя к Ломову лицом.

– Вы что делаете!.. – захрипел Скрябин, но тут же подавился, когда пальцы сжали горло сильнее.

– Нет, не он, – констатировал Ломов, изучив посеревшее лицо внимательней.

Иван Александрович разжал руку, и его сиятельство неловко упал на брусчатку, двумя руками держась за шею.

– Вы мне за это еще ответите! – Хватило воздуха в болезненном выдохе, а затем набрав полные легкие, выдал на всю площадь. – Люди честные, что деется! Вы видели?!

Но люди отчего-то безмолвствовали. Быть может, не хотели новой бойни после явной провокации. Можно ли назвать нарушением перемирия действия Первого советника? Возможно. Но пока никто не умер – а смертей в эту ночь итак было слишком много.

Молчание толпы подействовало на Скрябина деморализовывающе. Он молча поднялся и, нервно оглянувшись на площадь, остановил на Иване Александровиче тяжелый взгляд.

– Перемирие гарантировал князь Давыдов. – Коснулась его рука кровоподтека на шее. – Вы и перед ним ответите.

– Князь Давыдов занят, – произнес за его спиной спокойный голос ротмистра, подошедшего рука об руку с супругой, прижавшейся щекой к его плечу. – Я за него.

Скрябин обернулся, без одобрения глянув на молодых людей.

– Вы не можете быть вместо князя. – Выговорил он юноше, словно выплюнул. – Его именем состоялось перемирие! И ему отвечать за его нарушение!

– То есть, за то, что вы смели тронуть его рядового? – Уточнил ротмистр, изучая Скрябина с головы до ног.

– Я всего лишь тряхнул юнца за ворот, чтобы выражался яснее!

– Господин полковник всего лишь открутит вам за это голову, – любезно ответили ему. – Изволите проверить?

– Так это же вы за него, – нагловато посмотрел на него Скрябин, разминая плечо и встряхивая кончиками пальцев.

– Прекратить! – Рявкнул над ухом голос Ивана Александровича. – Я подтверждаю перемирие своим именем! – Пролетело над площадью.

– Спасаете жизнь этого юнца? – Расслабился князь, глядя с превосходством на молодежь.

– Спасаю вашу, – сухо ответил ему Первый советник, раздраженно дернув взглядом вверх.

Там, где в ночной тишине, прячась за ярким светом, освещавшим площадь, разгорался ярко-синим силуэт огромного архаичного дворца.

Мощный рокот, прозвучавший рыком подкравшегося со спины тигра, заставил вздрогнуть и втянуть шею.

– Самойлов, прекратите плодить мертвецов! – Яростно донеслось со стороны дворца.

Из ворот на площадь вышел лично Его Величество, отчего-то в одной рубашке и с небрежно приглаженными волосами. Но это был точно он – ощущение близкого могущества навалилось на плечи неподъемным грузом, и многим стоило усилия не упасть на колени.

– Первый советник! – Лязгнул голос государя, смотревшего на Ивана Александровича. – Почему я вынужден вас искать?!

– Виноват, ваше величество, – оглядев площадь, старик быстро заторопился к воротам.

И двое первых лиц государства скрылись за стенами Кремля, оставив просителей, княгиню со свитой и рядового Ломова наедине с толпой.

– А давай его убьем, – донесся тихий шепоток китаянки, обнимавшей лысого мужчину возле гвардии Черниговских. – Мы даже не граждане этой страны!

Скрябин зло посмотрел в ту сторону, оглядел ротмистра с невестой и махнул своим людям, двигаясь с площади прочь.

Вслед за ними потянулись все остальные, смерив стоявших подле Ломова внимательными взглядами. В глазах их была обреченность, а ночь перемирия виделась последней перед большой и кровавой войной. Они пришли говорить – но никто не стал их слушать. Значит, решено. И рядовой не знал, что может это изменить.

– Куда крепить знамя, господин ротмистр? – вспомнил Ломов о самом важном.

– Найди достойное место. И марш на отчет к господину полковнику! – Строго произнес старший по званию, нашептывая что-то супруге.

Место, как уже было сказано, нашлось. А вот господин ротмистр изволил принять в довольно-таки неожиданном месте – подземной тюрьме под Кремлем.

Супруга Самойлова вышла в дальнюю камеру, консультировать некую леди, которой отчего-то тоже нашлось место в угрюмом и холодном месте, так что распекали его шефы без посторонних глаз. И, увы, было за что распекать – с тоской сжалось сердце.

– Вам что было приказано, рядовой?! – Ярился над ним ротмистр. – Ходить из бара в бар и требовать выпить за штабс-ротмистра ДеЛара! А вы вместо этого изволили геройствовать!

И, надо сказать, он был в нешуточной ярости. А сидящий за его спиной господин полковник смотрел не менее хмуро.

Правда, часть отвратительного настроения господина полковника можно было отнести на собственноручно сбритые усы – сразу же после того, как ротмистр доложил ему о реакции Его величества на некое событие…

– Шесть! Шесть сантиметров без происшествий! – Горевал тогда князь Давыдов, работая опасной бритвой перед крохотным зеркальцем. – Почти рекорд!

В общем, сочувствия и прикрытия от господина полковника можно было не ждать, так что пришлось выкручиваться самостоятельно.

– Я делегировал! – Доложил Ломов, стоя по стойке смирно.

– Делегировал?!

– Так точно! Нанял людей, что прошлись по всем кабакам и пили за ваше здоровье. Учусь быть начальником! Желаю поступить на офицерские курсы!

– Запомни, рядовой! Никогда не передоверяй важные поручения!

– А пить в кабаках – это разве?.. – Осторожно уточнил Ломов.

– В первую очередь, это приказ вышестоящего начальства! – Гаркнул ротмистр.

– Так я ж сдохну на третьем баре.

– О, я научу вас как пить и не посадить печень! – Оживился князь Давыдов, приподнимаясь с топчана. – Для этого надо всего лишь выпить на тощак…

– Господин полковник, – перебил его Самойлов, продолжая раздраженно смотреть на Ломова. – Ваше сиятельство, прошу прощения. Но если бы Ломов выполнил приказ, то проснулся бы завтра утром, живым и здоровым.

– Так он и сейчас жив и здоров, – пожал плечами князь.

– Да, но необоснованный риск, – заикнулся ротмистр, все еще хмуро глядя на рядового. – Я же за него в ответе! У него мать со слабым сердцем, родные!

– А раз жив, то награждайте. – Строго приказал ему Давыдов.

– Так точно, господин полковник, – вздохнул Самойлов, подошел к Ломову и обнял. – Риск. Риск должен быть оправданным.

– Где бы я еще огромного медведя поцеловал, – пожал плечами рядовой.

– М-да? – Заинтересовался ротмистр, отодвинувшись.

– Огромного, со шрамами. Из Шуйских. – Кивнул он в ответ меланхолично. – Думал, расколдуется. Ну, как в сказках, с принцами.

– Рядовой Ломов! – Строго произнес Самойлов. – Мы не можем допустить, чтобы союзного князя целовал рядовой! Поздравляю с новым званием, юнкер Ломов!

– Виват! – Выпалил уставное и радостное юноша.

А из соседних камер громко загрохотали ложками по металлическим мискам.

– Спасибо, – Ломов смущенно обернулся по сторонам.

К званию чуть позже добавился орден Святой Анны четвертой степени и торжественный бланк приглашения на императорский бал с аккуратно вписанным: «Михаил Андреевич Ломов» и пустыми полями для спутницы.

Впрочем, туда легко поместились сразу две фамилии и имени – владелицы которых, мадемуазели Голицина и Баюшева, визжали от радости и прыгали по диванам совсем не на свой титул и родословную.

Правда, за что, чтобы вписать в билет имя кого-то другого, рядовому эдак с десяток раз предложили какие-то несусветные суммы, должности и членства в советах директоров солидных компаний. Но слышать вопли восторгов было куда приятней и ценнее…

Князь Давыдов, согласовывая ему два имени, напомнил лишь о том, что если у двух девушек на кухне ножи, то дело идет к резне.

Что до денег – к ордену прилагалась некая сумма, в нулях которых юнкер сначала слегка запутался. Оказалось, что головы неких лиц по фамилии Ли и Паундмейкер, в уничтожении которых он принимал участие, были весьма солидно оценены в мире. С учетом того, что Ломов в их убийстве был просто статистом и получил соответствующую усилиям долю – кое-кому отвалились и вовсе астрономические деньги.

Заодно в тематических форумах, посвященной конспирологическим теориям, мелькнули сообщения, что вся заваруха была исключительно ради выманивания и убийства трех мировых палачей, подставившихся, когда самовольно нарушили законы гостеприимства. А остальная кутерьма, мол, всего лишь блеф – оттого никого и не наказали. К слову, популярная теория – как и всякая, которую высочайше одобряют к распространению.

Правда же была проще и напряженной – не смотря на помилование, благородные боялись. Боялись истово, укрепляли замки, скупали продовольствие и присылали императору щедрые дары.

Возможно, это как-то связано с экзаменом на ранг Силы подростка тринадцати лет – брата Самойлова, высокой комиссией которому составили уцелевшие восемь виртуозов, а объектом экзамена которому послужило хранилище под фундаментом разрушенного Сенатского дворца. Ломов, присутствуя при этом, слышал, что хранилище было класса «Диамант». Так же он слышал одобрительные жиденькие аплодисменты от комиссии, и дикую суету людей в черных мундирах, хоть и с почтением, но буквально на руках вынесших посторонних с Кремлевского подворья. Федору – так звали брата господина ротмистра – вручили перстень. Наверное, справился за отведенное время.

Михаил Андреевич Ломов, юнкер и гусар, привалившись к колонне, отпил слабое шампанское и посмотрел во двор Ливадийского дворца, на танцующие пары – его Катерина и Ирма изволили вальсировать друг с другом. Площадку вынужденно вывели под открытое небо, расчистив и подготовив под нее место, достаточное для людей и живого оркестра.

В остальном же место не могло похвастать ровными площадями – от дворца к мою начинался ощутимый склон, увитый дорожками. Идеально для неспешных прогулок и отдыха в раскиданных повсюду беседках – зима и декабрь почти не чувствовались, ветра не было, так что стабильные двенадцать-тринадцать градусов были поводом надеть меховые накидки разве что ради красоты. А на серой глади декабрьского моря проходили белоснежные парусники.

Хорошее место. Московский дворец ему понравился гораздо меньше – какой-то черный, холодный и без крыши…

Да и наблюдать за людьми высшего уровня было интересно – те, словно в самом деле звезды, притягивали к себе спутников, порою выдергивая из чужого окружения, и создавали завихрения в толпе. И чем «массивней» была звезда, тем мощнее был за ней «хвост» последователей. От колонны, с постамента, можно было смотреть за всей бальной площадью и множеством тропинок ниже.

Впрочем, не один он предпочел удобное местечко – справа от него, скрытые за колонной, разместилась немолодая пара супругов в довольно дорогих одеждах и статусных драгоценностях. Они его не заметили, оставаясь скрытыми колонной, да и сам Ломов решил не напрашиваться на беседу, подходя ближе. Тем более, что его вполне устраивало созерцание и вкус шампанского.

– Ты слышал, что князь Давыдов вновь набирает свой полк? – Строго спросил женский голос.

– Да, дорогая. – Ответил ей супруг с печалью, что вырабатывается за долгие годы брака.

Когда точно знаешь, что за вопросом непременно последует поручение, которое придется безо всякого на то желания выполнять.

– Наш Гришенька играет на скрипке. Им не нужен скрипач в музыкальный батальон? – Напористо спросила дама.

– Милая моя, у князя нет музыкального батальона. – вздохнул муж.

– Раз нет, значит, Гришенька возглавит!

– Что значит, возглавит? – Всплеснул руками супруг. – Да зачем Грише вообще идти в эти гусары!

– Потому что там сейчас все! – С горечью на недотепу-мужа произнесла дама. – Шуйские, Юсуповы!.. Я разговаривала с Тамарой Андреевной, она сказала, что Гагарины и Шереметьевы уже отправили прошение. Ее Витеньку не сегодня, так завтра, тоже запишут в полк. Одни мы, как всегда, упустим все шансы!

– Дорогая, мы же итак дружим с ними семьями!..

– Собирается элита всей страны, а ты хочешь, чтобы наш ребенок стал изгоем?! – Подняла грозный голос женщина.

– Я просто хотел сказать, что завтра этой блажи может не быть! – Страдальчески произнес мужчина. – Вы же знаете непостоянство князя Давыдова! А ведь там немалый входной взнос, любовь моя!

– Сколько? – строго уточнили у него.

– Сорок тонн золотом! – Чуть ли не возопили в ответ.

– Сколько?!

– И только золотом! Никаких переводов и векселей! – Часто задышали в ответ. – Это сумасшедшие деньги!

– Мы заплатим! – Лязгнул уверенный голос.

– Сердце мое, одумайтесь!

– У нас что, нет таких денег?!

– Есть, но они в банке, под хороший процент, который обеспечит будущее нашему сыну!

– Говорила мне мама… – произнесли горестно.

– Что?! Что вам эта… святая женщина?! – Возопили в ответ.

– Что вы жлоб!

– Я просто желаю спасти нас от финансового краха!

– От краха нас спасут знакомства сына, приземленный вы человек! – Фыркнула она. – Вы ничего не понимаете в делах, мой любимый скопидом! Я желаю, чтобы вы как можно быстрее переговорили с князем Давыдовым. – Приговором, не терпящим обсуждения, подытожила сиятельная дама.

– В прошлый раз, когда я с ним разговаривал с Давыдовым, вы просили меня месяц не появляться дома!

– От вас несло женскими духами!

– Я же объяснял вам, это перенесло от Давыдова!

– А как же помада на воротнике?!

– Вот видите! – словно это была ее вина, возмутился говоривший.

– В этот раз потерплю. Ради сына. – сухо ответили ему.

– Одумайтесь, душа моя! Я справлялся у банкиров, они говорят, столько золота может и не сыскаться…

– Пусть только посмеют. – Добавились в женский голос нотки ярости. – Пусть только посмеют не отдать нам наше золото.

– Тише, дорогая, на нас обратил внимание цесаревич Константин Дмитриевич. И, кажется, он идет сюда, – испуганным голосом проблеял мужчина.

Юнкер Ломов присмотрелся – действительно, из числа людей перед дворцом выделилась личность огромного политического веса, окружали которую как бы не полсотни человек. И теперь вся эта масса небесных тел государства двигалась ровным счетом на них.

– Поправь прическу и втяни живот, – с шипением распоряжались за колонной.

Но переживали они зря. Потому что цесаревич направлялся не к ним. Он шел ровной линией к юнкеру Ломову, заранее встретившись взглядом и им же указав на удобное место для разговора в стороне от колоннады.

Ломов обернулся, не нашел, куда поставить бокал, и как было направился на встречу к Его высочеству. Встреча с высшим светом не была для него первой, и даже не входила в десяток – многие старались заговорить с молодым человеком, у которого оказались выходы как на князя Давыдова, так и, как они полагали, на Первого советника империи. Впрочем, обычно хватало пары намеков, и беседа ограничивалась похвалам храбрости и приглашениями навестить их дома в любое удобное время. Запомнить бы все имена – это оказалось самое сложное. По счастью, обычно к беседе подключались девушки и сильно помогали, забирая часть беседы на себя – оттого неловких моментов почти не было. Ну, кроме тех моментов, когда Ломов начинал вглядываться в лица людей, обнаружив нечто общее у них и персонажей его снов. Обычно собеседники сами быстро закругляли беседу, находя очень важное дело где-нибудь в другом месте.

Сейчас, понятно, дамы вряд ли смогут его спасти, случилось что – просто так, без позволения, к цесаревичу не подойти. А девушки ему не представлены.

Юнкер Ломов на всякий случай обвел зал взглядом и наткнулся взглядом на ротмистра – тот с лицом, как у кота при работающем пылесосе, танцевал с тещей. Рядом выводила пируэты его супруга с отцом – таково было наказание, назначенное Самойлову за все переживания, которое испытала его жена: весь новогодний бал им предстояло быть такими парами, без права сбежать. Хотя господин ротмистр пытался спрятаться за дуэлью или еще какой приятной неожиданностью, где можно будет отделаться от танцев простреленным плечом – у него был с собой блокнотик с именами, по которому он целеустремлённо выкликивал танцующих, публично требуя извинений. Но те, мерзавцы такие, извинялись, чем все портили…

А не надо было сжигать Кремль и всех пугать – подытожил Ломов, увидев цесаревича в каких-то трех шагах.

Рослый, как отец. С упрямым подбородком, аккуратно зачесанной набок лакированной прической, в черном в полоску костюме с бабочкой – цесаревич, по наблюдениям юнкера, на бале гораздо больше работал, чем развлекался. Вместе с братьями, из которых Ломов знал только Сергея Дмитриевича, они в паре с супругами открыли бал первым танцем, но на этом все веселье для высокородных закончилось – потянулись бесконечные переговоры в беседках, разделенные вынужденными паузами, когда приходилось выйти к людям и убить десяток минут на светские беседы и пару-тройку заготовленных острот. Уж больно тяжелое у империи было время – смуту нельзя взять и забыть, а помилование – не индульгенция. Люди переживали, людей следовало успокаивать… Вернее, Ломов хотел думать, что ситуацию пытаются замирить.

– Ваше высочество, – низко поклонился юнкер с бокалом в руке.

– Юнкер Ломов, – покровительственно поприветствовали его легким наклоном головы. – Наслышан о вашей храбрости.

– Благодарю, ваше сиятельство. – кланялся Ломов, по практике зная, что это обычно ненадолго.

Раз пришлось стать чем-то «необычным» на этом балу, то приходилось терпеть и внимание. Так что пару секунд – и можно будет вновь цедить шампанское, дожидаясь праздничного салюта. Говорят, залпы будут прямо с парусников.

Цесаревич жестом отослал свитских прогуляться в стороне, вызвав легкое удивление.

– Наверное, вы устали быть эдакой редкостью, в которую разве что пальцем не тыкают? – Словно угадав мысли, с сочувствием произнес цесаревич.

– Я благодарен высоким господам за внимание к моей скромной персоне. И горд знакомству с ними.

– Увы, забудут они вас практически моментально, – хмыкнул цесаревич. – Вы же не обманываетесь приглашениями? Не советую. Рискуете попасть в крайне неприятное положение, если придете на порог к какому-нибудь графу.

Ломов вопросительно поднял бровь.

– Приглашения ведь не вам, а вашему покровителю. Ну кто вы такой, в самом деле? – Иронично посмотрели на него. – Безродный, неодаренный.

– Я юнкер лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка, ваше высочество.

– Когда Давыдов наиграется с полком, наберет в него всякой швали, а затем в сердцах разгонит всех после очередной пьянки, как было уже не раз… – Вздохнул цесаревич. – У вас останутся только враги. И мне скверно говорить об этом, глядя на перспективного и храброго юношу.

– У меня есть друзья, ваше высочество, – сдержанно поклонился Ломов.

– Кто? Шуйский? Борецкий? Княжичам вы неинтересны, вы об этом и сами знаете. Самойлов? Вы полагаете дружбой ту квартиру и машину, которую он на вас записал? – Иронично посмотрели на юнкера. – Для него это такие гроши, как для вас – бросить монетку нищему. Эти люди из мира совсем других капиталов. Вот враги… Врагам все равно до вашего социального статуса, юнкер Ломов. Я слышал, вы получили наградные деньги за великого Ли?

– Да, ваше высочество. – Слегка заторможенно произнес юноша.

– Клан Ли узнал всех получателей премии. – Буднично подчеркнул цесаревич. – Они непременно будут мстить. Жестоко, показательно. Еще есть родственники погибших в недавнем инциденте. Они не дотянутся до княгини и первого советника, но отыграться на простом человеке… Боюсь, у горячих голов хватит лихости на такой поступок.

– Постараюсь беречься, ваше высочество. Благодарю за предупреждение.

– Да, беречься вам стоит. – Повернулся цесаревич на танцующих. – А вот эти девушки, слева от музыкантов… Они ведь пришли с вами?

– Верно, ваше высочество.

– Красавицы, – одобрительно кивнул Константин Дмитриевич. – У вас отличный вкус, юнкер. Не надо благодарить, это факт. Приятно, когда такие очаровательные создания тоже выбирают вас, верно? Сильного, храброго, богатого, с могущественными покровителями. Но все меняется, когда покровителей внезапно не станет. Это больно, Ломов. Горечь осознания, когда родня повелит отвернуться даже от любимого сердцу кавалеру, потому что он нищ, и не имеет ничего, кроме врагов.

– Ваше высочество, при всем уважении, я не понимаю, к чему вы ведете.

– Полагаю, я сделал достаточно намеков, и вы все прекрасно понимаете. – Посмотрел на него острый взгляд. – Скажу прямо – я хочу, чтобы вы перешли ко мне. Навсегда, навечно, вассальной присягой. Вас не удерживает у Самойлова ничего?

– Кроме моей чести и службы, ваше высочество, – непреклонно произнес Ломов.

– Честь, служба… Все это ерунда. Есть только целесообразность! И не смотрите на меня так строго. Когда вас выпнет Самойлов, наигравшись. Когда бросят девушки под влиянием родни. Когда спустит собак вся эта благородная сволочь, зазывавшая в гости, о чем вы подумаете? О чести? А вам кто-то давал слово, что это все – навсегда? Вы – всего лишь забавный простолюдин на их празднике жизни. Очнитесь, этот мир жесток к легковерным и наивным. Этот мир конкурентен, и только человек амбициозный может достичь в нем успеха! А вы, кем вы себя видите через год? Через пять, через десять? Вечным юнкером? Потешным солдатиком среди одаренных? Жертвой шуток графов и княжичей, которая не сможет и ответить? Дедовщину вы просто не переживете. Хватит! Я итак потратил на вас слишком много времени, чтобы этого не заметили. У вас остается два выхода, Ломов. Либо ничего не меняется, и ваши покровители избавятся от вас немедленно, заподозрив нас в сговоре. Либо я дарю вам город. – Внимательно смотрел на него цесаревич. – Целый город, титул графа, место, где вы можете жить с вашими дамами, уважение, статус равного для этой благородной взвеси, что поднявшись вверх, гниет на солнце. За личный вассалитет. За то, что вы заслужили, черт подери! Мне нужен человек-победитель господина Ли. Мне нужен победитель этой смуты, и мне необходимо право быть причастным к общей победе! Увы, я не был в столице, когда все деялось, и меня обходят… Вы нужны мне. Я – нужен вам. Не разочаровывайте меня, я считаю вас умным человеком. Город, покровительство, девушки, деньги, статус. Все это ваше. Берите.

– Самойлов…

– Он забрал у вас у прежнего нанимателя. Вы бросили работу.

– Взял отпуск.

– Бросили. Вы туда не вернетесь. Вам предложили условия лучше, и вы ушли. Потому что это целесообразно. Так же целесообразно перейти на новую должность к новому нанимателю. На этот раз – навсегда. – Протянул к нему раскрытую ладонь цесаревич.

Юнкер растерянно обернулся и увидел Самойлова, неотрывно глядящего на него из толпы танцующих.

– Смотрит? – Хмыкнул принц с иронией. – Он не может предложить вам то, что предлагаю я вам. Никто не сможет. Постарается напакостить – это верно. Он же не из благородных, вы знали? Значит, способен врать, обманывать, манипулировать людьми. Самойлов просто так не оставит вам переход, но ничего открыто сделать не сможет.

Руки Ломова и цесаревича встретились в крепком рукопожатии.

– Однако мы кое-что можем сделать, чтобы ваш прежний наниматель о вас забыл, – заговорщическим тоном произнес Константин Дмитриевич. – Я дам вам одну вещь, положите ее в место, где недавно бывал Самойлов. Забудете там, а дальше мои люди ее найдут. Не беспокойтесь, это очень косвенное доказательство, Самойлову ничего не будет. Мы же приличные люди. Но мы дадим ему достаточно суеты, чтобы он потратил на нее свою ненормальную энергию, и не мешал вам жить. Договорились?

– Это вещь при вас? Сделать сегодня? – Задрожал в волнении голос Ломова.

Взгляд цесаревича мельком глянул на левый карман, но тут же посмотрел серьезным и одобрительным взглядом.

– Не стоит торопиться. Я держу свое слово – сначала вы примете присягу и получите свой город. Самойлов не настолько важен. – Ленивым жестом цесаревич подманил официанта с бутылкой вина и двумя бокалами.

Один бокал передал собственноручно Ломову, второй взял сам.

Шампанское пришлось убрать в левую руку.

– Поздравляю с верным решением, – поднял цесаревич бокал, предлагая чокнуться.

На что юнкер коротко плеснул содержимое своего бокала Константину Дмитревичу в глаза. А пока тот ошеломленно пытался проморгаться, подхватил тяжелую бутылку с подноса и обрушил ему на голову.

В наступившую тишину, охватившую небольшой пятачок площадки, стремительно ворвался Самойлов, на ходу снимая камзол и накидывая его на лицо рухнувшему на землю цесаревичу.

– У него. В левом кармане. – Холодно произнес юнкер Ломов, отставив пустой бокал на поднос ошеломленному официанту.

Кто-то заполошно вскрикнул, а с границы танцплощадки к гусарам рванула дворцовая охрана.

– Обыскать! – Рявкнул на них Самойлов, стоя указывая на лежащее тело. – Лицо не трогать! – Шикнул он на потянувшего за камзол человека.

– Что происходит? – Несколькими секундами объявился рядом цесаревич Сергей Дмитриевич, прибывший на женские крики и панику.

– Нашли! – Азартно произнес охранник, достав из левого кармана аккуратный кожаный чехол с металлической застежкой.

Клацнул металл, и на свет показалась длинная серая лента, довольно старая на вид.

Недоуменно глянув на находку, охранник все-таки сдернул пиджак с лица обыскиваемого и в ступоре уставился на залитую кровью голову цесаревича Константина.

– Я не хотел. – Вздрогнув всем телом, испуганно поднял он взгляд на Сергея Дмитриевича.

– Что случилось с моим братом, Самойлов? – Напряженным голосом произнес цесаревич.

– Вино ударило ему в голову. – Меланхолично ответил тот.

– Вы посмели поднять руку на нашу кровь? – Не отрывал взгляда цесаревич от серой ленты в руках охранника.

– Я способен и на такое.

– Вам не будет пощады, Самойлов.

– ДеЛара.

– Что? – Повернул Сергей Дмитриевич голову, не отводя глаз от ленты.

– Не будет пощады, – согласно кивнул господин ротмистр. – Но – ДеЛара. Думаю, надо отправить меня в ссылку к деду, до суда. Как вы полагаете?

– Полагаю, это полностью соответствует моменту, ДеЛара. Ленту я изыму. – Повелительным жестом приказал он охраннику ее отдать. – Медик!! – Закричал он, и через людское волнение, собирающееся в десятке метров от происшествия, тут же протолкались трое с комплектом носилок и чемоданчиком.

Правда, в лицо тут же получили шипящую команду цесаревича перевести в глубокий сон и ни в коем случае не исцелять.

– Моему брату сделалось дурно, господа. – С улыбкой повернулся Сергей Дмитриевич к людям. – Прошу вас, выпейте в его честь и развлекайтесь! Он присоединится к нам снова, как только сможет.

И окружающие охотно последовали совету. Потому что не было ничего, что не могли бы исцелить приданные к торжеству медики. Разве что кроме того, что им запретили целить прямым приказом.

– Я в ссылку, дорогая! – Отправил Самойлов воздушный поцелуй через головы толпы.

– Ты все-таки нашел способ избежать родной тещи?! – Возмутилась княгиня Черниговская, глядя на спешно уходящего муженька.

А тот только шаг ускорил.

Ломов осознал себя, наверное, только через десяток минут. Целым, невредимым, стоящим на пустынном пятачке, под любопытным взглядом людей, что шастали туда-сюда явно дожидаясь, пока юнкер придет в себя.

И не мудрено – шепотом уточнив, что ему предложили, и узнав ответ, цесаревич Сергей Дмитриевич подарил Ломову Балашиху… За храбрость и честь.

Забавно, что в Балашихе Ломов не так давно снимал квартиру. И вот, за неполный месяц добился того, что вновь придется туда вернуться.

Подрагивающими руками юнкер поднял все еще почти полный бокал шампанского и опустошил его целиком.

– Поздравляю с наградой, граф! – раздалось веселый мужской голос со стороны. – Можно ли надеяться, что теперь пропадут пробки на выезде из города?

– Безусловно, – серьезно кивнул Ломов.

– И как вы планируете этого добиться? – Иронично добавили с другого края.

– Так же, как на Мясницкой улице. – Поднял новоиспеченный граф взгляд на обступившую его толпу. – Я возьму флаг полка и пойду по улице.

Сдержанный смешок утонул в мертвой тишине, а люди принялись деловито расходиться, даже разговорами не касаясь улицы, где начисто срезало фасады, но добавилось по полосе в обе стороны.

– Вот видишь! – Торжествующе произнес со спины знакомый голос женщины в возрасте.

Ломов обернулся и заметил возле знакомой колонны давешнюю супружескую пару.

Правда, вид у мужчины был ныне вовсе ошеломленный. Потому как видеть, как цесаревича бьют винной бутылкой по голове, а потом получают за это город – любого выведет из колеи.

– Им сейчас все позволено! – Шипела супруга, одновременно кокетливо улыбнувшись юнкеру.

– Сегодня же свяжусь с его сиятельством. – Промокнул платочком лоб мужчина. – У нас как раз недоигранная партия в преферанс. В пух и прах проиграюсь! В пух и прах! Потом напьемся, всю ночь будем ходить по салонам! Трактир сожжем, как в юности! Бабы, драки – все, все стерплю ради Гришеньки!!!