Замыкание времени. Стихи разных лет

ОПРИЧНИНА

Павлу Антокольскому

1

ПРОЛОГ

Опричники едут

За Москва-рекою зарева

Вдалеке.

Скачут люди государевы

Налегке, налегке.

Только филин где-то ухает,

Конь храпит, конь храпит,

Только глина тяжко плюхает

От копыт, от копыт...

Пляшут тени в свете месяца

На Руси —

А за заборами-то крестятся:

«Пронеси, пронеси!»

Ох и страшен вид их праздничный

В час ночной!

«Ну, авось, на этот раз еще

Не за мной, не за мной!..»

Память — пятна факельные вдоль Москва-реки.

Мотоциклы фарами прощупывают потолки...

На запор ворота добрые

От греха:

Ну а вдруг как пустят огнивом

Петуха, петуха?

Их начальник смотрит радостно

На грабеж, на пожар —

А ведь он, опричник Вяземский,

Из бояр!

Видно все именье начисто

Прогулял, прокутил,

Что в опричное палачество

Поступил!

Над попоною богатою

У седла —

Песья голова косматая,

И метла, и метла:

Чтоб измену чуял скверную

Аки пес,

Чтоб царю Ивану верную

Службу нес...

Память — копоть факельная да звериный страх.

Мотоциклы фарами шарят в мозгах...

Справедливо ли, облыжно ли —

Всех мети, грех — не грех!

А какой злодей из книжников —

Паче всех, паче всех!

Хоть боярин — не боярин ты —

Виноват? Виноват!

Православный ли, татарин ты —

Всем подряд, всем подряд

И хоромы будут дадены,

И земля, и земля:

Два столба, что с перекладиной,

Да петля...

Память — пепел факельный да вороний грай.

Мотоциклы фарами высвечивают дорогу в рай...

2. Из письма, найденного в Соловецком монастыре.

... И нет Адашева, и нет Сильвестра.

Повсюду, как проклятие Господне,

Опричные и жгут и грабят земских,

И смердов бьют, и забирают девок —

Все именем царя...

Но как же он —

Повинен ли в бесчинствах, или сам

Не знает, что творится на Руси?...

... И днесь пишу я, бывший переписчик

Посольского Приказа.

Довелось

Мне перебеливать большую книгу

Последней Летописи. А когда

И прописи и многие картины,

Все в книге было начисто готово,

Затребовал Великий Государь

Меня и труд мой, и рукой своей

Вписал он о крамолах, что бояре

Чинили в дни, когда болел он тяжко.

И сам же записал о том, что в судьях

Курлятев был, Адашев, Шереметев

И Висковатый-дьяк »

А после, как пришлось мне книгу эту

Опять перебелить, и в новый раз

Картины заказать, какие надо,

(Прошло лет пять, а может быть и боле)

Царь учредил Опричнину в тот год,

И в Александровскую слободу

Уехавши, затребовал опять

Мой труд к себе, и на полях вписал,

Все имена злодеев, и меж ними

Курлятев был, Адашев, Шереметев

И Висковатый-дьяк

Еще вписал, что смуты и мятеж

Причиной оскуденья в государстве.

Я ж был сюда на строгий постриг сослан

И

писано сие рабом господним

Монахом соловецким Мисаилом.

(В миру — Матвей Семенов сын Лобанов)

3. Крепость Печерская

Будет крепость у Печер!

Незадаром же вечор

Изо всех деревень смердов собирали!

Где Печеры — где Изборск!

И людей на двадцать верст

Друг за дружкою монахи расставляли:

Повелел отец Корнилий,

Чтоб изборский известняк

Не носили, не возили,

А вот так —

Словно ведра на пожаре — по рукам

Двадцать верст передавали,

Да чтоб батогов давали нерадивым мужикам!

Будет крепость у Печер,

Чтоб король нипочем

Не прошел в российские пределы...

Только кто ж в Москву принес

На Корнилия донос,

Что замыслил, мол, егумен злое дело:

«Для чего бы он без царского веленья

Указал к монастырю таскать каменья?

Чтоб Жигмонту передать укрепленья?...»

— Эй, бояре — не бояре, все мутители,

А на плаху на Пожаре не хотите ли?

(Голос из XX века:

И никто не объяснил внизу ему,

Что инициатива — наказуема?)

Нет, опричнина —

Не пустяк, не пустяк,

Нет, опричнину

Не простят, не простят

потомки...

4. Монолог Андрея Курбского

Прощай, Москва, не свидимся с тобою —

Бегу я...

Не за тебя, Москва, на поле боя

Паду я...

Что ж, видно больше не судьба мне.

Разлука сгложет.

Хоть княжья шапка дорога мне,

Башка — дороже...

Всех добрых он побил и сильных,

Кто для него старался.

Решил, что сам один — Россия,

Бога не убоялся.

Но слышишь, Господи, клянусь я,

Что никакого

И заговора не было, в том Русью

Клянусь...

(Голос из XX в.: Что нынче стоит слово!)

Под топором навек закрыть глаза мне

Не гоже!

И княжья шапка дорога мне,

Ан истина дороже!

5. Курбский у Корнилия.

К ночи прибыл в Печеры Курбский.

Вот и город последний русский.

И князю сказал егумен:

«Мудр ты, княже, да неразумен.

Ты не бойся царя Ивана,

Не беги ты в чужие страны.

Там, в Литве, тебе грош цена,

А в России —• и смерть красна.

Хоть и грозен Иван Васильич,

Только он ведь не вся Россия!

У России широки плечи,

А Иван, он как мы — не вечен.

А помрет — быть великой смуте,

Не управиться псу-Малюте:

Рубят лес, да топор-то ржавый!

Разве страхом сдержать державу?

Там тебе, князь, велел постель я...»

И отправился Курбский в келью,

И задумался Курбский крепко:

Лес-то рубят, да я — не щепка!

6. Правда о смерти Корнилия.

Железом изрезаны ноги.

Хоть поп ты, хоть нехристь, хоть выкрест

Иди! Ведь на э т о й дороге

Смешались Христос и антихрист!

На торжище псковском готова

Корнилию матушка-плаха.

У палача молодого

Кровью горит рубаха.

А в судьях — Малюта Скуратов,

Да Федька бесстыжий Басманов —

Продаст он хоть свата, хоть брата —

Он — шут в терему у Ивана.

А на расправу скор он:

Дознанья чинить не будет!

Зачем только суд, который

Не рассудив осудит?

7. Легенда о смерти Корнилия, рассказанная автору отцом Августином.

...А сказывают так, что государь

Приехал, и когда к нему егумен

И с братией навстречу к воротам

Степенно вышел —

Саблею татарской

Взмахнул Иван и голову срубил

Корнилию.

«Вот, отче, за измену,

Теперь построй-ка крепость без указа!»

Вдруг побледнел,

Потом склонился над безглавым трупом

И словно бы раскаяньем ведомый,

Корнилия отнес он на руках

В пещерный храм... Дорожку ту поныне

Зовут в обители «Кровавый путь»...

8. Кровавый Путь.

Кровавый путь — не в Печерах.

Не от ворот до храма.

И даже не тот, который

Солдата приводит в яму...

Курбскому Грозный пишет:

«Не похваляйся, княже, германские крепкие грады падали не

от того:

Не твоим фузеям да саблям, не воинской смелости даже, —

Сдавались только величию имени Моего!»

Голос из XX в:

Сверху видней, как побеждали,

Ну ей же ей — шапками закидали!

Не до шапок и не до шуток

Павшим в бою.

Посчитай, и цифирью жуткой

Оцени дорогу свою!

Гремели единороги,

Сабли лезли в лицо —

Но главное — ждали тюрьма и остроги

Лучших из лучших бойцов,

Тех, кто принес в Россию

Германских градов ключи.

Они — опасная сила...

Так опричнина их и скосила,

Недоверию не научив...

А ты и опричникам верил,

Ты жил с незапертой дверью,

А за тобой — облава,

Как за лесною тварью,

И досталась военная слава

Лишь великому государю...

Не враги, а свои скосили.

И сыну некуда деться.

А он-то еще: «спасибо, —

За счастливое наше детство!»

Государь — он всегда безгрешный...

Помолись за него, юродивый.

И гудело эхо в соборах,

И гулко было и глухо:

И молившийся не был отмечен

Благодатью Святого Духа...

...Кровавый путь — не в Печерах.

9. У стен печерских

Вечером Баторий

злой —

Утром под Печерами

бой.

Вечер — вздох густой

травы,

Вечер — строй литой

Литвы.

Вечером мечи блестят:

Что там русский щит — пустяк!

Вечером — седлай коней!

Утром и коням конец...

Вечером — копыт

поток,

Утром — ни стремян,

ни сапог,

Утром — ни знамен, ни брони,

Утром — от ворон Бог храни!

Вечером — у шлемов вид!

Утром — на земле в крови

Россыпью изрезанных снов

Каша из железа и мозгов...

10. Монолог печерского колокола.

Над долиной, над долиной, над зелеными раздольями полей

Блещут белые оконницы и ангелы на звоннице,

на звоннице моей.

Если ива долу клонится, за тучей ветер гонится

и буря собирается — эгей!

Стерегут границы русские в стене бойницы узкие,

А я —

Бьюсь и вою над стеною, над лесною стороною,

И слышна аж над Литвою

Медь моя!

Я немало повидал с высокой звонницы людей —

И врагов,

И друзей...

Столько лет мне смены нет, я все служу и сторожу —

Эй, бей!

То над берегом горбатым тяжким ухая набатом,

Собираю я людей со всех сторон,

То —

в гул гулянки в день престольный я вливаю колокольный

мой малиновый, глубокий звон!

А бывает —

над землею небывалым воем вою,

Не набатом распроклятым, не весельем, не хвалою

Вою:

Призываю не с Литвою

К бою:

Я звучу колоколами над холодными телами

Всех казненных,

Убиенных,

Что на плахе под стеною...

Ною!

Я звеню и кандалами над медвежьими углами,

И бубенчиками троек над Москвою

Вою!

И пускай говорят, что без веревки звонаря

Языком своим качать не вправе я:

Я ведь колокол такой: звонари — за упокой, а я — за здравие!

Кровью полита полынь...

Сгинь, сгинь, сгинь...