Запах медовых трав

ДАРЫ СЧАСТЬЯ

Придорожный столб показывал, что до Ханоя еще 250 километров. Фук наклонился вперед, посмотрел на спидометр, забормотал, подсчитывая среднюю скорость, с какой шла машина с утра, а потом спросил у шофера:

— Скажите, дорога от Моктяу до Хоабиня лучше?

Мы все боялись, что машина не успеет проскочить ремонтируемый участок дороги до установленного часа. Если придется задержаться там, мы попадем в Ханой на день позже.

— Дорогу чинят, и я не берусь ничего сказать заранее, — невесело ответил шофер.

Десять дней назад решили повезти нашего зарубежного гостя в Дьенбьенфу. Гость хотел своими глазами увидеть дорогу, по которой прошли солдаты перед историческим сражением, хотел увидеть знаменитую пристань Олан, перевал Лунгло. Он просил также, чтоб в этой поездке его кто-нибудь сопровождал.

У нас в учреждении все записывались наперебой. Это была действительно редкая возможность, поездка предстояла чрезвычайно увлекательная. Орггруппе пришлось немало потрудиться, чтобы уладить дело, и те, кто поехал, и те, кто остался, были довольны.

Мы оказались счастливчиками — нас включили в поездку. Она сулила много интересного как тем, кто бывал здесь во время войны Сопротивления, так и тем, кто впервые попал в Дьенбьенфу. Но вот цель поездки была достигнута, и наше настроение упало, хотя путешествие еще не кончилось.

Едва мы ступили на землю Дьенбьенфу, как нас одолели воспоминания. В госхозе, в воинских подразделениях шли оживленные приготовления к встрече Нового года. Рабочие и бойцы, которым посчастливилось поехать на празднование Тета домой, — все спешили достать билеты на поезд или на самолет. Не проходило дня, чтобы кто-нибудь не пришел к нам попросить взять его с собой на машине. Цена апельсинов из Мыонгпона на рынке Дьенбьен подскочила чуть ли не вдвое. Все это сразу напомнило нам о бесчисленных домашних делах, которые нужно было закончить в последние дни уходящего года. Поэтому, когда, согласно программе, гость сел в самолет, отправлявшийся в Ханой, каждому из нас захотелось оказаться вместе с ним, чтобы через два часа очутиться дома.

Мы не стали возвращаться через Иенбо, а выбрали дорогу № 6 через Хоабинь, более короткую и легкую.

В машине теперь было теснее, чем на пути сюда, в Дьенбьенфу. Двое военных с многочисленными рюкзаками, сетками и свертками, загромоздившими все пространство между сидениями, устроились на том месте, где раньше ехал гость. Мы тоже обзавелись покупками, и в машине было очень тесно.

Фук особенно беспокоился об апельсинах. Покупая их, он выбирал самые спелые, и теперь боялся, что в такой тесноте их раздавят. Тхинь, сидевший сзади, одной рукой все время вынужден был держаться за стенку, потому что машину трясло от бесчисленных выбоин на дороге, другой рукой он прижимал к себе бутыль с медом, который купил в надежде вылечить больной желудок. Но хуже всего было другое: каждый с тревогой думал, что если придется четыре часа пережидать у закрытого участка дороги, то он не успеет сделать множество разных дел, хотя на самом деле, по программе, составленной в Ханое, мы должны были вернуться в Ханой только завтра.

Единственный человек в нашей машине, который ничем не выказывал своего нетерпения, был шофер. Сегодня утром он решительно отказался выехать пораньше, чтобы сэкономить время. Мы горячились, нам хотелось попасть в Ханой как можно быстрее, но он словно не обращал на это никакого внимания. Сейчас он спокойно вел машину, вел, надо сказать, не слишком быстро. Наша скорость вообще редко превышала тридцать километров. Конечно, он поступал правильно. Как мог он всерьез отнестись к нашей просьбе, если приходилось ехать по неровной, извилистой дороге, поднимавшейся на затянутые облаками перевалы, а рядом зияли глубокие пропасти.

Шофер, замедлив скорость, дал сигнал — впереди оказался неожиданно крутой поворот.

— Всего десять дней как из Ханоя, а спешите так, будто десяток лет там не были, — пробормотал вдруг шофер.

Наверно, он хотел положить конец нашим просьбам, чтобы мы не мешали ему сосредоточиться на дороге и указателях, которые то и дело появлялись на обочине, предупреждая об опасности. Его слова заставили нас опомниться, мы поняли, что в своем нетерпении зашли слишком далеко. Стало стыдно. В самом деле, в этой машине единственным человеком, который круглый год находился вдали от Ханоя, был шофер. Тем не менее, мы не могли оторвать глаз от стрелки часов и столбов с указателями расстояния до Ханоя.

Недавно отремонтированная дорога, соединяющая Ханой с Западным краем, превзошла все наши ожидания. Рядом с темно-красными горными отрогами, высокими и величественными, шла превосходная, хотя и извилистая дорога. Однако за какие-нибудь две дождливые ночи многие участки дороги стали непроезжими из-за осыпей и оползней — дорога, покрытая белым мелким щебнем, иногда целыми кусками обваливалась или медленно оседала в пропасть.

В последние два дня прошли особенно сильные дожди, они-то и затруднили наше путешествие. Да и сам ремонт дороги в таких огромных масштабах тоже вызывал непредвиденные осложнения. Кое-где для того, чтобы расширить дорогу, нужно было взорвать скалы, и для этого устанавливались часы, в течение которых проезд был закрыт.

Несмотря на то что наш водитель умело объезжал все канавы, нам несколько раз приходилось выходить из машины и толкать ее, вытаскивая из очередной промоины. Когда мы подъехали к участку X., где расширяли дорогу, путь нам преградило деревце бамбука, положенное перед караульной будкой.

Водитель заглушил мотор, хмурясь, спрыгнул на землю и в сердцах что есть силы хлопнул дверцей. Ему тоже было досадно от того, что мы приедем в Ханой на день позже.

Мы вышли из машины, не зная, что делать, чем заполнить томительные часы. Я сунул руки в карманы брюк, чтобы не замерзли, и стоял, наблюдая картину реконструкции дороги. Огромные коричневые катки стояли у самого подножия горы, они словно кичились своей массивностью. Я понял вдруг, что для того, чтобы расширить дорогу на один только метр, людям здесь нужно было расчистить десятки квадратных метров земли. Глядя на людей, кажущихся такими маленькими, можно сказать совсем ничтожными, рядом с огромными глинистыми стенами, созданными их же руками, глядя на высокие, в несколько десятков метров, заграждения из щебня, которые ставились для того, чтоб дорога не осыпалась в глубокую пропасть, я понял, каким мужеством нужно обладать людям, которые расширяли дорогу.

Несколько девушек прошли мимо нашей машины. Они направлялись на свой участок.

— Куда вы так спешите, — сказала одна из них. — Оставайтесь у нас, вместе встретим Тет!

Нам сейчас было совсем не до веселья, и в словах девушки нам послышалась насмешка. Фук вспылил:

— Мы еще при тэях здесь целых три Тета справили!

Он хотел осадить девушку, дать ей понять, что это она новичок здесь, а мы давно уже здесь побывали, причем в самые трудные годы, когда она была совсем еще маленькой.

Я взглянул на девушку и увидел на лице ее улыбку, и она показалась мне знакомой. Маленькие и ровные зубы, белые, как лепестки жасмина, блестели между губами, посиневшими от холода.

— Конечно, мы знаем, что во время Сопротивления вы били здесь тэев, и то, что теперь, в мирное время, вы снова приехали сюда, для нас большая честь! — ответила она Фуку.

Приветливая улыбка и ласковые слова девушки смутили Фука.

— Да, да, конечно… — растерянно закивал он.

Все весело расхохотались.

Но я не смеялся. Я мучительно напрягал память: где я мог видеть эту девушку.

— Если хочешь передать что-нибудь в Ханой, давай отвезу! — сказал девушке наш водитель, взглянув на ее длинные волосы, заколотые по-городскому.

— Она-то хочет, только вам этого не довезти! — ответила за нее толстушка, идущая рядом.

Девушка с длинными волосами отвела глаза. Но, отойдя на несколько шагов, она оглянулась с озорной улыбкой.

— Передайте привет от строителей нашего прекрасного края!

И тут же отвернулась, пытаясь сдержать смех.

Я посмотрел ей вслед: тоненькая фигурка, руки спрятаны в огромных рабочих рукавицах из грубой ткани, ноги утонули в больших черных резиновых сапогах.

— Ничего себе, политическая сознательность! — пробормотал Фук.

— Ну, энтузиасты… зайдем! — сказал наш водитель.

Двое молоденьких военных, ехавшие вместе с нами, только смущенно улыбались. Они были намного моложе нас и к тому же чувствовали себя неловко от того, что напросились к нам в машину.

Я все еще смотрел вслед девушке. У поворота она снова обернулась:

— Вы уж потерпите до двух, в два разрешат ехать!

Увидев еще раз ее лицо, я еще больше уверился, что где-то уже встречал ее.

Я нашел камень, на который можно было сесть, и, устроившись на нем, смотрел вниз на кажущуюся отсюда совсем маленькой долину, разделенную на мелкие клочки полей. Нужно было как-то помочь своей памяти, и я принялся анализировать и размышлять. Девушке примерно лет двадцать, и, судя по всему, она горожанка… Она принадлежит к тем, кто вызывает симпатию с самых первых минут. Конечно, если б я был хорошо знаком с ней, я бы ее никогда не забыл. Наверное, я встречал ее где-нибудь пару раз. Да, но где? И вдруг я вспомнил… Я встретил эту девушку в такие же предновогодние дни два года назад…

В тот день утром я отправился проведать своего друга, работавшего в комитете…

В учреждении не работали, и мы встретились прямо в его кабинете. Нашу оживленную беседу прервало появление старика-дежурного, который сказал, что какой-то военный с девушкой просят, чтобы их приняли. Мой друг удивился, видно было, что он не представляет себе, что это за посетители и зачем они пожаловали. Он велел старику пригласить их и, повернувшись ко мне, сказал:

— Подожди немного, пока я займусь с ними.

Я с готовностью кивнул, мне не хотелось, чтобы из-за меня мой друг отвлекался от своих дел.

Молоденький пехотный лейтенант, ведя за собой тоже очень юную девушку в цветастом нарядном платье, вошел в комнату.

Они поздоровались и смущенно переглянулись. Мой друг, удивленно подняв брови, предложил им сесть.

Я взглянул на них и вдруг явственно увидел, как по лицам этих двоих словно пробежало какое-то легкое дуновение и что-то мелькнуло в их глазах, светившихся счастьем. Я сразу догадался, что передо мной молодожены. Чем больше я вглядывался в их лица, тем больше я укреплялся в своей догадке.

Их глаза при взгляде друг на друга наполнялись такой нежностью, таким светом! «Мы принадлежим друг другу, мы счастливы…» — казалось, говорили они.

Мой друг, наверно, тоже заметил это. Он пристально посмотрел на них, словно спрашивая, что привело их сюда. Учреждение, в котором он работал, не имело абсолютно никакого отношения к бракосочетанию. Они вместе пришли сюда, очевидно, оба они в отпуске.

Я смотрел на бледное серое небо, перечеркнутое ветвями терминалии, с которой сейчас, в конце зимы, уже опали листья, и тоже недоумевал: что привело их сюда?

— Наверно, у вас какое-то дело ко мне? — спросил наконец мой друг. Он все еще сомневался, что эти двое попали сюда не по ошибке.

— Да, — вместе ответили они и посмотрели друг на друга. Я прочел в их глазах безмолвный диалог. Парень сказал девушке: «Скажи ты!» А девушка ответила: «Нет, ты скажи…»

В конце концов лейтенант рассказал, зачем они явились в комитет.

Наша догадка подтвердилась, действительно, эти двое оказались молодоженами. Только три дня назад у них была свадьба. Печаль и холод зимы способствуют желанию людей жить парами, ведь тепло любви согревает, заменяет солнце. И хотя они не сказали об этом, мы догадались сами, что сейчас эти двое переживают полные счастья дни.

Лейтенант, несколько запинаясь, рассказал:

— В связи с этим радостным событием друзья сделали нам очень много подарков. Нас только двое, а у нас оказалось больше ста расписных пиал, целая дюжина тазиков для умывания, несколько термосов и еще много всякой всячины.

Мы невольно улыбнулись. Типичная картина на свадьбах в наши дни. Каждый из гостей имеет, как говорится, свой счет, но все они никак не могут сойтись в один общий. И все-таки какое отношение к работе данного учреждения имеют эти просчеты гостей на свадьбе?

Лейтенант все еще не мог справиться со своим смущением. Сейчас он никак не походил на бравого военного.

— Мы решили просить вас помочь нам… — наконец сказал он. — Мы хотели просить вас передать эти подарки народу Алжира. Это не помощь. Это то, что нам на счастье подарили друзья. Мы хотим разделить нашу радость с народом Алжира…

Тут впервые подала голос его жена, и, надо сказать, голос у нее был очень приятный:

— Да, мы просим разрешения поделиться подарками с народом Алжира…

Наверно, еще дома они договорились о том, что скажут именно эти слова, но муж почему-то не смог выразить их просьбу достаточно четко, и жене пришлось вмешаться в разговор.

Вид у меня в эту минуту был, наверно, довольно глупый. Я был озадачен поступком молодоженов. Мой друг молчал, о чем-то размышляя. В самом деле, месяц назад комитет обратился с призывом ко всем поддержать народ Алжира. Но речь шла о денежной помощи, комитет не принимал вещи. Как сделать так, чтобы передать друзьям по борьбе эти чашки, тазики и термосы?.. Но не отказывать же этим молодым людям!

Они, видно, и сами поняли, что их просьбу очень сложно выполнить.

В их глазах отразились и мольба, и смущение, и тревога.

Наконец мой друг решительно сказал:

— Хорошо, сегодня во второй половине дня, часа в два, приносите все сюда, мы примем и все передадим.

Супруги, обрадованные, встали. Тогда-то я и обратил внимание на улыбку женщины: меж губами, посиневшими от холода, блеснули маленькие, очень ровные зубы, белые, как лепестки жасмина.

Они обещали ровно в два вернуться, пожали нам руки и, радостные, быстро вышли из комнаты. От их смущения и нерешительности не осталось и следа.

— Близится Новый год, праздник Тет, и появляются новые дела. Никак нельзя было этим двоим отказать. А как передать, я уже, кажется, придумал. Приглашу товароведа из универмага, пусть оценит все это, потом прямо здесь устроим распродажу, переведем все в деньги. А перед этим попросим наших молодоженов сфотографироваться рядом с дарами счастья. Так вот и передадим этот необычный подарок, — сказал мой друг.

В залитом солнцем далеком краю на берегу Средиземного моря наши друзья, которые только что вышли из тяжелой борьбы с захватчиками, конечно, и помыслить не могли о том, что здесь, вдали от них, чета молодоженов решила поделиться с ними своими дарами счастья.

Я не сразу узнал девушку только потому, что встреча была слишком неожиданной.

Я рассказал эту историю Фуку. Воспользовавшись вынужденной остановкой, он позвал меня посмотреть, как идет работа.

Строительство дороги в основном было механизировано и совсем непохоже на ту картину, которую я видел здесь семь или восемь лет назад. В те дни на строительстве дороги землю носили бамбуковыми корзинками, а комья разбивали и дорогу утрамбовывали деревянными кувалдами. Развернувшаяся сейчас перед моим взором стройка с огромными глыбами камня, развороченными взрывом, мощными катками и бульдозерами, камнедробилками и сортировочными машинами была прямо заводом в миниатюре.

Я шел, оглядываясь по сторонам, в надежде увидеть девушку, с которой познакомился два года назад. Мне вдруг захотелось узнать, приехала ли она сюда недавно или работала здесь еще до того, как вышла замуж. Если она здесь работает давно, значит, ее лейтенант служит где-то неподалеку, в Западном крае. Как знать, может, они познакомились, когда лейтенант, направляясь по делам службы, сделал такую же вынужденную остановку, как и мы сегодня…

Фук шел рядом со мной и поминутно оглядывался — как будто тоже кого-то искал.

Перед участком, на котором вот-вот должны были взорвать мину, мы свернули к обочине, у которой стояло ведро с питьевой водой.

Несколько молодых рабочих и работниц уже стояли здесь, пережидая взрыв. И вдруг я увидел ту девушку, она улыбалась и смотрела куда-то в сторону, хотя видно было, что она тоже заметила нас.

— Вот она! — тихонько сказал я Фуку.

Мы, не сговариваясь, направились к ней. Она оглянулась и, повернувшись к нам, спросила первой:

— Наверно, вы совсем заждались? Но зато теперь дорога будет намного лучше, чем раньше.

— Нет, я не тороплюсь. Я вспомнил, как два года назад мы с вами встретились вот в такие же предпраздничные дни.

Девушка удивленно взглянула на меня и вдруг зарделась, совсем как провинившийся ребенок, который хотел было спрятаться, но его нашли. Видимо, она тоже вспомнила ту встречу и сразу же узнала меня, хотя тогда, во время визита молодоженов, я в разговоре не участвовал.

— Да, теперь я вспомнила, мы встречались с вами в комитете… — обрадованно сказала она.

— А я вот долго вспоминал… Вы давно сюда приехали?

— Нет, недавно. После того, как комсомол призвал столичную молодежь поднимать экономику горных районов. Мы здесь все такие!

Девушка глазами показала на своих подружек, стоявших рядом.

— А где же ваш муж? — спросил я с любопытством.

Девушка молчала. И тут вмешалась ее подруга-толстушка.

— Военная тайна!

— Я подумал тогда, что он служит в Ханое… — смущенно пояснил я.

— Да, тогда он был в Ханое, — тихо сказала девушка, — но вскоре попросил, чтоб его перевели в отдаленный район. Тогда-то я и поехала сюда.

Я молчал, не зная, что полагается говорить в таких случаях. Всякие шутки здесь были бы неуместны. Может, как-то подбодрить девушку? Да нет, она в этом не нуждается!

Фук выручил меня и поддержал беседу:

— Вы не собираетесь на праздники в Ханой?

— Мне разрешили поехать, но я решила остаться здесь.

— У вас, наверно, соревнование с мужем? — вырвался вдруг у него нелепый вопрос.

Глаза девушки сердито сверкнули, лицо ее стало строгим, и она коротко ответила:

— Да, соревнование.

Грохот взрывов прервал наш разговор. Как только он прекратился, рабочие, стоявшие вокруг, заторопились, схватились за лопаты, кирки. Девушка тоже торопливо сказала:

— Ну, прощайте! Нам пора идти работать!

Они ушли. Из лозунгов, намалеванных на скалистом склоне над дорогой, мы узнали, что стройка участвует во всенародном соревновании.

В два часа дежурный убрал бамбуковое деревце перед караульной будкой. Поглядев на наши задумчивые лица, водитель включил мотор и, повернувшись к нам, сказал:

— Если вам непременно нужно вернуться в Ханой этой ночью, то в Хоабине мы только быстро перекусим и поедем дальше без остановок. Там дорога хорошая, можно ехать и ночью.

Фук подумал и решительно ответил:

— Не стоит, никаких важных дел нет. Переночуем в Хоабине.

Наша машина шла через стройку. Дорога, еще недавно заваленная грудами камня и земли, была уже расчищена и утрамбована. Фук долго сидел молча, сосредоточенно думал о чем-то. Военному, сидевшему сзади, пришлось несколько раз дернуть его за рукав, прежде чем он очнулся и увидел, что наступил ногой на свою сетку с апельсинами.

Мне тоже не хотелось думать о предстоящих приготовлениях к Тету. Я думал о молодых людях, которые, едва начав создавать свое гнездо, разделили принесенные им дары счастья с далекими друзьями. Сейчас судьба раскидала их по разным дорогам — искать дары счастья, еще более ценные, и отдавать их своей стране.

Перевод И. Зимониной.

ЧАСОВОЙ МАСТЕР С ЛИНИИ № 1

Прямо передо мной ущелье. Несколько часов прошлепав по грязи вдоль длинного рва, я пересек пустующее, заброшенное поле. Здесь, чтобы спрятаться от неожиданных налетов и артобстрела, всегда приходится идти по этому рву.

Ров оказался очень глубоким. Я выбрался из него и решил, что успею до обстрела кратчайшим путем, наперерез, добежать до ущелья. Картина, открывшаяся мне, поражала. Передо мной было точно бурное, со вздымающимися волнами море. Там, где была моя часть, тоже случались сильные обстрелы, но такого я еще не видал. Здесь вся земля была сплошь вспахана воронками от снарядов — так бывает изрыто оспой лицо. Но больше всего это и в самом деле напоминало море, вздыбленное шквальным ветром. Повсюду виднелись воронки от бомб, такие большие, что каждая из них могла бы служить прудом. Враг как будто решил нарочно сбросить все бомбы именно в этом месте.

Посреди этого штормового моря я увидел несколько зениток с задранными вверх стволами. У себя на позициях мы еще толком не знали о том, что тут происходит. Оказалось, что несколько дней именно здесь были сосредоточены удары вражеской авиации, и наши зенитчики дали им достойный отпор.

Зенитки стояли на совершенно открытом месте. Это была просто ровная, абсолютно ничем не защищенная площадка.

Видно было, что за последние дни наши понесли большие потери. Земля была сплошь изрыта, истерзана снарядами. У меня было такое ощущение, будто я шагаю по песку. Я медленно пересек площадку, где были орудия. Несколько бойцов в железных касках, голые по пояс, стояли возле зениток. Никто даже не поглядел в мою сторону. Все внимание было сосредоточено на самолетах, которые могли в любой момент вынырнуть из-за скалистых гор и внезапно атаковать батарею. Бойцы и зенитки казались сейчас маленькими лодками, затерянными среди штормового моря. Волны как будто только и ждали того, чтобы взметнуться ввысь и поглотить их.

Скоро предстояло наступление на Дьенбьенфу. Мы знали про новое вооружение, появившееся у нас во время последних боев. Рассказывали, что зенитки отлично отгоняют самолеты. Целых восемь лет нам досаждали «дневные разбойники», и еще ни разу не удавалось разбить их наголову. Ну что ж, зато теперь «зеленые мухи» узнают, каковы наши ребята.

Впервые, кажется, люди не прятались от самолетов. С начала наступления их было сбито уже немало. Каждый раз, когда у меня над головой появлялся самолет, слыша разрывы снарядов и видя, как стремительно самолет пикирует вниз, я всегда думал, что опаснее всего быть в пехоте, а зенитчики в безопасности. Но сейчас я своими глазами убедился, что это не так.

По обеим сторонам ущелья виднелись землянки и окопы. Взглянув на молодых бойцов в новеньком, с иголочки, обмундировании, в круглых железных касках, я сразу же догадался, что здесь расположились зенитчики. Землянок было много. Оба берега ручья, протекавшего в ущелье, были покрыты зарослями японского зверобоя, и наверно поэтому все вокруг показалось мне каким-то веселым, совсем не таким суровым и строгим, как на позициях в поле у подножия гор.

Вдруг я замер от удивления. Рядом с входом в землянку справа от траншей висела дощечка, на которой аккуратными буквами было написано:

Может, это шутка зенитчиков? Но мне не было весело, наоборот, я даже рассердился. Я снова вспомнил о своих часах, которые один из моих друзей испортил несколько дней назад. Мне, политкомиссару, без часов очень туго. Все время только и думаешь о том, как бы узнать, который час. И это до такой степени раздражало меня, что иной раз хотелось выбросить эти испорченные, бесполезные часы. Сейчас они тоже торчали в моем нагрудном кармане. Я посмотрел на дощечку и пробормотал:

— Интересно, кому это пришло в голову поразвлечься!

— Да нет же, это не шутка. У нас и в самом деле здесь часовая мастерская.

Я обернулся, чтобы увидеть того, кто это сказал. Человек только что вышел из соседней землянки, на голове у него была каска, вокруг шеи повязан большой лоскут парашютного шелка, руки он сунул в карманы.

— Если хотите зайти в мастерскую, я вас провожу.

Я гадал: с кем я говорю, с простым бойцом или с командиром? Для командира он, пожалуй, слишком молод, хотя на губе темнели небольшие усики. Однако осанка, спокойствие и уверенность заставляли думать, что это командир. Я сказал:

— У меня несколько дней как часы остановились. На фронте без часов — ты все равно что слепой…

— А вы заходите, исправят…

Он сказал это так просто, что я снова решил, будто меня разыгрывают. Уж чего только я не предпринимал, чтоб починить часы, но так и не нашел никого, кто мог бы мне помочь. А знакомый водитель, который привозил нам боеприпасы и провизию со средней линии, сказал: чтобы исправить часы, нужно ехать в тыл.

Молодой военный неторопливо подошел к землянке, возле которой висела дощечка с объявлением, заглянул туда и повернулся ко мне:

— Следуйте за мной.

По этой фразе можно было безошибочно определить, что он командир. Пригнувшись, я вошел следом за ним в землянку.

Хотя я был готов ко всему, но картина, представшая моим глазам, немало меня удивила. В углу сидел самый настоящий часовщик, низко склонившись к электрической лампочке под абажуром. На его правом глазу была лупа. На столе — ящике из-под снарядов, покрытом парашютным шелком, — были разложены крошечные детали. Часовщик внимательно изучал при свете лампы механизм чьих-то часов, в одной руке у него была тонкая отвертка, которой он что-то подправлял или отвинчивал. Он был очень увлечен работой и не обращал на нас никакого внимания.

Военный взглянул на меня с легкой улыбкой. Видно, он был доволен, заметив мое удивление.

И откуда только здесь могла взяться эта мастерская? Или, может, она организована службой тыла? Ну нет, интенданты не дураки, чтобы вдруг открыть в расположении зенитной батареи часовую мастерскую. И потом, если бы это было так, молодой военный не сказал бы мне так запросто: «Заходите, починят».

Мастер поднял голову, повернулся к нам и поздоровался.

— Сложный ремонт попался, — обратился он к моему спутнику. — Тогда смотрел, показалось, что просто засорились, а сегодня вижу, что ось маятника сломана. Тяжелый случай!

Военный, приведший меня, сказал:

— Тебя вот товарищ спрашивал. — И повернувшись ко мне, добавил: — Знакомьтесь, это наш Фонг, часовой мастер ремонтного цеха линии № 1 Дьенбьенфу.

Ого, даже «ремонтный цех», а не просто «часовая мастерская»!

У меня такой характер, что я всегда опасаюсь быть людям в тягость, боюсь обременить их, особенно незнакомых. Если это мастер-боец, которому поручили чинить часы у местных кадровых работников, то моя просьба прибавит ему лишних хлопот.

Мастер погасил лампу и, потирая руки, сказал:

— Покурю только, передохну, ладно?

Он встал, потянулся за кальяном, стоявшим в углу, и сделал затяжку. Слышно было, как в трубке забулькала вода. Он хитровато глянул на меня исподлобья и спросил:

— А вы любите это дело, нет?

Я покачал головой и признался, что вообще не курю. Оба, и молодой военный, и часовой мастер, вдруг расхохотались. Потом военный сказал:

— Ваше счастье, что у вас нет к этому привычки, не то вы сейчас лишились бы своего табака. Ведь у него нет табака в трубке, одно только бульканье, это он специально, чтобы обмануть посетителей и выпросить у них табак.

Фонг тут же сунул руку под скатерть из парашютного шелка, вынул маленький пакетик и, весело смеясь, сказал:

— На самом-то деле у меня есть немножко. Я сам табак даю всем, кто сюда приходит.

Он скатал пальцами шарик, заложил в чашечку кальяна, зажег и сделал длинную затяжку. В трубке забулькало так звонко, будто бубенцы зазвенели. Фонг курил с довольным видом, и землянка наполнялась дымом. Молодой военный обратился ко мне:

— Это суррогат. Сами делаем из толченого бамбука.

— Ну уж нет, не суррогат! Просто свой, самодельный табак, сделано на линии № 1! — засмеялся Фонг.

Оба они держали себя очень непринужденно и весело, и я почувствовал, что я вовсе им не досаждаю.

— Так что же, часы остановились? — Фонг повернулся ко мне.

— Да, да…

— Давайте сюда, я посмотрю!

Я вынул из нагрудного кармана часы и протянул ему. Он взял их и, едва взглянув, сказал:

— «Николь супер», штамповка.

Он повертел головку и пробормотал:

— Сломана ось маятника — это первое, а второе — шестеренка…

Соединив концы провода, Фонг снова зажег лампу, потом бережно взял часы, повертел их, открыл крышку и надел на глаз лупу.

Я терпеливо ждал, надеясь, что ремонт незначительный и он тут же починит часы. Однако мастер сказал:

— Сломана ось маятника, вот и все.

Эти три слова, «сломана ось маятника», были для меня как звук лопнувшей струны. Я расстроился.

— С часами нужно обращаться осторожно. Не смотрите, что на них написано «противоударные» и «влагонепроницаемые». Думаете, с ними можно обращаться как попало? Все эти гарантии весьма относительны, а иногда и вообще ничего не значат. Я знал одного типа, который купил часы фирмы «Мовадо» и, увидев, что на них написано «противоударные», время от времени швырял их на пол, демонстрируя приятелям, какие у него прекрасные часы. А потом нужно уметь их заводить… Часы следует заводить каждый день в одно и то же время и ни в коем случае не закручивать пружину до отказа. Один раз заметить, сколько оборотов сделал, и, если на следующий день в это время часы идут, значит, каждый раз так и надо заводить. Запомните, никогда до отказа не крутите, потому что часы и без того будут идти двадцать четыре часа. Особенно это относится к таким вот часам, где механизм не очень хороший…

Я молча слушал его наставления. Сейчас все эти советы мне были ни к чему — часы-то безнадежно испорчены. Самое обидное, что не я их сломал. Я знал, что он сейчас закончит примерно такой фразой: «Жаль, что у вас именно такая поломка, здесь ведь нельзя достать запчасти».

— Когда-то наши деды носили «луковицы». Вынут из кармана, посмотрят и снова аккуратно положат в футлярчик. Вот это было надежно, тогда часы по нескольку десятков лет служили. А теперь что? Вчера купили, а сегодня уже в починку несем. Иногда и такие попадаются, им, видишь ли, любопытно внутрь заглянуть. Откроют, да еще подуют туда, думают, что так часы чище будут, и даже не догадываются, что сами же их портят. Ну ладно, оставьте ваши часы, но только раньше чем через неделю не будут готовы. Ваш заказ номер девять, а я сейчас чиню номер третий. Не забудьте: ваш номер девять.

Обрадованный, я не знал, как мне его благодарить. Через неделю, как раз когда я буду возвращаться назад, у меня уже будут исправные часы. И уж, конечно, теперь до самого конца операции, я никому больше их не дам.

— Вы из какой части? — спросил меня Фонг.

— Из второго подразделения, — не счел нужным скрывать я. — Мы стоим в обороне на Горелом холме.

— Вон оно что! — Фонг заметно оживился. — Когда у вас идет бой, нам отсюда с наблюдательного пункта все видно. Вам, наверное, очень трудно приходится без часов?

— Да, — признался я, — за эти несколько дней я просто места себе не нахожу из-за них. Все время боюсь опоздать, то и дело приходится бегать узнавать время.

Фонг подумал немного и предложил:

— Я, пожалуй, передвину вас тогда на номер шесть. Четвертый и пятый — заказы артиллеристов, им тоже часы очень нужны. Ну, а остальные — оружейников, тут ничего страшного не случится. Приходите через четыре дня.

Я пожал ему руку.

— Спасибо вам. Вот уж действительно повезло! — И не найдя других, более подходящих слов, я снова повторил: — Спасибо. Дней через пять-шесть я зайду.

Я обернулся и посмотрел на парня, который привел меня сюда. Он стоял, все так же засунув руки в карманы брюк, и улыбался. Наверно, улыбку вызывала моя неподдельная радость.

— И вам тоже спасибо, — весело сказал я.

— Не за что!

Я хотел было пожать ему руку, но заметил, что он тоже пошел к выходу.

Мы вышли из землянки вместе. Я остановился и спросил его:

— А чем этот Фонг здесь занимается?

— Он водитель. Возит орудия на позиции, отвозит в укрытие, а чуть только выдастся свободное время, чинит часы в своей мастерской.

— Где ж он детали и инструменты достал, — полюбопытствовал я. — Ведь все совсем как в настоящей мастерской!

Его лицо расплылось в улыбке. Маленькие усики выделялись на лице.

— Все сам раздобыл. Труднее всего ему было достать лупу, он подобрал разбитый трофейный бинокль и переделал его в лупу. А отвертка и пинцет — дай только ему кусочек колючей проволоки, так он их сколько угодно наделает. Лампа питается от старых батареек, которые ему радисты дали.

— Ну, а запасные части?.. — Я все никак не мог понять, откуда Фонг возьмет новую ось маятника, чтобы починить мои часы.

— У него есть для этого случая старые, вконец испорченные часы. Да, я забыл передать ему еще часы, ребята дали, их уже починить нельзя.

— Хороший он парень… — помолчав, сказал я. — Когда мы зашли, я очень боялся обременять его своей просьбой.

— Ну что же тут обременительного! Он ведь любит это дело. Когда все на позиции, он сидит здесь и скучает, если нет работы.

Мне захотелось познакомиться поближе с этим молодым военным, и я спросил:

— Как вас зовут?

— Кан.

— Вы куда сейчас? — Я надеялся, что нам по пути.

— Мне на позиции.

Я посмотрел на его стальную каску, похожую на опрокинутый снаряд. Эта каска так не вязалась с его молодым и веселым лицом. Нам пришлось расстаться, так как я шел в другую сторону, на совещание.

Когда я отошел километра два, над головой загудели вражеские самолеты. Разрывы снарядов были похожи на треск поджаренной кукурузы. Уже больше месяца эти не очень громогласные орудия защищали нас. У нас прежде не было случая встретиться с зенитчиками, но боевая дружба уже давно тесно связывала нас. А сейчас я особенно ясно почувствовал, какими близкими стали они для меня. Вовсе не потому, что один из них взялся чинить мои часы. Здесь, на этом фронте, зенитчики были у всех на виду, и все мы перед ними преклонялись. Но иногда у меня вдруг мелькала мысль: а может, они, зная, что зенитная артиллерия — новый род войск, кичатся перед пехотой, которая сражается уже много лет? Еще вчера я узнавал их только по большим букетам дыма, распускающимся вокруг железных воронов на небе. Сегодня я встретился с ними лицом к лицу. Как они молоды, жизнерадостны и нисколько не заносчивы, напротив, очень приветливы и сердечны. Вот так бывает, когда встретишь иной раз красивую девушку. Ее красота влечет тебя, хочешь познакомиться, но боишься, что тебя не оцепят, и сам же приписываешь девушке какие-то недостатки. Но когда знакомство уже состоялось и ты услышишь нежный голос, узнаешь, что она хороша не только внешне, но и внутренне, вот тогда-то и понимаешь, что окончательно покорен. Позади раздались взрывы бомб. Я подумал о молодом военном с маленькими усиками и веселой улыбкой. Защитит ли его сколько-нибудь железная каска? Я подумал о водителе, который готов помочь всякому, кто придет в его землянку на линии № 1. Обойдут ли бомбы и снаряды врага его мастерскую?

Через пять дней я вернулся на линию № 1. За эти дни мне удалось среди множества дел раздобыть пакетик табаку для кальяна, величиной со спичечный коробок. Я шел и размышляй как раз над тем, что сказать Фонгу, передавая ему табак, чтобы он не принял это как плату за свой труд.

Цветами зверобоя были покрыты оба склона горы. Там, где деревья были редки, я видел поле Мыонгтханя, пестревшее темно-красными кустами и разноцветными пятнами. Здесь и в самом деле было красиво. В отличие от прошлого раза у меня было такое чувство, будто я возвращаюсь в семью близких мне людей. Но вдруг я заметил, что все землянки на линии № 1 пусты. Я подумал, что часть, очевидно, передислоцирована.

Подойдя к землянке Фонга, я не обнаружил на прежнем месте дощечки. Я уже хотел было повернуться и пойти узнать, где теперь эта часть, как вдруг заметил клочок бумаги, приколотый у входа в землянку бамбуковой щепкой. На записке было вкривь и вкось нацарапано: «За часами обращаться в соседнюю землянку».

Я прошел еще несколько шагов и спустился в землянку. На лежанке спал боец в нижней рубашке с открытым воротом. Рядом с ним на кольце из лозы висело две связки котелков. Услышав мои шаги, он повернулся и взглянул на меня красными заспанными глазами.

— Мне нужен Фонг, — сказал я.

Боец устало сел на лежанке и спросил:

— Вы давали ему часы в починку?

— Да.

Он вытащил коричневый вещмешок, стоявший рядом, неторопливо развязал его, и я увидел около десятка часов разных марок.

— У ваших какой был номер?

— Шестой.

— Готовы…

Я взял часы, покрутил головку и приложил их к уху, часы весело тикали. Я будто снова нашел то, что потерял.

— Отлично! А где же Фонг? — весело спросил я.

— В командировке.

— Вот как! Когда же он уехал? — снова спросил я.

— Позавчера.

— А когда вернется? Мне бы нужно с ним встретиться.

— Это невозможно. Он очень далеко.

Я был удручен. В этот момент я и обратил внимание на то, как неохотно и односложно отвечает боец на мои вопросы. Он был совсем не похож на тех, кого я встретил здесь несколько дней назад. Мне хотелось все же выяснить, где Фонг. И вспомнив о своем подарке, я вынул его из кармана.

— Я хочу попросить вас передать Фонгу табак.

Боец некоторое время смотрел на пакетик, потом, не глядя на меня, сказал:

— Оставьте его себе, я ничего не могу передать Фонгу.

Всем своим усталым, измученным видом он как будто хотел дать понять, что лучше не продолжать эту беседу. Видимо, он не спал всю ночь. Мне не оставалось ничего другого, как поблагодарить его и выйти.

Я в замешательстве стоял перед землянкой. Я не могу уйти, пока не найду своих вчерашних друзей. Внезапно вспомнив одно обстоятельство, я вернулся в землянку.

Я боялся только одного — что парень уже снова уснул, но он лежал, положив руку на лоб, и глаза его были широко открыты. Повернувшись, он посмотрел на меня все еще красными от сна глазами.

— Мне нужно видеть Кана, — сказал я.

— Какого Кана? Ротного или рядового?

— Такого молодого… с усиками, — в замешательстве сказал я.

— А, значит, ротного. Вы с какой стороны пришли, с гор?

— Да.

— Идите тогда вперед, километра через два увидите засохшее дерево, а по правую руку будет поле и на нем четыре орудия… Кан там.

Значит, молодой военный, которого я тогда встретил, был командиром роты. Я спустился в поле. Хорошо, что в тот раз я попал сюда. Если бы совещание, на которое я тогда шел, созвали бы несколькими днями позже, мне не довелось бы встретиться с этими людьми. Сейчас я найду Кана на позиции и передам ему пакетик табаку для кальяна. Я догадывался, что сам он, как и я, наверняка не курит кальян, но зато он должен знать, кому в их части может пригодиться этот табак. Я подошел к тому самому полю, которое в прошлый раз показалось мне морем со вздыбившимися волнами. Орудий там уже не было. На земле, израненной бомбами, виднелись глубокие борозды от автомобильных колес. Кольцо, в котором оказался враг, с каждым днем сужалось. Теперь артиллеристы приблизились к тому месту, где прежде стояла наша часть.

Едва я спрыгнул в траншею, как увидел человека, бегущего мне навстречу. Это был Кан.

Кан тоже узнал меня и заулыбался. Когда он улыбался, даже у глаз не собирались морщинки. Если б не усики, его вполне можно было бы принять за мальчишку.

— А я к вам собрался, — сказал я ему.

— Мы ведь уже глубже передвинулись.

— Знаю, мне сказали, я как раз и направлялся туда.

— А как же вы здесь очутились?

— Мне хотелось посмотреть на ваши старые землянки.

Я отстегнул пуговицу и вынул из кармана пакет с табаком, который слежался так, что стал похож на пакетик с пластырем.

— Еле достал… — сказал я. — Очень вас прошу, отдайте это самому заядлому курильщику.

Кан, весело улыбаясь, взял пакет.

— Отлично! Разделим между всеми поровну.

— Если найдется такой же заядлый курильщик, как Фонг, можете отдать ему сразу все.

Улыбка сразу исчезла с лица молодого ротного.

— Вы уже забрали свои часы? Вот и нет теперь у нас больше часовой мастерской.

Смутное подозрение шевельнулось во мне. Я спросил:

— А где же Фонг?

Кан удивленно взглянул на меня:

— Разве кашевары вам не сказали? Фонг погиб.

Какое-то мгновение мы молчали. Значит, Фонга больше нет в живых. А ведь нам здесь просто необходимы такие люди, веселые жизнелюбы, использующие любую возможность, чтобы помочь всем и каждому. Только теперь я понял, почему кашевар встретил меня так невесело, когда я пришел за часами.

Кан рассказал мне, как это все случилось.

Два дня назад утром часть, в которой служил Кан, получила указание переменить позиции и продвинуться в глубь кольца. Командир роты поехал вперед, чтобы все подготовить. Кан и замполит остались руководить перевозкой орудий.

Машины, везущие орудия, двигались по дороге, только что расчищенной саперами среди поля, на котором сравняли межи. Через пятнадцать-двадцать минут зенитки должны были уже стоять на новом месте. Но не успели машины пройти и полдороги, как туман, висевший над полем, вдруг рассеялся. Видя, что обстановка осложняется, Кан и замполит сели один в головную, другой в замыкающую машину и отдали водителям приказ ехать как можно быстрее. Но было уже поздно. С одной из высот неприятель заметил их, и орудия Мыонгтханя открыли по машинам огонь.

Дым от снарядов закрыл колонну. Иногда не видно было даже впереди идущей машины. Головная машина была подбита и, потеряв способность двигаться, закрыла дорогу трем остальным.

Кан сидел вместе с Фонгом в последней машине. Увидев, что машина, которая шла впереди, остановилась, Фонг высунулся в окошко и крикнул:

— Поворачивай влево, давай прямо по полю!

Но водитель не услышал его, потому что в этот момент снаряд угодил в покрышку. Фонг повернулся к Кану:

— Вырвемся вперед!

Кан кивнул. Фонг дал газ и вывернул влево. Стиснув зубы, он удивительно ловко повел машину прямо по полю, они проскочили, обогнув застрявшие машины, и благополучно добрались до нового места. Фонг очень быстро отцепил орудие. Казалось, задачу свою он выполнил. Но он тут же заявил, что хочет вернуться и вывезти застрявшие орудия.

Ему удалось привезти два из них, но когда он прицепил к своей машине третье — последнее, его ранило осколком в голову. Он умер тут же, на месте. Другой водитель сел за руль его машины и отвез орудие.

Кан грустно помолчал, а потом добавил:

— Видя, что обстрел усилился, я залег у края поля и крикнул: «Фонг! Останови машину, пережди немного». Но он ответил: «Разрешите мне не останавливаться, ведь они зенитку разворотят!» Это верно, орудие ценное. Но если б он послушался меня и немного переждал, может быть… У нас все его очень любили. Жаль парня. — Здесь ни для кого не редкость, если кто-то гибнет от пули или снарядов врага. — Мы привыкли сдерживать свои чувства, особенно командиры. — И Кан перевел разговор на другое: — На новом месте мы строим линию № 2 Дьенбьенфу. Сегодня я заберу туда последних — кашеваров. Мы как раз кончаем строить кухню. Наш кашевар теперь будет сидеть и готовить в специальном бункере, не то что раньше, когда ему приходилось бросать все и убегать, едва только начнется обстрел. Ну, а вас, если нужно будет постричься, приглашаем к нам. Мы скоро откроем «Столичную парикмахерскую». У нашего парикмахера есть даже белый халат и одеколон. Наши ребята как раз только что поймали парашют с грузом, который с самолета сбросили врагам, там оказалось несколько флаконов одеколона, В парикмахерской тоже будет все бесплатно…

Он слегка нахмурился, потом сказал:

— Фонг, когда починил ваши часы, сказал мне, что ось маятника, которую ему удалось найти, немного коротковата. Поэтому заводите часы медленно… Но все равно они будут идти все двадцать четыре часа!

Перевод И. Зимониной.