Запрос в друзья

Глава 12 2016

Проснувшись наутро после поездки в Норфолк, испытываю чувство облегчения: я дома, где все идет своим чередом. Хотя и не представляю, как все может идти своим чередом после случившегося. Полли считает, что я должна подумать о себе, возобновить общение с друзьями, которых забросила в последние годы, но мне трудно добавить что-то новое в свою жизнь. Я с трудом справляюсь с тем, что в ней уже есть.

По средам Генри ночует у Сэма, так что с утра я начинаю собирать его вещи: трусы, запасную форму, Манки — запихиваю все это в его маленький рюкзачок. Манки у Генри с самого рождения. Постепенно он истрепался по краям, и мы с Сэмом стали называть его Одеяльце-Манки, так оно и пошло. Вещи Генри кочуют из моего дома в дом Сэма, я никогда точно не помню, что он взял с собой и что забыл, но Манки незаменим. Засовывая запасной свитер, натыкаюсь на что-то твердое и острое в переднем кармашке рюкзака. Расстегиваю его и заглядываю внутрь. Когда я вижу, что там, опускаюсь на кровать Генри, уставившись на наше фото на пляже, где мы оба улыбаемся, щурясь на солнце.

— Генри, подойди, пожалуйста, на минутку, — зову я.

Он прибегает из кухни, слизывая джем с пальцев, и замирает на месте, увидев, что я держу в руках.

— Почему ты положил фото к себе в рюкзак, Ги?

— Мне нравится на него смотреть, — чуть слышно отвечает он.

— Когда?

Он будто становится еще меньше.

— Когда я остаюсь у папы. Иногда я скучаю по тебе.

Слезы разрывают мне горло и обжигают глаза.

— Иди сюда.

Он бросается ко мне и прыгает на коленки, обнимает меня руками и ногами, прижимаясь ко мне своим крепким детским тельцем.

— Я тоже по тебе скучаю. — Я стараюсь произносить это легко. — Но тебе же весело у папы?

— Да, — говорит он мне в шею. — Но я иногда хочу увидеть тебя.

— Это ничего, Ги. — Голос мой срывается, я сглатываю. — Но не надо было брать фотографию, ты мог бы просто мне сказать. Знаешь что? А давай сделаем большую фоторамку с разными снимками, моими и твоими, и ты поставишь ее у папы, в своей спальне.

Он обнимает меня напоследок и возвращается к своему тосту. Я с минуту продолжаю сидеть на его кровати, разглядывая наше фото: мы стоим обнявшись, в лучах солнца. Когда я ставлю рамку назад на полку, не могу не почувствовать облегчения. Все-таки это была моя паранойя, никто ко мне в дом не влезал.

Если не перестану пренебрегать клиентами, я начну их терять. Пока Генри находится у Сэма, могу как-то продвинуться с последним проектом Розмари Райт-Коллинз. Розмари — очень важный для меня клиент: без нее мой бизнес зачах бы. Сэм однажды заметил, что, возможно, я совершаю ошибку, занимаясь в основном только ее проектами, нельзя класть все яйца в одну корзину. Он хотел, чтобы я отказывалась от ее заказов, он считал, что я распыляюсь, стараясь одновременно выполнить все ее требования и ублажить других клиентов. Он радовался за меня, я уверена в этом. Но я не могла не заметить, что он оставил меня ради кое-кого помоложе и с намного более скромными достижениями в карьере. Я знаю, что Полли думает именно так.

В пятницу, забрав Генри из школы и приведя его домой, я не усаживаю его перед телевизором, а предлагаю ему поиграть. Мы строим большую и сложную железную дорогу, и он сочиняет очень замысловатую историю про то, как паровозики должны спасти корову с его игрушечной фермы, застрявшую на путях. Каждый раз, когда я пытаюсь завершить историю спасения, предложив какое-нибудь решение, он изобретает новые и очевидно непреодолимые обстоятельства, и игра продолжается. Я наблюдаю, как он с серьезным лицом передвигает паровозики по путям, с головой погрузившись в придуманный мир. В гостиной уютно, но меня пробирает дрожь. Вот почему никто никогда не должен узнать про то, что на самом деле случилось с Марией. Я не могу подвергнуть опасности его наивную веру в доброту мира, в котором поезд не может наехать на корову или забрать у ребенка его маму.

Уложив Генри в постель, я сажусь за кухонный стол и наливаю себе красного вина. В углу приглушенно светит лампа. Из микроволновки начинают распространяться запахи разогреваемой еды: лук, чеснок, специи. Я просматриваю почту. Проблема с работой из дома в том, что ты вроде все время на работе и никогда не отключаешься от нее. Открываю другое окно и захожу на «Фейсбук». Я постоянно, то с ноутбука, то с телефона, проверяю свою страницу в ожидании сообщения, и с каждым разом во мне крепнет надежда, что все кончилось. Что все-таки это была чья-то неудачная шутка, глупый розыгрыш, который встревожил и расстроил меня, не более того. Одна из школьных мамочек делится подробностями своего недавнего развода, но на ее страничку подписаны партнеры ее бывшего, и они вмешиваются, разоблачая ее версию событий и оскорбляя ее. Я углубляюсь в чтение комментариев — точно так же когда-то я переживала перипетии мыльных телесериалов, но только тут реальная жизнь, или, по крайней мере, нечто вроде нее. Меня поражает, насколько открыто некоторые делятся своей жизнью в онлайне. Те редкие разы, что мы с этой мамашей встречались у ворот школы, мы даже не здоровались, но при этом я посвящена в неприглядные подробности ее личной жизни.

Я перехожу на страницу Марии и вижу, что Софи приняла ее в друзья, и уже собираюсь закрыть окно, как на глаза мне попадается еще один друг Марии — Натан Дринкуотер. Я роюсь в памяти, но это имя мне ничего не говорит. Уверена, что человек с этим именем в нашей школе не учился. Я перехожу на его страницу, но там ничего: ни постов, ни фото профиля — ничего. У него есть только один друг — Мария.

На «Фейсбуке» появляется групповое сообщение о встрече со старыми коллегами. Инстинкт подсказывает мне, что надо поступить как обычно — проигнорировать его, и пусть они думают, что мне это неинтересно, что я слишком занята работой и ребенком. Но я позволяю мышке подобраться к значку для ответа, пытаясь при этом представить, как сижу в баре с бокалом вина, болтаю, узнаю последние новости, обмениваюсь информацией. Наливаю себе еще вина, и в этот момент в дверь звонят. Я вздрагиваю, бутылка дергается у меня в руке, ударяется о бокал, вино разливается кровавой лужицей вокруг основания бокала и растекается по дубовой столешнице. Ставлю бутылку и крадусь по коридору. Даже после того, как нашла пропавшую фотографию, я до конца не смогла отделаться от мысли, что мне по-прежнему что-то угрожает, что кто-то следит за мной. Сквозь матовое стекло входной двери различаю силуэт, но не могу определить, кто это. Я останавливаюсь в темной прихожей, освещенная сзади кухонной лампой, и каждый удар сердца отдается во всем теле. Делаю шаг назад. Не буду открывать, прокрадусь обратно на кухню, и пусть тот, кто стоит за дверью, думает, что меня нет. Но потом открывается почтовый ящик, и я слышу голос:

— Луиза? Ты дома?

Я бросаюсь к двери и распахиваю ее.

— Полли!

Я так рада ее видеть, что, обняв, прижимаю к себе слишком крепко и не отпускаю слишком долго.

— Эй, что с тобой?

Я улыбаюсь, сдерживая слезы:

— Все хорошо. Просто так здорово, что ты пришла. А что ты здесь делаешь?

— Э-э-э, ты пригласила меня на ужин. Когда я сидела с Генри в прошлую пятницу.

— Боже мой, ну да, конечно. Прости, я совершенно забыла со всеми этими делами…

— Ты что имеешь в виду? Что происходит?

Я на минутку забыла, что она ничего не знает. С чего же начать? Стоит ли вообще ей что-нибудь рассказывать?

— Да ничего особенного, так, работы много, и еще там… Сама-то ты как?

— Ой, да все по-старому.

Мы проходим на кухню, и она усаживается за стол.

— О, пахнет вкусно.

— Это деревенский пирог, но только одна порция, — признаюсь я. — Извини. Но у меня еще есть салат, хлеб и закуски, пожалуй, нам на двоих удастся все это растянуть.

— Ничего, я принесла вино и печенье, — говорит она, выставляя все это на стол. — Кому нужен твой ужин?

Она видит на полке наше с Генри фото.

— Так ты нашла его? Вот видишь, я же тебе говорила! Держу пари, ты положила его где-нибудь, да и забыла про него. Так?

— Не совсем. Его взял Генри. Он брал его с собой, когда ездил к Сэму. Говорит, что скучает по мне, когда меня нет рядом.

— О, бедняжка Ги. — Полли кладет руку на сердце в порыве сочувствия.

— Знаю. Давай сейчас не будем говорить об этом, я не вынесу.

Пока готовится пирог, мы успеваем справиться с печеньем и откупориваем вторую бутылку. Полли засыпает меня историями из любовной жизни своей сестры и сообщает последние новости о моих бывших коллегах из «Блу Дор». Она собирается пойти на встречу старых коллег, объявленную на «Фейсбуке», и настаивает, чтобы я тоже пошла. Она еще не добралась до Майи и Фиби и ничего не спросила про Генри. Несмотря на то что она обожает Генри, а я очень люблю ее девочек, мы много о них не говорим. У меня есть приятельницы, с которыми я познакомилась благодаря Генри, разговоры с ними почти неизменно вращаются вокруг проблем с аппетитом, плохого поведения и «за» и «против» уроков плавания, но мне нравится, что с Полли мы можем поговорить о чем-то, не связанном с детьми. Она — настоящий друг.

Пока я выкладываю жалкую порцию пирога из формы на две тарелки, добавляю к нему несколько кусочков французского батона и по ложке салата, спрашиваю ее про девочек.

— У них все хорошо. Ну, что касается Майи.

Майя — крепкая и живая девочка восьми лет, которая удивительным и завидным образом умеет игнорировать мнение остальных, а вот ее сестра в свои двенадцать становится с каждой нашей встречей все более замкнутой и притихшей. Я полагала, что это обычные последствия взросления: неизбежное стремление к независимости, желание отличаться от других и, как следствие, отдаление от родителей и всех связанных с ними взрослых.

— А Фиби?

— У нее проблемы в школе. С другими девочками.

Ледяная рука хватает меня за живот, аппетит пропадает.

— Ты хочешь сказать, что ее травят?

— Ну, я не уверена, что это можно назвать травлей. Это происходит так… подспудно. Девочки в этом возрасте могут быть такими жестокими.

Мне ли этого не знать.

— А что они делают?

В каком-то смысле я не хочу в это вникать. Эта тема для меня была неприятна и в лучшие времена, а теперь я и вовсе не представляю, как смогу сохранить самообладание.

— Это трудно описать. Не зовут ее с собой, не предупреждают до последней минуты, насмехаются над ее внешностью. Думаю, она не все мне рассказывает. В середине четверти появилась эта новая девочка — и все пошло наперекосяк. Настроила лучшую подругу против Фиби. Знаешь, такая альфа-телка… — Она замолкает. — Да просто гребаная маленькая сучка.

Меня поражает, с какой злостью Полли об этом говорит. Я никогда не слышала от нее таких ругательств, не говоря уже о том, с какой ненавистью она описывает ребенка.

— Фиби всегда была такой веселой, с искоркой, а теперь она словно съежилась, просто увяла. Нет, я, конечно, готовилась к тому, что она изменится с возрастом, отдалится от меня, но я надеялась, что по сути, по природе своей она останется прежней. Но это происходит, и она теряет свой стержень. Эта девка разрушает ее, она забирает у меня Фиби.

Полли очень старается не разрыдаться. Мне так жаль ее, но я не в состоянии ответить ей адекватно. Для меня самой это неоднозначный вопрос, и я не знаю правильного ответа на него. Я только один раз столкнулась с этим как мать, когда Генри пожаловался мне, что Джаспер и Дилан не хотят играть с ним в паровозики. И хотя это больно ранило мое сердце, все же это не совсем то же самое.

— Ты ходила в школу? — только и могу спросить я.

— О да, несколько раз. Они стараются помочь, но, как я уже сказала, все происходит подспудно. Они особо ничего сделать не могут. Проблемы коммуникации — так они это называют. Смешная такая коммуникация.

Она глядит на еду, к которой почти не притронулась. Как же мне хочется дать ей почувствовать, что я все понимаю, утешить ее.

— У меня было… нечто похожее, когда я училась в школе, — говорю я неуверенно.

— Правда? — Полли смотрит на меня. — А что случилось?

— Ну, я не хотела бы вдаваться в подробности, но… я все понимаю. Я помню себя в подростковом возрасте.

— Слушай, поговори с ней. Она тебя послушает.

Взгляд у меня, должно быть, скептический, потому что она продолжает:

— Нет, она действительно тебя уважает. Она считает, что ты такая крутая: и бизнес у тебя свой, творческий, и Генри ты сама воспитываешь.

— Ну, я не знаю, Полли. Я не уверена, что смогу посоветовать ей что-нибудь полезное…

Господи, во что я ввязываюсь?

— Конечно, посоветуешь. Ты же сама сказала, что у тебя в школе была подобная ситуация. Даже просто послушать ей будет полезно. Ну, пожалуйста.

Правда, я не совсем это имела в виду, но я не могу признаться Полли, что мне эта ситуация знакома с другой стороны.

— Ладно, позвоню ей завтра. — А что еще я могла ответить?

— Спасибо тебе большое! — Она дотрагивается до моей руки. — Ну все, хватит об этом. Мне до смерти надоело про это думать, если честно. Давай поговорим о тебе. Ты все помалкиваешь. Какие у тебя новости?

Наступает мой черед потупить взгляд и начать размазывать вилкой картошку. С одной стороны, я жажду посвятить ее во все происходящее, открыться кому-то, кто искренне любит меня и не связан с моим прошлым. Я так устала. Устала держать все в себе, не иметь возможности полностью избавиться от тяжелой ноши.

— Да никаких особо.

— Я так и знала! Ну, в чем дело? Ты с кем-то познакомилась? О господи, это кто-то с веб-сайта?

Она смотрит на меня с такой надеждой, что мне хочется что-нибудь ей солгать. Но я не делаю этого.

— Нет, это тут ни при чем. Если честно, я даже не проверяла ту почту, что ты мне завела. Я не уверена, что вообще хочу в этом участвовать, Полли.

— Хорошо, поговорим об этом чуть позже. Сначала расскажи мне, что происходит.

Я решаю поделиться с ней сильно разбавленной версией правды.

— На «Фейсбуке» ко мне обратился кое-кто, с кем я училась в школе.

— Это та подруга, к которой ты ездила в гости в прошлую пятницу? Софи, кажется?

— Нет, это был другой человек. Я тебе никогда об этом не рассказывала, но в самом конце моей учебы во время вечеринки в школе погибла одна девочка.

— Что? Она прямо в школе погибла?

— Нет. Она… считается… в общем, считается, что она выпила лишнего или что-то в этом роде. Неподалеку от нашей школы в Шарн-Бей есть скалы. Марию в последний раз заметили уходившей в направлении этих скал. Больше ее никто не видел.

Я болезненно ощущаю зияющие провалы в своем рассказе, темные дыры, словно щели между зубами. Но Полли уже сгорает от возбуждения.

— То есть ее тело так и не нашли?

— Нет, но в этом нет ничего необычного. Люди и раньше прыгали со скал, и их тела исчезали навсегда. Эти скалы прославились как место для самоубийц. А всплывет или не всплывет тело, зависит от многих факторов: приливов, погоды…

— Так от кого пришло сообщение?

— В этом все и дело. Сообщение было от нее. От Марии.

— От мертвой девушки? — Вилка в руке Полли застывает на полдороге от тарелки к ее рту. — Какой ужас, это отвратительно. Кому могло прийти в голову такое?

— Не знаю.

— А почему они написали тебе? Она была твоей лучшей подругой?

Я не имею понятия, как отвечать на этот вопрос. Не считая родителей (отношения с которыми осложнены чувством долга, вины и недомолвками) и Генри (который связан со мной биологически), Полли — единственный человек в мире, который искренне любит меня. В отличие от некоторых людей, я никогда не была близка со своими родителями, а после исчезновения Марии недостаток общения с ними стал еще более очевиден. Это все случилось в критический период моего подросткового переходного возраста, когда дети начинают отдаляться от родителей. Я уже была в процессе отчуждения от них в сторону друзей, в пользу «реальной» жизни. Думаю, что при нормальном развитии событий с возрастом я бы вновь сблизилась с ними, но смерть Марии создала между нами пропасть, которую невозможно было преодолеть. Я не могла рассказать отцу с матерью, что наделала и почему навсегда отстранилась от них. Они же, в свою очередь, недоумевали, почему исчезновение девочки, с которой я, по их мнению, была едва знакома, произвело на меня такое неизгладимое впечатление.

Полли была со мной рядом в худшие моменты моего разрыва с Сэмом. Может, я не рассказывала ей всего, но она знает больше, чем кто-либо другой. Она подобрала меня и склеила по кусочкам в тот момент, когда я считала, что уже больше никогда не смогу подняться с колен. За всю жизнь я не встречала другого человека, который до такой степени был бы на моей стороне, как Полли. И рисковать потерять ее я не могу. Я не могу показать ей, какая я на самом деле, особенно в свете того, что происходит с Фиби.

— В некотором роде, — говорю я. — Хотя к тому моменту, когда она умерла, мы уже не были друзьями. И я не одна, другая моя одноклассница тоже получила такой же запрос. Та самая, к которой я ездила, когда ты сидела с Генри на прошлой неделе. Есть еще кое-что… — Я набираю в грудь воздуха: — В тот вечер, когда я ездила к Софи, мне показалось, что за мной кто-то следил.

— Что? С какой стати кому-то преследовать тебя?

— Точно не знаю… но это послание, потом пропало фото…

— Так ведь фотографию взял Генри, ты же сама мне только что сказала.

— Знаю, знаю. Но клянусь, кто-то шел за мной следом в туннеле в южном Кенсингтоне. Когда я побежала, он тоже прибавил шагу. — Звук не отстающих от меня шагов, жжение в груди, бутылка, бьющаяся о мои ноги.

— Может, он спешил? — Полли беспомощно пожимает плечами. — Честно говоря, я в этом ничего такого не вижу, Лу.

Она не верит мне, и я ее за это не виню. Вне контекста того, что произошло с Марией, моя история теряет силу, но как раз этого я и не могу поведать Полли. Но ведь кто-то завел на «Фейсбуке» страницу на имя Марии Вестон, и кто-то шел за мной всю дорогу от «Кристал Паласа» до южного Кенсингтона. Я в этом уверена.

— Однако эта страница на «Фейсбуке», — словно эхом повторяет мои мысли Полли, — это как-то странно. Ты предполагаешь, кто мог это сделать?

— В следующие выходные состоится вечер выпускников, я думала пойти, посмотреть, ну не знаю, вдруг кто-нибудь еще получил нечто подобное.

Она смотрит на меня грозно.

— Школьный вечер? Ты серьезно? А Сэм тоже там будет?

— Не в курсе, — отвечаю я, не отрывая взгляда от бокала. Я думаю о списке приглашенных, который я видела на «Фейсбуке», и точно знаю, кто согласился прийти.

— Может, тебе лучше заранее выяснить? Я не считаю, что встречаться с ним в компании — это удачная затея.

Порой я жалею, что посвятила Полли в подробности ухода Сэма. Она не из тех подруг, которые забывают такие обиды и дают забыть тебе. Мне нравится, как ожесточенно она защищает меня, как злится на Сэма, но я не могу позволить ей себя остановить.

— Послушай, — предлагаю я, — я попытаюсь узнать, кто идет; я могу спросить кого-нибудь или поискать на «Фейсбуке» какой-нибудь список. Я никуда не пойду, если узнаю, что он туда собирается.

Мне претит, что приходится обманывать Полли, но я не хочу с ней спорить, мне нужно, чтобы она была довольна мной. Конечно, она права. Нет ничего хорошего в том, чтобы оказаться с ним в расслабляющей обстановке, где выпивают, предаются воспоминаниям и поддаются эмоциям, и Полли точно знает, почему это плохо. Я совершила ошибку, рассказав ей, как однажды, вскоре после того, как он бросил меня, Сэм зашел как-то вечером, когда Генри уже спал. Я выпивала в одиночестве, и он присоединился ко мне. Спустя час или около того возникло ощущение, что он никогда и не уходил. В какой-то момент он наклонился, чтобы открыть ящик, где я держу штопор, и время будто остановилось, всего на одну секунду. Он оказался так близко, что черты его лица расплылись у меня перед глазами, я почувствовала на щеке его дыхание, и внизу живота возникло это горячее жгущее ощущение. Я вскочила на дрожащих ногах, бросилась через всю кухню и, якобы внезапно вспомнив про то, что мне рано вставать, попросила его уйти. Невзирая на все то, что он со мной сотворил, меня все еще к нему тянуло. Тянет до сих пор.

— Гм-м-м, ладно, — произносит она, вроде бы удовлетворившись. — Так, давай-ка посмотрим, что пришло на твой новый имейл, нет ли чего стоящего.

Я передаю ей ноут, и она заходит в почту, которую создала от моего имени.

— Ого, да тут полно всего!

Я поворачиваю стул, чтобы видеть экран, и Полли начинает читать письма.

— О, — произносит она. В первом письме содержится грязный намек на Поллино «для совместного»: «Я готов проводить вас туда и обратно». — Так, стираем и переходим к следующему.

Следующий ответ содержит еще более подробные описания того, как он будет ходить туда-сюда и что при этом чувствовать.

— О боже. Надо было мне по-другому сформулировать, — упав духом, признает Полли. — Это был мой первый опыт устройства свиданий по Интернету. Лучше бы мы обратились к какому-нибудь подростку, они в этом деле мастаки.

Большинство ответов так или иначе обыгрывали эту тему, хотя было несколько вполне искренних писем, но все они впечатлились моей любовью к загородным прогулкам и восприняли ее на полном серьезе. Это были скалолазы, триатлонисты и участники троеборья «Железный человек».

— Я не пойду на свидание с этими мужиками, — отказалась я. — У меня начинается аритмия, как только я собираюсь выехать за пределы города.

— Потерпи, — говорит Полли. — Есть один подходящий кандидат. «Привет», — пишет он. Выглядит приветливо, неплохо для начала? — «Должен признаться, я не большой фанат загородных прогулок, но люблю сходить куда-нибудь поесть. Вот я и подумал, не пригласить ли мне вас на ужин?» Ну вот! Он тоже не любит прогулки по лесу.

— Ну, знаешь, это еще не повод, чтобы идти с человеком на свидание.

— Не повод, но как знать. Давай зайдем на его страницу.

Грегу 42 года, и он привлекательный, я бы сказала, приятный. На фото он смеется и смотрит куда-то мимо фотографа.

— Миленькая рубашка, — комментирует Полли.

— И это еще не основание для того, чтобы начинать строить семейное счастье на всю жизнь.

— Перестань выдумывать отговорки. Давай ответим.

Я вздыхаю, хотя, если быть честной, он симпатичный и кажется вполне нормальным, ну, насколько можно судить, а выбирать особо не приходится. И я позволяю ей состряпать ответ, который она отсылает через мессенджер сайта. Должно быть, он был в онлайне, потому что реагирует мгновенно. Я не успеваю ни возразить, ни обдумать ситуацию, как Полли назначает мне свидание с Грегом на завтра на семь вечера в одном из баров центрального Лондона. По ее наущению мы встречаемся, чтобы выпить. Она говорит, что так я смогу без неловкости уйти после первого бокала, если мне не понравится, а если все пойдет хорошо, мы всегда можем продолжить за ужином. Я не представляю, как это может пойти хорошо, если он и вправду такой милый и абсолютно нормальный, каким сейчас кажется. Я не встречалась ни с кем много лет. Так что я непременно все испорчу.

Когда Полли уходит, я доливаю остатки содержимого второй бутылки себе в бокал и поднимаю крышку ноута. «Фейсбук» все еще открыт на том месте, куда я заходила в последний раз, и я вижу, что у меня новое сообщение. После проведенного с Полли вечера мои страхи рассеялись, и я решаю, что это продолжение долгой переписки с прежними коллегами о предстоящей встрече, так что я кликаю на него без лишних эмоций.

От увиденного кровь застывает у меня в жилах. Это сообщение от Марии Вестон, и оно гласит:

Ну, как твоя поездка в Норфолк? Я не забыла, что ты сделала, Луиза. Я все время за тобой слежу. Я все время буду рядом.