Запрос в друзья

Глава 32 2016

После нашей встречи с Питом в парке прошло несколько тяжелых дней. Слава богу, клиенты меня не вызывали, и, если не считать походов в школу и обратно, когда я всю дорогу крепко держу Генри за руку, я сижу дома. Большую часть времени, пока Генри нет, провожу в постели. Он должен был отправиться к Сэму на выходные, но у Сэма что-то намечалось, и он попросил меня поменяться, на что я с радостью согласилась.

Понимаю, что безнадежно отстаю по срокам с работой, и когда это всплывет, рискую потерять Розмари насовсем. Но не могу заставить себя пошевелиться. Я стала дерганой, все время оглядываюсь, перед глазами то и дело возникает мертвое тело Софи. Не знаю, перестану ли когда-нибудь видеть себя, лежащую на земле, холодной и бездыханной. Я берегу энергию, чтобы мне хватило сил забрать Генри из школы, побыть с ним и уложить спать.

Сейчас он спит, устав после очередного дня, проведенного в школе. Сегодня он опять хотел пойти в парк, но после того раза я не могу на это отважиться. В дверь звонят, когда я завариваю себе чай. Подскакиваю и невидящим взором упираюсь в чайную ложку, зажатую в руке. Кто мог явиться ко мне без предупреждения в такое время?

На мне старые штаны от тренировочного костюма и фуфайка, и я не могу вспомнить, когда принимала душ. Провожу языком по зубам и чувствую скопившийся на них налет. Сегодня я точно не чистила зубы, и не уверена, что чистила вчера. Если буду сидеть тихо, может, незваный гость уйдет.

Опять раздается звонок, на этот раз двойной, и потом в дверь стучат, очень официально. А что, если это Рейнолдс? Тогда нет смысла прятаться, она все равно меня найдет. Откладываю ложку, замечая на столешнице следы, оставшиеся от всех ложек и чашек в предыдущие дни. Я вообще ела что-нибудь или только чай пила? Не могу вспомнить.

Осторожно выдвигаюсь в прихожую. По другую сторону матового стекла маячит размытый силуэт. Я приближаюсь по коридору, не дыша, и затем резким движением распахиваю дверь.

— А. Это ты. — Я стою, не снимая руки с замка, неуверенная в том, как долго еще буду держать дверь открытой и по какую сторону окажется в итоге Сэм.

— Очаровательно, — произносит Сэм, осматривая меня с ног до головы, оценивая мой всклокоченный вид. — Не стоит так сильно радоваться.

— Извини, но… что ты тут делаешь?

— Опять же, очаровательно. В нашей стране принято приветствовать гостей, предлагая им выпить, как-то так.

Спотыкаясь, я отступаю назад.

— Прости. Заходи. — Как обычно, он заполняет собой всю прихожую. Эта квартира слишком мала для него. Он заполнял каждый ее сантиметр. Она гораздо больше подходит для одинокой женщины вроде меня. По дороге на кухню Сэм заглядывает в гостиную.

— Ого, да тут все изменилось.

Он не был в квартире с того дня, когда, поддавшись тоске одиночества, я чуть было не впустила его обратно в свою жизнь. Это случилось целых полтора года назад, но я хорошо помню, как это было: и вспыхнувшее желание, и то, как сильно я хотела поддаться ему. С тех пор я старалась видеться с Сэмом только при передаче сына, а это всегда происходило в дверях. В те редкие моменты, когда нам надо было встретиться и обсудить что-нибудь, связанное с Генри, мы выбирали нейтральную территорию.

— Ой, извини, а чего ты ожидал? — Голос мой звучит неожиданно резко. — Что я буду хранить это как твой алтарь? Поставлю большой портрет на камине?

Он уязвлен.

— Прости, я не хотел… выглядит мило. Просто все по-другому.

На кухне Сэм начинает озираться, стараясь не реагировать на грязные чашки, немытые полы и общую атмосферу упадка.

— Тут обычно все иначе, — бормочу я. — Последние несколько дней у меня не удались.

— Ничего страшного, Луиза, не переживай, — говорит он, но вид у него при этом встревоженный.

— Дай мне минутку, — говорю я.

Я ныряю в ванную, чищу зубы, плещу на лицо холодной водой, поспешно обмываюсь, стараясь при этом не думать, зачем я все это делаю. В спальне стаскиваю с себя запятнанную фуфайку и надеваю что-то, что хоть как-то подходит под категорию дневной одежды, после чего возвращаюсь на кухню, чувствуя себя более или менее человеком.

— Чаю? — предлагаю я, собирая использованные тарелки и грязные столовые приборы и вытирая столешницу.

— Мне бы чего покрепче, — отвечает он, отодвигая тарелку с крошками в сторону и садясь за кухонный стол. Я хватаю тарелку и кое-как запихиваю ее вместе с другой утварью в посудомойку.

— В холодильнике есть вино. Можешь достать его, пока я… — я неопределенно машу в сторону посудомойки.

Он легко поднимается, вынимает вино, тянется к верхней полке за бокалами. Он знает, где что находится. Я ничего не поменяла с тех пор, как он ушел. Он наливает нам обоим вина, пододвигает ко мне один из бокалов.

— Сядь, Луиза. Не надо ради меня убираться.

Я сдаюсь и обещаю себе, как только Сэм уйдет, сбросить летаргию, которая нахлынула на меня после встречи с Питом в Даличе.

— Итак, теперь, когда ты вошел и у тебя есть выпивка, ответь: зачем ты здесь? Генри уже спит. — Я сажусь и отпиваю вина из бокала. Я не в настроении играть в игры. Как приятно осознавать, что меня больше не волнует его мнение обо мне, по крайней мере, прямо сейчас.

— Я пришел к тебе, а не к Генри. Полагаю, мне надо было с кем-то поговорить. Про Софи и все такое. Все это так ужасно.

Похоже, он на самом деле расстроен, и я смягчаюсь.

— Я знаю. Это так жутко. Тебя уже вызывали в полицию?

— Да, они пытались найти связь с тем, что Софи так много времени проводила со мной и с Мэттом. Я имею в виду, в школе мы были близкими друзьями, конечно, я часто с ней общался.

— Действительно? Вы были близкими друзьями? — Когда я думаю о том, с кем я дружила в школе, парней вообще не учитываю. Парни, разумеется, были, но в моей шестнадцатилетней голове не укладывалось, что с ними можно дружить. Нравятся они тебе или нет, разница всегда сохранялась.

— Ну, может, не самые близкие друзья, но мы были в одной компании. Ты в курсе.

Я в этом не уверена. Мои отношения с Софи и Марией были такие сложные. А теперь, после этого запроса на «Фейсбуке» и того, что случилось с Софи, все так перепуталось. Я оказалась в комнате с кривыми зеркалами и не могу понять, как я сюда попала и где выход.

— А ты… упоминал про «Фейсбук»? Про Марию?

Он мнется.

— Нет. Я знал, что ты не хочешь сообщать об этом полиции… ну и…

— Это ты принес экстази, — я заканчиваю за него предложение.

Он пожимает плечами и крутит ножку бокала.

— Я тут, знаешь, задумался… — говорит он.

— О чем?

— Ну, знаешь, о прошлом. Всякое такое. Ты понимаешь, о чем я.

Я поднимаю брови, не собираясь облегчать ему задачу.

— О тебе и обо мне, у нас ведь общее прошлое. Это сильно упрощает наши отношения, не так ли?

— Неужели? — Что-то мне сейчас совсем непросто. В воздухе висит недосказанность.

— Ну же, Лу. Я знаю, ты все еще злишься на меня, имеешь полное право на это. Я ранил тебя и повел себя по-свински. Я очень сожалею об этом, ну правда. Я надеялся, что мы с тобой сможем остаться друзьями. Я думал… тебе сейчас нужен друг, кто-то понимающий. Тот, кто знает, что произошло на самом деле. А я все знаю.

Он, конечно, прав, именно в этом я сейчас нуждаюсь больше всего. Но чего мне точно не нужно, так это связываться с ним, позволить ему снова внедриться в мою жизнь. Однако он — единственный человек, который в курсе всего. Он стоит внизу с распростертыми объятиями, и я борюсь с соблазном упасть прямо в них.

— Тот человек… ну, который стоит за этой страницей, больше не давал о себе знать? — спрашивает он.

До меня доходит, что он не знает про новые послания. Я не решилась рассказать ему про то, где говорится о Генри. Он придет в бешенство, что я не сообщила ему сразу же. Поэтому отвечаю вопросом на вопрос.

— Сэм, а как ты думаешь, есть вероятность, что Мария все еще жива? — внезапно я готова разрыдаться. — Вдруг этот запрос на самом деле пришел от нее? Она могла догадаться о подсыпанном в коктейль. Или кто-то ей подсказал.

Он берет мою руку, и, вопреки желанию, я сжимаю его ладонь.

— Нет, Луиза. Честно говоря, я не думаю, что это возможно. Особенно, когда прошло уже столько времени. Кто бы это ни был, он просто псих, который пытается тебя напугать.

— Но ведь Эстер… она получает подарки на свой день рождения от Марии — каждый год с тех пор, как та пропала.

— Что?!

— Ей приходят посылки по почте, на них написано, что они от Марии.

Сэм хмурится, и я практически вижу, как в голове у него происходит работа мысли — он пытается переварить информацию.

— Прости, кому приходят посылки?

— Эстер Харкур. Она училась вместе с нами. Я довольно много общалась с ней во время вечера выпускников.

— Я ее не помню, — пожимает он плечами.

В этом незаметном жесте заключена вся трагедия подросткового возраста — разница между теми, кто был принят, и теми, кого не приняли. Конечно, он не помнит Эстер. Не будучи ни привлекательной, ни популярной, она просто никогда не пересекалась с ним. Да и я не попала бы в его радары, если бы не наша дружба с Софи. Меня охватывает сильное желание изменить прошлое, я страшно сожалею о том, что связалась с Софи, что так безжалостно и злонамеренно повела себя с Эстер. Я струсила и поддалась страстному желанию быть принятой в компанию, стать популярной.

— Должно быть, посылки и страница на «Фейсбуке» — дело рук одного человека, — продолжает он. — Как я уже сказал, какого-то психа. А полиция в курсе?

— Не знаю. Я им не говорила, но Эстер могла сказать. Когда она получила первые посылки, она обратилась в полицию, но они не сочли это достойным внимания.

Он откидывается на спинку стула и отпускает мою руку.

— Ты будешь держать меня в курсе дел, когда в следующий раз пообщаешься с полицией? — спрашивает он.

— Да, конечно.

— И дашь мне знать, если будут еще послания?

Я даю обещание, которое не собираюсь выполнять. Как всегда, я остаюсь один на один со всеми своими проблемами. Полли не общается со мною с тех пор, как я рассказала ей про Марию. Сэму я не могу рассказать все, а значит, он не сможет мне помочь. Наливаю себе второй бокал вина, Сэм тоже пододвигает ко мне свой. Наполняю и его. Какая уж теперь разница?

— Ну а как вообще дела? — спрашивает он. — Как работа?

— На работе все хорошо. У меня новый заказ — от Сью Пламтон. Ты помнишь Сью?

— Как я могу забыть Ля Пламтон? Ее ужасная собачонка еще жива?

— Лола? О да, она по-прежнему очень активна. Если это слово применимо к помеси собаки и крысы. Более того, я должна была позаботиться о том, чтобы вписать в интерьер гостиной Сью ее корзинку.

— Да брось ты!

— Представляешь? — Как только я начинаю втягиваться в разговор, я тут же чувствую, как мне этого не хватало. До рождения Генри каждый вечер мы сидели за этим столом с бокалами вина и делились событиями прошедшего дня. В первые месяцы жизни сына, пока я металась по квартире в изнеможении, безуспешно пытаясь успокоить орущего у меня на плече Генри, а Сэм, прихватив ноутбук, удалялся в спальню, это общение сошло на нет. С тех пор нам больше никогда не было так легко вместе, даже после того, как Генри подрос и мог проспать всю ночь. Переход от семьи из двух человек к семье из трех, где третий полностью зависит от первых двух, нарушил баланс наших взаимоотношений.

Я продолжаю поддерживать разговор, задаю вопросы про его работу, про наших общих друзей, с которыми потеряла связь после развода. Я намеренно обхожу больную тему, но, к несчастью, Сэм вновь возвращается к ней, когда я упоминаю его мать. Когда мы с Сэмом сошлись, она снова фигурировала в его жизни, до известной степени, но он никогда особо не распространялся на ее счет, даже после рождения Генри.

— Она абсолютно помешана на Дейзи, гораздо больше, чем была на Генри. Не знаю, может, из-за того, что та девочка. Балует ее до крайности.

Я с болью думаю о своем мальчике: он по-настоящему любит плюшевые игрушки, словно они живые; внимательно относится ко всему, чем занимается; он так серьезно воспринимает окружающий мир. Как это можно: любить другого ребенка сильней только потому, что это девочка? А может, не в том дело. Может, дело во мне. Я всегда чувствовала, что мать Сэма не самая большая моя поклонница, и опасаюсь, хоть и не решаюсь уточнить, что Кэтрин тут пришлась ко двору. Теперь, когда он упомянул Дейзи, я не могу проигнорировать эту тему.

— Ну и каково это — стать отцом во второй раз?

— О, здорово, здорово! Она замечательная, растет быстро, все ее интересует. — Слова, которые он произносит, очень правильные, но я чувствую знакомое напряжение в его голосе. Я молчу, не хочу заполнять паузу. — Хотя это довольно утомительно, — поясняет он. — Совсем не остается времени на… другое.

Должно быть, я скорчила физиономию, потому что он продолжает:

— Знаю, знаю: бедняга, он опять считает, что им пренебрегают, ребенок оккупировал его место — какой же я предсказуемый, так?

Он смеется, ожидая, что я подхвачу его смех, но эта история слишком хорошо мне знакома, и я не могу притворяться.

— Уверена, это нелегко, — выдавливаю я, а дальше все же не могу сдержаться: — Хотя, возможно, это не так тяжело, как остаться одной с двухлетним ребенком на руках.

— Упс. Наверное, я это заслужил. — Он проводит рукой по голове — начиная со лба и до шеи. — Прости, Луиза, прости меня. Я понимаю, как тебе было непросто в прошлом году, когда ты узнала о том, что у меня родился ребенок.

Непросто — это не то слово. Нам пришлось столько пережить, прежде чем мы смогли родить Генри. Все эти чертовы уколы, бесконечные походы по врачам. Боже мой, а ожидание: когда не можешь ни на чем другом сосредоточиться, пытаешься не придавать значения результатам теста, потому что он опять отрицательный — то ли из-за того, что сделал его слишком рано, то ли он и правда отрицательный. Как же это выматывает. А как же больно общаться с другими беременными. Когда мне стукнуло тридцать пять, я помню, дня не проходило, чтобы кто-нибудь не выкладывал на «Фейсбуке» снимок УЗИ или совместное фото с игривой подписью: «У нас новость!»

— Рада за тебя, — говорю я неискренне. Мне не хочется превращаться в карикатуру, в обиженную брошенку. — У Генри теперь есть сестричка, мы всегда этого хотели.

— Хм. Опасайся своих желаний.

— Не говори так, Сэм.

— Да нет, я не про Дейзи, я люблю ее, это само собой разумеется. Но… просто это нелегко, вот и все. Поддерживать отношения, жизнь вообще, когда у тебя растет маленький ребенок. Не знаю, с тобой было проще.

Конечно, ему было проще со мной, ведь я из кожи вон лезла, облегчая ему жизнь и сглаживая все углы. Я выполняла любые его прихоти, никогда ни в чем не отказывала, даже когда он просил о немыслимом. Я делала все, чтобы его жизнь оставалась прежней, насколько это было возможно. Он был единственным человеком, который действительно хорошо знал меня, знал, что я сделала, но все равно продолжал любить. Неожиданно я начинаю понимать, под каким стрессом находилась, живя с человеком, перед которым была в вечном долгу. Я была благодарна ему за то, что он выбрал меня и оставался со мной.

— Уверена, что чем дальше, тем будет легче, — успокаиваю я, не имея ни малейшего понятия, о чем говорю.

— О да, уверен, так и будет. — В его голосе тоже нет уверенности. — Так или иначе, давай поговорим о чем-нибудь еще. Ты помнишь Роба Мак-Кормака?

И он принимается рассказывать про коллегу, с которым я много раз встречалась, пока мы жили вместе. Спустя час мы все еще сидим за столом, приканчивая вторую бутылку вина. У меня ощущение, что я вижу себя со стороны, воспарив на винных парах и ностальгии, тронутая желанием, о котором не хочу даже думать. Часть меня стремится поддаться ему, потерять голову, снова раствориться в нем, как это со мной недавно чуть не произошло. Но в то же время я знаю, что должна держаться, если не собираюсь оказаться в опасности, если не хочу потерять достигнутое за последние два года равновесие.

Разговор в конце концов неизбежно переходит на Генри, напоминая мне об огромной потере, связанной с уходом Сэма: со мной рядом больше нет единственного в мире, не считая меня самой, человека, который понимает, насколько прекрасен и идеален мой сын. Единственный человек, который понимает его. Мы со смехом вспоминаем случай, когда он засунул в нос маленький пластмассовый шарик, и тут Сэм смотрит на часы и передергивает плечами.

— Черт, время летит. Мне пора идти.

Я тут же вскакиваю, отодвинув в сторону бокалы и бутылку.

— Да-да, конечно, тебе лучше вернуться домой. Я принесу твою куртку. — Поспешно удаляюсь в прихожую и снимаю его одежду с вешалки у двери, он идет следом за мной.

— Можно мне заглянуть к Генри?

Я слышу тоску в голосе Сэма после всех этих редких уикендов два раза в месяц и распахиваю дверь в спальню Генри. Ночник «Паровозик Томас» светится тусклым голубоватым светом; стоя на пороге, я наблюдаю, как Сэм опускается на колени около кровати. Генри, как обычно, стало жарко, и он скинул верх от пижамки, волосы прилипли ко лбу от пота. Сэм гладит его по мягкой спинке; Генри, не просыпаясь, поворачивается на другой бок и прижимает к лицу Манки.

Когда Сэм выходит в прихожую, его лицо ничего не выражает, но, я знаю, насколько болезненно он осознает цену, которую ему пришлось заплатить: он потерял возможность делать это каждый вечер. Но и мне пришлось расплачиваться, потому что я лишена возможности делать это по выходным дважды в месяц, когда Генри ночует у Сэма. Я вручаю Сэму его куртку, и в этот момент моя рука задевает его руку, отчего по моему телу пробегает электрический разряд. На какой-то миг между нами проскакивает нечто — горячее и опасное. Я вижу, что он готов сказать то, от чего потом не сможет отказаться. И хотя часть меня жаждет это услышать, я знаю: это пустит коту под хвост всю работу, проделанную мной за прошедшие два года. Я отдергиваю руку, и куртка падает на пол. Сэм наклоняется, чтобы ее поднять, и в этот момент я проскальзываю мимо него и открываю дверь, впуская в квартиру поток холодного воздуха.

— Ну, было приятно повидаться с тобой. — Я тянусь к нему и быстро целую в щеку, не оставляя ему шанса ответить мне тем же. Если его и удивляет неожиданная смена настроения, он не подает вида.

— Береги себя, Луиза. И дай мне знать… если что.

— Ладно. До свиданья.

Я практически выталкиваю Сэма за дверь и плотно закрываю ее за ним. Вернувшись на кухню, облокачиваюсь на столешницу и обхватываю себя руками, потому что вместо меня этого сделать некому. Только я сама могу позаботиться о себе, и я клянусь постараться в будущем делать это еще лучше. В большие стеклянные двери рвется ветер, я гляжу в них. Но вижу только свое собственное отражение.