Запрос в друзья

Глава 26 2016

После нашей встречи с Питом прошло несколько дней. Ни от него, ни от полиции я ничего не слышала. Утром мне придется пойти к Розмари Райт-Коллинз. Дальше откладывать визит к ней я не могу. В довершение всего мне только не хватало неприятностей по работе. Всякий раз, как я сажусь за компьютер, мой разум начинает тормозить, воображение и вдохновение замирают под натиском тревожных мыслей. Розмари заказала мне переоформить интерьер в георгианском таунхаусе в Айлингтоне (одному Господу известно, сколько он стоит), которым владела одна и та же семья на протяжении сорока лет. Снаружи дом похож на свадебный торт.

Я звоню в дверь. Мне приходится подождать, пока Розмари откроет, и когда она наконец появляется, одетая, как всегда, безукоризненно — этакий образец женщины в возрасте — она изменяет своей обычной экспансивной манере поведения.

— Привет, Луиза, — с минуту она стоит в проходе со странным настороженным выражением на лице и только потом открывает дверь. — Заходи.

Квартира великолепна, с высокими потолками, просторная, но обветшалая и требующая внимания и заботы.

— Ух ты! Вот это красота! Вы, должно быть, в восторге от всего этого?!

— О да.

Однако пока мы идем через прихожую в гостиную и ее каблуки стучат по плиточному полу, она не выглядит восторженной. Остановившись перед огромным камином и соскребая наманикюренным ногтем облупившуюся краску, она избегает моего взгляда.

— Откуда вы хотите начать? — спрашиваю я, пытаясь придать динамизма происходящему.

— Прежде чем мы начнем, Луиза, я бы хотела с тобой поговорить.

О боже. Я всегда знала, что она все усложняет, а может, у нее проблемы с наличностью. Но мне она очень нужна. Без нее мой бизнес окажется под угрозой.

— Ладно, — отвечаю я. — Что-то произошло?

— Нет, все в порядке. В известном смысле. — Я никогда не видела ее в таком состоянии: неуверенную, сомневающуюся. Это точно связано с деньгами. Она поворачивает ко мне лицо, явно собираясь с духом. — Сегодня утром я получила довольно странное письмо.

Внутри у меня все поднимается и потом обрывается. Пожалуйста, Господи, только не это.

— От некой Марии Вестон.

Я хочу что-то ответить, но только хватаю ртом воздух.

— Я знаю, что это неправда, — скороговоркой произносит она. — Я говорю тебе об этом, потому что ты должна знать.

— Что было в письме? — Я с трудом сохраняю спокойствие.

— Она пишет, что ты работала по ее заказу и все испортила, оставила ее с носом; что на тебя нельзя положиться и ты плохой профессионал. Она очень рекомендовала мне отказаться от твоих услуг.

— Так, — говорю я шепотом.

— Я не собираюсь, Луиза. Мы много лет сотрудничаем, и я знаю, насколько ты хороший специалист. Я не понимаю, что все это значит, и, откровенно говоря, не хочу понимать. Но мне не хочется оказаться замешанной во что-то сомнительное, ты понимаешь? Я бы хотела, чтобы мы сохранили чисто деловые отношения.

— Разумеется, Розмари. Мне кажется, я знаю, кто за этим стоит, — вру я. — Я уверена, это больше не повторится.

Мы продолжаем обсуждать заказ, но напряжение между нами сохраняется, и я испытываю облегчение, оказавшись на улице. Мария достала меня, я чувствую ее ледяную хватку повсюду. Мне так нужно обсудить все это с кем-нибудь, и единственный человек, к которому я могла бы обратиться, это Эстер. Несмотря на наши неровные отношения в прошлом, Эстер проявила ко мне сочувствие. Так что, выйдя от Розмари, я звоню Эстер.

— Алло, — по завыванию ветра я могу определить, что она находится где-то на улице.

— Привет. Как дела?

— Не знаю. Я в шоке. Я просто не могу поверить. — И почему мы не можем поверить, когда происходит нечто подобное? Мы же все время видим это в новостях. Почему же мы удивляемся, когда это случается с нами?

— Я знаю, это жутко. Послушай, Эстер, мы можем встретиться? Я хотела бы поговорить с тобой про… ну, ты понимаешь, про все это.

— Правда? — В ее голосе сквозит сомнение. — А есть, о чем говорить?

— Мне есть. Я просто должна с кем-то поделиться. Ну пожалуйста.

— Ну, хорошо. Я как раз сегодня в Лондоне. Сейчас я иду на встречу, но мы можем пересечься позже — выпьем кофе в Саут-Бэнк?

Спускаюсь на станцию «Энджел Тьюб», как обычно недоумевая, почему ступеньки движутся чуть быстрей, чем перила. На платформе полно народу; я прислоняюсь к стене, вдыхая жаркий запах пыли и горелой резины. Мне всегда было не по себе стоять на платформе в метро, где от малейшего толчка можно оказаться под надвигающимся поездом. Мы думаем, что пропасть между жизнью и смертью огромна, но здесь, на платформе, понимаешь: эта пропасть всего в один маленький шаг. И сегодня, пока я прижимаюсь спиной к гигантской схеме метро и нервно оглядываюсь по сторонам, не могу не думать о том, что в таком людном месте достаточно небольшого толчка. Одно короткое сильное движение рукой сзади — никто даже не заметит.

Доехав до своей станции, спешно пробираюсь через толпу людей, отчаянно стремясь вырваться из духоты и давки на свежий воздух. Я торопливо шагаю по мосту через Темзу, несущую внизу свои серо-зеленые воды с отблесками бегущих облаков. Платформы и поезда, мосты и реки — я все время нахожусь в одном шаге от гибели. От возможной смертельной опасности. Последние события только добавили остроты лезвию того меча, который всегда висел надо мной. Долгие годы оно маячило в миллиметрах от моей шеи, готовое в любой момент вонзиться в плоть.

Эстер уже ожидает меня у входа в «Фестивал-холл», ее пальто алым пятном выделяется на фоне монолитной стены здания. Мы неуверенно обнимаемся.

— Хочешь выпить кофе или пройдемся? — спрашивает она.

— Давай пройдемся. — Этот разговор лучше вести там, где мне не придется смотреть ей в глаза.

Сначала мы говорим о Софи, и я понимаю, что она в ужасе от случившегося, ей с трудом удается находить правильные слова. А что говорят, когда погибает человек, который сто лет назад превратил твою жизнь в ад? Потом я узнаю, что полицейские уже беседовали с Эстер, но собираются еще раз с ней встретиться в ближайшее время. И она разговаривала не с детективом-инспектором Рейнолдс, а с одним из ее подчиненных. На вечере выпускников Эстер не пересекалась с Софи, поэтому попала в конец списка свидетелей. А мне придется ехать завтра в Норвич, чтобы еще раз встретиться с Рейнолдс, и при мысли об этом у меня начинает сосать под ложечкой.

Некоторое время мы идем молча мимо высаженных в ряд по южному берегу деревьев с голыми ветками, выделяющимися на фоне холодного серого неба.

— В тот вечер после твоего ухода Лорна Сиксмит рассказала мне, что вы с Сэмом были женаты. — Эстер поворачивается ко мне, и я вижу, как ветер треплет ее волосы.

— Да, мы были женаты. — Я не отвожу взгляда от реки, всматриваясь в то, как она вспенивается на поворотах, выбрасывает брошенную бутылку на берег, покрытый галькой. Мне все еще больно вспоминать о временах, когда мы были вместе. И эта боль словно путы: чем больше силишься освободиться, тем больней.

— Почему ты не сказала мне об этом? — спрашивает она.

— Не знаю… Наверное, считала, что ты и так в курсе. Я вообще стараюсь об этом не говорить, — односложно отвечаю я.

— Как это произошло? — Поняв, что в ее голосе немного больше удивления и любопытства, чем позволяют приличия, она поясняет: — Я хочу сказать, я бы ни за что не подумала. Знаю, что в школе он тебе нравился, но…

— Ты считала, что он мне не пара? — Я не против. Я сама так всегда думала.

— Ну, не совсем. Но как вы вообще сошлись? Твои родители переехали из Шарн-Бей, когда ты поступила в университет, так ведь?

— Да. Я долгое время не видела Сэма. Мы столкнулись в Лондоне уже после университета, нам было по двадцать пять — двадцать шесть.

Я до сих пор ощущаю тот захватывающий момент, когда в полутьме паба в Клэпхеме я обернулась к своей подруге Люси с вопросом, что она будет пить, и встретила взгляд этих голубых глаз — они были так же близко, как и в тот вечер на выпускном балу. Естественно, я его тут же узнала, хотя он не сразу понял, кто перед ним. А когда до него дошло, был искренне рад меня видеть: загреб в объятия, потом усадил напротив и принялся рассматривать мое лицо и смеяться от удивления и восхищения.

Весь вечер мы провели вместе; это был один из тех волшебных вечеров, которые должны длиться бесконечно. В воздухе повисло дневное тепло, мы сидели нога к ноге в пивном дворике, пили и обменивались историями. В толпе мы были одни. Люси и все остальные мои и его друзья куда-то отдалились, так что, когда паб закрывался, мы стояли на улице вдвоем. Он наклонился, чтобы поцеловать меня, внутри у меня все поплыло; я притянула его к себе, мои руки цепляли и тянули его волосы. А он обнимал меня так крепко, что я едва могла дышать. Я ухватилась обеими руками за этот, второй шанс на счастье быть с ним, и, хотя это стоило мне усилий, удерживала его на протяжении пятнадцати лет. Пока не настал тот день, два года назад, когда я обнаружила у него в телефоне сообщение, которого там не должно было быть, и все мое счастье не просыпалось, как песок сквозь пальцы.

— И вы поженились?

— Да.

Кажется несправедливым уложить пятнадцать лет моей жизни в такой короткий ответ, но даже если бы я и захотела, не смогла бы подобрать слова, чтобы поведать Эстер о том возбуждении, которое я испытывала с ним, о том, как он стал всем для меня, по крайней мере до момента рождения Генри, и какую боль он мне причинил.

— А твой мальчик… Сэм его отец?

— Да.

Из тех отцов, что подбрасывают сына в воздух, но не желают подтирать за ним рвоту с пола.

— Так ты думаешь, что это был тот тип, с которым пришла Софи? — спрашивает она, видя, что я не собираюсь вдаваться в подробности. — Он это сделал? Ты ведь разговаривала с ним?

— Мы немного поболтали, и все. — Я стараюсь, чтобы это не прозвучало как оправдание. — Мне он показался приятным. Не могу представить, что он способен на такое. Хотя я никого не могу представить на месте убийцы, но ведь кто-то же это сделал? Неожиданно начинаешь понимать, что все эти жуткие вещи, о которых сообщают в новостях, происходят с такими же, как мы, обычными людьми. Они ничем не отличались от нас, они просто жили, занимались своими делами, пока все не перевернулось с ног на голову.

— А как Мэтт Льюис? — интересуется она. — Он всегда был неравнодушен к Софи.

Учитывая, что Эстер не входила в нашу компанию, она весьма недурно информирована.

— Ну да, он за ней увивался, но вряд ли это повод, чтобы убить ее через двадцать семь лет.

— Пожалуй, да. Ты же не считаешь, — она колеблется, — что твой запрос на «Фейсбуке», подарки на день рождения…

— Я не знаю, Эстер. Об этом и хотела с тобой поговорить. Я получила от нее еще сообщения.

— О чем?

Я пересказываю содержание посланий.

— Эстер, мы фактически признали, что она жива. Где она могла быть все эти годы?

Эстер останавливается и облокачивается на перила; ее взор устремлен за реку — на собор Святого Павла, озаренный солнечным светом.

— Я не знаю. Ведь ее тела так и не нашли? Но почему она вернулась именно сейчас? И как вообще?

— Без понятия. Но то, что Тим говорил о ней в настоящем времени… Знаешь, я виделась с ним. Не на вечере. Когда я встретила его в Шарн-Бей, он сказал, что пойдет на вечер вместо нее, а потом не появился. Разве что… вроде бы и появился. Я видела, как он разговаривал с кем-то около школы.

— Тим был там? — Она вопросительно смотрит на меня.

— Да, но не на самом вечере. Когда я выходила покурить, он стоял на школьной подъездной дорожке.

— Это странно. Интересно, почему же он не зашел? Полагаешь, он передумал, когда подошел к школе? Хотя, если прикинуть, это весьма странный поступок. Я имею в виду, пойти на вечер выпускников. Если тебе эти люди симпатичны, так ты сохраняешь дружбу с ними, а если ты их не любишь, то за каким чертом тебе вообще туда идти? Из любопытства?

— Ты же пошла, — саркастически замечаю я.

— Да, и жалею об этом. Хотя бы потому, что я бы не впуталась во все это. И мне казалось, что так я смогу забыть о прошлом. Но я не забыла. Я не могу. Я должна была показать всем: посмотрите, как я успешна, вот мой муж и дети. Как же это чертовски глупо! Надо было просто выложить на «Фейсбуке», как все поступают. — Ее рука сжимает перила.

— Эстер, это не глупо. Я узнала о вечере через несколько месяцев после того, как о нем объявили. Мне никто не сообщил, и меня это очень задело. И если кто и повел себя глупо, так это я. Какое это вообще имеет значение?

— Да никакого. Однако имеет, — говорит Эстер. — Все это имеет значение. Мне вот как-то обидно: если она осталась жива, то почему не дала мне знать? Мы ведь стали близкими подругами перед ее смертью. Она многим делилась со мной. Ты знаешь, что произошло с ней в прежней школе? Она тебе когда-нибудь об этом рассказывала?

— Думаю, как-то раз она хотела рассказать. — Маячащие в темноте шезлонги, дыхание, клубящееся в ночном воздухе. Два сплетенных мизинца.

— Тот парень помешался на ней. Все это было довольно неприятно. Теперь это называется домогательство, на это накладываются запреты и все такое. Но в те времена они никак не могли его остановить, пока он не напал на нее физически.

Она поворачивается и молча идет вдоль берега.

— Луиза, чего ты хочешь от меня? Зачем ты позвонила?

Я хочу хоть одну ночь проспать спокойно. Я хочу изменить прошлое. Я не хочу оглядываться, стоя на платформе в метро, хочу перестать думать о том, что кто-то столкнет меня с моста.

— Я боюсь, Эстер. Я просто хочу узнать, что случилось с Марией, что случилось с Софи. — Мне надо знать, насколько я в этом виновата и я ли следующая.

— Пусть с этим полиция разбирается.

Она не знает, что я не рассказала полиции про запрос в друзья от Марии. Меня ошеломляет мысль о том, сколько всего ей известно. Мне приходит в голову, что я не имею понятия о том, что я здесь делаю.

— Да, возможно, ты права. Послушай, Эстер, мне пора идти забирать Генри из школы.

— А, хорошо. Ладно. Увидимся еще… когда-нибудь?

— Да, было бы замечательно. — Я фальшивлю, словно ухожу с неудавшегося ужина, но стараюсь сохранить лицо: — Пока.

Я разворачиваюсь и удаляюсь тем же путем, стараясь казаться решительной. Ветер, который подгонял нас, теперь кусает мое лицо и заставляет слезиться глаза.

Я вспоминаю, как Тим стоял на школьной дорожке. Тим, переживший потрясение в юности; Тим, чья судьба навсегда изменилась после исчезновения его сестры; Тим, которому, должно быть, с такими усилиями удавалось вести обычную жизнь: дом, жена, пухлощекая малышка. Как он жил? Как вообще можно пережить подобную трагедию? А может, он так и не оправился после всего этого? Притворялся ли он, что скорбит по умершей сестре, в то время как она оставалась живой и жила под чужим именем? И если это так, то как она ему все объяснила? Что ему известно?