Заря занимается

21

— До каких пор мне ждать? — сказал Герой, пододвигая к себе стул и садясь напротив Ради.

Было еще совсем рано. Ради читал письма, которые Владо Лютов привез ему из Тырново. Герой ворвался к нему в комнату босой, расхристанный. Глаза у него были мутные. В последнее время его голос все чаще гремел по ночам. С тех пор, как он перестал заниматься делами общины, с ним что-то происходило. Он снова принялся буйствовать. То ли чувствовал себя никому не нужным, то ли страдал от невысказанной обиды. Днем Герой отсиживался дома или карабкался по окрестным холмам.

— Что тебе от меня надо? — спросил Ради незваного гостя. Ему хотелось понять причину его раздражения. — Может, чем помочь?

— Нет, я хочу дела. Я слышал, вы готовитесь в престольный праздник Ивана Рильского устроить вечер. Неужто я ни на что не гожусь? Я так скоро с ума сойду.

Ради, занятый своими делами, совсем позабыл, что тетка Милана ходатайствовала за Героя после разговора с ним.

— Надо поговорить с товарищами. Программа уже подготовлена. Не знаю, чем ты можешь быть нам полезен.

Герой сунул руку в задний карман брюк, вытащил оттуда конверт со штампом общины и бросил его на стол.

— Читай! Я — не предатель. Конечно, человек я не ученый, но обижать себя не позволю. Да, не позволю! — повторил он.

Ради принялся читать письмо: «Господину околийскому начальнику города Велико-Тырново». Черты его лица обострились, рука, державшая письмо, слегка вздрагивала. Но Герой ничего этого не замечал — смотрел в окно, жадно затягиваясь сигаретой.

Ради прикусил губу.

Ради поднял голову и заметил, что гость за ним наблюдает.

— Зачем ты дал мне это письмо? Хочешь напугать? — спросил Ради, сжимая кулаки, и подошел вплотную к Герою.

Герой оттолкнул его.

— Вон отсюда, полицейская ищейка! — указал ему Ради на дверь.

— Это я… я полицейская ищейка! — всплеснул Герой руками и направился было к двери, но, схватившись за ручку, остановился. По щекам его текли слезы.

Бабукчиев едва сдерживал гнев, весь дрожа от возбуждения. Но, видя неподдельное страдание этого несчастного человека, овладел собой. Взял его за руку и усадил на стул. Герой сидел, широко расставив ноги и бессильно свесив меж них руки. Вся его крупная фигура подалась вперед.

В наступившей тишине зажужжала муха. Сделав круг по комнате, она ударилась в оконное стекло. Ради распахнул окно. На колючих кустах, образовавших живую изгородь, чирикали воробьи.

Герой вышел из оцепенения, вынул сигареты и закурил.

— Я не полицай… — начал он. Взял письмо и разорвал его на мелкие клочки. — Коли письмо у меня, стало быть, я не собирался пакостить. Да если б я захотел…

— Что тогда? — повернулся к нему Ради.

— …Я бы отправил его по назначению. За тем я его тебе и принес, чтоб оно не попало в околийское управление. Ты послушай меня, Бабукчиев, — встал Герой. — У меня ведь ни жены, ни детей, у меня только одно и есть — моя честь. И она ничем не запятнана! Понимаешь? Я не социалист. Но, куда народ, туда и я. Народ поднимается на борьбу — и я с ним, народ страдает — и я страдаю. Всегда и везде с ним, с моими односельчанами.

«Народник», — подумал Ради.

— Значит, ты хочешь помочь нам в организации вечера? Хорошо! А зачем ты решил использовать письмо?

— Я не хотел шантажировать. Просто дайте мне какое-нибудь дело, все равно что. В кметстве моей ноги больше не будет.

— Почему?

— Так тетка Милана велела.

— Наоборот, ступай туда сейчас же. Попроси, чтобы нам дали стульев, чтобы убрали школьный зал. Распорядись, чтобы глашатай бил в барабан и созвал на вечер как можно больше народу. И вообще, — Ради помедлил, — заглядывай туда почаще. Наблюдай, что там происходит, а потом сообщай мне или тетке Милане.

— А остальные меня примут? — глянул на него гость заблестевшими глазами.

— Товарищи принимают каждого, кто приходит к нам с чистым сердцем, — ответил Ради Бабукчиев и дружески положил руку на плечо Героя.

Настал черед молотить пшеницу Миланы. Герги показал Ради, куда складывать снопы. И вот на гумне зашагали по кругу вол и корова. Колосья роняли зерно под диканей, на которой сидела дочка Цоньо. Однако молотьба эта продолжалась недолго — мало снопов навязала на своей крохотной ниве тетка Милана. Но зерно было тяжелое, полновесное да крупное, будто ягоды боярышника. Ради насчитал двадцать мер: десять он отнес в амбар, а десять в сарай, в яму для гашения извести. Женщины остались подбирать солому, а он, стряхнув пыль с одежды, сел на скамью отдохнуть.

Ради перечитал письма от Марины и Михалцы. «Дервене скучает по тебе, — писала ему Марина. — Ты найдешь его опечаленным и молчаливым от непрестанного ожидания…» Ради понимал, что под Дервене подразумевается сама Марина. Он с нежностью подумал и о ней, и о Дервене. И Михаил Пенков прислал хорошее письмо. Он писал, что сообщил партийному комитету новости о работе Ради. Габровский при этом несколько раз напомнил, что следует соблюдать предельную осторожность. Стефан Денчев сказал, что пребывание Ради в селе оставит след в жизни крестьян. «Так что дерзай, дорогой товарищ, — заканчивал свое письмо Михаил, — мы гордимся тобой!» Однако почему ни Марина, ни Михалца ничего не пишут ему о родителях, о бабушке Зефире и Любке? Богдан уехал в Софию — и о нем ни строчки. Видно, там что-то случилось, но ему сообщать об этом не хотят.

Облака, с утра купавшиеся в первых лучах солнца, потемнели. Стал накрапывать дождик — мелкий и теплый. Ради побежал в школу.

Он увидел, что «сцена» изменилась до неузнаваемости: Герой нарисовал дерево, под которым должны были разыгрывать свои веселые сценки Пижо и Пендо, притащил из лесу настоящий пень и обложил его со всех сторон мхом. Специально съездил на станцию в Горна-Оряховицу за карбидной лампой — такой же, какая горела вечерами в корчме Асена. Кстати, он выпросил у Асена и его лампу: дескать, клиенты Асена посидят один вечер при свечах. Зал блестел чистотой: пол был вымыт, скопившаяся за лето паутина выметена. Четыре ряда стульев, принесенных из общины и из соседних домов, представляли партер, школьные парты — балкон. Не позабыл Герой и о столике для кассира. Столик украшала ваза с только что срезанными розами.

Если бы зал был даже вдвое просторнее, он все равно вряд ли вместил бы всех желающих. Узнав о вечере, в школу пришли и крестьяне из окрестных сел, и торговцы, приехавшие ради престольного праздника. Многие принесли с собой низенькие табуретки, устраивались в проходе, вдоль стен, толпились позади стульев, лишь бы посмотреть «театр». Тетка Милана прибыла одной из первых и заняла рядом с собой место сыну, который должен был прийти позднее. В первом ряду оставили место для кмета, для челяди бабушки Катины.

Представление началось. Первый номер программы подходил к концу, когда на весь зал загремел голос Героя. Он не мог совладать со все прибывающей публикой. Толпа уже плотно забила сени и лестницу. С трудом закрыв двери зала, Герой подошел к Ради:

— Остановите представление, сейчас здесь будет такая давка… — произнес он, с трудом переводя дыхание.

— Что ты предлагаешь? — обратился Ради к стоявшему сзади Владо Лютову.

Но Герой опередил его:

— Давайте откроем окна. Пусть люди оттуда смотрят и слушают. Я их всех рассажу.

После представления артисты отправились в Асенову корчму. Потом прогулялись по селу, проводили девушек. Сам собой зашел разговор о войне, а потом — как это часто бывало в последнее время — о русской революции. Герой шел за Ради до самого дома. У себя в комнате Ради увидел вазу с розами; розы были точь-в-точь такие же, как в школе. Ради вдохнул аромат цветов и вспомнил слова Хубки, сказанные за сценой: «Смогу ли я быть, как Марина Драгиева?..» Вспомнил, как она тихо добавила: «Стану ли я когда-нибудь читать стихи, как она?..» Глаза ее при этом отчаянно блестели, рука нервно теребила воротничок блузки.

«Надо уезжать отсюда», — подумал Ради.

— Я к тебе за советом: как распределить выручку от представления? — спросил Владо Лютов, которому Ради сообщил о своем намерении уехать.

— Прежде всего, по-моему, надо выделить определенную сумму Христо. Он активнее всех участвовал в организации вечера, а живет, видать, не больно богато — это заметно и по его одежде. Купите ему ботинки, материалу на куртку. Не позабудьте и сирот войны… Да что ты меня спрашиваешь, вы же лучше знаете своих людей. И вот еще что. У меня к тебе большая просьба: спроси ребят, не согласятся ли они перед моим отъездом сообща обмолотить хлеб бедным солдатским семьям? Да неплохо бы привести в порядок двор моей хозяйки.

— Ты никак и впрямь надумал уезжать?

Ради утвердительно кивнул головой: да, в пятницу утром.

С неба низвергались потоки воды, будто из прохудившегося ведра. Земля раскисла. Местная речушка вздулась, наполнилась до самых краев и кружила на быстрине летний мусор. Крестьяне опасались за урожай винограда, боясь наводнения. Во дворе Миланы так и не удалось прибрать. В кухню бабушки Катины, где возле очага вся семья собралась на прощальный ужин, вошел Владо Лютов. Он завернулся в накидку, но все равно промок до нитки.

— Не могу найти лошадь, товарищ Бабукчиев. Наша-то кобыла жеребая. Придется тебе ехать в воскресенье.

Накануне было решено отправить Ради в коляске бывшего лесничего, но не могли найти лошади. Оставшиеся в селе лошади не годились для такого дела. Христо отправился в соседнее село просить коня у дяди, да что-то его до сих пор нет — видно, дождь помешал.

— Так даже к лучшему, Ради, — успокаивала его бабушка Катина. — А то мы, право слово, и не виделись, не поговорили. В летнюю страду все в поле с утра до вечера. Ты уж нас прости, коли что не так. Мы ж тебя — да что там мы! Дети тебя не позабудут. Ешьте, милые, на здоровье!

Как всегда, принялись вспоминать тех, кто был в армии. Митьо писал часто, вон недавно гостинцы детям, прислал. А вот Цоньо после отпуска только раз дал о себе весточку, а, говорят, на южном фронте начались крупные сражения.

— Что-то больно затянулась эта проклятая война, — вздохнул Герги, вытягивая свою покалеченную ногу.

— Да, очень. Но важнее, чем она кончится.

— Опять нам, крестьянам, отдуваться, — вставила Милана.

В последнее время она явно сдала. Жаловалась на бессонницу, тревожилась за сына, которому прислали повестку явиться на комиссию. Жалея ее, Ради попросил товарищей помочь привести в порядок двор, да и ворота надо было поправить — они висели на одной петле, крыша в амбаре совсем прохудилась. Некому было навоз вывезти…

Цоньовица принесла слоеный пирог а брынзой. Сказала, что дождь перестал.

— Товарищ Лютов, попроси ребят прийти ко мне завтра утром пораньше. А в Тырново я отправлюсь в воскресенье, — шепнул ему Ради.

Оставшиеся до воскресенья дни пролетели быстро. И вот у дома тетки Миланы загромыхала коляска лесничего. На козлах восседал Герой. В чисто убранном дворе толпились крестьяне, вставшие задолго до рассвета. И каждый что-то принес для Ради. Кто теплый каравай, кто — вареную, а то и живую курицу, женщины высыпали из передников яблоки, протягивали Ради букетики дикой герани[27]. Владо Лютов принес корзиночку яиц — некоторые ребятишки давали по яйцу в виде платы за входной билет на представление. Гостинцы принимал Герой и тут же рассовывал их между сиденьями.

Настало время прощаться. Ради в последний раз обвел глазами свою комнатку, погладил рукой каждую вещь в ней. Сколько бессонных ночей провел он здесь, сколько пережил радостных и тревожных минут! Хорошо жилось ему в селе эти три месяца. Он окреп. Сумел стать полезным людям. Взгляд Ради остановился на вазе с увядающими розами. Он выбрал две-три посвежее для Марины.

Хозяйка наполнила водой медный котелок, чтобы, по обычаю, полить на дорогу с пожеланием благополучного пути! Ради поцеловал ее натруженную руку и незаметно сунул в твердую ладонь деньги, которые ему прислали из Тырново товарищи. Тетка Милана отдернула руку, словно он положил в нее раскаленный уголек.

— Ах, Ради! Вот уж не ожидала я от тебя такого! Как ты мог? Забирай назад свои деньги. Небось, когда я к вам пришла, твой отец никаких денег с меня не спрашивал! Ты ведь мне вроде сына. Не забывай нас! Двери моего дома всегда открыты для тебя.

Молодежь ждала Ради у околицы: парни и девушки сидели на пожухлой траве по обеим сторонам дороги. Завидев издали коляску, они вскочили, взялись за руки и перегородили дорогу. Ради сошел к ним. Смущенно откинул со лба волосы, открыв при этом свой загорелый на солнце лоб — высокий, умный. Подошел сначала к девушкам. Хубка мяла в руках тоненькую зеленую бумажку, в которую был завернут вышитый ею платочек.

— До встречи в Тырново, Хубка, — сказал ей Ради, принимая подарок.

Прощание с парнями было более сдержанным: Ради обнялся с каждым, крепко, по-мужски пожимая руки. Это пожатие выражало любовь и верность. Христо обхватил его за пояс, словно не желая отпускать. В сущности, это был знак ребятам перенести в коляску арбузы и дыни, лежавшие грудой в траве. Наконец Герой щелкнул кнутом, и коляска тронулась. Когда она взобралась на взгорок у поворота, Ради привстал со своего места и помахал рукой провожавшим его товарищам, которые все еще стояли посреди дороги.