Завоевание 2.0. Книга 5

Глава 12

Солнце уходит за горизонт, и великолепная тропическая ночь наступает сразу. Она как бы сваливается на землю, тяжелая от своей липкой влажности, щедро звенящая москитами. Белый город вокруг сливается с темнотой. На черном бархатном небе можно разглядеть Южный Крест. Залив Веракрус лишь горячий вздох о минувшем дне…

Наконец-то, можно немного передохнуть от изнуряющей тропической жары, царящий на побережье. Я случайно открыл рот, и что-то туда с ходу влетело. На зубах хрустнул панцирь какого-то крупного насекомого, и я почувствовал его гадкий вкус. Теперь вот стою, опершись липкой покалеченной рукой, без перчатки, на стену — от жары закружилась голова. Пот струится не только по спине и животу — тяжелые капли падают даже с бровей. Да, здешнее солнце имеет свои резоны, которых западный рассудок не знает…Солнце и яркие цвета — просто мечта идиота!

Поскорей бы на Кубу, там все-таки океанский курорт, в отличии от Веракруса. Жара и влага превращают окрестности моего города в оазис плодородия, вся окружающая земля возделана подобно плодоносному саду. Прибрежная равнина как бы отгорожена высокой ширмой от сухого плоскогорья и бережливо хранит влагу, вторгающуюся сюда с океана. Тут всегда словно в теплице, средняя температура наиболее теплого месяца года достигает 28°, а самого холодного — 22°. О снеге здесь не имеют никакого понятия. Около одной трети года льют дожди. Но все же жара тут невыносимая, так что я буквально купаюсь в собственном поту. Не помогли и три выпитых за вечер стакана ананасового сока. Пить, пить, иначе полное обезвоживание. Но как говорится: «Терпение и еще раз терпение, ибо Америка велика».

А вообще обстановочка складывается веселая: только сушеного мескалина из кактусов у меня тут в порту уже 5 тонн! Он обладает замечательным свойством — вызывает видения, так как — выражаясь языком «белого человека» — являет собой сильнейший галлюциноген. Это вещество у многих людей — как у индейцев, так и у белых — вызывает ощущение полета души и яркие красочные картинки. И еще имеются в наличии полтонны сушеных листьев коки! Сумеет ли Европа поглотить такие объемы нового наркотика? Нужно его везти в Нидерланды, они там такие вещи любят.

А то я зациклился на шоколаде, а дерево какао в диком виде дает очень мало ценного продукта. Да и то, только на жарком юге. Шоколадное дерево в год дает не больше двух килограммов зерен, 300 деревьев, которые успевает обобрать индеец сборщик за сезон (а это три месяца беготни по лесным тропкам), приносят ему лишь 600 кг. Правда, кроме этих трех месяцев сбора, дерево какао не требует совсем никакого ухода, его даже не надо сажать — этим прекрасно занимаются обезьяны. Они срывают стручок, открывают его, съедают одно-два зерна, а остальные выбрасывают… Через три года на этом месте уже можно собирать урожай. Но надеется в таком деле на обезьян глупо, а плантации этой культуры будут расти только в Африке.

Возвращаюсь в дом градоначальника Алвеца. Служанка индеанка принесла поесть. Только с наступлением темноты, можно передохнуть и заняться делами, а среди дня для отдыха — сиеста- приходится пытаться спать, среди всеобщего оцепенения и дремоты. Осатанев от изнеможения, истекая потом, хотя солнце уже давно зашло, проверяю: «Что там у нас на ужин?» Хрустящая, поджаренная в пальмовом масле смесь из рыбы, креветок, лука, томатов и жестокого перца. Волосатик кривится, но ест, у меня тоже нет сил просить принести что-нибудь другое. Не люблю я ни пальмового масла, ни перца. Из плодов пальмы «денде» вырабатывается пальмовое масло, что годится в пищу, а также для технических целей (смазывать колеса и канаты). А купленная утром у рыбаков рыба, полежав полчаса на этом адском пекле, буквально разлагается в кастрюле. Креветки же за полдня так испортятся, что потом тебя замучат понос и рвота. Но, на войне, как на войне. Дня через три выезжаем.

Ужин оказывается слишком обильным, так что мне не удается съесть его полностью (или от жары у меня сократился желудок?). Между тем Алвец опять досаждает мне, с просьбой взять его с собой. Понятно, почти все мы, испанцы, прибыли сюда с Кубы, где прошел значительный кусок нашей жизни. И вот теперь мы возвращаемся туда с огнем и мечем. Еще раз отказываю дону Мигелю, градоначальнику Веракруса, так походящему своим обличьем на сурового киношного пирата. У него и здесь будет полно дел. Кто мне обеспечит своевременную загрузку второй партии солдат? А ведь от этого зависят наши жизни, людей в поход отправляется гораздо меньше, чем фигурировало в наших расчетах. Но как-то придется выкручиваться. Дорога к победе будет преграждаться горами трупов.

Чтобы отвлечься, расспрашиваю у Алвеца, как разбиваются в округе плантации сахарного тростника. Они пока совсем маленькие грядки, покрытые торчащим зеленым частоколом, но если мы захватим Кубу, то сможем пересадить оттуда тысячу кустов, а это немалые деньги. Белое золото! А сало и солонину я себе и в Европе куплю!

Единственным сладким продуктом в старых средиземноморских цивилизациях был мед, этот счастливый результат слияния усилий пчелы, цветов и солнца. В античной Греции 500 граммов меда стоили целого барана.

Европа впервые узнала о тростниковом сахаре в период крестовых походов 1096–1270 годов. На ближнем Востоке и в Египте это полезное растение привили из Индии. На крестоносцев, сообщают в своих хрониках Жак де Витри и Альбер д’Экс, сахар произвел такое сильное впечатление, что они доставили его образцы домой. Однако попытки культивировать сахарный тростник в Европе результата не дали, и сахар, потребность в котором начала только расти, сразу стал предметом дорогостоящего импорта. Венеция, через которую велась торговля с Ближним Востоком и Индией, вывозила оттуда тростниковый сахар, рафинировала его и затем перепродавала всей Европе, включая Англию. Располагая сахарной монополией, Венеция наживала на новом продукте — люкс, продававшемся только через аптеки, просто сказочные барыши.

В пору своего начального распространения в Европе сахар входил в номенклатуру королевских подарков. Вот маленький эпизод, отмеченный в хронике XV столетия (около ста лет от сего момента). Египетский султан, желая задобрить Карла VII, который отзывал от него своего посла, направил ему в качестве дара… квинтал рафинированного тростникового сахара.

Но над сахарной монополией Венеции вскоре нависла смертельная угроза. Испанцы и португальцы разбивают крупные плантации сахарного тростника на ново освоенных островах Канарских, Мадейра, Зеленого Мыса, и уже в XV веке этот «европейский» сахар выступает серьезным конкурентом для восточного. Первенство сахарных прибылей переходит от Венеции к Лиссабону.

После следует открытие Нового Света и его сахарного тростника, правда растущего здесь в диком виде, но растущего очень бурно. Едва первый сахар прибыл в Европу, и первая полоса девственного леса была выжжена, как моментально серебряная и золотая посуда появилась на столах плантаторов, столь же богатых, как и у королей Старого Света. Огромные богатства свалились на них, как снег на голову. Хвастовство и бравада сахарозаводчиков были доведены до абсурда. Кушали они «а ля фуршетт», подражая европейскому дворянству. Стеганые халаты заказывали сразу в Дамаске. Сдергивали скатерти со стола вместе с посудой после каждого блюда, чтобы и скатерть и посуда использовались только однажды.

«Дамы» превратились в передвижные лавки драгоценностей. «Господа» делали визиты в свои владения или к соседям в гамаках, которые несли черные невольники в безупречно белых костюмах. Омовения совершали на манер римских императоров. Были ничем, хотели стать всем. Лет двести будет продолжатся это безумие, а потом сахар массово погонят из Индии (там дешевых рабочих рук намного больше) и все эти плантаторы опять превратятся в нищих голодранцев. Но как было сказано уже давным-давно, что исторические перспективы могут правильно оцениваться только с больших расстояний.

Между тем Европа, во всяком случае, ее зажиточные слои, уже привыкла к сахару. Надо, следовательно, поскорее захватывать и крепко удерживать в своих руках те районы Нового Света, где хорошо растет сахарный тростник. Так Европа переносит свои колонизаторские усилия из Африки в Америку. Европа становится крупнейшим мировым потребителем сахара. Африка обезлюдивается, работорговля и рабовладение всемерно поощряются, Америка оккупируется. Так что побережье Веракруса уже у нас, Кубу у испанцев, ожиревших на сахаре и неграх, мы захватим, а остальные два острова долго не продержатся.

Остается Бразилия. Но она сейчас почти безлюдна, там имеются лишь разбросанные кое-где мелкие племена индейцев. Нужно отдать должное португальцам: они, несмотря на все трудности и вопреки враждебности природы, очень рано поняли колонизацию этой страны, как в первую очередь ее заселение. Невольными помощниками пришельцам в решении этой задачи стали индейцы. Отец Нобреза писал: «Люди, которые прибывают сюда из Европы, не имеют иных возможностей к существованию, как труд рабов, которые ловят для них рыбу и добывают другие продукты питания». Ладно, будем думать, все вокруг мне все равно не заграбастать, но сливки я хочу снять. И как-то надо обойтись без негров. И где мне найти рубщиков?

Постепенно серьезный разговор переходит на шутливую тему. Алвец начинает весело рассказывать похабные истории, происходящие каждый день с жителями Веракруса.

— Бабы тут ходят совершенно голыми и не в силах никому отказывать- рассказывает Мигель, сверкая своим блестящим черным глазом (второй скрыт за черной пиратской повязкой) — Эти женщины даже пристают к нашим мужчинам, забираясь к ним в гамаки, ибо считают для себя честью спать с белыми, дабы столь храбрые и упорные воины могли оставить им свое потомство.

Ну да, изнасиловали бедных моряков! Сказать такое кому, так никто не поверит. Люди любят разврат до безумия. А с другой стороны, колонисты делают крайне важное для страны дело. Можно считать, что таким образом несколько тысяч мужчин будет вполне достаточно, чтобы за недолгий срок заселить эту огромную страну. Индейцы ведь в ближайшие лет сто большей частью вымрут. Крайности, падение нравов? Да, без этого не обойдется, но я же не аскет, у самого целый гарем.

Да и церковники здесь мозг не выносят своими проповедями о воздержании. И отцов инквизиторов с кострами у меня нет. Я тут один сочетаю в себе меч и правосудие, закон и полицию, короля и бога. Кому от этого плохо? Как говорят испанцы: «необходимо более четырех поцелуев, чтобы стереть след от одной пощечины…»Так что веселитесь, пока есть такая возможность. Как говорится: всякий цивилизованный человек ищет наслаждения в охоте, ловле рыбы и мечтах о сексе — здесь все это дается совершенно бесплатно.

Все хорошо, но пора и спать. Водопровод охлаждает лишь в мечтах воспаленную от тягостной жары голову; действительность представлена царящим посреди кухни обычным керамическим кувшином. Чего туда кладут индейцы, я не знаю, но пить, не рискуя угрозой тифа и прочих серьезных неприятностей, можно только из него. С приближением ночи температура не опускается, и я ворочаюсь в поту: все еще более 30 градусов! Простыню хоть выжимай, но я заворачиваюсь в нее, выползаю из гамака и ложусь на более прохладный неровный утрамбованный пол — другого выхода нет — и погружаюсь на десять часов в кошмары дурного сна, убаюканный волнами близкого Атлантического океана. Хорошо здесь только черепахам, как уверяют индейцы, они живут по триста лет, поэтому если на нее упадет ствол дерева и придавит, то черепаха и думает освобождаться, а просто терпеливо ждет, пока тот сгниет.

Утром слуга индеец поливает меня из тыквы, чтобы смыть пыль и пот. После чего я выхожу из-под тени крыши и попадаю под солнечный палящий душ. Во дворе гуляла одинокая курица. Эта курица явно видала лучшие времена, у нее был обломан клюв, и не хватало перьев. Мне рассказывают, что у одного поселенца летучая мышь- вампир ночью поразила 18 кур. Утром нашли их мертвыми, а сам хищник тут же мирно спал, уцепившись за крышу. Верное средство обезопасить себя от таких ночных кровососов — жечь на костре острый перец — «ахи». Причем так, чтобы едкий дым проникал в каждый уголок убежища, и поднимаясь кверху, окуривал кровлю, в которой устраиваются на дневку вампиры и прочие летучие мыши.

Завтракать совершенно не хочется, но мы с Волосатиком съедаем по свежей лепешке тортилье с кукурузной кашей внутри. Все это заливается двумя кружками свежего сока. Хорошо, хоть здесь край вечной весны, на деревьях сразу можно увидеть и цветы и плоды, как зеленые, так и спелые. Уже есть в наличии ананасы, маракуйи, гойявы, папайи.

Далее ем местный дикий виноград: индейцы рвут ярко-красные плоды диких ползучих кустарников, на которых они растут гроздьями, как виноград, поджаривают их крупные, величиной с лесной орех, зерна, измельчают их затем с помощью костей черепах, добавляют немного маниоковой муки, высушивают полученное тесто на солнце и годами хранят его в виде твердых коричнево-фиолетовых колбас. Ложка этого порошка не растворяется в стакане воды, а разжижается только в желудке, и врачи будущего вслед за индейскими знахарями гарантируют его действие: укрепляет, способствует усвоению, стимулирует, тонизирует, дезинфицирует, помогает против поносов, дизентерии и мигреней. В сводящей с ума жаре я чувствую, как набираю силы; кофеина в этом зелье содержится в пять раз больше, чем в кофе.

Выглядываю на океан — веселая картина. Деревья вокруг срубили, новые посаженные выглядят пока как небольшие палки и прутья.

На столбах, нового причала, сидят коршуны-падальщики с голыми шеями, окаймленными черным, траурным оперением; мрачные, как дурная весть, они четко вырисовываются в светлом небе; время от времени они лениво взмахивают своими громадными крыльями, чтобы полакомиться куском падали, вновь садятся на столбы и вновь взлетают, едва завидят поживу. Эти птицы очищают окрестности от нечистот, поэтому их не трогают. Город как был рассадник бактерий и очаг болезней, край медленной смерти, так пока им и остается, несмотря на все мои усилия. Влажность обволакивает тело, давит на грудь, мешает дыханию, вызывает на теле прыщи и опрелости, лишает аппетита, размягчает мускулы и даже волю. Пора в курортный Медельин, на денек другой, а то до Кубы я дотяну в не лучшей форме. Что же, как говорил знаменитый перс Абулькасим Фирдоуси: «Дела переносить назавтра неумно; Что завтра может быть, нам знать не суждено».

Так я и делаю, забираю с собой Шварца и Климента, Ефима Оленина, а с ними сотню солдат, берем с собой продукты и движемся в Медельин. Мои люди, на первый взгляд — типичные авантюристы с торчащими за поясом тесаками, кирпичным от солнца лицами, руками гориллы и решительными жестами. В пути у меня вспотели даже веки, соленые струйки стекают по щекам, на губах все тот же соленый привкус, одежда промокла насквозь. К полудню, покрытые пылью, добираемся до оазиса, здесь, среди рощ и лужаек, солнце и москиты отстают. В домике отдыха у заботливых слуг индейцев, в белоснежных, как символ их незапятнанной совести, рубашках и коротких штанах, я залпом выпиваю целых восемь стаканов тамариндовой настойки. Между стволов вечнозеленых деревьев гуляет легкий ветерок, и ты прямо купаешься в свежести, смакуя ее живительную ласку.

Отдыхаем и веселимся до самого вечера. Ночи тут, к счастью, довольно свежие. С заходом солнца наступает живительная пауза, на несколько часов пульс успокаивается, дыхание обретает ритм, давление спадает. Моих гостей атакует батальон хорошеньких полуголых индейских девочек, из них каждый суровый солдат не знающий слов любви, выбирает себе одну. Девчонок приглашают пообжиматься, потанцевать, и, пококетничав с полчаса, уводят в ночь, если она пришлась по нраву своему кавалеру. Романтика!

На следующий день, ближе к вечеру замечаем на небе столб дыма. Значит, показался наш «Мудрец». Спешно выдвигаемся, не взирая на вечер, вечером и ночью идти намного прохладней, а мимо Веракруса мы не промахнемся. После трехчасового марша прибываем в город, наше судно уже тоже тут. Ночь безлунная, зато звезд на небе видимо-невидимо. Косо сечет небо широкая золотая лента Млечного Пути. Утром предстоит погрузка и выход в море.

Труба зовет в поход, загружаемся на суда. Под ногами мягкий морской песок, и в ушах рокот волн. Длинные глянцевитые валы роняют свой гребень на песчаные отмели. Ответный визит к конкистадорам, после прошлогоднего их похода на Веракрус. Как там испанцы говорят: «Думал обхитрить Хулио, а Хулио сам его обхитрил». Кто разбил стаканы, тот и платит. Так что обижаться не на кого, что заработал — то и получи!

Суетливая утренняя погрузка на корабли наконец заканчивается и мы выходим в океан. Я уверен в успехе, мы идем вернуть долг. Океан встречает нас свежестью. До Гаваны почти полторы тысячи километров. При попутном ветре можно добраться за три дня, а можно провести в пути и все семь, но я надеюсь на пять.

Не сказать, что наше путешествие проходило приятно, суда были битком набиты людьми, и спать приходилось всем тут же на палубе. Радовало только краткосрочность подобных неудобств. Снова волна качает суда с нами вверх и вниз. Бесконечное волновое движение. В конечном счете, вся материя: энергия, земля, звезды, мысли — всего лишь волновые колебания, ритмы. И наша вселенная есть только сумма всех ритмов. Музыка сфер, говорили древние. Тащимся средним темпом, и вот на четвертый день, земля прямо выпрыгивает из волн на короткие мгновения. Так под нами возникает в веселых волнах Куба. Но пока это только архипелаг крохотных островков к югу от Кубы, названный испанцами очень нежно — Садами королевы.

Когда адмирал Колумб впервые увидел Кубу 30 лет назад, он записал в дневнике об этом острове: «Это прекраснейшая из земель, которую когда-либо видели глаза человека…» Земля, завоеванная Диего Веласкесом в 1512 году всего за два года. А мы должны управиться всего лишь за два месяца.

Следуем северным побережьем вдоль прибрежных лесов. Иногда заметны и боиа местных индейцев, хижины, крытые пальмовыми листьями. Нам необходимо попасть в земли старого индейского вождя Абанагуапесе, именно там находится молодой испанский город — Сан-Кристобаль де ла Абана. Тут надо заметить, что Гавана (La Habana) произносится по-испански «ла Абана». Сколько же меня тут не было? С 1519 года? Пять лет, как бежит время. Интересно как там поживают мои индейские друзья? Мудрый шаман Уареа, наверное, стал старым и дряхлым. А моя первая туземная жена Вайнакаона, скорее всего опять замужем. Детей у меня в этом мире быть не может, а я пропал с концами на долгих пять лет. Так что теперь это, наверное, погрузневшая и подурневшая матрона с парочкой чумазых детей. А впрочем, кого я обманываю? Как раз после нашего ухода с Кортесом тут также разразилась эпидемия оспы, уничтожившая половину индейцев. Да и испанцы свою лепту вносят, за сорок лет завоевания на Кубе останется только пятая часть аборигенов. А хотелось бы вернуться в молодость, кое-что можно было бы изменить.

Но в юность окунуться не удастся. Даже город, из которого уходил я и Кортес в поход в страну ацтеков, уже не существует, его перенесли на другое место, дальше к реке Альмендарес. Как раз через год или два после нашего ухода в поход, несколько десятков испанских семей вместе с черными рабами и двумя сотнями индейцев, все бросили и переместились в другое место. И это еще не предел, этот город вновь перекочует еще раз, ближе к бухте, где будут строится новые корабли из красного дерева для испанских колоний.

Пора подумать о победоносной атаке. Нас несколько меньше, чем планировалось, но в целом разработанный план остается прежним. Только теперь воспользуемся богатым пиратским опытом грабежа испанских городов и высадим ночью штурмовой отряд на берег. Как раз французский пират Жак де Соре лет через тридцать так захватит Гавану. И, чтобы заранее не пугать честной народ, к берегу уйдет одинокий корабль. Значит, высадится всего пятьдесят человек за ночь. Если индейцы их и заметят, то сильно об этом болтать не будут, им какое дело? А утром мы высадим на шлюпках еще сорок человек из первой партии, иначе никак не получится. Я прилюдно поклялся под вопли ликования, что следующую ночь мы либо будет спать в захваченном испанском городе, либо я прикажу отрубить головы всем военачальникам, если они не окажутся ранеными, что придало необходимый импульс для моего храброго воинства. Время пламенных речей и долгих уговоров давно уже прошло.

И вот настало долгожданное утро, наша флотилия входит в бухту, мимо стройных пальм, по светлой утренней глади тропического моря. Раннее утро, море цвета топаза, медленно ползут лоснящиеся валы. Гавана превратилась в тихий небольшой городок с несколькими десятками испанских семей. Большинство жителей еще спит на своих койках.

В основном это тот своеобразный народ, из тех многих в Испании, кто воспользовался королевской амнистией, чтобы отправиться в Америку. Преступникам предлагали на выбор: либо понести кару в Испании, либо отправиться на несколько лет в Вест-Индию. Не все могли рассчитывать на подобную амнистию. Прощения не получали повинные в оскорблении величества, фальшивомонетчики, еретики; выбор не предоставлялся евреям и маврам, а также жителям провинций Каталонии и Валенсии. Зато верные сыны церкви, уроженцы областей, достойных монаршей милости, уличенные в краже и подобных провинностях, могли отделаться от наказания, согласившись поехать в новые колонии. И многие считали, что это намного лучше, чем расстаться с ушами у позорного столба или сесть каторжником на галеру.

Показавшееся поселение — важное укрепление с пирсом, с пристанью. Небольшую площадь окружали каменные дома, две пушки защищают гавань. В порту заметна только одна небольшая бригантина на двадцать человек, видимо местная. Нас уже заметили, испанский дозор, находившийся на возвышенностях у восточной стороны гаванской бухты, вовремя увидел паруса неизвестных кораблей.

Поскольку, однако, в то время не ожидался никакой испанский галеон ни из Санто-Доминго, ни из Европы, прибытие наших кораблей вызвало оправданное подозрение: «Не пираты ли?» Жаль, что мой десант высадился на западе, а то взяли бы в ножи этих дозорных. Но как получилось, так получилось. Мои корабли подходят ближе, чтобы открыть огонь и подавить сопротивление. Кажется, сейчас в Гаване за главного- стареющий неудачник Хуан Понсе, бездарно и безуспешно пытающийся подчинить индейцев близлежащей Флориды.

Сообщение о неизвестном корабле весьма обеспокоило градоначальника. Он приехал с небольшой свитой на берег и с беспокойством следил за неизвестными пришельцами. Но по нам никто огонь из пушек не открывает, не ждали. Беспрепятственно идем дальше, к черту шлюпки! Неподалеку от берега лежит наполовину засыпанная песком старая испанская пушка. Может ли она вообще стрелять — непонятно. Далее виднеется вторая, в состоянии не намного лучше. А ведь некогда не бывает мира под тропиками! Здесь место бесконечной войны.

Мои корабли не направляются к гаванской пристани, а бросают якоря в устье реки Альмендарес. Сейчас мы господам конкистадорам ошпарим задницы! С кораблей четко, как на параде, строем сходит несколько отрядов хорошо вооруженных людей. Тут же ударили корабельные пушки по глазеющим беспечным испанцам, которые так и не опомнились. Наши пушки стреляли, казалось, у нас над самой головой, барабанные перепонки у меня едва не лопались от их грохота. Орудия торчали из своих амбразур как головы черных змей, изрыгающих смертельный яд, в клубах дыма. Тут храбрый градоначальник Понсе показал себя во всей своей красе! Мигом развернув своего коня, он галопом поскакал к своему дому, погрузил все самые ценные вещи и потом со своей женой доньей Виолеттой из Гаваны просто бежал…

Когда городской алькальд (от арабского «аль-кади»- судья, здесь градоначальник) исчез, командование над немногочисленными защитниками города принял единственный настоящий офицер Хуан де Ривера. Он пытался подвигнуть защитников города на сопротивление. Куда там, еще один залп из пушек, и последовавший за ним залп моих стрелков и незадачливых испанцев как ветром сдуло.

На берегу осталось лежать в крови с десяток неподвижных тел. Хорошее начало! Лучше всего мне запомнилась смерть одного из конкистадоров, потому что попавшее ему в грудь небольшого размера ядро разворотило грудную клетку, сломала ребро, и оно выскочило наружу через рубашку. Испанец сплевывал окровавленную пену, но крови было мало, и я увидел только белую кость, торчащую из-под полинявшей ткани. Испанец хрипел, пока не захлебнулся кровью и затих. С тыла, с запада, в городок врывается полсотни моих головорезов немцев, под воинственные выкрики и леденящие душу завывания, они без жалости начинают рубить тех испанцев, которые хотят сбежать в лес. Сверкают обнаженные клинки, и они быстро обагряются кровью. Наемники там были как волки среди овец. А вот с востока испанцы драпают беспрепятственно. Но нам пока не до них.

Тем временем мои люди, почти не встречая сопротивления, от реки дошли до самого города и вскоре добрались до ворот дома градоначальника. Тут в солидном каменном доме, похожем на замок или крепость, собрались испанские защитники Гаваны. Ефим Оленин разумно потребовал от испанцев сдаться, поскольку против численно превосходящих в несколько раз моих людей у них все равно не было никакой надежды на победу. Сеньоров в доме всего десятка три. Некоторые испанцы, которые были с Риверой в доме, уже хотели сдаться: «По крайней мере, спасем свою жизнь». Но, храбрый Ривера не согласился на плен.

Что же, была бы честь предложена. Кто же сам себе теперь злобный Буратино? Как там у Лопе де Вега: «- Желаю счастья Вашей чести; — Да будет проклята она!»

Надеюсь, что император Карл высоко оценит кровь, пролитую за него лучшими бойцами, ибо память о такой преданности все мы хотели бы оставить в наследие своим потомкам.

— Готовьте свое золотишко, мы идем! — заорал рядом со мной какой-то русский кряжистый мужик, со свирепыми глазами голодного волка, но почему-то каким-то не своим тонким голосом.

Пока же полсотни моих бородатых русских солдат блокируют дом алькальда города. Часть моего отряда около сорока человек (все немцы)преследуют беглецов на востоке, да надо там и с испанскими дозорными разобраться, чтобы не ударили нам в спину. Другие и немцы и русские ведут планомерную зачистку города, жестоко подавляя всякое сопротивление. Но это единичные случаи, в основном здесь не воины, а мирные жители, которые просто мечтают удрать. Но все же во избежание потерь работаем осторожно, слышны частые выстрелы, пару раз даже забрасывали закрытые дома горшками с порохом. Взрывы работали за моих бойцов.

За час все было кончено. Собирали пленных и захваченных негров на погрузку. Одновременно с наших кораблей выгружали фальконеты и запасы пороха. Оставался только блокированный дом градоначальника, где заперлись его защитники во главе с гордым Риверой. Башенка с развевающимся испанским знаменем была последним местом, которое еще принадлежало несчастным испанцам в Гаване. Оттуда какой-то идиот даже иногда стрелял в нас из небольшой аркебузы. Зачем он это делал непонятно, у нас никто под эти выстрелы не подставлялся.

Легкая добыча, сказал я себе. И начался бой. Нет, никаких идиотских атак в полный рост с открытой грудью не было. Сбили деревянный щит, его водрузили на телегу, подтащили такую импровизированную мину к воротам дома и взорвали его. Потом в дом ворвались мои бойцы и закидали все комнаты горшками с порохом. После взрывов прошли по дому и прикончили раненых и умирающих. Недалекий идальго Хуан де Ривера погиб, как и глупцы, доверившиеся ему.

— Подвезло этим, без страданий померли! — высказывает философское замечание один из моих суровых немцев.

Итог: у испанцев полсотни трупов, у нас четыре десятка пленных испанцев — преимущественно женщин и детей, остальные горожане сумели благополучно удрать. Сеньориты нам нужны- у меня в Мексике почти все холостяки. В то же время, значит, еще более сотни испанцев резвятся где-то в округе, но мужиков из них не больше пяти десятков. Терпимо.

Пленные все время причитают: «Не убивай нас без причины, так как бог потребует от тебя отчета за нашу кровь — мы люди бедные». При этом они плакали и дрожали так, что лишнего слова выговорить не могли. Одна из женщин начала раздирать себе лицо ногтями так жестоко, что со щек ее потекла кровь. Явно лишнее…Думаю, богу на Вас наплевать! Горе побежденным, которые за все расплачиваются куда более дорогой ценой.

— Делай, как я говорю, и сегодня больше не будет убийств. Быстро! — слышится недовольный голос моего свирепого солдата.

Сгоняем также для погрузки на наши корабли три с лишним десятка негров, остальные сумели сбежать, а эти мне пригодятся для работы на рудниках. А то эти «милые создания» повадились убивать на Кубе маленьких детей (якобы их кровь им нужна для лечения от болезней). Только Кубинская революция, когда у каждого жителя под рукой оказался автомат Калашникова, положила конец этой страшной практике.

Все же Куба уже превращается в ту страну, которую я знал когда-то: индейцы, негры и бородачи! Особенно ценны несколько захваченных в городе собак, потерявших своих хозяев. Знаменитые кубинские собаки, натренированные для нападения на индейцев и для поимки чернокожих рабов, вывозятся с Кубы по всей колониальной Америке. Их здесь называют «кровавыми псами». Небольшую трофейную бригантину мы тоже уведем с собой, Торрес выделит людей для ее экипажа. А вот лошадей и прочих четвероногих нам совсем не досталось, у кого были — тот удрал, остальные пасутся где-то на приволье.

У нас менее десяти человек, получили легкие ранение и только у одного из немцев ранения средней степени тяжести. Оставляем всех их тут, а заодно формируем местный гарнизон. Полсотни солдат, в основном русских, во главе с Ефимом Оленином, ругающимся без устали на своих криворуких бездельников, не позволят испанцам вернуть город себе, пока мы будем временно отсутствовать. Из дома, который принадлежал богатейшему жителю Гаваны Хуану де Рохасу, и который победители избрали теперь своей резиденцией, делаем свой опорный пункт в этом городе.

Грабить в городе особо нечего, в основном, все ценности беглецы унесли с собой. А испанцы везут в колонии всякую дрянь: «Ножи немецкие, худшие, какие только можно получить», — значится в списках товаров, которые брал с собой в плавание Магеллан. Но нам этого и не надо. Наоборот, с корабля сносят несколько небольших мешков с серебряными монетами и каждый индеец проживающий в городе (а сейчас таких сотни две с половиной, некоторые также подверглись панике и убежали) получает новенькую серебряную монету. Обещаем еще добавить, если приведут своих сбежавших друзей, и будут предупреждать нас о действиях нехороших испанцев. Позже, желающие смогут неплохо заработать, наводя нас на испанских беглецов, скрывающихся на своих экономьендах, но сейчас у нас пока другие планы.

Вербуем сотню с лишним носильщиков на четыре недели, тут же выдаем им небольшой аванс. У кубинских индейцев весьма длинные, мягкие, очень темные волосы, кожа цвета корицы, темные глаза, очень слабо развита растительность на лице. Едят эти индейцы очень мало и, как правило, только дважды в день. У нас сто тридцать человек идет в поход через горы по сухопутью на южное побережье острова. Нужны индейцы-носильщики, чтобы нести провиант, порох, два небольших фальконета и доспехи, кирасы и шлемы, и прочее барахло. Прежде всего, необходимо запастись как можно большим количеством провианта. Люди должны быть сыты — это первейшее условие! Взяли бы и больше людей, но больше в Гаване особо брать некого. Азартный Волосатик, как не рвался мне на плечо, но также вместе со своей сумкой попал к носильщикам, теперь мы с ним будем видеться только по вечерам.