Завоевание 2.0. Книга 5

Глава 6

И тут я пришел в сознание. Словно кто-то внезапно включил свет, и яркая вспышка озарила все вокруг. Впрочем, тут же этот свет потух, и мутная серая стена встала перед моими глазами. Что я видел? Сидор, финикийцы…Болезненный бред, галлюцинации, или тени минувшего обрели свои истинные черты, мелькнув в моей голове? Впрочем, это было неважно, тут же океан жуткой боли поглотил мое измученное тело.

Два дня я был на границе жизни и смерти. Этакое мерзкое состояние, когда ты не можешь отключиться и забыться, погрузиться в целебный сон, но и явь ты не ощущаешь полным образом. Все серое и все плывет. То становилось жутко жарко, и меня заливали струйки пота, а то ледяной холод заставлял дрожать мое израненное тело мелкой дрожью. Вдобавок ко всему, я изрядно наглотался глиняной пыли и крошки и теперь периодически меня разрывал жуткий кашель, в попытках отхаркнуть проглоченную мерзость. Во время приступов кашля я так напрягался, что ожидал, что мой ослабленный организм не выдержит этой пытки, и я скончаюсь от предпринимаемых усилий. Кроме того, жутко болело все тело, у меня было переломано немало костей, не говоря уже о повреждениях мягких тканей. Казалось, что какие-то кусочки своего организма я утратил безвозвратно.

Во время очередного приступа я решил, что для меня будет лучше всего просто сдохнуть. После чего стремительно пошел на поправку и сумел заснуть.

После сна я очнулся и понял, что кризис успешно миновал. Но я был ослаблен, подобно маленькому котенку. Сил не было, чтобы лишний раз пошевелиться. Я обвел глазами полутемную комнату, она была полна народу. Тут присутствовали: Кристобаль де Охеда, в прошлом личный медик Кортеса, парочка ацтекских жрецов-знахарей, раскрашенных в красные, синие и черные цвета, три служанки, в том числе молоденькая Фебея, и моя дежурная жена, кажется, дочь касика Куэрнаваки. Многочисленные стервятники в ожидании моей смерти слетелись на свой шабаш. Как в такой обширной компании я не отдал до сих пор богу душу — ума не приложу.

— Все вон! — тихо просипел я и шевельнул забинтованной левой рукой в направление входной двери.

Все засуетились. Мне пару раз пришлось еще повторить свое приказание. Впрочем, одну пожилую коренастую служанку-индеанку я все же позволил оставить в своей комнате. Фебея, конечно, смазливая девушка, но не полагаться же в таком деликатном деле на пятнадцатилетнюю девчонку, у которой ветер гуляет в голове?

Следующую неделю я выздоравливал. Впрочем, любые лекарства я пить категорически отказывался. Моя верная собака Стрелка, чующая любой яд в еде и питье, погибла смертью храбрых, спасая мою жизнь. Что они мне могут подсунуть? Лучше не рисковать. После переноса сознания в это тело я всегда обладал отменным здоровьем, так что положусь как я лучше на своего ангела-хранителя, а не на примитивное искусство местных шарлатанов!

Тем не менее, мне приходилось пить воду и куриный бульон. Симптомов отравления пока не наблюдалось, и я мог тем временем предаваться различным размышлениям.

Прежде всего, с гуманизмом явно пора заканчивать. Сейчас любой прогрессист и гуманист, что покойный Кортес, что покойный Магеллан без колебаний вешает и рубит головы, руки и ноги, при малейших подозрениях на измену. Так что не будем нарушать сложившийся порядок. Не нами он установлен, не нам его и отменять. Времена нынче сволочные, впрочем, как и всегда. А я был бы не правителем, а святым, если бы пользовался всеобщей любовью. Чужим добром не трудно соблазнится. Кто мягко стелет для колен — тот голову не прочь отрезать. Такие испанский народ порождает пословицы и поговорки. Все же правители держат своих подданных в повиновении страхом. Так что внедрим в народные массы провокаторов и особо буйных ликвидируем, а то благодушие тут чревато такими печальными последствиями. Таковы пути интриги…

«Как плотью, жилами, и кровью, и костями, так от рожденья мы наделены страстями». Даже если я узнаю простую шутку, содержание которой мне не понравится, ее рассказчикам, таившим в жале яд, не поздоровится! Недаром же в народе говорят: «Лишнее говорить — себе вредить». Ишь, расплодилось крысиное отродье, ничтожные псы! И вообще, хреново тут жить без пулемета! Жизненно необходим револьвер, готовый к выстрелу в любой момент. Перед глазами тут же возникла живая картина из штата Техас: одинокий гордый шериф, окруженный многочисленной сворой мерзких и грязных бандитов…

Второй момент, мне срочно нужна замена Стрелки. Животное-дегустатор, а то я, таким образом, помру в скором времени. Собака или обезьяна, мне без разницы, лишь бы хорошо выполняла свою работу.

Более сложные проблемы я оставлял на потом, предпочитая лишний раз поспать, чтобы восстановить свои силы. Так я убивал свое время в безмятежном спокойствии сонного дворца.

На вторую неделю я начал вникать в различные мелочи и их разруливать. «Но только возвестит гремящая труба, что снова близится кровавая борьба, он, забывая гнев врагу навстречу, как встарь, кидается в губительную сечу». Так, от сеньора Кристобаля я узнал, что помимо многочисленных переломов, у меня оторвало половину правого уха, и так же пару фаланг пальцев на правой руке. Не думаю, что мой ангел-хранитель обеспечит мне регенерацию тканей, но посмотрим. А впрочем, здесь считают, что шрамы лишь украшают мужчину. По крайне мере хоть яйца остались на месте, и это уже хорошо!

Ногти на руках тоже все послезали, но тут можно надеяться на лучшее.

— Сеньор Кристобаль, вы же умный человек! — как-то раз обратился я к нашему славному медику.

— Смею на это надеяться — склонил голову польщенный седовласый доктор, продавец знаменитого гранадского порошка для ступней, якобы предохраняющего от подгнивания ног.

— А почему Вы так редко попадались мне на глаза? — продолжал я свой допрос.

— Так Вы же никогда не нуждались в моих услугах, обладая завидным здоровьем! — отвечал мне столь важный член нашего Мексиканского просвещения.

— И теперь я хочу исправить свою невнимательность к Вам — начал я посвящать испанского врача в свой коварный план- Маэстро, мы с Вами откроем большую экспортную компанию на паях!

— Весьма польщен — ответил обескураженный моим напором врач, имеющий гордый вид человека, знающего что-то самое важное, и прячущий скромную улыбку в уголках рта- но чем же я могу помочь Вашей милости?

— Моя идея и Ваше исполнение и мы с Вами озолотимся! — я завлекал доктора в золотую ловушку- Привлечем туземных знахарей в качестве консультантов, наберем работников индейцев и начнем наше весьма прибыльное дело. Как Вы знаете в Европе сейчас бушует эпидемия сифилиса, привезенного еще моряками Колумба, и получившего широкое распространение в различных слоях общества. Лекари его лечат ядовитой сурьмой и ртутью, опасными не сколько для возбудителей болезни, сколько для самих пациентов. Между тем, у нас в колониях, испанцы лечатся туземными средствами и весьма успешно. Лекарство- лист гуахаки, настой из этих листьев уже вылечил Кортеса и многих других. Если бы такой авторитетный ученый муж сказал, что он изобрел чудо-лекарство, то он бы с успехом лечил грандов и королевских особ. А листьев мы тут насобираем на несколько сотен человек. Естественно, что такое чудо лекарство должно немало стоить. Нас ждут сказочные барыши!

— Я тоже так думаю — почтительно согласился со мной дон Кристобаль де Охеда.

— Идем дальше- продолжил я свою мысль- многих королевских особ в Европе беспокоит подагра. Приверженность к обильной и жирной пище дает о себе знать. Кристаллизация минералов в сосудах вызывает сильные и мучительные боли. А у нас есть прекрасное лекарство от этой болезни. Единственное, чем можно спасаться, — индейским средством сарсапарилья. Тот же настой из маниоки помогает от язвы желудка. Бальзам из коры дерева тамаака тоже не плох. Если у вас будет рана, помажьте этой мазью, кровь перестанет течь, и рана очень быстро заживет. Индейские врачи в Мексике знают тысячу сто лекарственных растений. Пора познакомить Европу с новыми лекарствами! А всякие осиные гнезда, перья попугаев и лапы опоссумов мы оставим индейским знахарям.

Вот и еще один хороший экспортный товар нарисовался. Сифилисом сейчас в Европе болеют даже короли и они не пожалеют деньжат за столь необходимое им исцеление. А весит все богатство это сущие пустяки, и много места на моих кораблях не займет. Да и пора бы под эту лекарственную волну подсаживать европейцев на кокаин. А то табак мне больших денег не принесет, а тут отличный, столетиями выверенный товар. Чистый продукт мне сейчас синтезировать не удастся, а листья пусть жуют или бодрящие настои из них делают, индейцы же за тысячу лет не сторчались, так что и наши доморощенные наркоманы сильно своим здоровьем не рискуют. А мескалин из местных кактусов? Тоже очень забористая штука! Еще надо и хинное дерево разыскать, кажется, на юге, в Гватемале, оно тоже встречается.

Наконец, я счел себя относительно здоровым для получения плохих вестей и осторожно узнал от сеньора Кристобаля об обстановке в столице после мятежа. Что же, не все так плохо. Моя комната во дворце развалилась при взрыве, и нас всех засыпало. Повезло, что непрочные саманные стены поддались взрывной волне, иначе меня там бы точно расплющило. Еще здесь, в Мексике, под сенью пирамид, довольно часто происходят землетрясения, и индейцы строят свои здания с учетом их безопасного разрушения. Так что, никакой каменюка мне по куполу не двинул. Глина, прутья, высохшие деревяшки, все это неприятно, но не смертельно.

Всех нападающих на мою резиденцию контузило и тоже присыпало. Так что прибывшие на место энтузиасты там же их всех и положили, без всякого суда и следствия. Все правильно: «зачем этим людям жить, когда у них погибла честь?» Присягу нарушили — значит получили по заслугам. Потом разразились стихийные беспорядки, во время которых каждый мог свести свои счеты с каждым. Конечно, больше всего досталось испанцам, но в сложившейся неразберихе никто особо не разбирался. Общий итог: из семи десятков белых обитателей Мехико и Коакоана эти лихие дни пережила ровно половина. Я прикинул: мятежников было не меньше дюжины, пара охранников во дворце, Истома… Значит еще два десятка обывателей попали под раздачу, как кур во щи. Печально, но я подумаю об этом завтра. На сегодня уже достаточно неприятных известий…лимит исчерпан.

Следующей, я решил задачу с новым домашним питомцем. Через сиделку я передал, что мне необходимо переговорить с псарем. Сейчас эта профессия весьма востребована, так что, если не профессионал, то любитель собак непременно отыщется. С собаками европейских пород у нас все же было намного легче, чем, к примеру, с лошадьми и прочими четвероногими. И молодых щенят тоже уже в Мексике было немало.

Пока же я попросил подыскать мне какую-нибудь умную обезьянку. К большому сожалению, самые умные из них не живут рядом с человеком. Потешные ночные обезьянки Аотус очень восприимчивы к любой инфекции. День они проводят высоко на дереве, обычно в дупле, куда комары не добираются. Но если поймать такую ночную обезьянку и держать ее в поселении, она недели через две умрет от болезни, которая по всем признакам отвечает Желтой лихорадке у человека.

Придется мне выбирать среди не слишком умных. К примеру, обезьяну- ревуна уж никак не назовешь диким и кровожадным. Нет в джунглях животного миролюбивее и симпатичнее, чем груа, как их именуют краснокожие, разве, что большая черная паукообразная обезьяна. Рыжий ревун — самая крупная обезьяна из семейства капуциновых, столь прославленных кинематографом. У индейцев такие обезьянки- живая виагра. Яйца самцов обезьяны-капуцина и прочих маленьких обезьян содержат большое количество гормонов, способствующих продолжительной сексуальной активности, причем даже в преклонных летах. Для этого у недавно убитого самца отрезают тестикулы и поедают их сырыми, чем-нибудь запивая при этом.

На следующий день ко мне зашла Фебея с подарком. Красивая индианка развернула какие-то лохмотья, откуда выглянули большие испуганные глаза и показались рыжий хохолок и трогательно вытянутые в трубочку губы обезьянки ревуна.

— Здраствуй, звереныш- приветствовал я нового члена своей команды.

Симпатичный молодой экземпляр очень быстро освоился. Он подбежал ко мне и тянул меня за простынку на кровати, выпрашивая молока. Да, мы молока тут не видали пока! Только каучуковое (одна из разновидностей), его индейцы пьют свежим. Хреново сейчас в Мексике с этим делом. Ладно, сейчас что-нибудь сообразим. Примем эту обезьянку пока на испытательный срок, на должность моего личного дегустатора. Назвал его Волосатик, ростом он был чуть больше кошки, но обещал немного подрасти.

Первое время бедный малыш выглядел очень несчастным. Его крохотное тельце покрывала свалявшаяся шерстка, в которой кишели насекомые. Цепкий хвост, спина и коленки совершенно облезли. Не могли для правителя страны подобрать нормальный экземпляр! Я взял Волосатика — главным образом из сострадания. Слишком уж он походил на чучело!

Фебея и еще одна служанка, первым делом вымыли Волосатика и вывели всех насекомых. Эта процедура явно ему не понравилась — он жалобно кричал и пытался укусить индеанок. Зато когда они вытерли Волосатика насухо, он все же сменил свой гнев на милость, и мы впервые услышали тихое ворчание, которым он выражал свое хорошее настроение. Купание сделало из него чуть ли не красавца: рыжая шерстка заблестела, стала пушистее и даже как будто гуще, скрыв худобу обезьянки.

Освобожденный от веревки, он благодаря хорошему уходу и питанию быстро превратился в приветливое маленькое существо. Хорошеньким его никак нельзя было назвать — ревуны далеко не самые красивые из детей природы — зато он был на редкость веселый обезьян, обладал довольно ярко выраженным характером и немалым умом. Наконец, у Волосатика был свой богатый язык, который я со временем научился хорошо понимать. И все же настоящим храбрым мужчиной он так и не стал. Волосатик смертельно боялся всяких ящериц, лягушек и даже насекомых. Никогда не забуду, в какой ужас привела Волосатика наша попытка познакомить его приятелем, с карликовой обезьянкой уистити, которую он превосходил размерами раза в четыре. Он испугался конкурента до смерти. Однако самое страшное переживание выпало на долю Волосатика, когда он однажды крепко спал, а какой-то бесцеремонный петух решил прокукарекать где-то рядом. Бедняга подскочил высоко в воздух и завизжал как зарезанный!

Еще смешней было то, что летом Волосатик, дитя тропиков, обливался потом и тяжело дышал. Зато зимой он отчаянно мерз и дрожал от холода. По ночам Волосатик спал в моей комнате в своем гамаке. Гамаком ему служила холщовая сумка, а одеялом — мохнатое полотенце, так что Волосатику всегда было мягко, тепло и уютно. Если утро оказывалось прохладным или дождливым, он так же неохотно покидал свою сумку, как и я — свою кровать. Однако валяться ему было некогда, даже в плохую погоду ему приходилось заниматься дегустацией моей еды. Так что с рассветом ему приходилось вставать, несмотря на обычные ворчанье и протесты. Впрочем, по его работе никаких претензий никогда не возникало. Яд, много специй или просто невкусно, но Волосатик решительно браковал многие блюда, и я всегда следовал его кулинарным рекомендациям. И оставался жив и здоров.

Когда Волосатика будили, он высовывал из сумки сонную рожицу, зевал во всю ширь своего маленького ротика и пытался снова юркнуть в свою уютную постельку. Однако я всегда решительно возражал против того, чтобы он лежал и нежился, когда все остальные уже встали и работают. С большой неохотой, поругиваясь, Волосатик оставлял постель и отправлялся через вентиляционное отверстие под крышей на поиски подходящего кустика или ветки, которые служили ему уборной. Затем он спешил ко мне, где его ждал легкий завтрак. Как и я, Волосатик любил начинать день вкусным спелым фруктом и чашкой свежего сока, а чуть попозже, перед тем как приступать к работе, — подкрепиться уже поосновательнее: например, копченой рыбой или жареной курицей и печеными бататами или кукурузной кашей с диким медом.

Я был вполне доволен Волосатиком. Уморительная рожица с выражением мировой скорби во взоре, не покидала его даже в самых смешных и нелепых обстоятельствах. Это был настоящий обезьяний комик, Чарли Чаплин, только несравненно темпераментнее знаменитого американского киноартиста. Волосатик умел злиться так, что от него только искры летели — например, когда я сажал его на обрубленную внизу лиану, и ему приходилось лезть до самого верха, чтобы потом спуститься на землю по стволу дерева. Подобно всем нам, Волосатик был не лишен определенных слабостей и недостатков, среди которых не последнее место занимала банальная лень.

— Послушай, Волосатик, ведь ты обезьяна, — говорил ему я, — а обезьяны всегда лазают по деревьям.

— Потому что они вынуждены! — отвечал Волосатик сердито (во всяком случае, так я его понимал). — А мне что делать на дереве? Листья и плоды мне ни к чему, я и так уже наелся кукурузной каши до того, что живот чуть не лопается!

— Именно поэтому тебе полезно немного поразмяться. Ты должен много двигаться, скакать, лазить… — настаивал я.

— А ты будешь сидеть и зубоскалить? Попробовал бы сам залезть по лиане за завтраком, так узнали бы, что это вовсе не так уж весело! Если говорить начистоту, то ты просто какой-то садист!.. Впрочем, — продолжал лукавый звереныш, нехотя приступая к утомительному подъему по раскачивающейся лиане, — и я тоже могу досадить тебе, если уж на то пошло!

После чего он взбирался на ветку над головой у меня и бросался какой-нибудь ерундой с удивительной меткостью.

Из сказанного вовсе не следует, что я пребывал в постоянной ссоре с Волосатиком. Можно поспорить иной раз, поругаться и оставаться, тем не менее, лучшими друзьями. Правда, Волосатик был еще мал и зелен, и его следовало держать немножко в строгости. Если он, например, не соображал сам, что свежие зеленые листья для его желудка намного полезнее, чем старые, из которых делалась местная бумага для записок, то приходилось, естественно, втолковывать ему этот щекотливый момент.

Кстати, я в жизни не видал более всеядного, чем Волосатик! Он разделял все наши трапезы, после чего еще охотно принимал разнообразные угощения у других. При этом я получил немало трогательных доказательств ответной привязанности со стороны Волосатика. При всем своем отвращении к воде, он отважно плыл ко мне, когда я купался. Больше всего Волосатик любил сидеть на моем плече. Это было не всегда приятно, особенно если он для верности цеплялся хвостом за твою шею, а воображаемый градусник в это время мог бы показывать тридцать пять — сорок градусов в тени.

В таких случаях Волосатик безжалостно ссаживался на землю. Он громко этим возмущался и пытался влезть обратно, но прекращал все попытки, как только на него прикрикивали. Однако стоило Волосатику заметить, что мое внимание чем-то отвлечено, как он тихохонько, крадучись, стараясь сделаться возможно легче, начинал взбираться опять на плечо. Он был готов повторять свою хитрость снова и снова. Известно, что сердце — не камень; в конце концов, победоносный Волосатик оставался сидеть на своем излюбленном месте.