Завоевание 2.0. Книга 5

Глава 9

Место действия Северная Испания, начало марта 1523 года. И снова глава могучего клана Седеньо, сеньор Франциско полной грудью вдыхал сладкий воздух Родины. Далеко позади оставался южный португальский Лагуш. Постепенно хиреющий порт, через который шла торговля с черной Африкой. Именно там, чаще всего получившие королевскую лицензию на приобретение чернокожих рабов, испанские купцы приобретали негров для Индий, на массовых распродажах. Впрочем, уже значительная часть из населения этого португальского города составляли такие же негры.

Сыновья и внуки мавров и негров жили в Лагуше, как настоящие добрые христиане, подобно детям всех христиан. Хитроумные португальцы наивно рассчитывали, что если хорошо обучить негра, то он сам будет способствовать удовлетворению интересов Португалии в жарких диких странах Африки, славящихся своим неблагоприятным для европейцев климатом. Чтобы они позднее обращали своих земляков в христианскую веру и тем подготовили бы языческие народы к крещению, служили торговым посредниками на местах, приобретали у своих соплеменников рабов, и так далее. Вместо этого негры, пока была подобная возможность, предпочитали жить на королевские пособия, а в дальнейшем занимались попрошайничеством и даже мелким воровством.

И это при том, что сама работорговля — дело рискованное, полное опасности, предприятие для людей отчаянной храбрости. Обычно в команде — 20 или 30 человек против 500–700 черных невольников, и как гласит мудрый совет опытного человека: «лучше заранее, для острастки, изрубить нескольких из них, чем позволить перегрызть горло себе». Работа для самоубийц, корабль, перевозившее рабов-невольников, узнают сразу по его шканцам — обиталищу команды: оно приподнято над палубой, изолировано, укреплено (тюрьма, да и только). Часто эти суда превращались в кладбище для черных агрессивных бунтарей — тех, кто поднимал мятежи на кораблях в открытом море и гиб в безнадежном сопротивлении. Кладбище порой и для немногочисленных экипажей судов, застигнутых разъяренными рабами врасплох и перебитых ими… Кладбищами тех «безумных судов», которые неуправляемые, с уничтоженными командами и безучастными чернокожими победителями бродили по океану без конца, многие месяцы, чтобы в итоге разбиться около берега или на подводных камнях.

Особую пикантность таким моментам придавало то, что негров, которых не покупали европейцы, в Африке просто убивали, чтобы зря их не кормить. Так, хорошо известен случай, когда в Лагосе, ныне столице Нигерии, за один день было убито более 900 рабов, которые уже три месяца молились, чтобы прибыл какой-нибудь европейский работорговый корабль и увез их. Корабль не прибыл, и они, как дармоеды, все были безжалостно перебиты.

Любопытно также, что вся современная наука о диетическом «правильном» питании и калориях, основывается на опыте рационов негров из ферм по «разведению черных» в американской Алабаме. В этой области диетологами была разработана целая наука, в особенности по рационам, обеспечивающим рост физически крепкого человека. Уилбур Олин Атуатер (1844–1907) — знаменитый американский химик, работавший в области изучения продуктов питания, этому весьма поспособствовал.

В деревнях и селениях располагающихся в окрестностях Лагуша, теперь были размещены шесть сотен бывших русских рабов, привезенных при посредничестве венецианцев. Они акклиматизировались, помогали селянам с сельским хозяйством, и даже ежедневно слушали уроки воинской науки от старых вояк- инвалидов. Правда, вместо настоящего оружия все сражения пока проходили на деревянных палках.

И вообще сделано было уже немало. Двести бывших русских рабов в свою очередь были загружены на подошедшие мексиканские корабли. Еще полтысячи через посредничество венецианцев в скором времени должны были прибыть в Лагуш. Толедские оружейники были по уши завалены мексиканскими заказами. Особенно требовались новомодные мушкеты и старые добрые аркебузы. Мечи и шпаги, хорошего качества, также покупались на ура. Несколько прессов для чеканки монет уже были отправлены за океан. Через монахов Ордена Святой Троицы, занимавшихся выкупом пленных европейцев у берберийских пиратов, среди рабов христиан подыскивали хорошего гравера. Параллельно среди мавров вели такую же деятельность и венецианские посредники. Дон Франциско твердо решил купить на всякий случай сразу двоих граверов. Велись переговоры среди рыцарей иоаннитов по решению марокканской проблемы.

Несколько месяцев назад, в конце прошлого 1522 года, после героической обороны, 21 декабря Родос пал. На протяжении шести месяцев небольшая горстка европейских рыцарей противостояли огромному турецкому флоту, состоявшему из 400 кораблей, и чудовищной османской армии численностью более 100 000 человек, которой командовал сам свирепый султан Сулейман Великолепный. Взять штурмом остров туркам так и не удалось, но по заключенному перемирию «шершни с Родоса» покинули этот остров.

С падением Родоса, который Иерусалимские рыцари госпиталя Святого Иоанна укрепляли на протяжении 200 лет, исчезло последнее препятствие, мешавшее полному доминированию неверного османского флота в восточном бассейне Средиземного моря. Отныне в этих водах не был в безопасности ни один христианский корабль, если только такова не была воля самого безбожного султана. Старые морские республики теперь были полностью беспомощны, и ни одно государство не могло противостоять Османской империи в Эгейском, Ионическом и Адриатическом морях.

Прославленный генуэзкий адмирал Андреа Дориа, гроза и ужас мавров, в результате переворота в Генуе, бежал во Францию и стал служить королю Франциску I, союзнику турок. В Алжире окончательно укрепился Хайрээддин Барбаросса, получивший титул османского капудан-паши, командующего многочисленным турецким флотом. Оставшиеся без дел рыцари-иоанниты осаждали двор Испанского императора Карла, вернувшегося в Испанию во главе большого отряда немецких ландскнехтов, «псов-войны», владения которого в Италии и в Северной Африке были теперь под ударом турок. Император подумывал выделить бездомным ионнитам острова небольшого Мальтийского архипелага, с их блестящими белыми скалами, расположенного в центре Средиземного моря.

Ведь всегда рыцари ордена Святого Иоанна были постоянной головной болью османов и вызывали еще большую неприязнь у берберийских пиратов, корабли которых они (и только они) осмеливались брать на абордаж, причем без посторонней помощи и зачастую весьма успешно. Этот славный орден был разделен на восемь командорств по числу основных языков: Англии, Франции, Испании, Италии, Португалии, Германии, Прованса и Оверни. Дон Франциско пытался договориться с французскими командорствами. Гаспар де Валье из Оверни по предварительным данным был готов возглавить христианский удар по Марокко и освятить его знаменами Ордена Святого Иоанна. Молодой воин Жан Паризо де ла Валетт, родившийся в 1494 г., ставший рыцарем Святого Иоанна еще до достижения им совершеннолетия, доблестно защищавший Родос, рвался принять участие в таком славном деле.

В Голландии были размещены заказы по строительству трех больших современных кораблей. Но это когда еще они построятся. Там же, в Нидерландах, посредники активно искали гранильщика, для работы с мексиканскими огненными опалами. Как исторически сложилось, интенсивная обработка драгоценных камней в Европе велась в Венеции, Париже, Антверпене, Брюгге, где на протяжении длительного времени занимались изготовлением украшений. Южнонемецкие города Аугсбург, Нюрнберг, Идар-Оберштейн уже столетия назад славились своей обработкой агата.

Лет сорок тому назад, в 1479 году некий Ван Беркен был гражданином фландрского города Брюгге. Он принадлежал к гильдии гранильщиков драгоценных камней, которая объединяла довольно многих людей в этом городе. Доходы были не очень высокими, но их хватало, чтобы прокормить семью. Обработка драгоценных камней — не простое дело. Оно требует опыта, большой физической силы. Одно лишь неправильное движение — и дорогой камень может потерять значительную часть своей стоимости. Ван Беркен был хорошим мастером. Его искусные руки превращали необработанный камень в драгоценный бриллиант. В обеденное время он почти ежедневно прогуливался по городу, приветствуя своих знакомых.

Однажды его взгляд упал на группу детей, которые на захламленном дворе, принадлежавшем местному кузнецу, крутили колесо телеги, обитое железом, и радовались новой игрушке. Один парнишка держал старый нож таким образом, что он касался обода колеса и из-под него вырывался сноп искр. Ван Беркену, наблюдавшему за игрой детей, пришла в голову блестящая идея. Для огранки алмазов надо взять круг, да, железный круг.

Ван Беркен установил железный круг на вертикальную ось. Помощник вращал круг, в то время как мастер обрабатывал алмаз. Круг был обильно смазан смесью из масла и растертого в порошок алмаза.

Но неравномерное движение колеса, которое вращал подмастерье, мешало добиться идеальной обработки. Время от времени появлялись неровности. Поэтому очень скоро была разработана массивная конструкция из дуба, в которой помещался металлический диск. Он приводился в действие ременной передачей, соединявшей его с маховиком, вертикальный вал которого вращался в подшипнике из твердой древесины.

Этот маховик обычно крутили жена или дочери гранильщика, потому что лишь немногие могли себе позволить иметь одного или нескольких подмастерьев. С раннего утра до позднего вечера женщины стояли около колеса, постоянно находясь под угрозой получить увечье в случае неосторожности. Использование ветряных мельниц и частично водяных колес, избавили женщин от этого тяжелого труда.

Постепенно труд гранильщиков стал механизироваться и в других европейских городах. В Брюгге, Амстердаме, Антверпене, Париже, Венеции, Аугсбурге, Нюрнберге и Идар-Оберштейне крохотные мастерские превратились в механизированные цехи. Знаменитые торговые дома Фуггера и Вельзера, вели оживленную торговлю драгоценными камнями и имели собственные гранильные мастерские. С 1482 году в Антверпене существовало специализированное братство, которое принимало в свои ряды гранильщиков алмазов. Так что только там, в Нидерландах, можно было подыскать мастера (или хорошего подмастерья), согласного на переезд за океан. А дону Франциско хватало работы и на месте.

Но сейчас юг Пиренейского полуострова переживал недобрые времена. Кто будет приобретать у португальцев негров рабов? Испанцам было не до них, Индии лихорадило. После успешного мятежа Сиденьо-младшего в Новой Испании, закончившегося так печально для императора Карла, колонии охватил жесточайший кризис. Много европейского народа погибло и пропало без вести. Все три Антильских острова и материковая Панама обезлюдели. К тому же туземцы почти совершенно вымерли на Эспаньоле и успешно вымирали на Кубе и Ямайке. А негров покупать было не за что. Мало того, что золотые прииски Антильских островов было уже полностью истощены, так еще вечно пустая из-за идущей с французами войны королевская казна ввела лицензии для покупки чернокожих, чтобы поправить свои порядком пошатнувшиеся дела.

Вообще, колониальная политика Испании претерпела изменения в не лучшую сторону. Авторитетный и бессменный епископ Фонсека, вставший к руководству колониями еще при Колумбе, был, наконец, смещен, и во главе Совета Индий встал Лоаиса, назначенный императором Карлом 8 марта 1523 года. Этот придворный деятель в первую очередь старался пристроить своих многочисленных родичей на все теплые местечки. Так он назначил своего родича руководителем новой обширной колонии «Островов Пряностей» (Филиппин и Марианских островов), не так давно открытой Эль-Кано. Сам Эль-Кано должен был отвести туда эскадру в качестве королевского штурмана. Туда же было назначено еще пару близких родичей Лоаиса, нового руководителя Королевского Совета по делам Индий. Но для организации новой экспедиции не было денег. Шутка ли, цена вопроса составляла 450 кг золота или 45 тн серебра!

Франциско аж присвистнул от такой несусветной суммы. Сам он в последнее время был крайне доволен своей жизнью. Особенно с учетом так удачно присвоенных его мудрым сыночком Хуаном, пускающегося в различные авантюры со всем пылом молодости, богатых серебряных рудников, обнаруженных в Новой Испании. За это время через руки сеньора Франциско прошло уже более четырех тонн серебра. А ведь в Европе было очень мало драгоценных металлов. Только Император Карл, был владельцем богатых серебряных рудников в Германии, да еще в его чешских землях, доставшихся как приданное Австрийского Дома, также добывалось немало серебра. Помимо него только король Венгрии в какой-то там полу варварской Словакии имел драгоценные прииски. Но Карл неустанно претендовал и на эти земли, чтобы стать серебряным монополистом.

Но в совокупности, все европейские прииски могли дать в год только 7 или 8 тн этого благородного металла. Так что в последнее время дон Франциско стал очень уважаемым человеком. О нем слыхивали и в Стамбульском дворце у султана Османов, и во дворце венецианского дожа. Но даже он не мог представить себе подобной суммы в 45 тн серебряных монет. Только аугсбургские банкиры — Вельзеры и главным образом Фуггеры — обеспечившие необходимые средства для избрания испанского короля на трон Императора Священной Римской Империи Германской нации, предоставив тогда Карлу кредит вскладчину на 543 тысячи флоринов, или 50 тн серебра, могли обладать такими сокровищами.

Но вернемся к испанским Индиям. Внезапно там не стало вожаков и авторитетов. Фонсека после своего отстранения занемог и по слухам уже был больше не жилец на этом свете. Его верная креатура, святые отцы из Аудиенции Санто-Доминго растерялись и старались нынче прикинуться ветошью и не отсвечивать. Губернатор Ямайки Франциско де Гарай, вернувшись из неудачного похода, тяжело заболел и мало вставал с кровати. Губернатор Кубы Диего Веласкес по слухам тоже слег и заболел. Худеет и почти ничего не ест. Так что на экономический кризис наложился еще и кризис политический. В колониях явственно попахивало бунтом. Все замерло на низшей точке, и доходы основывались только на экспорте сахара и рома. В общем, обладая этими заморскими колониями, в настоящий момент, Испания оттуда получала совсем мало денег.

Без рабов Новый Свет не выполнял своей роли. В самом деле, кто будет раскорчевывать тропические леса? Рыть ирригационные каналы? Обеспечивать тростником сахарные мельницы? Питать Европу сахаром, а позже хлопком, какао и кофе, доставлявшимися с той стороны земли? Только даровой рабский труд мог компенсировать такие огромные расстояния…

Индейцы-охотники были чужды сельскохозяйственным занятиям; к тому же они были очень восприимчивы к болезням, их было мало, да и те разбегались по лесам. Европейцы были отдалены, свободны и дороги. Оставались африканцы: они немного знали земледельческий труд, были выносливы и относительно дешевы; они могли создавать богатства даже на земле, не имеющей золота и пряностей. Но сейчас они стали слишком дороги… Раньше раб стоил на Антилах 100 золотых песо и мог окупиться при мытье золота, а сейчас с учетом лицензии подорожал до 120, и золота нигде уже не было. Налог с работорговли стал важной статьей дохода короля Испании. А сколько нужно рабу сделать рома или тафии (тростникового самогона), чтобы окупить свою стоимость? Столько он не проживет.

Треть чернокожих невольников обычно умирала в первые три года жизни в Америке. Активная жизнь остальных в среднем не превышала 15 лет. Это при том, что многие конкистадоры за три года завоевывая Мексику и рискуя жизнью заработали всего по 60 песо. Простой моряк получал 1,5 песо в месяц. Опытный мог рассчитывать почти на два. А свинья стоила 3 песо. В общем, не вытанцовывалось, треть негров не окупала свою стоимость, принося своим хозяевам 75 песо чистого убытку каждый. Еще треть приносили прибыль меньшую, чем процент по вкладам с этой же суммы. И лишь оставшаяся треть могла рассчитывать заработать на черных рабах какие-то деньги.

А деньги были крайне необходимы, так как война с французами все еще продолжалась. Короля Франциска почти полностью вышвырнули из Италии, в войну на стороне Испании поспешила вступить вероломная Англия. Ее войска из единственно оставшегося на континенте порта Кале весь прошлый год грабили север Франции. Поговаривали, что одумавшиеся венецианцы ищут пути, чтобы помирится с императором Карлом. Но до победы было еще далеко. Французы пока удерживали захваченные территории на севере, в Басконии.

К тому же денег для войны не хватало, наемники уже почти год не получали причитающиеся им жалование. И все это несмотря на затеянные Карлом массовые конфискации имущества мятежников и еретиков. Королевские войска грабили свои же Болеарские острова, жестоко наказывая мятежников. Четыре последних повстанца — два взрослых, один старик и один мальчик — погибли на баррикаде, провозглашая: «Да здравствует добрый Иисус! Да здравствует наша святая королева Хуана!» После ужасной бойни на Болеарах воцарилась мертвая тишина.

У французов дела были не лучше. Франциск также в основном в последнее время занимался конфискациями у своих вельмож, чтобы хоть как-то расплатиться со своими недовольными солдатами. Так он ограбил даже одного из богатейших людей Франции, своего родича маршала де Бурбона, чем привел его в бешенство.

Естественно, что в подобных условиях когда-то многолюдная южная Севилья начала приходить в упадок. Это и раньше был город разительных контрастов, где красивейшие дворцы в мавританском стиле соседствовали с грязными лачугами, в великолепных душистых садах играли кристально чистые фонтаны, а рядом кладбище отравляло воздух зловонием, и по городским улицам струились нечистоты. Золота сюда больше почти не привозили, только сельхозпродукты из Испанских Индий и Канарских островов. Табак (товар на любителя), красный перец, сахар и ром. Ныне безмятежный покой живописной долины Гвадалквивира, вокруг города, почти нечем не нарушался. Торговля шерстью почти полностью ушла в северные порты Испанского королевства.

Много христианского народа уехало в колонии, и сгинули там безвозвратно. Много мавров и морисков с юга Испании перебрались в Марокко. Природа стремительно наступала. Красные ветви тамариска колыхались над лужайками, где пестрели звездочки асфоделей, на полях среди зеленой пшеницы ярко голубели барвинки, а цветы персиковых деревьев доживали свою эфемерную жизнь в пламени ранней андалузской весны. Из апельсиновых рощ ветер приносил приятные ароматы ору-хо — апельсиновой мякоти, сжигаемой в жаровнях, а вдали оранжевые зубчатые горы пылали дроком там, где их не опоясывали темные дубравы.

В самой Севилье, а также в ее морских воротах — порту Сан-Лукар, жизнь еще теплилась. Все так же несокрушимо стояла Торговая палата, которая была основана по приказу королевы Изабеллы в 1503 году и размещалась частично в Алькасаре, а частично в старом арсенале Атарасанас, близ башни Торре-дель-Оро. Там всегда капитаны, штурманы и кормчие получали секретные инструкции, перед тем как отправиться на поиски новых земель, и со времени первой экспедиции Колумба в Америку это старинное здание все больше превращалось в место встреч технических советников и опытных моряков.

Все так же Арсенал выходил на Пуэрто-де-лас-Муэлас, откуда был виден другой берег Гвадалквивира, — там в Триане еще снаряжались некоторые корабли. На севильском берегу, где находились арсенал и башня Торре-дель-Оро, тянулся Ареналь — так называлась широкая полоса между рекой и городскими стенами с подъемными мостами, рвами, башнями, бастионами и узкими воротами, охраняющими подходы к Алькасару. Обычно товары, доставленные морем из Нидерландов, Англии и Германии для Южной Испании, а также сушей из Сарагосы, Медины-дель-Кампо и Кордовы, сгружались на пристанях Ареналя среди лабиринта канатов, снастей, парусов, корабельного леса, мешков пшеницы, отправляемой в Индии, и сладкого картофеля, привезенного оттуда.

Тут всегда грузились припасы для конкистадоров, завоевывавших Новый Свет, а рядом с других кораблей с грохотом выгружалось железо из Бильбао. Ругань гуртовщиков, кудахтанье кур, доставляемых по реке из Монтеро, громогласные споры купцов и таможенных сборщиков усиливали шум, обычно царивший в порту, который когда-то соперничал с Лиссабоном в роли главного перевалочного пункта для всего западного мира.

Но сейчас товары из Сарогосы и других северных мест поступали в порты Ла-Каруньи, Хихона, Овьедо и Бильбао. Металлические изделия из баских провинций также не делали подобный круг на юг. Естественно, что и товары из Северной Европы, по неумолимым законам логистики, большей части разгружались в тех же портах.

Значение Ла-Коруньи, слывшей наиболее надежной из всех испанских гаваней и к тому же «способной вместить все флоты мира», особенно возросло с тех пор, как император Карл перевел в нее из Севильи Торговую палату в 1520 году. Эта перемена отчасти объяснялась тем, что главный порт Галисии был удобнее для торговли пряностями с северными странами, которые ценили их выше, чем средиземноморские, и потребляли в большем количестве. Кроме того, испанские суда, отправлявшиеся из Ла-Коруньи, не должны были проходить мимо Лиссабона и не попадали в опасный район мыса Сан-Висенти, где португальские или французские корабли легко могли перехватывать все суда, направлявшиеся в Севилью. Не грозили Ла-Корунье и налеты пиратов, в то время как близ устья Гвадалквивира корсары чувствовали себя как дома.

Да и капитанам каравелл слишком легко было прятать контрабанду от королевской таможни на пути между Сан-Лукаром и Севильей. К тому же Севилья была речным портом, и в нее не могли заходить большие суда, а развитие торговли требовало постройки все более крупных кораблей. В Галисии же, кроме того, было много прекрасного корабельного леса. И наконец, цены в Ла-Корунье в среднем были ниже.

Кроме того, порт Сан-Лукар был откровенно неудобен, если бы не золото Индий, ему было бы трудно соперничать с северными портами. Чтобы отплыть утром, нужно было пройти через песчаную косу- бар, а это сделать корабли могли только тогда, когда дул попутный северный или северо-восточный ветер, причем достаточно сильный, чтобы помочь им преодолеть приливное течение. Летом такие ветры, как правило, слабы и к тому же стихают к одиннадцати часам утра, сменяясь морским бризом. Таким образом, отплытие из Сан-Лукара в благоприятные для навигации летние месяцы обычно оказывалось сопряженным со значительными трудностями: порой, когда прилив был невысок, а с моря задувал крепкий ветер, кораблям с большой осадкой приходилось снимать часть груза, чтобы выйти в море. Кораблям же, уходившим из Ла-Коруньи, подобные трудности в самом начале пути не грозили.

Так что Севилья стремительно теряла свое былое влияние, а северные порты, наоборот его набирали. Именно поэтому дон Франциско рискнул и лично поехал сюда, чтобы самому окунуться в атмосферу торговой лихорадки. Как гласит пословица: «Все дороги ведут в Рим…» Он практически ничем не рисковал. Конечно, у властей к нему могут возникнуть разнообразные вопросы. Но паспортов сейчас нет, в лицо дона Франциско в тех северных краях никто не знал, а рекомендательные письма португальских купцов рекомендовали его испанским партнерам как дона Луиса Ортегу, крупного негоцианта.

Деньги, также были обращены в бумаги на предъявителя, с адресатами в северо-испанских торговых домах. В конце концов, авгуасилы (полицейские), всегда склонные, как известно, к превышению своих полномочий, то же живые люди и им приятно будет уладить любой вопрос на месте, с известной выгодой для себя, чем работать ради непонятных чужих интересов. Кроме того, за Сиденьо-старшим неотступно следовало двое крепких парней: дюжий слуга Пабло, в качестве грубой физической силы, и охранник Ромеро, человек холодный, безжалостный, из бывших наемников, искусно владевший как шпагой, так кинжалом. Ни симпатии, ни уважения, у окружающих лица этих двоих почему-то не вызывали. Чистосердечие и доброта — это не к ним.

И вот сейчас дон Франциско находился в небольшом портовом городке Сараусе, где строились прекрасные океанские корабли из испанского дуба. У подножия холма Талайя-Менди, извивался океанский залив, покрытый многочисленными лодками рыбаков, прельщенных удобным входом и хорошей глубиной. В городской гавани среди скалистых берегов, они продавали свой удачный улов, отсюда же китобои уходили в северные воды, чтобы охотится на китов. Братство Эрмандад де ла Марисма — Морской союз, во многом сходный с Ганзой, контролировал здесь весь китобойный промысел, а испанский монарх, согласно обычаю, забирал 1/20 часть от всякого добытого его подданными кита.

Окружающий город ландшафт был суров и дик. Горбатые вершины, окружающие городок заросли бузиной, ежевикой и высоким серебристо-голубым репейником. По склонам холмов лепились несколько корявых инжирных деревьев и изуродованных ветрами горных сосен, а ниже льнули к камням жалкие виноградные лозы и кусты вереска. Приморские кварталы занимали впадину на скалистом мысу, далеко вдающемся в море. Прямо из воды вставали сложенные из песчаника стены древней крепости, за которыми теснились многочисленные дома.

Гипускоа, самая маленькая провинция Испании, вместе с Бискайей помогла расширить заморские владения Испании куда больше, чем любая другая из областей Пиренейского полуострова, включая знаменитую Эстремадуру. Провинция Гипускоа, как и Бискайя, также славилась своими рыболовными флотилиями. Рыболовство было здесь основным промыслом; оно в изобилии обеспечивало население сельдью, лещами, тунцами, угрями, окунями, омарами, анчоусами и сардинами. Помимо рыболовства жители Сарауса занимались еще изготовлением яблочного сидра.

Из этого крохотного уголка, затерянного на длиннейшем побережье Западной Европы, вышло много знаменитых мореплавателей, а в Гипускоа судостроение было традиционным занятием, передаваемым в семьях из поколения в поколение. В этой провинции, как и на верфях Бискайи, строились большие корабли и для королевского флота Испании. Дева, Мотрико, Сараус — все это были небольшие порты, где возле узких заливов, на верфях прилежно трудились корабельные мастера.

Как ни странно, именно обилие дубовых лесов в этой провинции, благодаря которым верфи Сарауса и Девы обеспечивали работой столько людей, вынуждало других гипускоанцев уходить в море. Нынче, в XVI веке, густые леса в Гипускоа сильно ограничивали площадь, занятую лугами и пахотными землями. Берег приходилось покидать и еще по одной причине: в этом климате оливы не росли, и жир нужно было добывать в море; таким образом, китобойный промысел был для басков суровой экономической необходимостью. Этот берег, где столь часто бушуют свирепые бури, и маленький рыбачий порт, некогда наполовину поглощенный морем, становился сейчас важным местом в обширной империи Карла V.

Побережье, образующее северную границу этой маленькой области, почти всюду было прекрасно суровой красотой, если следовать обычным эталонам прекрасного, однако здешний климат отнюдь не располагал к блаженному покою; великолепные бури и высящиеся вдали вулканические хребты ярко напоминали о буйстве стихийных сил. Так что, местные Баски не отличались особой любовью к живописи и к красотам природы; одного пейзажа, даже самого прекрасного, было мало, чтобы привязать их к родной земле. Баска, родившегося на побережье, в отличие от его земляков во внутренних областях нередко влекут чужие края, подальше от его суровой Родины.

В провинции Гипускоа не было больших городов, в списках хунт их числилось только двадцать шесть; среди них назван и Саурус. Его значение возрастало потому, что он стал вторым после Сан-Себастьяна портом, через который в Наварру ввозились иностранные товары; эти товары выгружались в Саурусе, а оттуда доставлялись уже по суше в Толосу, главный торговый центр древнего и славного королевства Наварры.

Но все же поездка в Саурус прошла безрезультатно. Корабли здесь строились и были в наличии, но не для дона Франциско. Существовал строжайший королевский запрет с 1513 года для этой провинции продавать суда не испанцам, причем воспрещалась также и постройка кораблей для кого бы то ни было, кроме подданных испанской короны. Конечно, дон Франциско мог бы оформить купленные корабли на подставное лицо, но корабль — не миска каши, а дело серьезное, а испанская бюрократия была неистребима. Купить, значит зарегистрировать порт приписки в Испании и тут же платить налог на имущество и все другие налоги. В случае чего, над кораблем маячила постоянная угроза конфискации. Так что желающих подставится под королевское правосудие, тут не было. Даже если человек оказался в чужом порту без денег и, чтобы расплатиться с долгами, продавал свое же судно, он потом был вынужден предстать перед королевским судом. И находился под статьей не на много меньшей, чем измена Родине.

Зато дону Франциско удалось совершить многочисленные покупки нужного ему железа из кузниц Бильбао. Пришлось ему отправиться прямо в этот соседний баскский город. Он выбрал дорогу вдоль извилистого морского берега, где в ущельях возле бухт прятались оживленные рыбачьи порты — Ондарроа, Дева и Сумайя, а на базальтовых утесах над узкими ярко-синими заливами лепились крохотные селения. Бильбао приобрел большое значение лет за двести до текущего момента, потому что уже давно был одним из главных испанских портов, откуда корабли отправлялись в гавани северной Европы. В 1511 году там также были учреждены консульство и Торговая палата.

Этот промышленный город окружали бесчисленные железные рудники, самые лучшие в мире до организации шведских и уральских, и благодаря им он стал важным центром кораблестроения и оружейного дела: недаром в Англии XVI века абордажная сабля одно время называлась бильбо, а железные оковы — бильбами. Тут же можно было купить большое количества ртути, предназначенной на экспорт, в герметичных металлических флагах. Для вывоза всего этого богатства Бильбао имел собственные морские ворота порт Португалете, расположенный в 12 км от города.

Гавань Португалете была почти идеальна. Она расположена в устье реки Нервьон, которая в эти времена еще называлась Ибаисабаль — «Широкая река». Крутая гора Сан-Рок укрывала ее от северо-западных ветров. В текущем веке, да и еще долгое время спустя, окрестности Португалете представляли собой нагромождение бесконечных скал, кое-где поросших елями и редкими кустами можжевельника. Однако расположенные по соседству густые дубовые леса все еще снабжали корабельщиков Бискайи необходимым материалом, а в эту эпоху, существовал суровый закон, который обязывал всякого, срубившего дерево, посадить взамен сразу три новых. Таким образом, тяжелый труд лесорубов обеспечивал постоянной работой людей других профессий.

Из Португалете, сделав в Бильбао все необходимые закупки, дон Франциско проследовал ближе к Португальской границе, в портовую Ла-Корунью, город колдовской игры света и теней, город в уборе из галисийской зелени. Когда его корабль пришвартовался в порту, в устье реки, то ветер внезапно смел тучи с синевы небес и откинул облаков завесу, которая скрывала сверкающие зеленые луга, трепещущую листву тополей, напоенные влагой холмы в блестящих лентах стремительных потоков, фруктовые сады, где деревья каждую осень склоняются к почве, под тяжестью спелых плодов, могучие каштаны и огненный дрок. Навстречу дону Франциско по дороге из города в порт неторопливо брели волы, флегматично подчиняясь ударам макиля (длинной палки с железным наконечником) в руках своих хозяев, широкоплечих толстяков-возчиков; на ближайшем огороде крестьяне рыхлили землю лайей — двузубыми вилами.

В Ла-Карунье дон Франциско давно уже договорился встретить капитана Торреса и окончательно уговорить его переселится с семейством в Новую Испании. Среди родственников Торреса было несколько сведущих в морском деле знатоков, капитанов, штурманов, боцманов, так что игра, определенно, стоила свеч.

В ожидании старого морского волка Седеньо-старший в приморском трактире «Веселый Кашалот» подкреплял свои силы традиционным галисийским блюдом- рагу из грудинки и свиных ножек, запивая его крепким рибьеро. Также на столе дымились в мисках в ожидании своей очереди кальдо гальего — горячий суп из капусты, обжаренной в смальце или в оливковом масле, пульпо — вареный кальмар, и кальос — мелко нарубленные потроха, сдобренные оливковым маслом и чесноком. На последок, пирующие могли утолить голод ломтями жареной свинины и лакон кон грелос — свиными ножками с пахучими листьями молодого турнепса. Словно являясь волшебником-ясновидцем, опасавшимся, что роскошный обед остынет без его активного участия, Торрес не замедлил явится в трактир.

— Быстрей садись, дружище Гирреро, — приветствовал его дон Франциско — вино греется без дела!

Гость не заставил себя долго упрашивать и охотно присоединился к Седеньо-старшему в уничтожении многочисленных блюд.

Старый моряк Торрес совсем не изменился с их последней встречи. Широкий и крутой лоб. Кустистые брови над проницательными, глубоко посаженными глазами. Твердые губы, втянутые щеки. Волевой подбородок. Длинный, худой, нервный. Жесты редкие и выразительные. Шаг мягкий и широкий. Но пальцы нервно вздрагивают, и мускулы прыгают под натянутой кожей. Чувствовалась, что огненная лава кипит под этим ледником.

Хотя гостиница эта была не для важных сеньоров, но и простые матросы сюда не захаживали, здесь собиралась публика почище. Тут присутствовал семейный ритм, свой дух дружного квартала. Большая зала была освещена закоптелой подвесной люстрой, излучавшей тусклый свет свечей. Хозяин занимал место за стойкой с разнообразными напитками, внимательно наблюдая за нуждами своих посетителей. Какой-то испанский военный в невеликих чинах, возможно капрал, удобно устроившийся в зале, держал в руках гитару, играл и пел звучным голосом веселую и задорную цамбукуэку, хорошо известную в северных провинциях. Звуки суровые и горячие, как бы отражающие пульсацию знойной крови. Ритм настойчивый, неотвязный, неизменный, следовал ритму горячей крови, бьющей в артериях. Пошло веселье! Скоро в центре зала уже начались танцы.

Испанцы непревзойденные танцоры, в своих танцах они буквально доходят до безумия. При первых звуках гитары, большинство из собравшихся, как мужчины, так и женщины, с неистовством отдались своему любимому занятию. Те же, кто в начале скромно держался в стороне, вскоре тоже поддались азарту танцоров и самозабвенно отдались пляске. Через несколько минут уже весь трактир сотрясался от веселого пения и громкого топота танцующей публики, здесь царило буйное веселье. Таверна погрузилась в кипение ритмов. Толпа, охваченная экстазом, бесновалась, блаженно обливаясь потом в тяжелой и звучной атмосфере. Как языки пламени на лесенке в рай!

Среди веселящейся публики находился молодой моряк, лет двадцати пяти, парень с высоким лбом и с тонкими и умными чертами лица, украшенный темными усиками, но с развязными манерами. Он привлекал всеобщее внимание окружающих своей неподражаемой грациозностью в танце. Вокруг него сосредоточились все женщины, одаривающие его обворожительными взглядами и бурно аплодирующие его эксцентричным па. В числе этих женщин были две шестнадцатилетние девушки, отличающиеся дивной красотой, так присущей некоторым испанкам.

Жгучие черные глаза, золотистый загар на румяных щечках, иссиня-черные косы, стройный стан, такой гибкий и чувственный- все это придавала им упоительную и сладострастную прелесть, не поддающеюся никакому анализу, но под магическое действие этих чар всегда невольно поддается самый холодный человек рассудка. Эти женщины превосходили всех остальных в выражении восторга по поводу искусства умелого танцора, а тот, казалось не придавал никакого значения производимому им эффекту, внешне оставаясь холодным и равнодушным.

Друзья поглядывали на танцующую публику, насыщались и вели трудные переговоры. Добровольно присоединится к мятежу, это Вам не шутки. Если бы жестокий иноземный король Карл так жестко не третировал испанскую гордость, Торрес даже разговаривать о подобном не стал. Седеньо-старший же горячо убеждал его, что весь риск завтра же окупится сторицей. Право же, вся жизнь стала бы невыносимой, если бы не было возможности обещать другим что-либо на завтра! Завтра — это надежда. Завтра возможно все! А столь неблагодарные слова как «погибли», «нашли смерть», «он исчез в пустоте мира», «они последовали за молниями вселенной» всегда можно легко опустить…

Девушки-красавицы тем временем устроили безобразную драку, тягая друг друга за волосы. Остальные танцоры пытались разнять ревнивых соперниц, оттаскивая их друг от друга. Но было уже поздно, лица у обеих были расцарапаны, и молодой моряк равнодушным взглядом уже искал для себя новый объект для обожания. Девушки ушли мрачные, злые, столь же замкнутые в себе, как и сицилийские вдовы. Здесь такие картины привычны: горячей обидчивостью до красных пятен на лице, легко ранимой гордостью и мгновенно вспыхивающим инстинктом мстительности, тут никого не удивить.

Самолюбие у этих людей крайне чувствительное, переход к ножу легок; под здешним солнцем гнев вызревает очень быстро; он просто вспыхивает в этом раскаленном воздухе. Все это знаменитая испанская гордость. Жестокость, выступающая двойником чувствительности. Такое впечатление, что вместо крови у этих людей в жилах кипит вулканическая лава! Ненависть вспыхивает, словно порох. Нет, подобного здесь не прощают…

И жестоко мстят своему обидчику. Как и корсиканцы, испанцы из-за нанесенной им обиды или из-за оскорбленной чести часто скрываются в потайные места, где и подстерегают своих недругов… Недаром тропы внутренних районов Испании словно скорбными вехами уставлены деревянными крестами в память об убитых в вендетте. Личная вендетта, как и борьба между целыми семьями, здесь неутолима. Наконец, все более или менее успокоилось.

— О драгоценная свобода! Тебя нельзя сравнить ни с золотом, ни с самыми великими сокровищами обширной земли- словно бы в тон к теме разговора певец затянул популярную испанскую балладу.

— Богаче и дороже самого драгоценного сокровища- подхватили песню все присутствующие.

И мог ли старый моряк Гирреро Торрес устоять перед заветной мечтой каждого из испанцев? Скоро переговоры пришли к своему логическому завершению. Торрес на год заключает контракт, с возможностью его продления. Он перевозит часть своей семьи в Новую Испанию. Получает два дома в Веракрусе и богатое поместье рядом с городом. Большое жалование к этому прилагается. Правда, дон Франциско умолчал, что с рабочими в поместье на первых порах возникнут огромные проблемы. Нет, свободные дома в Веракрусе имеются, его население снова было небольшим. И у тотонаков после эпидемии имелось немало свободной пахотной земли. Но самих тотонаков похолопить и превратить в крепостных не удастся, после поддержки Хуана Седеньо в предыдущие годы они заимели немалые льготы. Негров же Хуан пока запрещал привозить в страну, а из других индейцев рабы получались никудышные, они сразу умирали от тяжелой работы. Но это уже проблемы сеньора Торреса. И, как говорится, какие же счеты могут быть между друзьями?

А вот проблемы самого дона Франциско благополучно разрешились. Словно в услышанной от сына смешной истории, о том, как человек воровал тачки, когда его подозревали, что он вывозит что-то ценное, благополучно решился вопрос с кораблями. На год Торрес через своего родственника возьмет у судовладельца три корабля в аренду. Правда, придется для вида взять их груженными сушеной рыбой. По документам покупалась рыба, а корабли только фрахтовались для ее перевозки. Ничего, данная рыба пригодится для кормежки русских рабов, а корабли будут полностью задействованы на трансатлантических рейсах. Капитанов и штурманов Торрес же обеспечивал из членов своего семейства. Как удачно все получилось!