Зэками не рождаются

Глава тридцать вторая

Бегемота и Узбека взяли на следующий же день после того, как показали по телевидению их фотороботы.

То ли фотороботы были исполнены классически, то ли уголовный розыск проявил расторопность и смекалку, но результаты были налицо.

Взяли бандитов порознь, без всякого шума.

Узбека, по документам Погорелова Бориса Аликперовича, арестовали еще «тепленьким», в постели на. квартире его любовницы в шесть утра.

Бегемота, по фамилии Бегемонтов Андрей Петрович, — чуть позже, в 10 часов утра, когда он усаживался в «свою» новенькую «шестерку» светло-кофейного цвета.

Эту машину угнали из гаража преподавателя автошколы Моисея Абрамовича, суетливого, прижимистого и очень хитрого человечка.

Чтобы предотвратить угон своей автомашины, по совету друзей он врезал в двери гаража два сложнейших французских замка, на ночь вынимал ротор из стартера и перепутывал все провода зажигания, словом, применял массу всяческих ухищрений, как талантливый на выдумки автомеханик, но похитители оказались очень ушлыми и смекалистыми ребятами. Они не стали утруждать себя исследовательским трудом для отмыкания сложнейших импортных устройств, а быстренько вырезали автогеном замочки и угнали его новый автомобиль, номера которого даже не стали перебивать и перекрашивать.

Бедный Моисей Абрамович осунулся за несколько дней от свалившегося на него горя, и, каждый раз встречая своих друзей, посоветовавших ему врезать французские замки, просто терроризировал их причитаниями с одесским акцентом: «И зачем, я умный еврей, послушал вас, русских дураков?»

Когда же его машина была найдена, он стал шумно выражать свое ликование. Потом он внимательно изучил все причиндалы своей машины и обратил внимание на отсутствие «запаски» — основного запасного ската! Путем логических умозаключений он пришел к выводу, что его колесо должно находиться не у кого-нибудь, а именно у прокурора автономной республики, у которого тоже угнали автомашину, но потом отыскали. Аналитически поразмыслив, Моисей Абрамович, который дотошно переписал все номера своих колес, пришел к выводу, что его скат должен находиться не у кого-нибудь, а именно у титулованного собрата по несчастью, который авторитетом своей власти мог присвоить его имущество.

Так оно и оказалось. Работники милиции конфисковали скат у прокурора города и торжественно вручили его сияющему Моисею Абрамовичу.

Операцию по захвату опасных бандитов возглавил лично Понтияков Герман Владимирович, но их допрос, как и следовало ожидать, ничего не дал.

"Необходимо было выждать, пока они не «сварятся», — подумал Понтияков и дал указание посадить разбойников порознь в одиночки, находящиеся далеко друг от друга.

Погорелов и Бегемонтов, согласно данным с Петровки, 38, ранее не были судимы и к уголовной ответственности не привлекались. Поэтому, когда их поместили в одиночные камеры, они восприняли эти склепы, как моральную пытку. Эти жесткие нары с оголенными досками, эта могильная тишина камеры, отсутствие курева и нормального человеческого питания, заменявшегося каким-то пойлом, которое не стали бы жрать даже свиньи, — все это неимоверно давило на психику и моральный настрой их обитателей.

На Бегемота в принципе одиночка не оказала такого удручающего впечатления, как на эмоционального Узбека. Бегемот был довольно толстокож, он не курил и мог дрыхнуть целыми суткам и.

Узбек же вообще не мог прожить без сигарет ни одного дня. Он выклянчил у дежурных контролеров бычки и был безмерно рад, когда ему удавалось сделать две-три затяжки из обслюнявленного замусоленного остатка сигареты.

Понтияков внимательно следил за поведением арестованных. Наконец он вызвал на прием Погорелова. Узбека привели к замначальнику по уголовному розыску УВД края в наручниках.

— Снимите с него «браслеты», — коротко бросил Герман Владимирович сержанту милиции.

Тот недоуменно посмотрел на «шефа».

— Снимите, снимите, — властно проговорил Герман Владимирович и мимолетно в упор посмотрел на милиционера.

Узбек затравленно и в то же время почти с благодарностью посмотрел на Понтиякова, потирая отекшие запястья рук.

— Вы свободны, — заявил шеф сержанту. Несколько секунд в кабинете царило глубокое молчание.

Погорелов недоуменно озирался по сторонам, мельком взглянул на портрет Дзержинского, потом остановил взгляд на Понтиякове, который словно и не замечал его, а что-то сосредоточенно записывал в журнал.

— Ну что? — многозначительно спросил Герман Владимирович, глубоко затянувшись сигаретой, от чего Погорелову стало не по себе. — Курить хочешь? Бери, — подвинул он Узбеку пачку сигарет «Мальборо».

Тот трясущимися руками выудил сигарету из пачки и с жадностью сделал несколько затяжек. У него вдруг закружилась голова, и это не ускользнуло от внимания Понтиякова.

— Что, кайф поймал?

— Да, — смущенно проговорил Погорелов.

— Борис, не будем играть в кошки-мышки, — после недолгого молчания произнес Понтияков. — Ваша песенка спета, ты это понял? — и незаметно включил кнопку магнитофона, закамуфлированного в столе.

— " Да, — кивнул головой Узбек.

— Я не собираюсь от тебя выпытывать, что, где, как было, тебе это придется в любом случае рассказать следователю.

— Ни за что! — вдруг набрался решимости Погорелов. — Вы думаете меня расколоть? Я никого и ничего не боюсь. Я никого не убивал.

— А если тебе докажут? — мрачно спросил его Герман Владимирович. — Тогда тебе хуже будет. На тебе уже висит один труп. Шофера кто около банка убил? Тебе нужны свидетели? Я могу их сейчас вызвать. Хочешь?

Погорелов на миг сник. Несколько минут он молчал, переваривая сказанное, не ведая о том, что шофера еле выходили в реанимации.

— Можно закурить? — спросил вдруг Узбек.

— Закуривай.

— Я бы вам все рассказал, но я боюсь Людоеда, его мести, да и Бегемот по головке не погладит.

— Тебе плохо? Может, уколоться хочешь?

— Нет, я не шировой.

— Мы ничего с тобой записывать не будем. Разговор останется между нами, понял? Никто никогда ни о чем не узнает, это я тебе говорю по-мужски. Слово офицера.

— Хорошо, я вам верю. Я вам все расскажу, только переведите меня из одиночки в общую, я не могу находиться без людей, я не могу быть без сигарет. Дайте еще закурить.

— Возьми эту пачку себе. Все твои просьбы будут выполнены. Если хочешь — можешь получить передачку.

— У меня никого нет.

— Но деньги-то есть?

— Да, У дежурного.

— Хорошо, я дам указание, чтобы тебе купили все необходимое на твои деньги. А теперь рассказывай.

— А что рассказывать? — понуро склонил голову Узбек. — Я «замочил»[61] водителя «Жигулей». Оскорбил он меня. На… послал.

Понтияков молчал. Сидел он расслабившись и ничего не выражающим взглядом смотрел в одну точку поверх головы Погорелова.

— А полячку я не убивал. Не было меня там. У меня алиби есть. Это, наверное, Людоед.

— А Арутюнова кто?

— Бегемот. Я здесь не при делах.

— Ты не рассказал еще про семь трупов.

— Я в этих эпизодах не участвовал, болел. Это, наверное, Бегемот с Людоедом и Лютым, они мне об этом не докладывали. Ну что, расстреляют меня? — спросил он понуро.

— Если все расскажешь подробно, обещаю пятнашку, а может, даже меньше. Но я ничего не записываю. Для формальности надо будет кое-что потом записать.

— А Людоед с Бегемотом не узнают?

— Нет, нет, я же тебе сказал. Все равно им вышак. Ты теперь с ними на суде только встретишься. Я тебе даже очных ставок с ними устраивать не буду, но ты мне должен все рассказать, все подробности и детали, понял?

— Понял, понял, товарищ начальник!

— Смотри, — жестко проговорил Понтияков. — Где живет Котенкин?

— Последнее время он часто менял хаты. Бывает иногда в поселке Александровка на улице Кабардинской, 3.

— Кто у него там?

— Сожительница.

— Ладно, на сегодня все. Я тебя еще вызову.

— А как насчет одиночки?

— Я же сказал: я дам указание перевести тебя. Может, завтра отправлю тебя в тюрьму, там веселей будет.