— Паспорт готов, — заявил через три дня Локоть. — Смотри.
Осинин взял в руки документ, на котором была приклеена его фотография.
— У тебя есть лупа? — спросил Осинин у Бориса.
— Конечно.
— Дай сюда. — Он долго рассматривал треугольник на своей фотографии, который был очень мастерски и профессионально подделан. Цвет краски здорово совпадал, не подкопаешься. Вот только незначительная, едва уловимая несовместимость линий, если очень и очень внимательно присмотреться.
— Не совсем точно, — заявил Виктор. — Нечетко сработано.
— Что ты понтуешься, как фэзэушник? Это делал профессионал! Высшей категории! Не такие вещи у него прокатывали. Если хочешь знать, кент это мой делал, с которым мы вместе срок тянули.
— Что?! — уставился Виктор на Боба. — Ты тянул срок? А где чалился[156] и за что?
— Статья 147 ч. 3 УК РСФСР. Мошенничество в крупных размерах. Ты думаешь, Витек, я не выкупил, что ты свалил с зоны? Да я сразу это понял. Просто мне было интересно, чем закончится твоя комедия.
«Чудны дела твои, Господи, — подумал про себя Виктор, — а я удивлялся, откуда у него уголовный жаргон?»
— А «зелени» ты мне не подкинешь немного, Боб? С возвратом, конечно, чтобы я смог там прижиться первое время.
— Какой базар. Сколько тебе?
— Штуки две хотя бы.
— Чего так скромно? Могу больше дать для лучшего друга. Возьми пять штук. Разбогатеешь — отдашь. Я верю в твою порядочность. Кстати, завтра ты вылетаешь.
— Как?! Так сразу? Во сколько?
— В одиннадцать утра. У тебя мало времени в распоряжении. Тебе надо научиться подделывать мою подпись, которая стоит на паспорте. На всякий случай.
— Расписаться? — Виктор взял ручку и размашисто поставил подпись Локтя на бумаге. У Боба округлились глаза. Этот росчерк ничуть не отличался от его подписи.
— Ну ты и даешь, Витек. Да тебе бы только разведчиком в КГБ работать.
Локоть не знал, что Виктор целую неделю по несколько часов упражнялся в подделке подписи своего друга.
— Ну что, тогда держи, — и Локоть протянул ему дипломат.
Осинин раскрыл его и увидел презенты — здесь было несколько матрешек, несколько кукол, три баночки красной и три баночки черной зернистой икры.
— Вот тебе адреса моих родственников в Афинах и Солониках, паспорт и билет. В аэропорту тебя встретят. Все! Постарайся не волноваться. В шкафу висит новый костюм для тебя, белая рубашка и галстук, новые туфли и носки. Держись спокойно и с достоинством. Я тебя отвезу на машине в Шереметьево.
— Ты мне, случайно, не вложил какой-нибудь наркотик в дипломат? — иронично спросил Виктор.
— В куклы я вложил героин, а в матрешках — ЛТД!
Оба рассмеялись.
И вот он прошел таможенный и паспортный контроль. Таможенник с уважением взял в руки служебный международный паспорт, в который было вложено командировочное удостоверение на имя Локтя Б. А., направлявшегося в Афины по служебным делам.
Офицер долго рассматривал его паспорт, несколько раз в упор взглянул на Виктора, потом снова на паспорт. Затем он внимательно просмотрел список лиц, находившихся в розыске. Осинин стоял с безмятежным лицом и слегка улыбался. Тут зазвонил телефон, офицер взял трубку. Его куда-то вызывали. Он еще раз бегло взглянул на Осинина и вернул ему паспорт. Чувствовалось, что какая-то тень подозрения все же закралась в голову офицера.
И вот он переступил порог железного прямоугольного проема и вступил на нейтральную территорию. Все! Господи, он свободен, сво-боден!! Вся его душа и тело ликовали. Неужели он прорвался сквозь этот железный кордон и сможет быть независимым и свободным?!
Спазм перехватил его горло. Он еле сдержался, чтобы не разрыдаться, и на глазах его появились слезы торжества.
Он вошел в салон самолета. Его вежливо усадили в шикарное широкое кресло.
Через час его напоили и накормили, а потом спросили, что он будет пить — вино, коньяк, сок или пиво. Виктор предпочел коньяк.
От переживаний Виктор почувствовал вдруг усталость и погрузился в сон.
Проснулся он, когда самолет плавно пошел на посадку. Внизу он увидел море, а вдали очертания величественного города.
В аэропорту, когда Осинин прошел таможенный досмотр и вошел в зал, к нему подошел мужчина средних лет с черной бородкой и на чисто русском языке спросил:
— Вы Осинин? От Локтя? — Да.
— Пошли.
Они сели в шикарную машину (Осинин плохо разбирался в иномарках, он увидел такую красавицу в первый раз) и покатили по широкому проспекту.
«Шикарный город» — восторгался Виктор. Ему казалось, что он попал в рай, где все безмятежны, веселы и счастливы. Позже он убедился, что ошибался. А сейчас они подъехали к великолепному отелю.
— Мы вам сняли отдельный номер на втором этаже, — проговорил, приятно улыбаясь, «Черная борода».
Когда они вошли в номер, бородач представился:
— Меня зовут Цезарь. Осинин хотел пошутить: «Вы не потомок Гая Юлия Цезаря?», но не решился, потому что в глазах «Бороды» заметил стальной блеск. — Дайте сюда дипломат. — Взамен Цезарь подал ему точно такой же. — В этом чемоданчике вы найдете все, что будет необходимо на первое время.
Осинин открыл его и увидел дорожный несессер, два комплекта нижнего белья, две белоснежных рубашки, туалетные принадлежности, плавки и полотенце.
— Сколько времени вы собираетесь здесь пробыть? — спросил Виктора «Борода».
— Не знаю, в зависимости от того, сколько стоит номер.
— Номер стоит девяносто долларов в сутки, но он оплачен на десять дней, а дальше смотрите сами.
Цезарь плотно закрыл дверь, поставил дипломат на тумбочку, открыл кейс, затем вытащил перочинный нож, вытряхнул все.
— Удивлены? — спросил Цезарь Виктора, который был поражен увиденным, хотя в глубине души и предвидел нечто такое.
— Если не секрет, что это за картины и монеты?
— Секрета здесь никакого нет. Это картины неизвестных фламандских художников, а монеты — «путиловские» — эпохи царя Петра I. A вот эти — с изображением Екатерины. Редчайший антиквариат, между прочим, — разоткровенничался «Борода».
— Почему же Борис не предупредил меня? Хотя бы объяснил, — растерянно произнес Виктор.
— А зачем? — с прищуром взглянул на него «Борода». — Чтобы ты спалился и дал раскладку?
— В какой-то степени вы правы, — кивнул головой Виктор, — я просто так спросил.
— Не волнуйтесь. Все нормально. Вот вам гонорар, — и Цезарь протянул Виктору пять пачек сотенных долларовых купюр.