Зэками не рождаются

Глава сорок седьмая

Из камеры Осинина выдернули почему-то поздно, ближе к одиннадцати. Накормили завтраком — картофельным пюре с большим куском мяса и сладким чаем. (Надо заметить, что подследственных в тюрьме перед судом хорошо и сытно кормили, видимо, из-за того, что судебный процесс мог затянуться до вечера).

«Как перед казнью в старину, поят и кормят до отвала, а потом отсекают голову, — подумал Виктор. — Жестокая гуманность или гуманная жестокость? Странно устроен мир».

Воронок был забит до отказа. Подследственных развозили по судам. Бывалые зэки ехали молча, некоторые даже шутили и смеялись. Ведь судебный процесс — это та же самая операция, только психологическая: пока ее дождешься — сто раз поседеешь и постареешь от неизвестности, а вот когда она закончится, пациенту становится легче, даже если и много вмазали, теперь-то он точно знает, сколько лет отсекли от его жизни и заставили заживо гнить в каменном гробу или в вольере с «колючкой»: после суда подсудимый облегченно вздыхал, так как определенно знал, что через энное количество лет он сможет свободно вздохнуть и делать все, что ему заблагорассудится, не выходя, конечно, за рамки закона. Теперь он чувствовал себя уверенно, так как знал, что ему делать. Осужденный смирялся над своей участью, и ему становилось, как ни странно, спокойнее на душе.

Когда Осинина в наручниках вывели из «воронка», он невольно замедлил шаг — около серой в дождевых разводах стены он увидел Тоню с ее матерью.

Тоню было не узнать — встревоженное лицо, а главное — волосы наполовину седые.

«Боже великий! Это она из-за меня так извелась, бедняжка. Хоть бы поменьше дали, ведь сколько времени буду сидеть, столько времени она будет страдать».

Он заставил себя улыбнуться и бодро кивнул ей головой, но это не помогло. Улыбка оказалась вымученной, и Тоня залилась слезами.

— Не останавливаться! — строго проговорила полноватая женщина-контролер. Ее розовое личико как-то не увязывалось с ее должностью.

Через полчаса Виктора ввели в зал суда, завели за барьер и сняли наручники. По обе стороны встало по милиционеру. Судей еще не было, но люди собрались. Это были потерпевшие, их родственники, знакомые. Тоня с матерью и несколько зевак.

Через несколько секунд к нему подошел Светленький, поздоровался и спросил:

— Ну что, орел, готов к бою?

— Да, я тут все написал. — И Осинин протянул ему свои записи.

Адвокат бегло прочитал их и сказал:

— Что ж, неплохо, только в последнем слове «водичку» постарайся убрать. Еще раз прочитай внимательно и вычеркни повторения.

Виктор углубился в чтение. Из размышлений его вывел голос судьи:

— Встать! Суд идет!

Судья была молодая симпатичная женщина с черными, как смоль, волосами и смуглым лицом.

«Испанский тип лица», — отметил про себя Осинин.

Она зачитала обвинительное заключение. Из него вытекало, что Осинин — матерый рецидивист, неоднократно привлекавшийся к уголовной ответственности, и душегуб, пожелавший убить двух невинных молодых парней.

Взоры всего зала обратились на Виктора. Всем интересно было рассмотреть как следует закоренелого преступника и злодея.

— Подсудимый Осинин! — размеренно-отработанным голосом обратилась к нему красивая судья. — Расскажите суду, как все произошло.

— Вечером 21 августа я вышел прогуляться перед сном из гостиницы «Центральная», в общем, решил совершить вечерний моцион, потому что было очень душно и назревал дождь.

— Подсудимый! Без лирики. Говорите покороче.

— Хорошо, я постараюсь, — извиняющимся тоном проговорил Виктор, а про себя подумал: чего это я распрегся, наверное, нервы…

— На автобусной остановке стояла миловидная девушка лет двадцати трех — двадцати пяти. Она была чем-то расстроена и удручена. На ней было красивое платье с крупными маками, что как-то не вязалось с ее кислым выражением лица…

— Подсудимый! Опять вы вдаетесь в ненужные подробности, — с насмешливым укором и снисходительной досадой произнесла «испанка».

Заседатели, круглолицый мужчина с густой черной шапкой волос, которая лихо набегала на его глаза и делала его похожим на чабана, и «химическая» блондинка с ярко накрашенными губами на неухоженном измятом лице молча переглянулись, иронично усмехнувшись.

— Понял, — постарался взять себя в руки Осинин. — В общем, я подошел к ней и спросил: «Девушка, вам чем-нибудь помочь?» Сказал я это безо всякой задней мысли. Понимаете, я действительно хотел ей чем-то посодействовать. В общем, все было благопристойно.

— Суд разберется, подсудимый! Говорите по существу.

— В общем, в это время подходят вот эти молодые люди, — и Осинин показал на потерпевших, — были они явно под шафе, в общем прилично вмазанные, и говорят мне грубо:

— Мужик! Ты чего это к девушке пристаешь?!

— Ребята, послушайте, давайте разберемся…

— Нечего разбираться, козел! Ты чего это к девушке пристаешь, а?! — с угрозой спросил меня Харитонов.

— Послушайте. Вы знаете Седого?

— Какого Седого? Мы никого не знаем и знать не хотим… Ты обидел девушку!

Я не успел ему ничего ответить, как он неожиданно размахнулся и ударил меня по лицу. Второй, Скалкин, тут же молниеносно нанес мне удар по голове. Я не стал ждать, пока они собьют меня на землю и забьют ногами. Отступил на шаг, быстро вытащил нож и закричал:

— У меня нож!

Но они, не обратив на это внимания, снова кинулись на меня. Тогда мне пришлось применить холодное оружие. Харитонов был ранен, но продолжал наседать на меня и схватил урну, чтобы нанести мне удар. Тогда я нанес ему ножом второй удар в живот, отчего он свалился на землю.

— А почему вы не убежали сразу же, а «загуляли» как заправский резака? — разгоряченно спросила судья.

— Так получилось. Как-то машинально, — растерянно проговорил Осинин.

Затем были опрошены потерпевшие Они в один голос заявляли, что Осинина. Они не били, а просто легко «толкнули», а он начал их убивать.

— Какие вопросы к подсудимому? — спросила судья.

— Скажите, подсудимый, а вы знали ту девушку, которая сбежала с поля брани? — плоско сострил прокурор.

— Нет, — понуро ответил Осинин.

— А зачем вы носили с собой нож, да еще так называемую «лису»?

— Этот нож я купил в обычном хозмагазине. Я командированный, а в дороге он просто необходим — мало ли что — порезать колбасу, хлеб…

— И людей? — съехидничал прокурор. Осинин был уверен в своей правоте, поэтому не обратил внимания на реплику прокурора. Он надеялся на одного-единственного свидетеля — милиционера, который согласно протоколу опроса на следствии заявил, что видел, как двое потерпевших нападали на Осинина.

— Прошу пригласить свидетеля Л., — попросила судья.

— Товарищ сержант, — обратилась судья к милиционеру, — расскажите подробно, что вы видели вечером 21 августа? Вам известна уголовная ответственность за дачу ложных показаний?

— Да, конечно, еще бы, — ухмыльнулся молодой человек. — Вот этот молодой человек, — и он с каким-то полупрезрением-полупревосходством воспитателя к нашалившему ребенку указал пальцем на Осинина, — порезал этих двух молодых ребят.

— Как? — не вытерпев, закричал Виктор. — Но ведь они же первыми напали на меня.

— Подсудимый! — ударила по столу кулачком судья. — Вы как ведете себя?!

— Простите, но ведь в деле есть его показания, совсем противоположные.

— Суд разберется, подсудимый, — уже более спокойным тоном властно произнесла судья. — Продолжайте, расскажите более подробно, как было дело, — вежливо обратилась она к блюстителю порядка.

— А чего рассказывать? Я направлялся в отделение милиции. Вдруг вижу, как этот молодой человек вытащил нож и начал наносить удары этим ребятам. У меня все.

— Какие вопросы будут к свидетелю? — спросила судья.

— Разрешите? — поднялся с места Светленький. — Свидетель, а почему вы раньше, на предварительном следствии показывали, что видели, как эти двое молодых людей напали на подсудимого и начали избивать его?

— Я не помню этого.

— Как не помните? — адвокат зачитал показания свидетеля Л.

— Видимо, мне так показалось, — нагло ответил милиционер.

— Все ясно, — поджал губы Светленький и сел на место.

Председательствующая «испанка» о чем-то пошушукалась с заседателями, потом объявила:

— Объявляется перерыв.

Все трое дружно поднялись и ушли в свои кулуары.

В зале почти никого не осталось, кроме Тони, ее матери и конвойных.

— Возьми, — вдруг услышал Виктор конфузливый голос конвойного, молодого рязанского парнишки, на смазливом лице которого не было ни волосинки, кроме пушка. — Женка передала.

В свертке была добрая половина крупной вареной курицы, огурцы и несколько головок молодого кавказского чеснока, который называли почему-то молочным, видимо, потому, что в нем не было убийственной остроты, которая присуща старому овощу. Он был очень вкусным и есть его было одно удовольствие.