Зэками не рождаются

Глава восьмая

Как-то в поисках работы Осинин забрел на строительный комбинат. Здесь изготавливались керамзитобетонные блоки, железобетонные плиты и керамические плитки. Работа была очень потная, и с тонкой кишкой сюда соваться не было смысла.

Судя по экзотическим и вульгарным татуировкам, порой отличавшимся самобытностью и юмором (изображение всяческих храмов, церквей, орлов, чертей, красивых дев и т. п. ), выколотых или отштампованных на телах работавших на площадке, здесь было много бывших зэков и химиков[20], но у Осинина была вынужденная посадка. Заместитель директора по общим вопросам Геннадий Иванович Кторов принял его, как ни странно, радушно и с пониманием.

— Ну, рассказывай, — простецки, почти панибратски обратился он к Виктору, когда изучил его документы. — Кем бы ты хотел у нас трудиться? — и прищурил свои темно-карие, живые, молодые глаза. Несмотря на пожилой возраст, был он поджарым, спортивного вида мужчиной, да и костюм был молодежного покроя. По всему было видно, что Геннадий Иванович хотел выглядеть моложе эдак лет на десять. Об этом говорило тщательно выбритое, ухоженное лицо, модная прическа и белоснежные фарфоровые зубы, поставленные у хорошего дантиста. В этом человеке подкупали общительность и понимание жизни.

— Пожалуй, слесарем, — ответил он с надеждой.

— А что, если тебе снабженцем попробовать? Нам позарез экспедиторы нужны, а слесарем ты у нас будешь числиться и зарплату по ставке получать. У нас есть свободная единица, усек? Ну так как?

— Годится, — сразу смекнул Виктор — работа советского коммивояжера казалась ему интересной и романтичной — часто надо ездить, уметь договориться с людьми, масса впечатлений и т. д.

— Так, Виктор, пройдешь медкомиссию и сразу приступай к работе.

— Но ведь мне еще никогда не приходилось работать в снабжении, — нерешительно топтался с ноги на ногу Осинин.

— Не боги горшки обжигают, — дружески улыбнулся Геннадий Иванович и обнажил свои великолепные голливудские зубы. — Не можешь — научим, не хочешь — заставим, — лукаво, словно свой своему, улыбнулся замдиректора.

Виктор подумал: «Этот человек, наверное, работал там или как-то контачил с зэками». Осинин тоже понимающе усмехнулся и многозначительно посмотрел на Геннадия Ивановича, который тоже понял, что его «раскусили».

— Да-да, пришлось поработать с вашим братом на Колыме и немало — почти пятнадцать пасок. Интересные пассажиры тогда были. Не подарок, но и не чета нашей теперешней шушере. Очень колоритные фигуры… Свято блюли воровские законы, потому что у людей тогда были настоящие понятия о жизни. И если, не дай Боже, кто-либо порол большой косяк, его жестоко наказывали, а сейчас, — и он разочарованно махнул рукой, — в уголовном мире зачастую действуют и живут по принципу: у кого больше прав, тот и прав. Вот и все правило. Отбывал наказание у нас в зоне один блатяк, то ли армянин, то ли грек был, не помню, в общем нерусский, умница был, начитанный, душевный такой, очень близок был к ворам в законе, без пяти минут сам вор в законе; но повздорил он как-то с одним вором, тот его обозвал, а Артур вмазал ему. И хотя Артур фактически был прав, повели его на разборку, аки агица на заклание. Артур знал, что в любом случае его зарежут, ведь конфликт произошел без свидетелей, один на один, а предпочтение в подобных случаях отдается вору в законе.

Была сырая осень, дул резкий промозглый ветер, и обнаженные деревья жалобно стонали, пожухлая листва чавкала под ногами. Артур был без шапки, и когда он подошел к месту, где должен был состояться разбор, воры и пацаны не узнали его — Артур весь поседел, стал белым как лунь и постарел лет на двадцать, но держался все же достойно и почти гордо. Воры, перевидевшие на своем веку всякие ужасы, были поражены его видом. Они простили его, тем более, что вор, которого ударил Артур, был с ним раньше «в хороших» и решил сказать все, как оно было на самом деле.

Рассказ Геннадия Ивановича произвел очень большое впечатление на Виктора. Некоторое время он стоял молча, словно в оцепенении.

Интересно, кем же работал этот человек, так хорошо знавший ритуалы и обычаи зоновской жизни на тогдашней воровской Колыме? И, словно угадав немой вопрос Виктора, молча устремившего на Геннадия Ивановича задумчивый взгляд, тот ответил:

— Работал я в то время директором биржи. Лесоповал был совсем рядом. А лес!!! Какой красоты был лес! Березы, сосны корабельные… Их пилить даже было жалко… Ну, ладно, — решил прекратить свои лирические воспоминания замдиректора. — Мы с тобой поговорим как-нибудь в следующий раз, вижу, ты спешишь — надзор, наверное?

Виктор поразился прозорливости этого колымского волка.

— Да, вы угадали, в восемь часов вечера должен быть дома, как штык.

— Лады, вижу тебе тюрьма все же на пользу пошла, а в общем-то она всех уродует и калечит в той или иной степени, все равно, как проказа какая-то оставляет на душе и на теле человека непроходящие язвы и раны. — Ну все, до завтра, — и Геннадий Иванович доброжелательно протянул Виктору сухую твердую ладонь.

«Да, есть все же в мире люди с понятием и среди власть имущих», — с надеждой подумал Осинин.